В укромном лесном урочище, защищенном болотами и чащобой, на краю изумрудного, свежего даже в летний зной луга, стоял дом под двускатной дерновой крышей. Хаген уже прошел половину поляны, когда на порог вышел высокий, худой, заросший до глаз диким волосом друид в просторной серой рубахе, а следом девочка-подросток, угловатая тоненькая с мелкими чертами лица. Ничего особенного — но Хагена поразили синие, пронзительного свечения глаза девчонки. Друид обнял синеглазку за плечики:
— Ну вот, а ты не верила, что он придет.
С тех пор, если назревало что-то нехорошее, связанное со смертью, болью или преда-тельством, Хаген хоть мимоходом да вспоминал ту градовую тучу. Перед последней экспе-дицией в пустыню, он принял дробный стук копыт за градовый заряд. Еще посмеялся потом — придет же такое в голову посреди горячих песков.
Сейчас, лежа в своей хижине, связанный по рукам и ногам бретонец, видел кусочек не-обычно бледного неба, с которого на голову готова была сорваться смерть.
* * *
Его тащили, немилосердно дергая за цепь. Каждый раз, когда пленник падал, его под-нимали ударом плети. Заминки в пути сопровождались гневными криками кади, да хихи-каньем идиота-молотобойца, который тянул Хагена, намотав цепь на руку. Возле колодца стояли караванщики. Кроме них здесь собрались, наверное, все обитатели поселка, исключая женщин. Хаген разглядел лучника со снаряженным небольшим, мощным луком. Что бы ни предпринял франк — далеко ему не убежать, даже доведись раскидать толпу. Для лишнего остережения, лучник тщательно прицелился и пустил стрелу. Та колупнула твердую землю возле босой ступни, франка.
Хлипкое железное кольцо на щиколотке расклепали, заменив на внушительный ошей-ник, с не менее серьезной цепью и замком. Когда возня с железом кончилась, люди разом отхлынули. Хаген остался посередине площади под злыми взглядами иноплеменников. По-сле короткой, обращенной больше к народу, нежели к нему речи муллы, в круг вытолкнули толмача. Лицо в синяках. Длинная, черная безрукавка продрана.
— Мулла назначил тебе новое наказание, — толмач замялся, на что последовал хлест-кий удар палкой по икрам. Больше речь переводчика не прерывалась:
— Ты — пыль под ногами правоверных. Собачий навоз. Мулла в последний раз спра-шивает, согласен ли ты, принять истинную веру?
Если бы в этот момент вернулась речь! Но безгласный рот напрасно силился вытолк-нуть слово. Только мычание. Хаген оборвал его и отрицательно мотнул головой.
— Ты будешь вместо осла, крутить колесо, поднимая воду для правоверных. На ночь тебя будут опускать в яму. Ты в ней сгниешь.
Крутить тугое колесо, круг за кругом обходя колодец с рассвета до заката — это вам не сидеть в теньке у жернова. Хаген понял это быстро, даже очень быстро — в первый же день. Когда солнце, стоя в зените, накалило все вокруг, на голову обрушился железный водопад. Каждый шаг отдавался болезненным звоном в затылке. Но как только ноги человека замира-ли, их перепоясывала длинная плеть. Этой же плетью поднимали, когда падал.
В сумерках измученного франка оттащили от колодца и сбросили в яму. Еще накануне Хаген непременно попытался бы выбраться наружу, используя намертво закрепленную на-верху цепь. Сегодня он не мог ничего, только лежать на песке, медленно проваливаясь в за-бытье.
Ночью он проснулся от холода. В яму заглядывали огромные, чуть подрагивающие звезды. Почти голый, почти мертвый, немой, очень молодой человек сотрясался от беззвуч-ных рыданий. Связных мыслей не было, только обрывки образов: мать в своем садике, хи-лый младший брат, с вечно прищуренными слабыми глазами, отец со щитом в руке...
На следующий день и после его уже не так нещадно гоняли; кормили по утрам, отводили в яму еще до заката. Только, по большому счету, все это было уже не важно. Какая разница, сколько дней на земле протянет его тело? Что не убили сразу, и мука будет длиться и длиться, воспринималось, как злонамеренная, изощренная пытка.
Он потерял счет дням и сильно ослаб. Отмеренный свыше срок жизни, должен был вот— вот закончиться. Тело не сопротивлялось.
Теперь он еженощно просыпался и подолгу спокойно смотрел на звезды. Иногда при-ходили видения, жаль только, отец со щитом в руках больше не появлялся. Увидеть его хоть мельком было, пожалуй, последним желанием Хагена.
Он все не умирал. Его оставили в покое, не теребили больше вопросами веры, относи-лись просто, как к скотине. Существование сводилось к самым простым движениям: встать и не упасть, сделать шаг и не упасть, сползти в холодную как могила яму, уснуть и не просыпаться.
Под пальмами крохотного оазиса раскинул свои шатры маленький, очередной в не-скончаемой череде, караван. Толстый турок купец путешествовал на верблюде, двое его со-племенников, тоже ехали на двугорбых великанах. Были еще двое в длинных серых рубахах, поверх которых, пестрели замысловатой вышивкой, плотные суконные безрукавки. Из разговора у колодца Хаген уловил — болгары, погонщики. Один из них подошел совсем близко; стоял, глазел, чуть не касаясь, толкавшего ворот франка. Надсмотрщик заговорил с ним вполне мирно, но настойчиво — верно советовал, отойти. Тот не споря, развернулся и ушел.
Хаген продолжал свой путь вокруг выложенного камнями устья колодца. До заката ос-тавалось совсем немного. Он теперь, как животное, чуял приближение сумерек. Вечер -ведерко воды, миска вареной травы, забытье...
Голоса доносились смутным гулом. Изредка гортанный крик разрывал эту муть, болез-ненным уколом проникая в глубины сознания.
Откуда-то пришла и угнездилась тревога. Хаген попытался отрешиться и не смог. А, ведь, осталось совсем немного. Он это чувствовал. Зачем его беспокоит эхо, долетевшее из внешнего мира?
Привели и увели коней. К колодцу подошел второй погонщик в пестрой безрукавке. На голове, как и у первого — черная чалма. Свободный конец, свисавший обычно на плечо, у этого прикрывал лицо. Не обращая внимания на крик надсмотрщика, он долго смотрел на франка. Что-то в фигуре болгарина было неправильным. Или показалось? Колыхнулась тень интереса. Франк даже прищурился, чтобы лучше рассмотреть незнакомца. Зря, слезы тут же залили глаза. Когда Хаген описал полный круг — погонщика на месте не было. Но в сумерках, которыми теперь было сознание, остался след неправильности...
Хаген, как обычно, проснулся в середине ночи. Огромные холодные звезды безмятежно смотрели на дно ямы, где распласталась костлявая, вздрагивающая в ознобе фигура. Вернулось беспокойство. В темноте, за краем ямы кто-то пыхтел и возился. Хаген приподнялся, но тут же был придавлен, рухнувшим сверху телом. Второй человек не упал — мягко спрыгнул вниз и стащил с, задыхающегося франка, мертвого охранника. Дальше случилось вовсе невероятное: человек подхватил Хагена подмышки и поставил на ноги.
— Ну и воняет тут у тебя.
Что к нему обратились на родном языке, мягко растягивая слова, как это делают уро-женцы Иль де Франс, дошло не сразу, а когда дошло — ослепило. Обморочная волна нака-тила сразу за вспышкой понимания.
Хаген очнулся, когда его уже вытащили из ямы. Второй 'болгарин' тоже был здесь. Молча и споро отомкнув замок, они сняли цепь. С ошейником возиться не стали. Теперь-то какая разница!?
В отдалении, в черной тени пальм, стояли кони. Обмотанные тряпками копыта тихо шлепали в пыли. Люди торопились. Невысокий, коренастый 'погонщик' легко вскинул по-луживое тело на плечо и бегом понес к лошадям.
Пока, его поднимали в седло и привязывали, Хаген озирался по сторонам. Ему каза-лось, сейчас распахнутся шатры, откроются ворота и со всех сторон на похитителей кинутся разъяренные сарацины.
Заметив его волнение, один из спасителей тихо ободрил:
— Не волнуйся. Весь поселок спит. Просыпаться начнут только к полудню. Шербет, которым угощались вечером твои друзья и наши хозяева, варил сам граф Альбомар. Не зна-ешь такого? Хороший лекарь хоть и рыцарь.
То есть, сейчас, сей момент, за ними не погонятся, понял Хаген. И ладно. Усталый мозг стало заволакивать привычным уже туманом. Он не увидел, как два всадника, ведущие тре-тью лошадь в поводу, свернули в пустыню — подальше от человеческого жилья и проезжих дорог.
* * *
Слава Всевышнему, уже пол дня как с неба не упало ни капли. И хотя над головой медленно тащились плоские, серые тучи, в разрывах, меж ними нет-нет да голубело. Надежда на сухой ночлег еще окрепла, когда в полдень дождь так и не пошел.
Ехали, особо не растягиваясь. Отставать никто не хотел. Места пошли совсем уже ди-кие. Впереди стеной стоял сплошной, матерый лес. По узкой тропке, — и ту едва разыскали, — отряд втянулся под сумрачные кроны. Все, даже неугомонный Дени, примолкли. Его ко-была, обычно живо интересующаяся окружающим, шла нога за ногу, вроде и не артачилась, но и энтузиазма не проявляла.
Роберт несколько раз придерживал коня, пристально осматривая, стиснувшие тропу необъятные стволы. Неровный в этом месте подлесок то совсем отступал, то сгущался. На маленькой полянке заросшей разнотравьем, остановились.
— Хаген, пойдешь замыкающим. Всем надеть шлемы. Лерн, не забудь про кольчугу, -Помолчал, глядя как люди с некотором недоумением, но без возражений надевают доспе-хи. — Гарет! — Одноглазый, бросив отвязывать торока, повернулся к командиру зрячим оком. — Мальчишка кольчуги отчистил?
— До блеска. Чуть совсем не стер.
— Дай ему итальянскую байдану.
Лерну пришлось спешиться, чтобы натянуть без малого пуд вороненого железа. Он единственный, не считая приблудыша, путешествовал налегке.
Если бы не Хаген, который сгреб Дени в охапку и забросил на спину, присевшей лошади, мальчишка ни по чем бы на нее не влез. Облегченная Робертова броня свисала ему ниже колен. Никогда не носивший ничего тяжелее рубахи, мальчик двигался в доспехе мед-ленно и тяжко как в воде.
— Не растягиваться. Идем друг за другом.
Стремя привычно спружинило. На плечо опустился Дар, раньше дремавший у Роберта за спиной на специальной жердочке.
В настороженном молчании люди прошли пару перестрелов, потом еще столько же и еще. От долгого напряжения начало мерещиться блики по сторонам тропы. Люди оглядыва-лись, выискивая источник тревоги.
Это была даже не поляна — вытоптанная плешь. Черные рыхлые комья земли пропита-лись соком размочаленной травы. Кое-где виднелись бурые мазки.
Роберт еще успел подумать, что прошло не меньше суток... когда Дар с криком взмыл вверх. От неожиданно мощного толчка, человек сильно отклонился назад. Это и спасло: бронебойная стрела, рванув край плаща прошла вскользь по кольчуге, теряя силу, унеслась в сторону Лерна, рванула плащ ему, чтобы под конец, совсем уже на излете, запутаться в кольчужном воротнике Дени.
Толкнув коня коленями, Роберт заставил его отступить под прикрытие густого подлес-ка.
— Гарет, Соль уводите коней. Хаген, Лерн — ко мне!
Вот так вот! Ехали себе мирно, не нарывались. Чувствовал же, как зверь чует, насторо-женную западню.
Роберт спешился.
Лошадь — в кусты. Хлопок по крупу — давай, убирайся! Ноги — прочно упереть в землю. До глаз закрыться щитом.
Справа и слева сдвинули плечи друзья. Закованные в броню, прикрытые с трех сторон щитами — они были трудной мишенью.
— Вряд ли их много. Было бы слышно, — пробасил Хаген. — Спереди нас не взять, сзади, если что, наши шумнут. Подождем.
Каждый оглядывал свою сторону. Слушали. Лес молчал: ни голосов, ни звона оружия. Даже птицы перестали возиться в кронах, впрочем, их, наверное, распугал Дар.
Мгновения утекали как капли в клепсидре. Ничего не менялось. На них не нападали, ни одна веточка не дрогнула в полдневном безветрии. В сотый наверное раз, обежав глазами поляну, Роберт крикнул:
— Я граф Парижский! Кто здесь, отвечайте!
Молчание. Правда и новых выстрелов не, последовало.
— Отходим.
Трое рыцарей медленно попятились к кустам, за которыми, топтались их кони.
— Стойте! — голос раздался совсем не стой стороны, откуда, прилетела стрела. — Ес-ли ты и впрямь Роберт, скажи, что ты вынес из Храма во второй день штурма?
— Ничего.
— А с кем ты держал лестницу Вифлеемских ворот, пока не подоспели воины Танкре-да?
— Бенедикт! Это ты Бенедикт?!
— Я, Роберт. Можешь вложить меч в ножны, только скажи сначала, что ты тут дела-ешь?
— Мне надо добраться до замка Филиппа Барна. Я везу послание его вдове.
Кусты впереди расступились. Из них на поляну вышел, или скорее выплыл подобно ладье, Бенедикт Критьенский в полном боевом облачении — Барон де Критьен или Маленький Бенедикт, как его звали в отряде Роберта Нормандского.
Устрашающих размеров рыцарь сильно хромал. Да и лицо, которому положено было пламенеть, как у всякого рыжего, отливало серым.
— Когда умер Филипп? — крикнул Бенедикт с полдороги.
— Шесть месяцев назад. На Крите открылась рана в груди. Изошел кровью. — Роберт шагнул навстречу старому знакомому. На середине поляны они обнялись. Вблизи еще боль-ше стала заметна бледность гиганта.
— Ты ранен? — спросил Роберт, — У меня, тут кони рядом, люди. Если, нужна по-мощь...
— Сколько вас? — барон часто дышал. По заросшим рыжей щетиной щекам катились капли пота.
— Пятеро и мальчишка, но кажется уже просто пятеро. Твоя стрела..?
— Самострел. Я их на каждой тропе поставил. Прости, если пострадал твой человек. Не вас я тут дожидался.
На многострадальную вытоптанную и политую кровью поляну начали выходить с од-ной стороны — настороженные люди Роберта, с другой — четверо кольчужников — люди Бе-недикта. Пятый, треща кустами, выводил на проплешину баронского коня. Животное под стать хозяину — высоченный, с толстыми бабками тяжеловоз.
Дени, к слову сказать, оказался жив и здоров. Стрела влетела между тощей шеей маль-чика и широким воротничком из плоских колец, только оцарапав кожу, да в тех кольцах и застряла. Несмотря на благополучный исход, бледный как полотно приблудыш жался к Га-рету.
Бенедикт кое-как взгромоздился на свою драконоподобную скотину и отмахнул, сле-довать за собой.
Замок Критьен отделяла от внешнего мира изрядная полоса дремучего, почти не насе-ленного леса. Пришлому было ой как не просто разобраться в путанице троп и дорожек.
Только по участившимся вырубкам, да следам, оставленным бортниками и углежога-ми, Роберт догадался о приближении замка. Тропа постепенно превратилась в широкую ука-танную дорожку. В колеях стояла черная, припорошенная хвоей вода. Роберт отметил, что хоть дорогой раньше пользовались постоянно, в последнее время забросили.
Свежая гарь — раскатанный по бревнышку, хутор — добавила вопросов.
Замок царил над окрестностями. Подножьем ему служила небольшая возвышенность, окруженная болотистым рвом. Перед воротами ров сужался. Его края укрепили стволами деревьев, торчком вбив их в мягкий грунт. Они же служили опорой для подъемного моста. Вокруг рва валялся срубленный, но не свезенные пока в замок лес. И нигде ни души.
Стало ясно — Критьен готовится к осаде.
Оставив отряд на опушке, Бенедикт двинулся к воротам. После короткого разговора со стражей, хозяин махнул гостям, проезжать. Тяжелый, набранный из целых стволов мост с невыносимым скрипом опустился, но ворота открыли, только когда все собрались на краю рва — предосторожность далеко не лишняя, когда ждешь нападения.
