Рояль вице-адмирала Руднева

* * *

Хьярти устало зевнул.

— Вашблагородь господин инженер, — молодой паренёк тушевался, подходя к нему, — ваша помощь нужна!

— Ну едрёна-кочерыжка! — Хьярти с грустью посмотрел на каюту и повернулся к матросу, — веди, Сусанин.

Корабль стоял в море, дрейфовал. Ходовые испытания показали, что варяг благодаря замене жаровых труб на электронагреватели может поднять пары за минуту. Ни долгой растопки, пока вода закипит... Всё-таки тысяча градусов, до которой раскалялись нагревательные элементы — это не шутка.

Хьярти покачиваясь и держась за стенки и борта пошёл за матросом, который шёл на покачивающемся крейсере без какого либо напряга. Быстро, Аки посуху. Дойдя до бортового каземата, матрос остановился. Рядом стояли комендоры, заряжающие, подносчики... мужики ждали. Хьярти, оглядев столпившихся, спросил:

— И что у вас случилось?

— Вот, тута...

Дальше объяснять не пришлось. Парень схватился за голову:

— Е*ать вас якорем, это бл что такое нахй?

Затвор орудия явно был перекошен.

— Как, ради всего святого, как можно этот стальной затвор уе*ать? У вас руки из жопы, или вы х?й в казённик засунули, бл?

Завернув ещё половину малого петровского загиба, Хьярти соизволил починить затвор, разбитый нерадивыми канонирами:

— Так, вижу, вы не учли отката орудия при выстреле и ударили его обо что-то? Так?

Комендор кивнул. Хьярти пояснил:

— Откат пушки большой, так как тут раньше стоял вдвое меньший калибр, набор просто не рассчитан на такую мощную отдачу. Поэтому откат большой. Впредь, ну не знаю, линейку что ли приделай, или просто не поворачивай орудие слишком сильно, что бы не повредить затвор...

* * *

Руднев прохаживался по палубе, слушая ругань и крики комендоров, артиллерийских офицеров, вдалбывающих в новичков простые истины. Потренироваться с новой системой так и не получилось — слишком много было доработок, которые привели к тому, что людей пришлось обучать с нуля. Всеволод Фёдорович вернулся на мостик и полуобернулся к матросу-радисту, сидящему прямо позади него:

— Соедини меня с крейсером "Надежда".

— Есть, — солдат быстро сориентировался. Ничего сложного в его работе не было — передавали радиопередачи с минимальным уровнем шифрования, практически — открытым текстом, сигнал шёл хорошо и антенны были мощные. Перед солдатиком была радиостанция Р-168, стоял микрофон, рядом висела тангента с большим проводом и телефонная трубка, на голове его была гарнитура. Солдат быстро набрал нужный канал и предоставил связь Рудневу, который запросил возможность открыть стрельбу.

Перед артиллерийским офицером была карта радара, двенадцатидюймовый монитор, на котором отображался варяг и все окружающие его корабли. Корабли потомков на радарах помечались зелёным цветом, но почти не давали отклика, поэтому работали через автоответчик. А вот плотик, состоящий из трёх сколоченных вместе шлюпок с варяга, был на радарах хорошо виден. На нём ещё был установлен радиоотражатель из двух сваренных вместе тонких стальных листов, благодаря нему плотик давал чёткий сигнал на радары.

Руднев прикрыл глаза и, помолясь, начал отдавать команды, непривычные для него:

— Оператор БИУС — занять рабочее место.

— Биус готов, — отозвался оператор, включая машину.

— Наведение на цель...

* * *

* * *

Эскадра японцев засветилась везде, где только можно, так что... тихо и незаметно крадётся слон по посудной лавке. Руднев получил информацию о местонахождении эскадры японцев первым, до подхода узкоглазых осталось меньше суток, поэтому он пошёл к Хьярти и Палавенову. Оба обитали на варяге, если первый — регулярно работал с железом, то второй — неустанно дрючил и офицеров и нижних чинов. Умел, как оказалось.

Всеволод Фёдорович зашёл на мостик и включил систему связи, взяв тангенту:

— Хьярти и Адмирал Палавенов — срочно зайдите в кают-кампанию. Повторяю, Хьярти и Палавенов — срочно в кают-кампанию!

Повесив тангенту, Руднев сам спустился в указанную кают-кампанию. Помещение было довольно приятным на вид, прекрасно отделанным, с хорошей мебелью. Капитана уже ждали там оба пришельца. Ждали и спорили о чём-то.

— Не помешал? — Всеволод Фёдорович вошёл, постучав по стене, что бы возвестить всех о своём прибытии.

— Ничуть, — Хьярти повернулся к адмиралу, — а я тебе говорю — ночью вернее будет.

— Но тогда мы сорвём весь план. Ведь нужно, что бы и британцы, и французы видели, что это варяг им накидал подарков, а ночью... кто увидит?

Руднев покосился на Хьярти. Тот имел вид усталый, руки поцарапанные, под глазами — мешки, но тем не менее, парень держался. Палавенов же так же был уставшим, но он слегка охрип, так как то и дело командным голосом руководил персоналом, проще говоря — орал на всех.

Хьярти повернулся к капитану и пояснил:

— Я полагаю, что варягу лучше всего — атаковать ночью, соблюдая светомаскировку. Благодаря автоматическому наведению орудий, эхолоту, тепловизору и прибору ночного видения, вы сможете воевать так же эффективно как днём. Японцев так можно застать врасплох и использовать по-максимуму техническое превосходство над противником.

— Их будет много, это рационально, только если взять себе за цель полностью уничтожить эскадру противника, — кивнул Руднев.

— Можно, — согласился с ним Хьярти, — представьте себе — ночь, темень, на внешнем рейде стоит японская эскадра. Едва отойдя от причала вы начинаете вести огонь из десятидюймовок. Единственный минус — там маленький островок, за котором будет слепая зона радаров.

Его поддержал Палавенов:

— Скорострельность носовых десятидюймовок — три выстрела в минуту, то есть за пять минут, которые нужны эскадре противника что бы прийти в боеготовность, вы уложите в них не меньше десятка десятидюймовых снарядов. Если первым ударом выбить флагман, то уничтожение эскадры будет делом техники. Хотя, конечно, они откроют ответный огонь, но вряд ли добьются эффективного огня...

Руднев кивнул:

— В этом я согласен с Хьярти. Более того — я полагаю, что мне не нужно скрываться с места боя, что бы все видели, что тут варяг и варяг — победитель!

* * *

Призрак.

* * *

Я завалился на кровать и начал считать. Деньги считать. Что бы понять, что и сколько стоит и как мне распорядиться и не продешевить. Итак, червонец, номиналом в десять рублей, имел в себе восемь и шесть десятых грамма золота. Исходя из этого фиксированного объёма я мог легко пересчитать свои золотые запасы, ведь они были перечеканены в золотые рубли. С собой я взял двенадцать тонн золота. Тонна — это сто шестнадцать тысяч двести семьдесят девять рублей. Хорошо иметь в голове искин-компьютер! И тебе абсолютная память и абсолютные математические способности. Да, да, Берси, не в голове, ты на авианосце установлен...

Цены начала двадцатого века, что бы можно было сориентироваться — к примеру, килограмм муки стоил двадцать четыре копейки. Килограмм макарон — тридцать копеек, килограмм сахара — шестьдесят копеек, ботинки — около двух рублей. Простой нижний чин, он же простолюдин неграмотный, зарабатывал около двадцати рублей в месяц.

Но тут была одна хитрость конкретно морского характера. Деньги на море — тлен, они не имеют особой ценности. А вот среди местного населения очень распространена меновая торговля реальными ценностями. Сигареты, вкусняшки, полезные вещи, вроде мыла... всё это в море имело цену. И банка сгущёнки легко выменивалась на три пачки сигарет. Вроде бы — несурьёзно, но тем не менее! Выйдя в море золотом бренчать можно сколько угодно, а смысла в нём нет никакого. Поэтому снабжение флота — вещь важная и очень нужная. Варягу в ближайшем будущем предстоит испытать на себе все прелести плохого снабжения, ведь даже взять еду неоткуда, вокруг — дикие земли и голодные корейцы. У них отбирать — совесть замучает страшными муками.

Поэтому в ближайшем будущем деньги экипажу варяга не будут нужны, а вот провиант — очень, очень будет нужен. Я взял с собой немного, но, откровенно говоря, рассчитывал на то, что снабжать варяг можно будет с помощью каперства, то есть обдирания всего нужного у встречных японских кораблей.

А денежки мои... сколько это выходит? Миллион четыреста в рублях. Да, много, очень много, хватит, что бы выплатить жалование своим и завербовать в эскадру Руднева людей.

* * *

Всеволод Фёдорович весь изнервничался. Это было заметно, ведь скоро должен быть судьбоносный бой, который решит исход первого этапа войны. Руднев зашёл с утра в рубку, оттуда — походил по крейсеру, проверяя всё, до чего мог дотянуться. Проверил новые бомбомёты, проверил системы управления огнём и даже заглянул в машинное отделение. Руднев нервничал, нервничал так, как никогда ранее. И через два часа, ближе к полудню, Всеволод Фёдорович пошёл на "Кореец", где застал такого же нервного Григория Павловича. Григорий Павлович Беляев был посвящён во всю информацию, но его лодку не модернизировали. Поэтому кореец де-факто был уже живым трупом. Всеволод Фёдорович застал Беляева в кают-кампании, где тот гипнотизировал взглядом карту. Рядом стояла стальная кружка с недопитым кофе. Руднев постучал, по своей манере, по стенке:

— Григорий Павлович?

— Всеволод Фёдорович? — Беляев подскочил и козырнул, но Руднев остановил его потуги:

— Полно вам, сам как встал — так весь на нервах. Григорий Павлович, я вынужден вам сообщить, что канлодка кореец в бою участвовать не может.

— Да понимаю я, — Беляев грустно потупил взгляд, — и всё равно, не мочь что-то сделать, когда вам придётся воевать...

— Отставить сопли! — бодро приказал Руднев, — Григорий Павлович, я вам настоятельно рекомендую изучить схему крейсера Гарибальди. Не далее чем до начала апреля вы примете под своё командование один из этих прекрасных крейсеров, — Руднев смотрел, как сменяются эмоции на лице у Беляева, — смею вас заверить, это одни из лучших крейсеров в мире...

Дважды повторять Рудневу не пришлось. Сто семьдесят четыре человека, из которых двенадцать — офицеры, перебрались на варяг, потеснив и без того находящихся в тесных условиях матросов. Однако, лишними руки моряков Корейца не были, Беляев так же вошёл в команду варяга, попрощавшись со своим кораблём. Но перед этим оба провернули хитрый манёвр. Канлодка была выставлена на внешнем рейде, заминирована, а её трюмы — наглухо заварены. Шестнадцать тонн тротил-гексогена — это не шутки! Канлодка "Призрак Корейца" была поставлена на якорь, после чего с неё ободрали всё более-менее ценное. Это всё было сдано на пароход Сунгари, который стоял тут же и был втихаря мобилизован Рудневым.

Вход японской эскадры состоялся как по намеченному, в три часа дня. Но до вечера, как знал Руднев, они не получат разрешения на боевые действия, поэтому капитан бегал по крейсеру, проверяя и готовясь. Ему попался Палавенов, на свою беду, после чего уже оба бегали по крейсеру.

* * *

Уриу обратился к Бейли на английском, но с характерным акцентом:

— Господин капитан, мы не намерены проводить высадку, пока здесь находятся корабли русских.

— Правильно, — Бейли хмыкнул, — они сгрузили почти весь уголь, что было крайне глупо с их стороны. Сняли шлюпки — это вообще уму непостижимо.

Уриу кивнул:

— И тем не менее, они остаются опасными, порт Чемульпо намного более удобен для высадки десанта. Поэтому я выдвину им ультиматум об интернировании. Если они пойдут против... так даже лучше.

Бейли хитро улыбнулся. Желтомордый, как он его называл про себя, Уриу, делал вид, что хитёр, но таким никого не удивишь. Ну что же, Бейли не собирался вмешиваться:

— Главное не впутывайте в это нас. Если он и пойдёт... то не стреляйте, пока русский крейсер не отойдёт подальше от порта, мне бы не хотелось... инцидентов.

Уриу согласно кивнул и покинул капитана английского крейсера.

* * *

Письмо на варяг было передано на катере. В девять вечера — как только Уриу получил разрешение вести боевые действия в Корее.

Маленький паровой катерок, сигналя, подошёл к варягу и передал пакет для капитана Руднева.

Всеволод Фёдорович, приняв пакет в кают-компании, в окружении офицеров крейсера, вскрыл его и зачитал. Японский адмирал предлагал интернировать крейсер, то есть, по сути — капитуляция. Предлагал сдаваться и не мешаться больше, или... он примет меры.

Руднев дочитал послание, заверенное печатью, после чего взял листок и передал его старпому:

— Сохрани его для потомков в корабельном сейфе. А теперь — за работу, Черти! — Руднев хищно улыбнулся, — через пять часов мы отходим, нижние чины пока пусть выспятся, подъём в три утра. Никого с крейсера не выпускать, никакой информации — не передавать!

Руднев резко поднялся, — за мной, на мостик, начинаем операцию "Тень отца Гамлета".

Дальнейшее было полным бедламом. До ночи офицеры наводили порядок, Хьярти и Палавенов озаботились противоосколочными бронежилетами для себя и всей команды, работающей с боеприпасами, они дальше выдавали нижним чинам и офицерам броню, каски, которые должны были хоть как-то спасти от осколков.

Хьярти тем временем раздавал одному за другим лёгкие бронежилеты с кевларовыми пластинами. На каждое орудие полагалось несколько бронежилетов, сам то он был спокоен за себя — в его силовой броне можно хоть лбом словить десятидюймовый снаряд японцев — отбросит сильно, но не смертельно.

Палавенов сделал всё, что было в его силах и теперь он ходил и руководил подачей боеприпасов. Снарядные элеваторы это, конечно, хорошо, но по приказу Палавенова наверх подняли увеличенный БК — семь снарядов на ствол. Семь полных залпов, прежде чем пойдёт работа элеваторам и подносчикам. Именно столько выстрелов планировалось сделать первыми.

Тем временем Руднев передал своим коллегам письмо, в котором он считает недопустимым такие действия Японии и если ситуация не изменится к полудню следующего дня — времени, когда истекает срок предъявленного ультиматума, варяг будет вынужден использовать силу.

Столкнулись лбами. Однако, ночь — время, когда маятник качнулся в сторону варяга. Даже если бы не было потомков, ночь — единственно верное время для того, что бы уйти на прорыв и оторваться от японцев. Руднев это прекрасно понимал, прочитав про свою роковую ошибку. В общем-то, ошибок он допустил много, но тем не менее, сейчас повторять ошибку прошлого не был намерен. Тьма — лучший союзник для крейсера, оснащённого РЛС и с экипажем, обученным воевать в тёмное время суток. На орудиях были установлены ультрафиолетовые лампы. Из-за длинны световой волны свет этот было трудно заметить на большом расстоянии.

Палавенов, сообразив, что к чему, взял в руки флюорисцентную краску, светящуюся в ультрафиолете и намазал ею полосы на снарядах — что бы ночью не потерять в темноте. А так же, вместе с матросами, измазал этой краской затворы орудий — естественно, поверх собственной краски. Таким образом в ночном бою потеряться было сложно. Пройдясь по палубе он так же намазал флюорисцирующей краской некоторые места — перила, ступеньки, провёл полосы на палубе. Конечно же, эта краска быстро бы стёрлась, но на один раз — самое то.