Право помнить

Если бы еще ждать можно было спокойно!

Брат слишком давно не ходил между волнами в одиночку. Года два, наверное, или даже больше. Да и заказы брал не для выгоды, а для опыта: меня натаскивал, намекал, что пора готовиться к получению марки. А вот мне этого, прямо скажем, совсем не хотелось.

Лоцманская марка значила конец всему. Конец нашей привычной жизни. Знатоков своего дела всегда не хватает, и нам обязательно пришлось бы разойтись по разным краям земли. Да, иногда наши пути где-нибудь да пересекались бы мимолетными встречами и короткими пустыми разговорами, но что в этом хорошего?

И кстати, если бы я остался здесь, шансов видеть друг друга почаще было бы куда больше. Надзор за бывшими учениками еще никто не отменял. Конечно, многие лоцманы увиливают от такой надоедливой обязанности, но думаю, Сорен с удовольствием бы...

Нет. Ничегошеньки не понимаю.

— Значит, все-таки погодим, — заключил Борг, не дождавшись ответа. — Ну раз кости разминать охоты нет, может, разомнем языки? А то прямо видно, как тебя распирает.

Так уж и видно? Хотя...

Да, злости во мне сейчас порядочно. И растерянности не меньше. А еще обида есть. Кровная.

— Чего ты взвился-то? Все же удачно сложилось.

— Тебе почем знать?

Борг хмыкнул:

— Я в здешних краях задержался поболе, чем ты. И скажу по секрету: нынешняя жизнь еще скучнее, чем может представиться.

— Неужели?

— Унылые тут люди.

— А как по мне, те еще затейники. Староста, к примеру.

— Это потому что у него голову единственная мысль, как червяк, источила: как бы подальше убраться, только не с пустыми руками. Он бы и раньше уехал, да навара с селян маловато.

— Думаешь, в господском доме можно больше поживиться?

— Да мне-то что? — верзила пожал плечами. — Он так думает, его и беда. То, что есть, по памяти, богатое местечко, куда никто не может и шага ступить, горячит почище вина.

— Там могло совсем ничего не остаться. Особенно магического.

— А я что говорю? Хотя, не об этом речь. У старосты есть, чем себя тешить, а у прочих местных...

— Кто им мешает?

— Обойти старосту? По сути, никто. Но еще жива память о его прежнем положении, потому если кто-то и лелеет схожие мысли, то хорошенько их прячет. А спрятанное может найтись или само по себе, или когда нарочно ищешь.

— Так привыкли подчиняться, что не хотят обрести свободу?

Борг насмешливо сверкнул карим взглядом:

— Знакомое чувство?

Ну давай, кидай камни, кидай. У меня огород большой, проглотит, не подавится.

— Мы с братом напарники.

— Так чего он тебя с собой не взял?

— А сам как думаешь?

То ли верзила не захотел делиться своими размышлениями на предложенную тему, то ли что-то вспомнил, только улыбка из его взгляда вдруг дернулась и сгинула, словно ее и не бывало.

— Да никак не думаю. Не моя это забота.

Вот именно. А еще с разговорами полез. На кой ляд, спрашивается?

— А ты бы прилег пока, отдохнул. Нечего круги наматывать, как ошалелый.

Может, и стоило бы, да только не лежится мне. И не сидится.

— Знаешь, как говорят? В ногах правды нет.

А где она вообще есть? В пустом разговоре с незнакомцем?

— Он не должен был идти один.

— Не веришь в брата?

— Почему это не верю?

— Волнуешься так, будто ему без помощника не обойтись.

И что сказать? Если обижаюсь, значит, и впрямь не верю. Если же Сорену помощники и впрямь не нужны...

Призрак мысли мелькнул серебристым боком и снова ушел на глубину, вспугнутый новым вопросом Борга:

— А сложная у вас работа?

Ладно, потом додумаю. Если вспомню, куда меня потянуло.

— Как посмотреть.

— Ты-то сам чего насмотрел?

— Да много всякого. Работа как работа. У кого-то лучше получается, у кого-то хуже.

— А насчет вас с братом что скажешь?

— Свое дело знаем.

— Долго учиться надо?

— Я не считал. Но главное как с водой: или сразу поплыл, или камнем на дно.

Рассказывают, что раньше именно таким способом и проверяли, будет из ученика толк или нет. Много, наверное, неудачников сгинуло тогда в волнах. Жалко их, конечно, но пока приливы оставались неизведанной причудой природы, простых людей гибло куда больше, а плохой лоцман — это всегда чужие смерти. Много смертей.

— Склонность надо иметь. Магичить ведь тоже не все могут.

— И слава богам! Ты, как понимаю, выплыл?

Да я и не тонул.

— И все уже выучил, что нужно?

Понятия не имею. Практики у меня было больше, чем теории, так что...

Но ему это зачем знать? В лоцманы верзила явно не пойдет, а если когда нанимать станет, так хозяину обычно без разницы, как работник что делает, если с заданием справляется.

А, понял! Он меня отвлекает. Нарочно. Но и то хлеб. Может, к моменту возвращения брата успокоюсь достаточно, чтобы...

В дверь поскреблись.

Борг спрятал книжицу в поясной кошель, поднялся, слегка кривясь на один бок, наверное, от долгого сидения, и пошел открывать.

Кто приходил, я не разглядел: из-за широкой спины верзилы это было нелегко сделать, а неизвестный, к тому же, предпочел остаться за порогом. И о чем они шептались, до моего слуха тоже не долетело. Правда, разговаривали недолго, парой слов перекинулись, и разошлись каждый туда, откуда пришел. Только снова усаживаться на стул Борг не стал, подошел к нему и зачем-то взялся за спинку. А потом сказал, рассеянно глядя на недорезанную каким-то местным умельцем деревянную шишечку:

— Твой брат не вернется. Такие дела.

* * *

— Ты обещал.

— Да помню, помню!

Он тогда все-таки уложил меня. На пол. Одним ударом. А когда я очухался, прогнал звон из ушей и внятно высказал свое намерение еще раз, взял с меня слово... Кучу слов, если быть точным. Кучу самых страшных клятв, что я не стану делать глупостей и постараюсь не самоубиться.

— Я просто должен увидеть. Своими глазами.

Да, безрадостная весть была тем, что я ожидал услышать. Однажды. Но только не именно теперь. Не сегодня. Не после того, как...

— Хорошо подумал?

— Не хуже, чем всегда это делаю.

— Тогда согласишься, что у брата была причина уйти одному?

Да хоть тысяча причин. Сорен просто не должен был так поступать, вот и все. И не надо напрасных уговоров.

— А что, если он всего лишь хотел тебя уберечь?

Предположение Борга сбило меня с шага, но лишь на короткий вдох.

Глупость какая-то, а не объяснение. По крайней мере, не стоящее того, чтобы отменять поход к хозяйскому особняку.

— От чего уберечь?

— Разве в вашем деле мало опасностей?

Сколько угодно. Омуты, заливы, плавни, пороги, ключи, заводи и все прочее. Считать — пальцев не хватит. Но поверить, что брат мог легко и просто оступиться на задачке, решение которой сам часто расписывал мне в разных красках? Ерунда. Или ему попалось что-то совсем особенное, или...

Он ведь был совсем не старым. Ну, мне так думается. За моего отца его уж точно никто никогда не принимал.

Борг тем временем продолжил играть в заступника:

— Вот твой брат и попытался...

— Да не пытался он! Ясно?

То ли верзила наконец-то прочувствовал мое нынешнее настроение, то ли устал от собственных же увещеваний, но на аллею, ведущую к парадному входу господского особняка, мы вышли молча и в полной тишине.

Странно ступать по крупному речному песку и не слышать ни звука. С деревьями как-то понятнее, они ведь шумят только на ветру, а вблизи разломов воздух пускается вскачь очень редко и всегда не по своей воле.

Странно смотреть на полосу пустой земли, отделяющую дом с пристройками от сада. Да и не земля это, если быть точным, а густая взвесь крупинок праха и тлена, пружинящая под ногами. Как по болоту идешь, по мшистым кочкам и между, только тут ковер ряски прогнется, но не разорвется, а вытолкнет тебя обратно, словно советуя: шел бы отсюда, путник, куда подальше. И такому совету полезнее внять, чем пропустить мимо ушей.

Но слушать и слышать не все умеют. Или не хотят. Особенно большие и сильные.

— Дальше я один.

— Уверен?

В каком-то смысле мне все равно. И плевать, что верзила сможет подглядеть какие-либо лоцманские секреты, хотя за подобные проступки в гильдии по голове не гладят. Мол, непосвященные увидят, разгадают, растрезвонят, и тогда каждый, кто половчее, будет пробовать бродить по волнам. Что до меня, так пусть бы и пробовали. Без природной склонности здесь делать нечего, а без хорошего наставника только считанные единицы смогут пережить свой первый прилив. Но нет же, старшины трясутся над цеховыми секретами, как лихорадочные. Или я чего-то не понимаю, или сам когда-нибудь стану таким же скрягой, но поскольку одно меня не очень-то и волнует, а другое, скорее всего, неизбежно, то...

— Глупить не станешь?

Опять начинает? А я уж думал, он унялся.

— Не стану, не бойся.

Борг переступил с ноги на ногу, пробуя упругость пепельного ковра, и все-таки шагнул с полосы прилива обратно на твердую землю.

— Скоро ждать обратно?

— Зачем?

— Да любопытно, как быстро управишься. Тебе же надо только туда сходить, посмотреть, что к чему, и вернуться.

Вроде и без особой страсти все это сказано, но нажим в голосе ого-го какой. Целый приказ получился. И я, видимо, должен его выполнить? И разумеется, в точности?

Раньше мной мог командовать только брат. И даже если его последней волей стала дурацкая просьба присматривать за...

А ведь верно. Именно что последней. Больше ни я, ни Борг не услышали от Сорена ни слова. И как бы то ни было, желания ушедших принято уважать.

— Быстро не обещаю. Но дольше необходимого задерживаться не собираюсь.

— И поосторожнее там. Ладно?

Нет, не забота это о памяти мертвых. Вернее, не только она. Что-то у него свое есть. Родное. Потому что смотрит вроде на меня, а вот видит...

Да и пусть видит. Не мешает, и то хорошо.

— Ты лучше, чем надо мной квохтать, местных попридержи, чтобы следом не полезли. Я-то пройти пройду, а вот кто другой...

— Пригляжу за непоседами, не вопрос.

Так, позиции установлены, указания розданы, можно и за настоящее дело приниматься.

Все-таки с волнами легче, чем с людьми: они ничего не говорят ни до, ни после, ни во время, а просто действуют. И угадывать нужно куда меньше вещей. Главное, не перепутать направление течения, а к высоте волны и всему остальному можно примериться уже по ходу.

За полосой прилива песок захрустел от первого же моего шага, и сразу стало как-то спокойнее. Глупое чувство, конечно. Кто тут может подкрасться сзади? Уж точно не кто-то живой на двух или четырех ногах. Люди в местах разломов долго протянуть не могут, и пожалуй, больше от растерянности, чем от голода и жажды. Когда привычный мир вдруг начинает сворачиваться кольцами, сдвигаться пластами и вообще чудить, когда вокруг не остается ничего надежного...

Пару раз мне довелось видеть таких 'счастливчиков'. Печальное зрелище. Жить они сами по себе уже не способны, если только под строгим присмотром. Или в магических лабораториях. Лакомая добыча, кстати, бесценная для любого мага, потому лоцманы часто друг другу подножки делают, чтобы первыми добраться до свежего разлома в поисках свежих жертв. Но тут, похоже, в свое время никто мимо не проходил, а теперь, больше десяти лет спустя, не стоит даже пытаться искать что-то живое и дышащее. В лучшем случае камушки или золото попадутся под руку, но и то, если изначально были не зачарованными, что вряд ли. Потому как чары у нас давным-давно вешают, куда ни попадя.

Так и есть: замки все в труху на входных дверях, стекла в окнах словно и не ночевали, а ступени словно крот норами изрыл. Хорошо хоть, стены и балки не тронуло.

Что у нас внутри? Не лучше, не хуже. Убранство — лохмотьями, осколками и клочками, причем над половиной вовсе не прилив трудился, он бы таких следов не оставил. Волны вообще твари чистоплотные, слизывают все до последней крошки, особенно живое или недавно бывшее живым. Ни капли крови, ни косточки не остается. И уж тем более, ни узелка заклятия. Если вещь зачарована, магия пропитывает ее полностью, и значит, не могут валяться на полу оторванные ножки стульев. И зарубки на перилах лестницы появились по вполне обыденной причине. И следы от ногтей, которыми кто-то пытался держаться за перила парадной лестницы, лишь бы не...

Эх.

Вот такие штуки и бьют больнее всего. И в голову, и в грудь. Хуже только незримая пыль, мешающая сделать вдох.

Сильно пахнет смертью. Очень-очень. Если у порога со мной еще оставались сомнения и надежды, теперь итог был подведен окончательно.

Не дальше, чем в десяти футах от входной двери недавно погиб человек. И не простой искатель сокровищ, а лоцман, иначе аромат не закручивался бы по залу спиралями, становясь то невыносимым, то просто обжигающим глотку.

Так пахнет в местах, где был бой. Но здесь? Почему? Откуда?

Ведь совсем спокойно вокруг. Даже слишком. И не заметно ничего настолько опасного, чтобы...

Когда-то, в первое наше знакомство, я тоже принял этот странный рисунок за паутину, изодранную и висящую там, где ей не за что зацепиться. Собственно, она такой и выглядит издалека, а вот когда подойдешь поближе, увидишь, что она мелко-мелко дрожит, и услышишь ее звон собственной кожей, понимаешь: слова 'паутина трещин' если и подобраны ради пущей красивости, лучшего названия не придумаешь.

Значит, здесь возник разлом особого рода, не только пространственный, но и временной, в просторечии — заводь. Редкий случай. И далеко не всегда смертельный. Брат не мог на нем...

— Вам не нужно было покидать постель, госпожа моя.

Они дребезжат просто омерзительно, воспоминания эти. Нет никакой возможности понять, чей это голос, если не разглядеть в клочке покрытого трещинами прошлого носатое мужское лицо с резкими чертами.

— Что с ними?

Та же нота, тот же тон, но человек другой: женщина. Бледная, измученная, завернувшаяся то ли в простыню, то ли в занавеску.

— С детьми все хорошо, не беспокойтесь.

— Я должна их увидеть. Увидеть прежде, чем...

Она не договорила. Вернее, паутина вздрогнула, меняя картинку.

Теперь женщина не спускалась по лестнице, а стояла у окна, опираясь на подоконник так тяжело, как будто обтянутый платьем живот весил несколько пудов, а не таил в себе всего лишь две жизни.

— Вы хотели меня видеть, госпожа?

Мужчина все тот же. Но одет иначе, более вычурно, чем в будущем, которое мне уже показали.

— Они будут такими, как должно?

— Не извольте сомневаться.

— И получат все, что им причитается по праву?

— Я выполнил ваше поручение так хорошо, как только мог, госпожа моя. Будет ли этого достаточно, не мне судить и не вам. Все в руках божьих.

Короткий дребезг, почти всхлип, и новая смена времен.

Снова те же, только женщина еще стройна и привлекательна, насколько можно судить по ломаному изображению.

— Ты справишься?

— Не стану хвастать, госпожа моя, но...

— Ты справишься?

— Узы лягут крепко. Пока его величество увлечен вами, можно не беспокоиться о...