Сфинкс на скале

Валерий провел его в таблинум, где кроме прочего стояло большое кресло, а в кресле... в кресле сидело — даже не сидело, а уютно свернулось с книжкой создание, столь же похожее на выдуманное чудище, как сам Левкипп походил на конюха Алета.

Мальчик вскочил из кресла, когда увидел Валерия.

А тот буркнул, пихнув Левкиппа вперед:

— Квинт. Этот раб твой.

— С-спасибо...

Валерий вышел.

Мальчики остались вдвоем.

Левкипп понимал, что сейчас его глаза таращатся самым глупым образом... но что ж тут поделаешь!

Ожидаемый ужас оказался хлипким пареньком лет 12 отроду, а то и меньше... причем ничто не предвещало, что из него вырастет волчонок, готовый убить тебя за косой взгляд...

Левкипп бесстрашно — страх как-то весь вышел уже — смотрел в глаза своему новому хозяину.

— Привет, — сказал тот, — как тебя зовут?

— Левкипп.

— А меня — Квинт... Какое у тебя имя хорошее.

— А что хорошего? — несмело спросил Левкипп, — подумаешь, "белый конь".

— Так звали ученика Демокрита.

— Кого?..

— Ладно, это потом... Ты такой красивый.

— Ты тоже...

— Я? Да ладно, на девчонку небось похож. Так?

— Нну... — Левкипп был поражен: ну какой мальчишка скажет такое про себя и не покраснеет?

— Так или нет?

— Есть немного.

— Левкипп, — Квинт улыбался, — говорить всегда надо ясно. И понятно. А ты что сейчас сказал?.. Да ты не бойся меня, что я, бить тебя буду, что ли?..

— А что, не будешь?

— Нет.

— Никогда?

— Не обещаю, но мне не хочется...

— Ну так вот... — сказал Левкипп, — сейчас ты правда похож на девочку, слишком уж для парня хорошенький. Но ты же маленький еще, вырастешь — все по-другому будет...

— Я — маленький?... Пожалуй, да.

— А сколько тебе?

— Одиннадцать, знаешь ли. Просто я длинный. А тебе?

— Тринадцать вроде... ну, так мне говорили... А ты не похож на такого, чтоб только одиннадцать...

— "Не похоже, что тебе всего 11".

— А?..

— Бэ, цэ, дэ... Деревня ты моя. Ничего, уж я с тобой разберусь, — тон у Квинта был шутливым, Левкипп улыбнулся. И вдруг выпалил:

— А почему ты не умеешь ездить верхом?

И тут же понял — ох, зря не откусил свой глупый язык! Квинт на глазах погас, его нежное личико будто потемнело, длинные серые глазищи обиженно сверкнули.

— Это Валерий тебе сказал? — спросил он через силу.

— Да.

— Ну хорошо. Ну не умею.

— Почему? Это же так здорово. А лошади... они такие... они лучше людей! — заявил Левкипп.

— Нетрудно быть лучше людей, потому что хуже их вообще никого нет.

Левкипп приоткрыл рот и не сразу понял это.

— Ты... вовсе не маленький, — выдавил он наконец. — Ты... ты...

— Ну что я, я?.. Ладно, забудем. Будешь учить меня ездить верхом. Метелл пробовал, да без толку.

— У тебя какая лошадь? — оживился Левкипп. — Покажи?..

Валерий только ухмыльнулся — ну что ты тут будешь делать? Обычно мальчишкам-нобилям покупали таких рабов рано, и будущая дырка для удовольствий сперва была товарищем по играм... а Квинт учил Левкиппа читать... Впрочем , спали они вместе. В обнимку. Это радовало.

Левк знал, зачем его сюда привезли, и в первую же ночь убедился, что хозяин его об этом не знает... или не думает. Сам Левк уже лет в семь знал, для чего существуют мальчики-рабы... Но Квинт не пытался даже коснуться его — ни разу за весь день.

Когда пришла пора ложиться спать, Квинт просто скинул одежку и забрался под одеяло, Левк сделал то же самое, поскольку отдельного тюфяка для него в Квинтовой комнате не было.

Квинт с явным удовольствием улыбнулся.

— Как здорово, Левк... ты спать любишь?

— Эээ...

Юный раб просто не понял, что за вопрос. Как человек может любить или не любить спать?.. Сам он, навозившись с конями и с теми, кто желал его ночью, засыпал сразу. Если будили раньше — ходил с головою пустой и гулкой, как шлем убитого в битве воина.

— А я не люблю, — сказал Квинт. — Я часто не могу заснуть...

— Почему?

— Не знаю. Я думаю... или просто слушаю.

— Что слушаешь?

— Ну, что... все. Очень занятно. А иногда я... — Квинт потесней прижался к Левку, — боюсь.

— Чего боишься? — удивился тот. Чего бояться, в самом деле, в доме, полном людей?

— Да ну, снится всякое... и еще я в темноте немного боюсь. Я же все слышу...

Левк мало что понял, но обнял Квинта.

— Со мной бояться нечего, — сказал он, — я сильный, правда.

— Угу, — доверчиво отозвался Квинт. Сейчас он вовсе не казался слишком уж умным для своих лет.

Левк погладил его по узкой спине, просто чтоб успокоить. И почувствовал, что ему нравится близость этого тонкого, нежного тела... в кои-то веки нравится, что с ним рядом лежит кто-то еще. Да и то. Квинт был не Алет и не вилик Офион... все-таки.

— Знаешь, как сделать, чтоб быстро заснуть? — сказал он, ничего не имея в виду, кроме того, что это действительно неплохой способ. — Еще и приятно будет.

— Как?..

— Вот... только ложись на спину.

Следующая ночь — почти вся — ушла на ласки, и Левку странно было, что Квинт не скупился на них для него. Мог бы просто валяться и получать удовольствие... вот еще, рабу спинку чесать! Если только ремнем, как заслужит...

Но Квинт, казалось, нашел любимое занятие, которое уж точно спасает от бессонницы — его было не удержать. А Левк и не собирался. Здесь у него не было тяжелой работы, и спать по ночам тоже теперь не очень хотелось. А вот нежно играть с Квинтом — хотелось очень. Тот оказался будто созданным для таких игр — бесконечных, упоительных, чудесных на вкус, как уворованные с кухни пирожки с вареньем. Левк и любил больше всего на свете лошадей и пирожки с вареньем... но теперь ему ясно стало, что Квинта он любит еще больше. С Квинтом было славно днем и сладко ночью... в первые дни с ним Левк ощущал себя незаслуженно взыскавшим милости богов. Прежде всего, от природы Левк был не ленив не только телом, но и умом — и ему не в тягость было выполнять Квинтовы дневные желания. Это какая буква? А теперь прочитай сам. Ты запомнил стих? Читай. Нет, так не читают, ты мычишь и ничего не понятно. Ой, я сам не знаю, как тут правильно пишется... Как ты думаешь, Левк — если бы Троянского коня не было, что было бы?.. А тебе нравится вон та девчонка? Почему?.. Ой, правда, нос как у галки...

Кроме того, Левку теперь просто лучше жилось. Теперь он всегда был чисто и хорошо (а в понятиях конюшонка — даже роскошно) одет, и еду здесь не пожирал тот, кто сильнее, а всех кормили как надо, по справедливости, никто не лазил грязной лапой в твою миску... Если б Левк от природы был маленьким варваром, ему, может, и в тягость была бы вся эта чистота — но он обнаружил, что ему даже нравится мыться и причесываться каждый день. Ведь до Квинта никто не сообщал ему о том, что он хорош собою... А грязнуля не может быть хорош собою, если он только не Аполлон в обличье пастуха....

И ночи были просто восхитительны. Помимо всего, не воняли рядом с тобою ноги и сандалии Алета...

Кроме того, Квинт, как оказалось, не любил не только спать, но и есть — ел он очень мало и притаскивал все недоеденное Левку, и тот за обе щеки уминал то, о чем раньше даже не слышал...

Ну не может так быть, думал Левк, который от природы был и впрямь умен. Что-то же будет не так, хоть что-то!

И, конечно, вскоре понял — в самом деле, это дом, тут живут люди, обычные смертные, у которых куча и трудностей, и бед. Даже Квинт, казавшийся не вполне человеком, скорей полубожонком — и тот иногда горько рыдает. После того, как его, например, выдерут розгами за что-то там, ну, римляне знают, за что наказывают своих детей...

Бывало и похуже. После порки Квинт ревел лишь потому, что всеми силенками сдерживал себя в процессе. Это были слезы боли и уже пережитого унижения. Но иногда Квинт возился со своими книжками и табличками — и вдруг краснел, становился злым и колючим, дышал громче и чаще, чем обычно, и слезы неудержимо катились из глаз... За первую попытку сунуться к нему такому Левк получил от него оплеуху — больше попыток не делал. Он вообще учился всему легко.

Или с этой ездой верхом... вот это было страшно, Левк действительно ожидал если не смертной казни, то порки плетьми и отсылки обратно на виллу, а то и в рудники...

Они были на Марсовом поле рано — вышли из дому затемно. Левк понял, что Квинт очень стесняется позорного для почти двенадцатилетнего римского мальчишки неумения ездить верхом.

Конь был чудесный — серый ибер-трехлетка. Об имени Левк не спросил — ему для бесед с конями не нужны были их клички.

Во всяком случае, Левк находил его чудесным. Ясно было, что этот паренек — немирного нрава, но на то и жеребец, это правильно. Квинт же, как Левк заметил, просто побаивался этого коня.. Но Левк вовсе не считал, что Квинту нужна какая-то кляча или престарелый мерин, на котором сидишь словно на тюфяке — так никогда ездить не научишься... Одно плохо — поучиться самому простому лучше бы на тюфяке.

Левк нес хлыст и вел коня в поводу.

Когда они пришли на дорожку, по которой обычно носились всадники, Левк сказал Квинту:

— Садись в седло.

— Как?.. Высоко же.

— Ну будто не видел, как Метелл садится! Руку положи на луку — вот сюда — другую можешь на седло, где удобно. И подпрыгни как следует... Если повиснешь на седле — ничего страшного, главное, сядь на коня.

Квинту это удалось с первой попытки — он был легкий, гибкий, хорошо владел телом — дар богов, не иначе, ибо упражняться на Марсовом не любил.

— Вот, — сказал Левк. — Но пока никуда не поедем. Квинт, ложись.

— Как? Куда?!

— На спину. Ноги там же, а спиной ложись ему на круп.

Квинт с опаской выполнил это.

— Вот. Видишь, он не страшный, на нем даже спать можно... Поднимись. Теперь вперед нагнись, прямо к шее его, ага. Обними его... Ну, не страшный, да?

Квинт чихнул — грива щекотала нос. Левк же убедился, что коленки у Квинта как у всех, держаться в седле сможет.

— А теперь посылай.

— Куда?..

— Не куда, а кого. Коня. Пятками в бока ему. Сильнее!..

Ибер пошел шагом.

— Ну вот, Квинт, видишь — не страшно. Ты уже едешь на нем, — сказал Левк.

Иберский жеребец имел на этот счет иное мнение. Он вовсе не считал, что дрожащее нечто, слабо сжимающее колени, едет на нем. Это он его катал... И просто катать — неинтересно. Надо и припугнуть...

Ибер вдруг заплясал на месте и тонко завизжал, прижав уши.

— Квинт, не бойся, повод держи, колени сожми! — приказал Левк, но было поздно. Квинт — его трясло от ужаса — неловко, не по-своему сполз с коня и даже заработал ссадину, приложившись коленкой оземь...

Левк быстро схватил брошенный повод. Конь тут же унялся, почуяв, что с этим не пошутишь так по-дурацки...

— Квинт, — сказал Левк, — садись в седло, все в порядке.

— Н-нет!

— Он ничего не сделает, давай!

— Нет!!!

— Квинт, сядь в седло, я его поведу, он не будет выделываться.

— Неееет!

— Квинт, надо, иначе ты испугаешься... навсегда. Так и будешь бояться их! Давай!

— Не буду!

Серые глаза, полные страха, встретились с голубыми, полными решимости. "Я должен научить его, должен! Да нельзя же так, не может мужчина бояться коней!"

— Квинт, в седло.

— Не приказывай мне!

— Квинт, пожалуйста.

— Нет!

— Бояться нечего.

— А я боюсь.

— Квинт, это нужно, пойми, — в отчаянии сказал Левк. У него уже помутилось в голове и в сердце от сознания долга, жалости, презрения, боли, любви... всего сразу.

— Отстань!!! — Квинт был близок к слезам.

— СЕЛ В СЕДЛО!!! — вдруг неожиданно для себя заорал Левк и вытянул Квинта хлыстом по ногам, Квинт аж побелел от боли...

— СЕЛ, БЫСТРО!!!

Квинт беспомощно схватился за луку, конь переступил на месте, словно посмеиваясь надо всем этим, Левкипп же, себя не помня от ужаса и какого-то неведомого прежде азарта подхватил и подпихнул... Квинт оказался в седле быстрей, чем сам ожидал, и теперь обалдело хлопал глазами, Левк же схватил коня за повод...

— Посылай!!! Сильнее!!!

Левк пошел вровень с мордой коня, через несколько шагов чуть быстрее, потом побежал, потянув за повод, щелкнул языком. Конь пошел вялою рысью. Большего не надо, думал Левк тем, что в его голове еще способно было думать, иначе я упущу коня, он понесет, Квинт свалится, покалечится, убьется — и после этого я лучше пойду сам повешусь на вожжах.

— Аййй! — взвизгнул Квинт. Того, кто не умеет ездить рысью, больно — а иногда очень больно — колотит об седло...

— Не пищи, не девка! — крикнул Левк, которому уже ясно было, что вожжи — его лучшее будущее, — Коленки сожми и задницу к седлу прилепи! Плохо сидишь — вот и швыряет!!

Боги, боги, думал он, ведь рысью ехать — это... как музыка. Как же он не понимает?!

Дальнейшее Левк позже помнил очень смутно. Помнил, что бежал, бежал долго — может, не один круг они с ибером и Квинтом, болтающимся в седле, промотали по полю, да, не один...И Левк не помнил, почему и когда остановил коня.

На этот раз Квинт не сполз, а мешком свалился с седла. Он не был в обмороке. Он ревел. Ревел, не пряча слез и соплей, которые пузырились у ноздрей.

Левк бросил повод — он знал, что ибер никудашеньки не уйдет...

Но Квинт...

Левк словно не своими глазами видел все это — слезы рекой, зеленые пузыри, красный нос и... красную полосу от хлыста чуть ниже коленок.

Квинт, словно почуяв вдруг, что слишком опасно лежать вот так, глядя в небеса, свернулся, словно улитка... А Левк вдруг содрогнулся и схватился за левую сторону груди — туда словно стрела вонзилась...

Просто он возвращался в себя. Теперь неведомые божки или демоны не орали ему в уши. И он слышал Квинтов тихий плач, и понимал, что поступил жестоко. Хотя, может, и правильно — но жестоко...

Он же еще маленький, дурак, сказал ему его дух-хранитель. Он очень умный, но это не делает его старше. Ты напугал его, сделал ему больно, потом напугал еще больше и сделал еще больнее... как тебе не стыдно, стоишь тут, дубина такая, пока он ревет, и не можешь даже...

— Квинт!.. Квинт, ну Квинт... не плачь! Я знаю, я... накажи как хочешь, Квинт, я... — у Левка просто не хватало слов — хорошо хоть, хватило ума обнять рыдающего ребенка, приподнять его с жесткого гравия. А Квинт словно того и ждал, обхватил Левка так, что тот чуть не завалился назад...

Левк умолк вовремя — слова кончились, и их не нужно было.

Квинт, отревевшись и перестав всхлипывать, поднял голову. Его рожица была красной, опухшей, мокрой, но все равно это был Квинт.

— Левк, — сказал он, — пойдем домой...

Так, словно Левк просто дожидался его после уроков в школе. Тот даже заморгал от удивления.

— Квинт... я... прости меня... я...

Посмел ударить тебя, хотел он сказать, но не мог. Посмел заставлять тебя делать что-то против твоей священной хозяйской воли.

Злополучный ибер был водворен обратно в конюшню, Квинт умылся и, казалось, успокоился, засев в таблине за очередную книжку, и все же Левкипп ощущал — что-то изменилось необратимо и скверно. Он знал также, что сам виной этому, но не имел ни малейшего понятия, как можно было бы все исправить. Упасть в ноги и раскаяться? Да ведь Квинт ничем не показывал, что сердит, просто посмотрит с удивлением и велит принести себе орехов, но не простит. Не так сразу, по меньшей мере, и ужасно было думать, что, может, вовсе никогда. Левкиппу казалось, будто его за занривок, как щенка, вышвырнули из теплого дома под проливной дождь и накрепко заперли дверь.