— Выкладывай бабки, тюфяк, — выдохнул грабитель. Он тряхнул сальными космами. Боб поднял руки в жесте "сдаюсь", а острие ножа зацепило и слегка надрезало пиджак и рубашку.

Нож тупой... и грязный. Будет больно, если...

Боб перевел взгляд с тусклого заляпанного лезвия на самих грабителей. Один был одноглазым — левую глазницу залепил куском картона. Бежевого, цвета непропеченного теста. Почему он не выкрасил в черный? Повязку носят черную...

— Хорошо, — медленно ответил Боб, стараясь контролировать страх. Бояться — нормально, но запаникуешь — прирежут. Обидно работать на Мафию и сдохнуть от ножа какого-то наркомана, терзаемого ломкой.

— Шевелись!

Он мог надеяться, что грабители заберут деньги и смоются подальше. Наверняка, так и поступили бы. Вот только у Боба с собой ни гроша.

"И когда они поймут это..."

Одноглазый пялился единственным бесцветно-серым, как плевок, глазом. Губы шевелились, будто слизняки в траве, заголяя зубы. Второй стоял позади Боба, не позволяя ретироваться. Нож мутно отражал блеклые лучи.

"Они убьют меня", — по слухам, должна мелькнуть вся жизнь, но Бобу особенно нечего "прокручивать", а потому вспомнил лишь одно. Одного.

— Ли! — выдохнул он. И зажмурился, сознавая: Ли опоздает. Не может успеть.

Наверное, Боб потерял сознание на миг, и очнулся от вопля — чужого. Он разлепил веки, и невольно вскрикнул: одноглазый стал слепым. В непокрытой картоном глазнице торчала длинная игла с круглым наконечником, глянцевито-пластмассовым, словно заменяющим бродяге выколотый глаз.

— Ли!

Бродяга наугад взмахнул ножом, который стиснул в судороге боли. Он задел предплечье Боба, тупое лезвие оставило длинную, но неглубокую полосу, и помогло стряхнуть наваждение. Боб отшатнулся, прижался к стене, уступая "сцену" Ли.

Китаец казался спокойным. Как манекен, кукла на батарейках. Его лицо выражало не более, чем картонная повязка. Вееры-иглы напоминали крылья.

Второй грабитель — теперь Боб рассмотрел, что он длинноволос, одет в драные штаны и зеленую вязаную куртку с такой же шапкой-"нашлепкой", а на брови у него шрам или татуировка, — с медвежьим ревом набросился на Ли. Он не достиг цели, остановился, взмахнул руками, словно пытаясь улететь, потом развернулся по кругу, демонстрируя иглу в подбородке.

— Ты... ублюдок, — выплескивая кровь проговорил бродяга-со-шрамом. Он держал голову запрокинутой — острие повредило какой-то нерв, не позволяя двинуть головой.

Слепой по-прежнему толкался, дребезжа мусорными баками и силясь вытащить иголку из глазницы. Ли метнул в него другую — та пронзила запястье, за секунду до того, как слепой выронил нож, Ли перехватил его.

— Ли, достаточно, — Боб осмелился убрать ладони от лица. Зрелище ослепленного бродяги и второго с иголкой в челюсти заставило его вновь отвернуться. — Достаточно, пожалуйста...

Но Ли уже не слышал его.

Он приблизился к жертве — неторопливо, словно гремучая змея к полевке. Незадачливый грабитель почти выдрал иглу из подбородка, хотя она прошила мягкие ткани насквозь и вышла на уровне верхней губы. Крови было немного, только когда бродяга кричал, изо рта исторгалась густая жидкость, будто рвало ею.

Ли подбросил в воздухе "трофейный" нож.

— Тебе больно? Сейчас я освобожу тебя, — он сделал аккуратный разрез-треугольник на костлявом подбородке, словно проверял на спелость арбуз, и прежде чем жертва отпрянет, рванул язык. Тот повис в дыре под горлом — длинный, кроваво-синий с прожилками, похожий на уродливый нарост.

Игла по-прежнему торчала в щеке. Бродяга повалился на землю, разбрызгивая кровь и агонизируя, по вырванному языку ползла розовато-желтая пена.

— Кажется, обманул, — усмехнулся Ли.

— Что ты сделал?! Что ты... — вопил слепой, шаря наощупь врага. Он запнулся о почти неподвижное уже тело приятеля. Пластмассовый наконечник и картон вытаращился на Ли, словно упрекая.

— Получилось красиво. Жаль, ты не видел. Но можешь попробовать на себе.

"Красиво?"

Боб решился открыть глаза только когда смолкли вопли. Ли стоял напротив него, улыбался. Рукава его темно-зеленого костюма отяжелели от крови, кровь капала с пальцев и, кажется, даже с волос. У ног валялись оба грабителя, зияя дырами в основании шеи. Языки болтались в пыли, словно скверно завязанные галстуки.

Боб ощутил, как пересохло в собственном рту.

Одно дело знать о пристрастиях Ли, другое — наблюдать за игрой садиста воочию.

Он осторожно сдвинулся с места, стараясь не наступить в липкую лужу или на распластанные ладони мертвецов. Он с трудом сдерживал тошноту.

— Ли. Пожалуйста. Никогда не делай так при мне, — проговорил Боб. Ли украдкой слизнул кровь с указательного пальца, виновато кивнул.

— Прости. Я не подумал, что тебе может быть неприятно.

Он поцеловал Боба в щеку. От Ли резко пахло кровью, но слабее, чем от импровизированного эшафота двух безымянных наркоманов. Можно терпеть. Особенно если не оглядываться.

— Спасибо, Ли. Ты меня спас.

"Я ведь доверился тебе", думалось Бобу. — "И не ошибся".

Так почему должен ошибиться Брэндон?

В Кагасире... или ком-то еще?

110. The gap unseen

— ...но это невозможно!

Когда Боб выкрикнул это, протягивая руки к Гарри, словно умоляя о пощаде за свое незнание — впервые не-знание, Ли отступил на шаг назад, приникая лопатками к стене. Чересчур близко он придвинулся к пропасти, и слышал, как дьявол смеется из преисподней.

— Невозможно, чтобы несколько человек из Синдиката Молнии уложили семьдесят наших!

Молния.

Ли думает о карах Небес. Молнию всегда называли любимым оружием богов — искривленные иглы и немного огня.

— Как такое... откуда... — повторял Боб. Он словно внезапно разучился дышать. Ли закусил губу, и жест не укрылся от МакДауэлла.

"Проклятье".

Боги обрушивают ярость на головы смертных — за старые грехи. Ли рассчитывал спастись? Как наивно. Нельзя убежать от молнии... или собственного подожженного хвоста.

Ли радуется, что он стоит в тени, и на него не обращают внимания. Ли нет дела до рядовых членов Синдиката, напыщенные фразы о "семье" — прерогатива идеалиста-Асаги, но пламя пожирает обертки от конфет и банкноты без разбору. Он готовит "веер", словно ожидая: жуткая армия неуязвимых убийц войдет в кабинет Гарри.

Не лучший способ умереть.

Конечно, Брэндон и Кагасира вызвались добровольцами. Ли скрыл презрительную усмешку: чистильщики. Свора цепных псов, причем лишенных нюха: бегут за целью, что дал им хозяин, не чуя паленой шерсти. Своей паленой шерсти.

"Работай как работал, Ли".

Будь-он-проклят-Кэннан с его золотой зажигалкой и резковатым, хриплым от курения, голосом. Кэннан вернулся и принес в горсти смерть... и молнии. Что ж, в таком случае Ли впрямь остается "работать", помня: нельзя остаться сухим, стоя под проливным дождем.

Боб остался в офисе. От предложения немного отдохнуть отмахнулся с возмущением, будто праведник, соблазняемый суккубом.

"Я должен разобраться", повторял он. Ли невольно сравнил его с компьютером, которому поставили иррациональную задачу, правда, у компьютера нет выбора.

Ли не стал возражать. Преданность и самоотверженность ожидаема, Боб заработает пару бонусных плюсов. И... и в башне Синдиката ему грозит меньшая опасность, чем на улицах.

Сам Ли покинул "пост" около полуночи. Он направлялся на рандеву с призраком, призраком вооруженным огненным мечом. И золотой зажигалкой.

Ночь прохладна, густа и безмолвна, словно застывшая грязь торфяного болота, только пахнет по-лиственному плотно. После краткой встречи Ли тянуло помыть руки, он оглядывал заброшенный парк в поисках щербатого мраморного фонтанчика с водой. Косые блики фонарей исказили пропорции, каждый куст и тенистый закоулок обрел собственную примитивную личность.

Быстрее, убраться отсюда. Ли готовил оружие и мрачно размышлял, преследует его паранойя, либо...

— Вот, значит как.

МакДауэлл. Вожак их стаи разнюхает любые следы и вцепится в глотку предателю. Ли приготовился сражаться.

— Ты все это время работал на Синдикат Молнии?

Гарри не спрашивал. Он утверждал, выступив из темноты, спрятав руки в карманах — безупречный в своем белом костюме, постоянном, как... волчья шкура.

"Только ты-то почуял горелый запах, верно?" — Ли не удивлен ни на йоту. Время собирать все разбросанные камни и платить за каждый поступок, а Гарри просто всегда умел быть в нужном месте в нужное время.

И понимать. О да, уж он-то способен *понимать*.

— Ты нарушил закон, Ли, — Гарри двигался в темноте осторожно, подкрадывался. Наверняка, играл с жертвой, и Ли не осуждал его. Он поступил бы точно так же. — Кто бы мог подумать...

Фонари покрывают его тенями и светом. Сейчас "расцветкой" МакДауэлл смахивает на гиену.

Или на карточного шулера, почему-то сравнивает Ли.

— Какая жалость, Ли. Знаешь... Боб сильно расстроится, когда узнает, — Гарри приблизился достаточно, и теперь ухмылка его сияет куда ярче сифилитичной луны.

Карточный шулер. Использовал когда-то давно спрятанную в рукаве карту. Ли считывает подтекст: неужели ты воображаешь, будто Милленион пощадит *вас обоих*?

Ли выдыхает воздух с присвистом, словно плюет в лицо МакДауэлла. Вместо плевка в Гарри направлены несколько игл. Ли нечего терять — кроме Боба; кто лгал, будто боги карают лишь виновных? Чушь.

Огонь жжет без разбору, правых и виноватых.

Иглы попадают в цель. Паника, безумие или отчаяние — Ли не утратил навыков. В конце концов, он и так... немного безумен, только об этом умалчивают, и не решаются даже прозвать его "Чокнутым", в отличие от Банджи.

Потому что в отличие от Банджи, Ли не станет приставлять к груди оскорбителя пистолет и орать "Не смей так называть меня!"

Он просто убьет.

Гарри МакДауэлл был хорошим другом. Гарри МакДауэлл был хорошим вожаком, Ли признавал его главенство и подчинялся приказам. Но теперь все изменилось — куда дальше, если мертвые восстали из могил вместе с недобрыми духами прошлого.

"Ненавижу", думает Ли. Он вонзает иголку за иголкой, наблюдая, как корежит Гарри, и как на белом костюме проступают рубиновые кляксы, как от чернил — чернила и кровь схожи, Ли не нужно объяснять дважды.

"Ненавижу", думает он, но относится то не к Гарри. К Кэну... и к Миллениону с этим "добреньким" лицемером, Большим Папой. По мере того, как МакДауэлл скрючивается от боли, по мере того, как новые иглы оставляют чернильные росчерки на бумаге-костюме, разрастается и ненависть. Фокусируется на Милленионе.

— ...Я мог убить тебя все это время, — Гарри попытался выпрямиться. От боли в уголке рта и между бровей скривилась морщинка. Вожак стаи страдает, как страдали жертвы. Ли дивится странному зрелищу. — Стрелки... посмотри по сторонам, Ли...

— Но почему?

Ли готов принять поражение. Готов ли молить о пощаде? Да. Только не о своей — он действительно предатель, он много лет умудрялся ускользать от всевидящего ока Миллениона — проклятый ублюдок Кэн заставил его стать частью Клана, отцеубийца... и "промоутер", Кэн. Тени слишком густые.

Ли примет поражение.

Выкупом за жизнь Боба.

— У меня есть более выгодное предложение, — Гарри наконец-то удалось выпрямиться. Пятна расплываются по пиджаку, принимая какие-то географические очертания; Ли отрешенно размышляет, кто будет извлекать иголки. И да, Гарри повезло, что Ли не добавил капельку кураре.

— Предложение?

Гарри приобнял его, словно собираясь воспользоваться тихой темной аллеей (и к черту стрелков на каждом углу) и отыметь его в зарослях лиловой сирени. Он опирается на плечо Ли, губы в паре сантиметров от уха, Ли ощущает ускоренное от сдавленной боли дыхание.

А потом МакДауэлл повторяет самую избитую фразу в мире. Ту, которую даже Боб слышал раз десять.

"Служи мне и я возьму тебя с собой к небесам", вот к чему сводится смысл.

Крики ночных птиц смешивались с щелканьем затворов, и оттого тишина воспринималась особенно цельной, непрозрачной, как дорогой ликер. Ли представил на своем месте Брэндона, тот наверняка разразился бы (молниями) парой фраз на не менее избитую тему "как плохо предавать". Но разве не лгал Ли, когдла клялся в верности Миллениону? Разве все это время на был двойным агентом?

Для него — не грех, но очищение.

Кто откажется от индульгенции?

— Нужно разобраться с Молнией, — добавляет Ли, предвкушая как растопчет золотую зажигалку. Смертные ныне сильнее богов. — Там мой брат, Кэннан...

— Ничего, — Гарри доволен, невзирая на боль. — Проблема решаема. Только помоги мне избавиться от этих твоих чертовых игл.

Они без труда отыскали помещение лаборатории, душное и похожее на нутро какого-нибудь корабля марсиан, на декорацию фантастического фильма. В гигантских автоклавах покоились полурастерзанные тела, зияя открытыми ранами и заспиртованными кишками.

"Будто выставка", усмехнулся Ли. Выставка... его жертв, например.

Они шли по узким и вытянутым коридорам бункера. Кое-где долговязому полукровке приходилось нагибаться, чтобы не задеть макушкой низкий ржавый потолок. Резко пахло лекарствами и мертвечиной.

Кэннан вторжения не ожидал. Он стоял перед массивным пультом, покрытым кнопками, как шкура леопарда — пятнами, и следил за чем-то по ту сторону гигантского стекла. Ли сглотнул, складывая неизменное оружие — несколько игл хранили кровь Гарри — веером.

— Ли? Что ты здесь...

Кэннан развернулся. Ли полагал, что с легкостью (покончит с этим дерьмом) убьет брата — справедливая казнь, Кэн заслуживал шесть с лишним лет назад, когда застрелил отца; однако ученый в белом халате ничем не напоминал того "я-спас-наши-задницы" ублюдка.

— Ли, какого дьявола ты приперся!

"Оплатить счета", подумал тот, но не двинулся с места. Веер тоже.

— Ты убил отца, Кэн, чтобы продвинуть меня в Милленионе, — проговорил Ли, словно оглашая приговор. Привести в исполнение немедленно.

...не мог.

— Ты пришел сюда, чтобы обсуждать это? — фыркнул Кэн. Он вернулся к экрану, но заметил движение Ли — серебристо-зеленоватый отблеск на уровне правой кисти. — Ах вот оно что! Ты выбрал Милленион. Неправильный выбор.

Последнее слово служило сигналом. Двери соседних отсеков, похожие на рыбьи рты, распахнулись и исторгли чудовищ. Чудовища напоминали на людей только внешне. Ли уже знал, кто они.

Мертвецы.

Любимое занятие призраков — возвращаться.

Память Ли выдернула его на несколько часов назад, к виртуальной пропасти и "смеху дьявола" из нее, тогда способ смерти его не устраивал. Сейчас — лучше. Достойная гибель.

Он метнулся к мертвецам, где-то в глубине души радуясь, что не обращает оружие против брата. Вблизи "некрорайзы", как обозвал Кэн орду своих зомби, ничем не отличались от обычных трупов, которые лежат в могиле и мирно гниют — серая кожа, кое-где с лиловыми трупными пятнами, словно каплями сливового сока, полуоткрытые рты и взгляд снулой рыбины. Только "неправильные" мертвецы были активны... чересчур активны. Ли собирался дорого продать свою жизнь и порвать хотя бы пару неуязвимых дохлых глоток.