Черт нас рассудит

(*Мисси. Сленговое слово, означающее "маленькая госпожа". Может употребляться как в почтительном смысле, так и в насмешливом. Типа "малолетка, косящая под взрослую".)

Майкл, притащивший Максима с Эмилем на это сборище, был тоже очень интересным парнем. Светло рыжий амбал, чей лоб украшали два шрама. Максим уже много повидал в этом времени, так что мог точно сказать: отметины на лбу были от осколков. В самом деле, парню пришлось повоевать. Он побывал на Великой войне, причем оказался в самом пекле, едва живым вышел*.

(*Напомню, что в АИ американской армии пришлось повоевать очень серьезно).

Собственно, здесь он был в авторитете (носил на петлицах две звезды подполковника*) именно потому что имел реальный опыт войны. Собственно, и вокруг гостей он так бегал. Ведь Эмиль тоже был ОТТУДА.

(*Именно так. Офицеры Конфедерации носили не погоны, а петлицы. В гражданских войнах — тенденция, однако...)

Но Майкл был интересен не только своим фронтовым прошлым. Глядя на него Максим начинал понимать, почему в его мире Джек Керуак так прогремел своим романом "В дороге". Так вот, Майкл во многом напоминал Дина Мориарти*. Он являлся владельцем маленькой транспортной фирмы. Точнее, эта фирма состояла из него и автомашины "Форд АА", до слез напоминающую знакомую каждому жителю Питера полуторку**. Парень занимался тем, что доставлял жителям луизинской глубинки разные товары из Нью-Орлеана. Как подозревал Максим, обратными рейсами Майкл доставлял в город самогон. Семьи не имел, жил, по сути, на дороге. Местную власть он презирал, федеральную ненавидел. В общем, вполне сошел бы за анархиста, если бы не его убежденность, что негры — это не совсем люди.

Возможно, из-за этого духа бродяжничества они за недолгое время знакомства с Майклом с ним так скорешились. Ведь и журналист — это по сути бродяга. Он всегда в дороге. И не только в пространстве. Только поставил точку в статье, ради которой порой приходится черт знает куда лезть — и всё, забыто. Надо писать новую. И так без конца.

(*Роман Джека Керуака "В дороге" (On the road) стал культовым для поколения битников. Главная его идея — "дорога — это свобода".

**ГАЗ-АА является клоном фордовской машины.)

А что ещё было на этом сборище? Да, в общем, обычной патриотический фестиваль. Прошлись строем под знаменами Конфедерации. При этом Майкл несколько смущенно поглядывал на Эмиля. Типа ну да, не настоящие солдаты, уж извини. Постреляли. Откуда-то приволокли даже пару "наполеонов*" — несколько раз пальнули из них. Максим тоже смог пару раз выстрелить из знаменитого револьвера Кольта. Не понравилось. Тяжелый, зараза, отдача жуткая, да ещё в морду лезет пороховой дым. Кстати, никуда он не попал. Эмиль, который с оружием умел обращаться гораздо получше, отстрелялся неплохо, но тоже от легендарного револьвера не впечатлился. А вот непонятно откуда взявшийся тут Спенсер** ему понравился.

(* "Наполеон" — наиболее распространенная пушка с обеих сторон американской Гражданской войны.

** Магазинная винтовка Спенсера. Очень неплохое оружие, но юмор в том, что у конфедератов этих винтовок не было)

А дальше начался пикник. Собравшиеся разбились на группы по интересам и стали выписать и закусывать. Пили тут много — и в этом ощущался некий вызов власти. Причем, пили, в основном, самогонку. Это был один из вариантов борьбы широких американских масс против "сухого закона". Другой вариант Максим видел пару месяцев назад. Тогда он побывал на Кубе. Было задание из Москвы. Ну, там статейку написать, а заодно встретиться с разными товарищами... Чтобы не было неприятностей, товарищ Смирнов дал ему рекомендации к местным (а точнее осевшим на острове американским) бандюкам, с которыми у него были деловые контакты. Те, как было принято в это время, занимались тем, что везли с Кубы в США ром. В славном городе Варадеро ребята обосновались очень конкретно, ни от кого не скрывались и плевать на всех хотели. Точнее, вся полиция была у них на побегушках. Но что более всего поразило Максима? К берегам Флориды бутлегеры перевозили бухло на катерах, которые по быстроходности лишь немногим уступали торпедным. Это были суда, которые производились для американской береговой охраны. И закупали их бандиты вполне легально — у той самой фирмы, что их делала для федералов*. А что? Бизнес есть бизнес.

(*Реальный факт)

Кстати, направляясь на данное сборище, Максим думал, что встретит тут отмороженных ку-клукс-клановцев. Которые, как известно, в данное время выступали не только против негров, но и против коммунистов и евреев. Но вот только клановцев тут не оказалось. Дело в том, что руководство луизианского ККК совсем потеряло берега. Они стали наезжать и на католиков. А на стороне Юга сражались в том числе и католики. И евреи, кстати, тоже. Так что организующие это мероприятие "Стрелки Луизианы" и "Женщины Конфедерации" посоветовали клановцам тут не показываться.

На фига Максима с Эмилем вообще сюда понесло? К людям, которые коммунисты считали "реакционерами"? А спросите об этом у Конькова. Который если и был коммунистом, то ХХI века. То есть, очень своеобразным. А потому играл в очень хитровыпедренные игры... А журналистам что? Дали задание — иди выполнять.

Что ещё было примечательного? Прохаживаясь по окрестностям, Максим с Эмилем и Майклом приметили костер, над которым висел здоровенный чугунный котел. Возле него хозяйничал толстый краснорожий мужик в серой форме с нашивками сержанта. Рядом с ним имелся негр, возившийся с мисками. Тоже, кстати, в мундире*.

— Эй, ребята! — Обратился к ним хозяин котла. — Хотите попробовать, что ели наши деды на войне? Всего по десять центов с рыла.

Ну, как же мимо такого пройти. Максим вспомнил питерские патриотические мероприятия в том мире, когда публику кормили из полевых кухонь гречкой с тушенкой. Ничто в мире не ново.

(*Негры служили в армии Конфедерации. Причем, не только на хозяйственных, но и на боевых должностях.)

Троица взяла глиняные миски и деревянные ложки. Да уж, в девятнадцатом веке солдатам было трудно. Внутри оказалось варево из мяса, кукурузы и каких-то корешков.

— А ничего так. — Изрек Эмиль, попробовав. — Нас на фронте куда как похуже кормили. А мы-то, штурмовики, снабжались по высшей норме. О том, что пехоте давали, я вообще не говорю. Майкл, у вас-то, говорят, жратва была нормальная? У нас все говорили: вот у американцев...

— Да, как тебе сказать... У нас была иная беда. Ваши-то с четырнадцатого года воевали. Ко всему приспособились. А мы... Если уж честно. Приперлись на войну, салаги. Так что пока тихо было, так со снабжением всё хорошо. А как веселые дела начинались, так тут сразу проблемы. Не то, что горячего, вообще никакой жратвы не получали. Страшно тыловой сволочи, когда снаряды падают...

— Ну, у нас тоже всякого хватало. Вот ты знаешь, что в четырнадцатом у нас полевых кухонь не имелось? У русских были, у бошей были, а наши начальники не озаботились. Причем, из принципиальных соображений. "Француз индивидуалист, он хочет есть тот суп, который приготовит себе сам*". Вот я бы хотел встретить того ублюдка, который думал, что в окопах можно в котелке сварить суп как в "Кафе де Пари**".

— Да уж, я вот сам индивидуалист, но тому кретину бы врезал...

(*Реальная цитата какого-то французского генерала.

** Один из самых престижных парижских ресторанов описываемого времени)

— Ребята, а вы на войне были, — обратился к ним повар, прислушивавшийся к их беседе.

— Да уж, пришлось, — усмехнулся Майкл — Я в американской армии, он во французской. Только мы-то черт поймет, за что воевали.

— Это точно, — кивнул Эмиль. Боши, вообще-то нормальные парни. Знаю, брали мы их в плен.

Повар между тем достал откуда-то бутылку и стаканы.

— Ребята, давайте выпьем. Я сам не воевал, но у меня два брата деда на войне погибли. За всех, кто оттуда не вернулся. Пусть Он там решает, кто был прав, кто виноват.

Выпили. Причем, как отметил Максим оба фронтовика садили по-русски, то есть залпом. Наверное, на войне по иному и не получается.

Повар снова заговорил.

— А насчет жратвы. Я-то это дело хорошо знаю. У нас в семье все покушать любят. И готовить у нас все мужчины умеют. И работников мы хорошо кормим, не то что некоторые... Так вот, мой дед, который служил в "Луизианских тиграх", много рассказывал, как на войне кормили. То, что вы ели, это в начале войны так было. А потом... То, что в последний год жрали, этого даже последний бродяга не станет. Плохо у наших было с едой, да и со всем было остальным было плохо.

— Так и у бошей так было. Честно говоря, если б не их проблемы со снабжением, они бы нас побили. И ваши, американцы, не помогли бы. — Сказал Эмиль.

— Может, и так. Тебе виднее. Но немцы — страшный противник, — согласился Майкл.

— А вот за наших воевали и французы, и немцы. Причем, не только американские, были и те, кто с Европы приехал. — Вставил повар.

Эмиль отозвался.

— Да, я слышал об одном примечательном немце. Между прочим, дворянин, богатый человек. Он приехал воевать за Конфедерацию. Лихой был кавалерист, говорил, что лично зарубил сто янки. А потом до конца его жизни, над его фамильным замком развевалось знамя Конфедерации. И для ваших в этом замке всегда были двери открыты*.

(* Реальный факт. Данного герра звали Херос фон Борке. Ввиду богатырского сложения был известен как "гигант в сером". Примечательно, что свою дочь он назвал Каролиной Вирджинией.)

А дальше дело пошло чисто по-нашему. Троица пристроилось в закутке возле какого-то то сарая, то ли амбара с бутылкой и закуской. Правда, уединение продолжалось недолго. Вскоре нарисовался мужик, по виду — интеллигент. Даже в очках. Да-да, в Америке тоже имелись интеллигенты. Правда, к счастью для Штатов, их особо не слушали. В самом деле, если бы тут кто-то объявил себя "совестью нации". Ему тут же посоветовали адрес доктора...

Но вот этот тип был именно интеллигентом.

— Господа, вы ведь иностранцы?

— Ну, кое-кто иностранец. Мы двое — французы. — Эмиль произнес это с очень конкретной интонацией. Типа мечешь заводку? Давай, мечи и приготовься получать ответку.

Тип очень хорошо понял.

— Господа, я ни в коей мере не хотел вас обидеть. Тем более, вы французы. А мы, жители Нью-Орлеана, прекрасно помним, чем наш город обязан Франции. Позвольте представиться, Фил Старк, редактор журнала "Побережье".

— Коллега, значит, — ну, садитесь.

Фил сел, выставив на колоду, которая заменяла стол, бутылку кубинского рома. Точно интеллигент. Простые люди тут пили самогонку. А ром можно купить только в городе. Максим хмыкнул, он вспомнил, как на его глазах этот ром грузили на катера.

Разумеется, для начала выпили. Потом поговорили о всяком-разном и выпили ещё. Наконец, Фил начал разговор.

— Господа, вот во Франции, наверное, знают о Юге только по "Хижине дяди Тома"?

— Ну почему же. Я ещё читал Жюля Верна, "Север против Юга". — отозвался Эмиль.

— Гм. При всем уважении к мистеру Верну, должен сказать, что это не лучшее его произведение.

Максим про себя согласился. Он читал эту повесть уже в этом мире, на пароходе. И сделал вывод: такое годится, разве что, для школьников младших классов. Произведение являлось не фантастическим, а приключенческим с налетом детектива. Вот только герои были донельзя картонными. Все сторонники Севера и негры описаны как до отвращения правильные и благородные. А южане, соответственно — сплошь гады и подлецы. Да и детективный элемент, являвшийся главным двигателем сюжета, Максим просек примерно на половине книги. Дальше читать было просто скучно.

Эмиль не стал спорить о творчестве Жюль Верна, а зашел с иной стороны.

— Но, согласитесь, весь "анти-Том"* тоже не блещет. Я не говорю об их художественных достоинствах, но как контпропаганда они полностью провалились.

(* "Анти-Том." Художественные произведения, написанные южанами с целью нейтрализовать пропагандисткий эффект романа Бичер-Стоу. С момента выхода "Хижины..." в 1852 году и до начала Гражданской войны было издано более 50 романов и повестей. Я не могу решить, ставить ли разбор Коньковым "Хижины дяди Тома" в текст. Пока что выложу отдельным файлом.)

— Это верно, — вздохнул Фил. — К сожалению, авторы пошли по самому примитивному пути. Если Бичер-Стоу писала о жестокости рабовладельцев, то авторы, писавшие против неё, стали описывать такую идиллию, что в неё поверить невозможно. Разумеется, идиллии не было. Да и бывает ли она? Но вот я, практичный американец, задам вам вопрос. Перед Гражданской войной мужчина-невольник стоил примерно 1200 долларов. Это примерно вдвое больше, чем годовой доход средней фермы. Так вот, объясните, зачем хозяину портить такое ценное имущество? Вот рядом сидят множество фермеров. Разве они издеваются над своими коровами и лошадьми?

Эмиль от такого несколько прибалдел. Такого подхода он явно не ожидал. Но тут же оправился и кинул ответку в гуманитарном ключе.

— Но это ведь всё-таки люди. Или вы не считаете негров людьми? А вот в России был великий поэт и писатель Александр Пушкин. Который у вас бы считался "цветным". И ведь никто из американских писателей, при всем к ним уважении, даже близко к ним не стоит. Я знаю русский язык, так что отвечаю, за то, что говорю.

Фил задергался. Про Пушкина он явно слышал. Хотя бы потому, что негритянские борцы за равенство постоянно ставили его в пример.

— Нет, я прекрасно помню Пушкина. И вашего великого соотечественника, Александра Дюма я тоже помню*. И я считаю негров людьми. Но вот подумайте. Люди были рабами. Оставим вопрос хорошо это было или плохо. В конце концов, в России тоже имелось рабство. По иному называлось, но ведь дело не в названии. Но вот их решили освободить. Прекрасно. Но ведь наши негры в рабстве выросли! Да, они зависели от хозяина, так ведь тот о них заботился. Жить на свободе они просто не умели. Вот выгоните собаку из дому. Она вернется, или найдет иного хозяина.

(* Александр Дюма был на четверть негром.)

— Не все, — хмыкнул Эмиль.

— А вы знаете, сколько среди бродячих собак может прожить хотя бы год? Но я не о собаках. Итак, надо освободить рабов. Вот англичане на Ямайке поступили умно. У них был переходный период, когда негров приучали к свободной жизни. Кстати, у нас это ведь тоже было. Так сказать, явочным порядком. Например, законами некоторых штатов запрещалось неграм находиться вне плантаций или городских домов. Исключение — только по конкретному приказу хозяина. И что? Да все плевать на это хотели на эти законы! Негры болтались всюду, где им нравилось. То же самое с обучением грамоте. Это запрещалось. Но всё равно учили. И ведь не из гуманизма, я вам честно говорю. А просто лучше иметь помощника, которого знаешь с детства, нежели нанимать невесть кого. А аболиционисты вопили: надо освободить негров — и всё тут! И что вышло? После войны негры сбились в банды бросились грабить всех, кто не успел убежать. Ку-клукс-клан не на пустом месте создан. Но и негров обвинять трудно. Они просто не умели жить на свободе...