Серый дар. Немой приговор

Я же кивнула в ответ и побрела к себе. Потом вспомнила о времени и побежала! Юбки под ногами так и мелькали развевающимися парусами, дыхание соскальзывало с губ, зато сознание прояснилось. А былая уверенность блудным сыном вернулась назад.

Три секунды на поиск нужных вещей, пять на их осмотр, девятнадцать минут на окончательное успокоение и ещё восемь минут на одевание. Потом снова секунд двадцать на осмысление происходящего и путь бегом до комнаты для нанесения печатей.

Скоростные сборы не дали окончательно впасть мне в депрессию, послужив неким трамплином для готовности к дальнейшим событиям. Вот и мысли мягким прыжком на пружинящей поверхности взвились ввысь. Рассредоточились, дезориентировались... И пушистыми облаками растворились в тяжёлом после такого скоростного путешествия дыхании.

— Ирис? — спросил второй после меня калека, проживающий в этом доме. Но его увечье, наоборот, считалось благом в нашей империи. Слепцов с детства обучали рисованию печатей. Граф их только придумывал, а переносили на поверхность именно инвалиды, не умеющие видеть.

Почему так? Считалось, что первый взгляд, брошенный на печать, должен принадлежать тому, на кого её накладывают. Нет, не все, конечно, придерживались такого порядка дел, но их в таком случае успех не ждал. Ведь традиция брать слепых для черчения печатей отнюдь не бессмысленна! Всё же большинство магии, даже в самых бездарных людях в малых количествах имеющейся, содержится в зрачках и волосах. Поэтому-то у целителей и некромантов такие странные черты во внешности.

Вот почему слепым доверялась чуть ли не самая ответственная часть проведения ритуалов, они с их недугом просто физически не могли повредить зачастую сложную структуру печати. Дети, от рождения не имеющие зрение, считались чем-то очень радостным. Ведь их ждал успех! Удача! Из самых низов в верхи. Вот такой путь и прошёл наш Авоська.

Подошла и тронула за плечо напрасно щурящегося мужчину. И улыбнулась. Наши травмы нас сблизили. Можно сказать, подружили. Поэтому он тоже, нащупав мою ладонь, улыбнулся.

— Всё готово, Ирис. Идём, — он снова крепко сжал мою ладонь, второй рукой нащупал стену и отправился к той комнатке, откуда недавно вышел, ведя чувствительными пальцами по знакомым ему шероховатостям стены. Всегда восхищалась тому, как уверено он держится, шагая в неизвестность!

Вот и сейчас я на миг замерла недвижимой мраморной статуей, потом опомнилась и скользнула за обитую железом дверь, задев её плечом. Она с пронзительным скрипом за моей спиной захлопнулась, словно возмущаясь такому пренебрежению к себе! Опять её смазать забыли! А ведь собственноручно напоминала об этом нашему дворецкому! А тот, видимо, ещё не ходил к старухе-Хэйле, чтобы спорить насчёт новых расходов. Да, тут уж его понять можно. Оборотница каждый раз с ним торговалась даже хуже горцев!

— Садись сюда, — в полной темноте Авоська подвёл меня к стулу, а сам зашуршал чем-то по сторонам. Он тут в отличие от меня прекрасно ориентировался! Будто опытный егерь в своё лесу! Да, темнота и мрак — вот его стихии.

Я же, поняв, что глаза только зря устают при постоянных попытках что-то увидеть в такой черноте, прикрыла их. Под веками замелькали разноцветные круги из-за напряжения в зрительных органах. С каждой секундой становилось всё неуютнее и неуютнее. Даже стул уже не казался таким удобным!

Чувствительность носа и ушей обострилась, но это только мешало. А ведь скоро у меня кардинально изменятся все ощущения. И снова воспоминания и переживания о скором обращении в сову. Ну что ж такое-то?!

— Авось, — безмолвно позвала на удачу, опять забыв о своей немоте, сколько лет, а всё никак к ней не привыкну! Бесшумно крикнула, окончательно распахнув голубые глаза, — ты здесь?

Но ответа не последовало! Сердце зашлось в паническом приступе, давление сразу подскочило, дыхание снова сорвалось мечущимися бабочками с губ, а зрачки в бесполезной надежде заметались по скрытому во тьме, словно остров в тумане, помещению.

"Авоська?" — мысленно крикнула так, что стены должны были затрястись! Но ментального дара у моего друга не было, соответственно, слышать он меня не мог.

И снова тишина... И вдруг!

— Ирис, я снова здесь, — спокойно оповестил друг, даже не подозревая, что я пережила только что. Говорил он, выходя, по-видимому, из кладовки и гремя чем-то железным. И тут послышались птичьи крики, а во мраке зажглись два ярко лазурных глаза! Прямо как у меня. Ну, здравствуй, моё будущее тело.

Естественно, как только друг появился, я невольно расслабилась. Это так страшно... Не суметь позвать на помощь! А всё из-за этой немоты! И все мои бесшумные крики в пустоту не приносят никакой пользы! Ненавижу свою беспомощность в такие моменты! Просто ненавижу!

Чтобы успокоиться начала вспоминать часть лекций моих учителей о том, какую роль в дальнейшем моём почти паразитическом существовании сыграет сам разум совы. Собственно, он у неё останется, как и возможность управления телом, однако, контролировать всё это всё равно будет один поток в моём сознании. Поэтому после того, как меня извлекут из совы, вернув в своё тело, ту отпустят на волю.

А так все девять месяцев моё тело будет находиться в неком стазисе благодаря артефакту, который, спасибо его гению, изобрёл наш местный звезда артефакторики. Обмен веществ в нём будет остановлен, как и отмирание/восстановление клеток. Оно прекратит на какой-то момент жить. Но разлагаться не будет.

А ведь уже совсем скоро я сменю тело. Снова с губ сорвался неслышный вздох, махнув крылом отчаяния и волнения.

Сейчас Авоська нанесёт мне и сове печати специальной краской и кисточками. А потом граф лично их напитает, оживив бездушные до того линии. Я не раз видела этот волшебный процесс, но мне самой ни разу не ставили ни одной печати. Но хотя бы общие представления об их работе я имею!

Авоська, будто зная, что мне не по себе, начал вслух комментировать собственные действия, тем самым здорово меня успокаивая. Ответить я ему не могла, но этого и не требовалось. Мягкий баритон с шоколадными нотками сводил на нет все мои внутренние волнения, словно какая-нибудь надёжная дамба, останавливающая и контролирующая с первого взгляда всемогущую стихию!

Вот и тут нервозность постепенно уходила, убаюканная интересным рассказом о нанесении печатей на красивые белоснежные, ярко выделяющиеся в тьме, перья совы. Сам Авоська видеть их цвет не мог, но с этим и мои глаза прекрасно справлялись. Всё же быть слепым — отнюдь не так хорошо, как думают многие крестьяне, мечтая выбиться в помощники к магам!

— Ирис, ты главное не волнуйся. Всё должно пройти идеально. Граф лично выверил и проверил все части печатей, — успокаивал меня своим мягким шоколадным голосом Авоська, хотя сам нервничал куда больше моего. Правда, приученная к рисованию рука у него не сбивалась даже во время тихого монолога. Я этого не видела из-за тьмы, но отсутствие ругательств у обычно бурно реагирующего на неудачи парня показывало мою правоту.

Наконец, закончив с заранее усыплённой птицей, крики которой, раздававшиеся в самом начале, были уже тогда совсем сонными, Авоська по его комментариям аккуратно опустил её безжизненное тельце в клетку, проверив на ощупь, засохла ли золотая краска. Затем развернулся ко мне, опять же не забывая рассказывать о своих действиях, и попросил убрать всю одежду со лба, запястий и щиколоток, где и должны были изящными линиями лечь печати.

А потом лёгкая, словно пёрышко, потерянное птицей в полёте, кисточка заскользила приятной щекоткой по коже. Выверенные до мелочей движения, даже несколько скупые и экономичные. И вот уже на обычно белой-белой, будто снег на редком зимой солнце, коже появляются пока невидимые узоры.

Где-то в середине этого несколько трепетного действа пришёл граф, осветив магическим светлячком небольшое пространство вокруг себя. Я не шевелилась, а вот Авоська поклонился, ориентируясь на звук гостя. Тот же небрежно кивнул в ответ, в жесте смысла не было, поскольку слепой его всё равно не оценит, но дань вежливости была отдана...

А старый граф с поистине аристократической осанкой остановился рядом с совой и принялся напитывать магией энергетический контур-каркас печати, который вскоре ляжет поверх тех, что были нарисованы на перьях птички. Золотистым светом наполнялись незримые магические линии и ровно-ровно накладывались на такого же цвета краску. Это было действительно волшебное зрелище, увлёкшее всю меня! И только Авоська был не в силах видеть чудо, творящееся прямо за ним.

— Ирис готова, — спустя пятнадцать минут оповестил Авоська, тут же собрал все свои принадлежности для рисования печатей и аккуратно, на ощупь сложил это всё в шкаф, который стал заметен лишь при тусклом свете светлячка старого графа. Потом юноша наугад нашёл моё плечо, шепнул: "Удачи", — и утопал к себе. Понятно, что ему не положено оставаться, но это всё же обидно, что последняя поддержка так спокойно меня покинула.

Тем временем старый граф — мастер печатей, закончил с совой, чьи перья теперь светились каким-то даже потусторонним светом, который, казалось, вопреки всем законам физики, сам, одновременно даря лучи освещения, их же и поглощал! Такого я точно никогда не видела! И настолько сильное впечатление производили тлеющие, словно угольки, линии, что я даже не заметила, как граф приступил к наполнению магией моих печатей!

— Не дёргайся, — предупредил устало и строго, как обычно.

И начался уже знакомый по птичке процесс. Причём, никаких неприятных ощущений у меня он не вызывал в отличие от графа, который то и дело болезненно морщился. Похоже, на всё это тратится безумно много сил.

Но вот и моя кожа начала светиться. И это так... Так удивительно! Прекрасно! Изумительно! Наверное, я улыбалась, словно пятилетний малыш, впервые увидевший магию, что даже у хмурого от неприятных последствий использования магии графа вызвала ответную гримаску, которую можно было даже назвать улыбкой, если бы та была хоть чуть похожа.

А потом... Потом просто появилось необычайное чувство лёгкости! Словно гравитация внезапно сменила направление! А то и вовсе исчезла. Такое я испытывала каждый раз, когда залезала кому-то в головы... А для меня с моими средними силами это было действительно сложно, поэтому такое чувство, получается, я испытывала всего лишь два раза в жизни!

И вдруг я глянула вниз... И запаниковала! Меня не было... Лишь сознание и та картинка, которую я должна была бы видеть, будь у меня глаза. То есть безжизненное тело подо мной... Моё тело! И золотые ниточки, тянущие меня в миниатюрное существо, вытащенное из клетки!

Но то, что я видела — было лишь иллюзией, сделанной моим сознанием. Ведь глаз в разуме нет. Однако, от правды и без зрения не скрыться!

И я перестала... Перестала сопротивляться потоку и ниточкам, нырнув в сову... Но не забывая, разделить перед этим сознание на две ветви.

Вот и всё.

История 4

Резь в глазах, боль везде, где только можно! Симптомы похмелья, ангины и прочих несмертельных заболеваний... И всё это в один момент накидывается на меня, словно свора диких собак, как только я прихожу в себя!

Под веками, помимо воображаемого от нестерпимого неприятного ощущения сухости песка, ещё и разные геометрические фигуры, вроде, кругов, звёздочек, квадратиков, ромбиков, параллелепипедов и параллелограммов. В общем, чувствовала я себя ужасающе! Словами не передать той благодарности, которую я в тот момент испытывала к своему ментальному дару. Во-первых, нагрузка распределялась по двум потокам, а не по одному. А, во-вторых, хотя бы от ужасающего самочувствия в ментальном плане я оказалась избавлена, чему радовалась, будто школьник, получивший свою первую похвалу от учителя.

Наверное, прошло часа три прежде, чем я смогла эффективно воспринимать информацию из окружающего мира... А не так расплывчато, и не осознавая её до конца, как делала это сначала. В частности, где-то на самом краю моего внутреннего мира, имеющегося в наличии у любого менталиста, завёлся паразит. Так я его ощущала. Точнее, её...

Это и была моя сожительница, в смысле, я её сожительница... В общем, это и была сова. Маленькая, примитивная, не способная к мысленной деятельности, да даже в эмоциональном плане она была проста, как пробка! Только инстинкты и потребности волновали её хиленький мирок. Серенький, запущенный, не осознанный самой его владелицей. Однако, он был.

И одному моему потоку в сознании приходилось его контролировать, направлять, регулировать. Точнее, пока не приходилось, но это только пока... Освоение новых владений уже происходило полным ходом.

И я приступила к тому, чему меня учили ещё в школе — к созданию собственного внутреннего мира. В данном случае к корректировке уже существующего. Уже вот десять лет как существующего. Собственно, помимо известных всему миру магических навыков, у менталистов, как и у любой другой специальности, есть свои секреты.

И один из них — возможность конструировать свои внутренние миры. И если у обычных людей и магов других направленностей этот процесс пьёт ненасытным комаром жизненные силы, то у нас магические, что существенно снижает риски и дарит нам такую уникальную возможность создания настоящего чуда внутри себя. Но сейчас целостность структуры в моём разуме нарушилась, словно споткнувшись на ровной обычно дороге, из-за непрошеного посетителя. Совы то есть. И сейчас нужно было восстановить повреждённые уголки и выделить место для животного.

Давать ей волю путешествовать внутри себя? Ещё чего?! Нет, специально для неё я заранее создала небольшое воображаемое дупло-гнездо на таком же несуществующем дереве. В общем, обитательница моего мира обделена не будет, ей останется только помогать мне с контролем своего собственного тела.

Я, наконец, открыла глаза и села. Пора привести в исполнение запланированное. Медлить нельзя. Только-только веки медленными черепахами поднялись, на воображаемых каменных стенах загорелись древние факелы. И я, как всегда, залюбовалась округлой комнатой со множеством дверей по периметру.

Для других это наводящее дикий ужас серое замкнутое с низким потолком помещение, для меня — дом. Родной и единственный.

Наверное, только здесь я чувствую себя в абсолютной безопасности. Только здесь возможно всё! Всё, кроме... Говорить я тут тоже не могу. А иначе в реальности любой маг менталист бы сумел вернуть мне голос, ведь обычно так и было: снаружи нет, а внутри есть. У меня же голос отсутствовал и там, и там.

Нет, может, я бы и смогла говорить во внутреннем мире, но только не в своих подземельях, где двери и лестницы с огромной скоростью, непредсказуемо ни для кого, кроме меня, меняли, подобно легкомысленному ветру, своё направление. И каждый раз любой проход вёл не туда, куда вёл ещё секунду назад. Кто-то бы тут уже давно сошёл с ума, обзаведясь клаустрофобией, но не я! Создатель всех этих переплетений просто не может заблудиться в них... И мне тут по-настоящему комфортно, в отличие от всех менталистов, безрезультатно пытавшихся вернуть мне голос. Только со мной они могли рассчитывать на спасение из плена камня. И только со мной находили путь.