Зимний фарс или баллада о бесстрашной Татьяне

Я подошла ближе, присела и заглянула в чистые серые глаза. Способность читать мысли, перешедшая ко мне во владениях седовласой женщины, не исчезла. Одиночество и боль переполняли мальчишку, в один день потерявшего обоих родителей. А еще злость и желание отомстить, с которыми он так отчаянно теперь боролся. Преемник отца, воплощение стихии, он не имел права не контролировать эмоции, что рождались в его душе. Все излишки своих чувств он вкладывал в узоры, которые затем разбивались, падая на лед.

В ужасе я прижала ладонь ко рту. Слезы появились сами собой, и отношения к моему прошлому уже не имели. Пустоши оказались правы. Моя прежняя жизнь — цепь недоразумений и глупостей, спровоцированных мной же. Вот так, без страха, я смогла оглянуться, оценить и, наконец, стать честной по отношению к себе. Все мои беды — пустое. Другое дело Мороз. В его жизнь вмешались посторонние грубо и жестоко.

И вот я не на реке, а в снежной пустыне посреди кровавой битвы. Я узнала своего мужа и его братьев, увидела, как, размахивая мечами, они сражаются с многочисленными странными созданиями, напоминающими половинки огромных человекоподобных монстров. Увидела, как низенький карлик с отвратительным морщинистым лицом подкрался к Морозу со спины и попытался нанести смертельный удар. Позабыв о том, что невидима, что нахожусь в прошлом и никак не могу на него повлиять, я закричала и бросилась на помощь. К счастью, помощь моему воину не понадобилась. Он справился сам. Раненый, но живой он продолжил сражаться.

— Ступай дальше, — прошептали Пустоши. — Взгляни и исправь то, что посчитаешь нужным.

Уже взрослый со знакомым тонким шрамом на скуле Мороз сидел за столом в своем доме и внимательно смотрел на небольшую овальную льдину с изображением юного лица будущей невесты. Я присела рядом и заглянула в серые глаза. Картинами перед его внутренним взором проплывали воспоминания о жизни Любомиры, которую он часто наблюдал в замерзших водах реки. Она и впрямь росла избалованным созданием. Маленькая девочка, чья жизнь была наполнена любовью, вниманием и безответственностью. Она не привыкла слышать слово "нет" и ненавидела одиночество. Обожала внимание и флирт. Прекрасная, эгоистичная, нежная кокетка. Ей не говорили о начертанной судьбе жены Мороза до последнего, а когда сообщили, Любомира словно с ума сошла.

Тяжелые размышления заставляли Мороза хмуриться. Он не хотел видеть невесту не меньше, чем она его. Раздраженный он небрежно отбросил в сторону льдину, поднялся из-за стола и вышел на улицу. Против моих ожиданий портрет не разбился от удара об стол, только жалобно звякнул и вновь затвердел. Я обогнула стол и взглянула на лицо Любомиры. У зеркала в моей квартире она выглядела довольной. Какой бы эгоисткой не была, но поставленных целей добиваться умела любой ценой.

"Исправь то, что посчитаешь нужным". Слова Пустошей всплыли в памяти сами собой. Я склонилась над портретом и вдруг вспомнила и другую фразу: "Никто не сможет поменять местами две жизни без моего ведома". Большего не требовалось. Сложить один плюс один не такая уж и трудная задача.

— Это не Любомира, — вслух проговорила я с улыбкой, склонилась ниже, чуть помедлила, раздумывая, что именно хочу изобразить, и принялась осторожно царапать ногтем на портрете. Когда я закончила, в волосах девушки на портрете появилась заколка в виде странноватой на вид белки, а на шее подвеска в виде кошки. Кошка мне удалась чуть лучше.

— Все, — кивнула я, налюбовавшись на свою судьбоносную самодеятельность.

Ответом мне стало ласковое дуновение теплого ветра и новый прыжок прямо в объятия Мороза.

— Отправь ее домой. Прошу, — вновь услышала я. — Верни ей ее жизнь...

— А какой он, этот портрет твоей будущей жены? — тихо спросила я с улыбкой. Конечно, ответ мне не требовался, всего лишь хотела задать его мыслям нужное направление. И не прогадала. О том, что на портрете изображена именно я, а не Любомира он узнал, как только Рататоск забралась на мою макушку, а кошка попыталась взять штурмом подол.

Серые глаза потемнели. Он не хотел, чтоб я узнала, отчаянно этого не хотел.

— Почему? — я завороженно наблюдала за сменой эмоций в его душе.

Потому что я хотела домой, в свой мир и в свое время, где у меня была своя жизнь, из которой никто не имел права меня вытаскивать обманом.

— Никогда больше не пытайся принимать решения за меня. Плохая привычка, — я осторожно коснулась кончиком указательного пальца его губ. — Хорошо?

Мороз едва заметно кивнул.

5

— Ох, **ть, вашу... Вот это я понимаю адреналин! — эмоционально и довольно громко вещала Рататоск, вцепившись всеми четырьмя лапами в спину вожака упряжки. Пушистый беличий хвост торчал дыбом и то и дело подрагивал от дикой скачки и напряжения. Олени моего мужа, как оказалось, могли вполне шустро мчаться по воздуху, а не тащиться клячами по земле, но скорость бывала лишь в тех случаях, когда Мороз торопился. И сейчас был именно тот случай. Мой донельзя счастливый муж спешил домой. Тулпар доставил нас прямо до перехода сквозь горы, где подарил мне два волоса из гривы.

— Подожги, коли захочешь сбежать.

Я со смехом взяла волосы:

— Подожгу, если нам понадобится помощь.

Хитрый коняга одобрительно тряхнул головой, взмахнул крыльями и скрылся из виду за верхушками деревьев.

Тина вжалась в мою грудь и тихо, но впечатляюще скалилась на зад ближайшего к нам с ней оленя. В целом, они у нее с самого начала доверия не вызвали.

Сегодня расстояние от перехода до дома у реки мы преодолели буквально за десяток минут.

Мороз спрыгнул с саней, обогнул их, снял меня, поставил на землю и забрал из рук кошку. Он выглядел и счастливым, и смущенным одновременно. А еще, кажется, очень хотел что-то сказать. Или спросить. Покинув Пустоши, мы оба утратили возможность читать мысли. Я привычно совсем, а он только мои. Всю дорогу то и дело осторожно заглядывал мне в глаза, ничего не понимал, хмурился, заметно расстраивался. Очень ему хотелось услышать, что же там в моей голове такое происходит. И тогда, и теперь я ответила ласковой улыбкой, смутив его сильнее.

Муж помялся, помялся, потом резко встрепенулся, скинул кошку на снег, отчего та недовольно фыркнула, взял меня за обе руки и потянул за собой в дом. На кухне вытащил из шкафа знакомый портрет и отдал мне.

— Вот, — и опять смутился.

Короче говоря, жену он получил желанную, причем очень, но поскольку не рассчитывал на исполнение заветной мечты, как себя теперь с этой мечтой вести, понятия не имел. Выглядело это чертовски мило и забавно. Очень хотелось его поцеловать, только не успелось. Мой Мороз промямлил что-то про упряжку, особенных оленей, которых несмотря на особенность распрягать и кормить все равно иногда надо и сорвался с места. Это выглядело еще более очаровательно, настолько, что я прониклась нежностью и твердо решила для себя не целовать его больше первой. Бесстрашие бесстрашием, а растянуть удовольствие и поохотиться всегда приятнее, нежели добиться всего легко и сразу.

Вот такие отношения и сложились у нас на ближайшие две недели, пока у меня терпение не закончилось. Джентльмен оказался тот еще. Мы разговаривали, смеялись, обсуждали оба мира, словно давние друзья. При этом так называемый муж явно и почти отчаянно избегал всякого физического контакта. Как-то случайно пальцы мои рукой задел и заикаться начал, с мысли сбился.

Казалось, он жаждет узнать обо мне все. О моей прошлой жизни, о моем мире и времени, при этом с готовностью рассказывал о себе, о своем детстве и юности. Перезнакомил почти со всей своей семьей. Это было что-то вроде официальной необходимости. Многие братья уже были женаты и счастливы в браке. Визиты вежливости заняли полдня. Странная оказалась родня, нелюдимая и молчаливая. Заходили в дом, приветствовали, представлялись, спрашивали есть ли беды, и, услышав отрицательный ответ, удалялись. Впрочем, я тоже особого стремления к общению с кем-либо, кроме Мороза, не имела.

Так и проводили мы вместе дни напролет, а ночи... Ночами я спала одна в его большой кровати. В первый же вечер правила установил. Накормил меня и отправил в комнату, а сам в компании Тины и Рататоска устроился на кухне. И ведь я постоянно ловила на себе взгляды полные желания. Мучил сам себя по непонятным лично мне причинам.

Первые семь — восемь вечеров смотреть в расстроенные, упрямые серые глаза, уходя в комнату, было забавно, потом такое поведение начало вызывать вопросы, а к концу второй недели почувствовала раздражение.

— Слушай, — Рататоск вытянулась на подушке рядом со мной и тоже уставилась в потолок. — Ты, конечно, извини, но не тянете вы на семейную пару. Ты знала, что он комнату барьером окружил, чтоб не слышать, что ты тут говоришь или делаешь?

— Нет, не знала, — недовольно пробормотала я.

— Может, ты это, — белка посвистела. — Ну это... Того самого. Сама?

Я тяжело вздохнула.

— Не хочу сама.

— Ты не подумай чего плохого, — Рататоск закинула передние лапы за голову и потянулась. — Как женщина я тебя понимаю! Но он, походу, сам-то не придет.

Я приподнялась на локте и взглянула в черные глаза-пуговки.

— Думаешь, не придет?

Белка отрицательно покачала головой.

— Думаю, да. Хотя странно, его же там, на лавке плющит прям. Давеча попить ходила. Он аж подпрыгнул, видать, думал ты выходишь.

— Не спал?

— Неа.

Я упала обратно на подушку и задумалась. Решение пришло быстро. Я вновь подскочила.

— Слушай, а поспишь на кухне?

Рататоск недовольно забурчала:

— Вот так и знала, что моя доброта мне боком выйдет. Подушку я забираю!

— Не вопрос, — заулыбалась я, подхватила собеседницу вместе с подушкой и направилась забирать мужа в кровать.

Стоило мне открыть дверь, как Мороз действительно подпрыгнул, вскочил с лавки и выжидающе замер по стойке смирно. Сна ни в одном глазу. Пока опомниться не успел, уложила Рататоск на его место, уперлась двумя руками в мужскую спину и потолкала в комнату. Мне буквально десяток сантиметров оставался до победы. Втолкнула бы и дверь захлопнула, а там еще что-нибудь сообразила бы. Но нет! Мороз опомнился и оказал сопротивление. Встал как вкопанный и не шевелится, подлец жилистый. Мог бы и поддаться приличия ради! Я и так его, и эдак толкала — не входит в проем, и все тут. У меня уже даже болельщики появились.

— Ты подсечкой, подсечкой! — вещала с лавки Рататоск.

— Да не выходит! — пропыхтела я.

Помощь пришла, откуда не ждали. Тина сидела рядом с белкой, сидела, озадаченно наблюдала за моими телодвижениями, наблюдала, а потом мявкнула, встала, подошла к нам и как тяпнет со всего размаху Мороза за ногу. Он от неожиданности отмер, пошатнулся и носом вперед улетел в комнату — я-то сзади толкать не прекращала.

— *ля! — восхитилась белка одновременно с грохотом, донесшимся из спальни.

— Мерси, — поблагодарила я от души Тину и поспешила на помощь несчастному мужу.

Дверь успела закрыть и собственным телом перекрыть путь отступления в последний момент. Жертва затравленно оглянулась и недовольно свела брови на переносице.

— Татьяна, — официально и сердито начал Мороз.

— Да? — тут же отозвалась я, как можно невиннее и мягче. — Ты меня боишься?

— Нет, — уверенности ему было не занимать. Ни один мускул на лице не дрогнул.

— Там спать удобно? — кивнула я на дверь позади себя. — Только честно?

Он поджал губы.

— Она же огромная! — теперь я указала на кровать. — Четверо поместятся!

Возмутилась и постаралась состроить упрямое выражение. Смотреть свысока на того, кто выше тебя на полторы головы, вообще, сложно, а уж, когда он стоит так близко и голову приходится задирать, совсем проблематично. Но я выдержала. Мы в такой позе постояли минуты две точно, потом он вдруг отмер и с выражением оскорбленной невинности пошел на кровать. Не веря в собственную победу, я подождала, пока он там устроится, и лишь потом излишне осторожно, с опаской потушила свет, приблизилась и легла рядом.

— Мороз, — шепотом позвала я, после того как мы пару минут провели в тягостном молчании. — Расскажешь про ваш с Любомирой обряд?

Вопрос назрел у меня давно, еще когда он свадебные церемонии своих двоюродных братьев описывал, но проявить излишнее любопытство все не решалась. Тема для нас неприятная, и портить настроение все эти дни не хотелось. Сейчас же могла и ответ получить, и к разговору принудить.

Он вздохнул и повернулся ко мне лицом. Недовольство улетучилось мгновенно.

— Его не было.

Я удивленно подняла брови, хотя он этого, наверное, в темноте не разглядел.

— Появление портрета и есть обряд. То, что я описывал о братьях и их женах, — это просто традиция древняя. У меня не возникало желания посвящать в нее Любомиру.

Произнести имя у него получилось с трудом.

Я улыбнулась. Зря не хотела спрашивать. Ответ оказался приятнее, чем вообще могла ожидать.

— Сколько вы прожили вместе?

— День.

Второй ответ оказался приятнее первого. Мы еще немного помолчали.

— А тебе нравится? — прошептал Мороз неуверенно. — В смысле, обряд нравится?

— Нравится, — без раздумий ответила я.

Я слышала, как он набрал воздух, собираясь произнести что-то еще, но передумал.

— Спокойной ночи, — улыбнулась я.

— Спокойной ночи, — промямлил он.

Противник мне еще сдастся, но сдастся добровольно. Я добьюсь своего поцелуя.

Сказано — сделано. Следующие пять ночей сон у меня был урывками, максимум часов по шесть в сутки спала, а все потому, что я уверенно, грациозно, по нарастающей навязчиво и якобы неосознанно соблазняла собственного мужа. Видела бы меня я прежняя, в ужас бы пришла! Во-первых, оригинальная ночная сорочка, входящая в мой новый гардероб, собранный Морозом лично в первые же сутки совместной жизни, больше напоминала одеяние монашки. Так что я ее слегка с помощью ножниц усовершенствовала. Разрез тут, разрез там, отрез к чертовой матери там, там и там... Короче, вышло стильно. Во-вторых, змеей по кровати кружить начала. И обнимала, и ноги ему на бедра закидывала, даже во сне постанывала эротично. А он знай, жмется к краю и не шевелится. Правда, по утрам все больше на зомби стал походить. Синяки под глазами, засыпал на ходу. Погода чудить начала. То метель ни с того ни с сего на улице поднимется, то резкая оттепель, а потом заморозки и гололед. Веселая зима у местных из-за меня выдалась, ох, веселая!

И вот на шестые сутки у меня вторая победа случилась. Я репертуар даже начать играть еще толком не успела, только в полудрему себя вогнала, чтоб на спящую походить, как вдруг ощутила его прикосновение к своей голове. Чуть себя не выдала, честное слово, настолько удивил.

Аккуратно, едва ощутимо он провел по моим волосам, помедлил и, видимо осмелев, прикоснулся к скуле. Очертил овал моего лица, затем линии бровей и носа и в самом конце прикоснулся к губам, прошептав незнакомые слова на чуждом языке. Нечто подобное я уже слышала, только раньше он так ругался, а тут ласковое что-то точно произнес.

Я вздохнула, чуть приоткрыла губы и одновременно прикоснулась кончиком языка к его пальцам. Он отдернул руку, а потом я услышала отчаянный усталый выдох, почти стон. Кровать резко дернулась. Нового побега я допустить просто не могла. Сложные времена требуют сложных мер! Я всхлипнула, заметалась по кровати и заревела. Никогда бы не подумала, насколько талантливую актрису в себе похоронила.