Пальцы слегка приподняли мягкие волосы Тэцуо, и большая теплая ладонь легла на его шею. Он задрожал, но не двинулся, продолжая сидеть очень прямо, скованный и напряженный.

— Я могу помочь тебе побороть нерешительность. Ты ведь хочешь этого?

— Я не знаю...

— Позволь мне помочь тебе.

— Но...

— Просто скажи "да".

Дыхание коснулось уха Тэцуо, жаркий шепот и это короткое слово опалили его кожу.

— Доно... — почти простонал он, погружаясь в сладкое забвение.

Рука Набураги властно сжала шею Тэцуо, другая, скользнув по ткани одежды, легла на его талию. Князь привлек его к себе и тихо произнес, глядя ему в глаза:

— Ты уже переступил эту грань, мальчик! Но сейчас еще стоишь на краю, и у тебя есть последняя возможность отступить. Потом будет уже поздно — я не отпущу тебя. Ты должен сделать этот выбор сам. Скажи мне, чего ты хочешь — остаться безгрешным или стать моим?

Сведенный с ума этими властными прикосновениями, разгоряченный страстными, полными скрытого смысла словами, возбужденный одним этим низким голосом, Тэцуо терял ощущение реальности, все глубже погружаясь в эротический дурман. Внезапно напряжение покинуло его, страх ушел. Тело расслабилось и жаждало лишь одного — продолжения этой чувственной игры. А разум уже не призывал остановиться, а убеждал в том, что отказаться сейчас — значит потерять шанс, который выпадает только один раз в жизни. И он прошептал, прикрыв дрожащие ресницы:

— Я выбираю Вас, доно...

Набураги беззвучно усмехнулся и, наклонившись, приник к его губам. Сначала это было лишь прикосновением — нежным, мягким, ничего не требующим. Но потом его руки сильнее сжали хрупкое тело Тэцуо, язык скользнул внутрь, заставляя юношу открыться и полностью отдаться его воле. Впервые столкнувшись с таким жарким вторжением, с такой непререкаемой властью, Тэцуо невольно уперся в грудь Набураги руками и тихо застонал. Этот поцелуй открыл перед ним такую вселенную ощущений, о существовании которой он раньше даже не догадывался. Никакие его прежние мечты не могли сравниться с тем, что он сейчас испытывал. Его тело пылало. Он чувствовал, как бешено бьется сердце, как начинает стучать в висках кровь, как необъяснимое, страстное волнение рождается внутри него. Язык Набураги исследовал его рот, а руки ласкали его тело. Очевидное, но настолько чистое и невинное возбуждение Тэцуо, его беззащитность и ранимость провоцировали новые ласки и все больше нарастающую страсть. Оторвавшись от его губ, Набураги хрипло прошептал:

— Я могу погасить это пламя, мальчик! Прямо сейчас! Ты хочешь этого?

— Доно... — выдохнул Тэцуо, все еще упираясь ему в грудь. — Пожалуйста...

— Скажи мне!

— Да... Прошу Вас...

Рука Набураги начала медленно спускаться вниз. Тэцуо замер, весь дрожа от страсти и предвкушения, не решаясь остановить ласкающие его пальцы. Но когда теплая ладонь проникла под его рубашку, коснувшись живота, он вздрогнул и сжался.

Набураги медлил, лаская нежную мягкую кожу Тэцуо, разжигая сильнее едва занявшийся пожар. Он хотел слышать страстные стоны этого мальчика, его жаркие, неистовые просьбы овладеть собой, его крик в сладкой агонии...

Но потом... Не сейчас...

Сейчас его единственным желанием было подарить ему то, что, он точно знал, еще никто и никогда ему не дарил — чистое, ничем не затуманенное наслаждение. Он коснулся пряжки ремня, потом ниже — возбужденной плоти, скрытой под грубоватой тканью джинсов, потом стал аккуратно и последовательно расстегивать ремень, пуговицы, молнию... Тэцуо не шевелился, лишь часто дышал, прикрыв глаза. Но когда пальцы Набураги проникли внутрь, он словно очнулся. Его лицо вспыхнуло, руки метнулись вниз, закрываясь, и он вскрикнул, задохнувшись стыдом:

— Нет! Не надо!

Набураги поймал его руки, поднес их к губам, поцеловал каждый палец, успокаивая, а потом прошептал:

— Не нужно стесняться. Ты очень красив, поверь мне, и в твоем желании нет ничего постыдного. Позволь себе испытать это. Я только лишь помогу тебе.

Тэцуо в ужасе смотрел на него, все еще пытаясь вырваться. Ему вдруг стало холодно, и одновременно нестерпимо душно. Шальной огонь пылал внизу его живота. Ему стало нечем дышать. Темный узор на лице склонившегося к нему человека, словно кабалистический знак, притягивал его взор. Он уже с трудом понимал, что делает, и с каждой минутой его попытки освободиться от захвативших его рук становились все слабее и слабее.

— Тише, не бойся! — Набураги прижал его ладони к своему лицу. — Я не стану заставлять тебя, если ты не хочешь. Но если ты скажешь "да"...

— Да... — прошептал Тэцуо.

— Тогда положи руки на сиденье и доверься мне.

Тэцуо повиновался. Он весь дрожал, но страсть его была сильнее стыда. Желание отдаться этому человеку захлестывало его, и он смирился, покорившись ему. Видя, что победил, Набураги удовлетворенно произнес:

— Да, вот так! Молодец!

Он притянул полуобнаженного, податливого юношу к себе и поцеловал его в губы. Поцелуй был легким, но недвусмысленно утверждающим право Набураги на владение отныне всем существом Тэцуо. Движения его губ, его языка говорили: "Ты — мой! Я буду делать с тобой все, что захочу!" И Тэцуо принял эту роль, растворившись в ней без остатка.

— Доно... — выдохнул он, когда Набураги коснулся его плоти. — Пожалуйста...

Но это уже не было сопротивлением. Его руки покорно лежали вдоль тела, и лишь просьба о нежности звучала в его голосе. Набураги посмотрел на его пылающее лицо, на его дрожащие приоткрытые губы и прошептал:

— Не бойся. Все будет хорошо.

Следующие несколько минут безвозвратно канули в вечность. Как ни старался, Тэцуо не мог потом отчетливо их вспомнить.

Вспышки перед глазами... Блики света на темном шелке, скрывающем движения сильных мышц, на черных волосах склоненной к нему головы... Странный звук собственного голоса... Сводящие с ума слова любовника... Его пальцы, касающиеся тела Тэцуо там, где, казалось, сосредоточилась вся его жизнь... Свои стоны, которые он едва мог сдержать... Движения своего тела навстречу ласкающим рукам, жаркому рту... И потом этот взлет... Свой крик... И сладкое, парящее падение в бездну... Все слилось и перемешалось...

Воспоминания становились четкими лишь с того момента, когда он очнулся. Он по-прежнему был в машине, мчавшейся куда-то в ночи. Голова его лежала на коленях Набураги, а рука князя неторопливо перебирала его волосы. Как долго он спал, Тэцуо определить не смог. Приподнявшись, он медленно сел и взглянул в лицо князя полными тревоги и волнения глазами. Возможно, его первозданная, никем не тронутая до этого страсть, разочаровала этого человека. Может быть, Набураги злился на него за то, что он так быстро уснул, не сумев доставить ему самому ни капли удовольствия. А может быть, его покоробила такая стремительная уступчивость со стороны Тэцуо, тогда как он ожидал большей невинности. Вопросы бились в нем, но он не решался задать их.

— Простите... — лишь вырвалось у него.

Набураги не двигался и не произносил ни слова. Он просто смотрел на юношу сверху вниз слегка прищуренными глазами, будто, разглядывая. Не получив ответа, Тэцуо выпрямился и сел. Мучимый стыдом, он не знал, что делать со своей одеждой, как привести себя в порядок, как вообще вести себя теперь и что говорить.

— Мы скоро приедем, — неожиданно спокойно произнес князь и, открыв какой-то ящичек, протянул Тэцуо бумажные салфетки: — Вот, возьми!

Тэцуо, задыхаясь от стыда, быстро стер следы своей страсти, застегнулся и поправил одежду. Его покоробила такая предусмотрительность, расстроило это отчужденное, равнодушное спокойствие. Набураги, молча, наблюдал за ним, но, когда юноша попытался отодвинуться и отсесть подальше, вдруг обнял его и притянул к себе.

— Что с тобой? Почему ты снова закрылся?

Тэцуо опустил голову, не в силах произнести ни слова.

— Посмотри на меня!

Но юноша оставался неподвижен. Тогда Набураги взял его за подбородок и, приподняв его лицо, уже жестче повторил:

— Посмотри мне в глаза, слышишь?!! Ну же!

Ресницы Тэцуо взлетели вверх, открывая взору князя зеленые глаза, полные застывших слез. Годами копившаяся боль, унижение от собственной слабости и неумения сдержать желания плоти, беззащитность и страх перед обнажившим его тайну чужим, незнакомым человеком, зависимость теперь от его воли, но и благодарность ему за пережитые ощущения — вот что прочитал Набураги в этих глазах. Ни слова ни говоря, он обнял юношу, прижал к своей груди, закрыв руками, словно пряча, зарылся пальцами в его светлые волосы, застыл на мгновенье, а потом вдруг резким движением откинул его голову и впился в его рот. Поцелуй смел все сомнения, уничтожил все тревоги и страхи. И в нем было не только доказательство взаимности, но и отрицание обмана, злого умысла, нечистых побуждений. И еще просьба... Просьба о безграничном доверии и любви...

В ту ночь Набураги отвез его к океану. Когда они вышли из машины, сильный порыв холодного соленого ветра, буквально, ударил в лицо Тэцуо. Но он только засмеялся, закрывшись рукой. Ветер тут же взъерошил его волосы, сбил ткань его тонкой рубашки, словно срывая с него последние обрывки сдерживающих его пут.

Князь подошел к нему, обнял за плечи и сказал:

— Смотри, вот он — настоящий океан!

Они стояли в начале длинного каменного причала, уходящего далеко в воду и освещенного лишь серебристым светом полной луны. Там, на другом его конце, темные волны вздымались и рассыпались мириадами брызг, разбиваясь о камень. Иссиня-черное небо, освещенное множеством звезд, казалось, было так низко, что можно было коснуться его рукой. Вдалеке, переливаясь и исчезая, мелькали огни бухты. Шум океана завораживал. Но ни ограждений, ни поручней не было, и чем дальше, тем опаснее становился путь.

— Хочешь, пройдем до конца? — улыбнулся Набураги. — Вместе...

Тэцуо кивнул. Восторг, любопытство и страх, переполнявшие его, мешали ему говорить. Но неоднозначный смысл произнесенных князем слов достиг его сердца. Повинуясь безотчетному порыву, он неожиданно обернулся и, взяв Набураги за руку, потянул его вперед. Тот не сопротивлялся, лишь с нежным удивлением посмотрел на тонкую фигурку на фоне бушующей стихии. Торжество, охватившее Тэцуо, было подобно торжеству узника, внезапно освободившегося из своей темницы и судорожно глотающего свежий воздух. Это была эйфория освобождения! Он больше не хотел думать, мыслить, анализировать! Он хотел лишь ощущать это безумие свободы, этот триумф воли над всем наносным, ненастоящим, неживым!

Он хотел пить этот холодный, соленый ветер... Он хотел раствориться в этом неистовстве водяной стихии... Он хотел знать, что живет и дышит полной грудью...

В тот момент им владело лишь ни с чем несравнимое чувство жизни и единения с миром. И, позабыв об осторожности, он шел вперед, увлекая за собой того человека, который подарил ему все это. И тот шел вслед за ним, не властный ни остановить, ни удержать его рвущееся к свободе существо...

Больше половины пути Тэцуо преодолел без препятствий, но, чем дальше, тем труднее ему становилось идти. Опасность поскользнуться или быть смытым в океан разжигала его кровь, но и заставляла его душу замирать от тревоги. Рука Набураги по-прежнему была в его руке, но с каждой минутой он ощущал, что теряет первоначальную решимость и все меньше хочет идти первым.

И когда очередная волна, ударившись о камень, по самые колени окатила его ноги, он вскрикнул и отпустил пальцы князя. Грохот новой волны поглотил его голос, ее мощный удар сбил его с ног. Не удержавшись, он неловко взмахнул руками и упал. Следующая волна ударила ему прямо в лицо. Он захлебнулся, тщетно закрываясь руками и пытаясь встать. Ему это не удалось — поскользнувшись, он снова упал на колени. Он уже не мог удержаться, подталкиваемый бурлящей водой все ближе к краю каменной дорожки. Вся его одежда промокла насквозь, каждая новая волна захлестывала его с головой. Испытываемое так недавно торжество сменилось леденящим кровь ужасом и отчетливым пониманием того, что без помощи он уже не сможет выбраться. Взмахнув рукой, словно потянувшись к кому-то сквозь темноту, он отчаянно выкрикнул:

— Доно!!!

И тут же вокруг его пальцев сомкнулась большая ладонь, перехватила за запястье, рванула вверх с такой силой, что хрустнули суставы. Его подняли на ноги, повлекли куда-то. Ничего не соображая от пережитого ужаса и унижения, Тэцуо не сразу понял, что они по-прежнему движутся по направлению к краю.

— До самого конца! — услышал он звучный глубокий голос. — Ты помнишь? Вместе!

Вода, льющаяся с волос Тэцуо, застилала ему глаза. Но он не мог убрать спутанные пряди. Боясь даже на секунду отпустить тянущую его руку с горящим в темноте знаком татуировки, он вцепился в нее обеими руками, словно безумный. Понимая, что князь не слышит его, он все же продолжал молить его:

— Доно, пожалуйста! Не нужно дальше... Я был глуп... Мы же можем погибнуть!

Но князь продолжал идти вперед, сопротивляясь ветру, соленым брызгам и словно специально бросающимся на него языкам океана.

Это было чистое безумие! Бессмысленное, но завораживающее своей силой безумие!

Когда до края оставалось всего несколько шагов, Набураги остановился. Волны бросались на него, словно дикие звери, почуявшие кровь. Но он стоял неподвижно, как каменное изваяние, спокойный и равнодушный к их жалким попыткам сломить его волю. Его гордый профиль четко вырисовывался на фоне испещренного звездами неба. Узор татуировки струился по его коже, блестя и переливаясь от морских брызг, попавших на его лицо. Черные волосы разметал ветер, и они, словно перья на крыльях темного ангела, плескались по его плечам. Промокший шелк плотно облегал его тело. Белая цепочка поблескивала во тьме. Он был так красив! Он был прекрасен! Он был совершенен...

И в тот момент, сходя с ума от страха, а еще более от какого-то необъяснимого, почти священного трепета перед этим человеком, держась обеими руками за его руку, чтобы не упасть, не пропасть в этой бушующей бездне, Тэцуо неожиданно для самого себя вдруг прокричал в голос:

— Доно! ... Я люблю Вас!

Набураги обернулся к нему. Глаза его горели неистовым огнем. Он потянул Тэцуо к себе, потом с силой обнял его и жадно приник к его рту. Губы его были жесткими и солеными. Тэцуо не сопротивлялся более этому первобытному натиску, этой не поддающейся разуму власти. Он только прильнул всем телом к князю, откликаясь на его поцелуй, доказывая своей ответной лаской всю любовь и доверие, которые к нему испытывал. Его светлые мягкие волосы смешались с черными жесткими прядями Набураги, скрывая лица их обоих от недоуменных взглядов мерцающих звезд. И сам он словно растворился в этом объятии, не думая больше ни о чем, не желая больше ничего, кроме как познать любовь этого необыкновенного человека и остаться с ним навсегда.