Между тем, он, не отрываясь, смотрел на рассказчика, не замечая даже, что полностью переключается от созерцания книг на ту историю, которую тот ему поведал.

— Возможно! — благосклонно согласился с ним Хаггард. — Однако, согласно легенде, дракон до сих пор спит в подземельях этого замка. А в этой библиотеке все еще хранится древний манускрипт, в котором написано, как разбудить его.

— Среди этих свитков?!! — спросил мальчик.

— Да! — ответил тот и тихо добавил: — Кто знает, может быть, Вам удастся найти его...

Рейши с сомнением посмотрел на него, но отвернулся и ничего не сказал. Некоторое время он еще походил по залу, а потом вдруг, словно, наконец, решившись, быстро подошел к графу и, взглянув ему прямо в глаза, взволнованно проговорил:

— Спасибо Вам, граф! Вы не представляете, что эта библиотека значит для меня! Как много значит... Спасибо! Я...

Но Хаггард не дал ему договорить.

— Вам разрешается бывать здесь в любое время! — неожиданно тепло глядя на святящееся лицо принца, продолжил он. — Единственное правило — перед тем, как приходить сюда, всегда предупреждайте меня, я буду давать Вам сопровождающего. Нечего разгуливать в этой части замка в одиночку и самому разжигать камин там, где полно старой бумаги! Обещаете?

— Да, хорошо! Обязательно! Я обещаю!

— Что ж, прекрасно! А теперь нам лучше вернуться назад, Хаджи уже, наверное, весь извелся, ожидая Вас. Вы сможете вернуться сюда вместе с ним и парой слуг, чтобы они помогли Вам привести здесь все в надлежащий вид.

Все еще переполненный чувствами, Рейши смог только послушно кивнуть в ответ.

Проводив принца в сопровождении Хаджи и слуг в библиотеку, Хаггард сел в кресло перед камином и задумался. Наверное, он бы не смог четко объяснить, почему, выслушав Рейши в тот вечер, решил поинтересоваться, в каком состоянии находится библиотека. То, что в этом замке она есть, и не маленькая, он знал уже давно (благо, по старой привычке заранее изучил расположение и назначение всех помещений), просто раньше его это как-то не интересовало. Решение же открыть ее и предоставить к ней Рейши неограниченный доступ пришло внезапно, и было, скорее, эмоциональным, чем стратегическим. Не то чтобы ему стало жаль юного изгнанника, просто в какой-то момент захотелось проявить себя перед ним в ином качестве, нежели те, к которым он в нем уже привык. И нужно было признать, что его маневр удался — Рейши, явно, очень обрадовался предоставленным ему возможностям и, если уж не проникся к нему симпатией, то уж, как минимум, перестал смотреть на него, как на непримиримого врага. Ведь все это время граф, безусловно, прекрасно осознавал, как, порой, его слова и поступки ранят мальчика (ведь как тот ни старался, скрывать свои чувства он совершенно не умел), но не считал нужным менять свой стиль общения, предпочитая оставаться рядом с ним на позициях находящегося на службе военного. Почему же теперь он совершил такой нелогичный поступок? Этот вопрос мучил его и не давал ему покоя. Что-то менялось, и он это чувствовал. Но, даже несмотря на это, на душе его все равно было как-то странно тепло. На минуту он даже представил себе, как Рейши, найдя какую-то, особенно интересную книгу, читает ему вслух...

Однако эта картина, вызвав в его душе молниеносное и какое-то пронзительное чувство, тут же показалась ему чрезмерно слащавой, чуть ли ни непристойной. Хаггард нахмурился и стиснул зубы. Что за нелепые мысли лезут ему в голову? Он — профессиональный военный, боевой офицер, генерал, поднимавший сотни людей под знамена Императора! И о чем он мечтает? Воплотить в жизнь какие-то мещанские картинки! И с кем — с мальчишкой, с изгнанным бастардом? Во спасение собственного, несокрушимого "я" все предыдущие чувства и настроения были тут же решительно идентифицированы им, как непростительная слабость — слабость, которой он себе никогда не позволял.

Поэтому, когда крайне возбужденный Рейши появился в зале, чтобы, как всегда, разделить с ним обед, он уже твердо знал, что им необходимо немедленно вернуться к прежнему тону их взаимоотношений. Больше никакой мягкости по отношению к заключенному! И больше ни малейшего повода ему считать себя "товарищем по несчастью".

Рейши, доверчиво улыбаясь и еще ничего не замечая, сел за стол. Глаза его горели, он был переполнен впечатлениями и, явно, собирался поделиться ими с Хаггардом. Но тот так холодно, почти неприязненно, посмотрел на него, что он, открыв уже было рот, внезапно осекся. Не понимая причины такого резкого перепада в настроении графа, он тихо спросил:

— Что-то случилось?

— С чего Вы взяли?

— Но... — мальчик замялся. — Я же не нарушил правил, и все сделал, как Вы говорили.

— И?

— Но Вы снова злитесь. А мне показалось, что...

— Вам показалось! — прервал его Хаггард. — То, что у Вас появилась возможность бывать в этом месте, еще не значит, что мы теперь стали друзьями, или еще какие-нибудь, не менее сентиментальные глупости...

— Глупости? Прошло всего три часа...

— Вот именно! И все остается, как было. Вы — мой заключенный, и не более того. Считайте мой жест небольшим вознаграждением за Ваше предыдущее примерное поведение. И запомните, Вы можете быть лишены этого преимущества в любую минуту, если совершите хоть какую-нибудь, даже малейшую оплошность.

Рейши опустил голову, дрожа от гнева и обиды. "Да что себе позволяет этот солдафон?!! — кипела его душа. — Он что играет со мной?!! Словно я — не человек, а безропотная кукла! Захотел — приблизил, захотел — снова на пол бросил! Ненавижу!!!" К счастью, в это время в зал вошли слуги и начали накрывать на стол, и это позволило ему сосредоточиться на том, чтобы справиться с собой. Когда же они снова остались одни, он, глядя куда-то в сторону, проговорил ровным, бесцветным голосом:

— Знаете, граф, Вы правы! Сентиментальные глупости, вроде нормального общения, симпатии, дружбы — это не обо мне. И уж, тем более, не о Вас! К тому же Вы так часто напоминаете мне, кто я и кто Вы, что забыть об этом мне было просто непростительно. Мое же наивное предположение относительно наших с Вами изменившихся взаимоотношений выглядит вообще нелепо. Так что, примите мои извинения, больше этого не повторится! Что касается библиотеки, конечно, я вряд ли смогу отказаться от нее. Да это и не нужно, наверное... Но боюсь, я уже не смогу принять из Ваших рук ни одного подобного подарка. Ваша реакция на Ваши же собственные жесты доброй воли невыносима и стоит мне очень дорого. Еще раз прошу меня извинить!

С этими словами он взял приборы и стал, молча, есть. Хаггард ничего не ответил, только посмотрел на него прищуренными глазами. Что он мог сказать этому слишком взрослому, слишком проницательному для своих лет мальчишке? Ведь тот был прав. А он повел себя непоследовательно и глупо — не нужно было так резко менять тактику, тем самым выдавая себя. Как недальновидно! Но теперь, увы, уже ничего исправить было нельзя...

Тем не менее, начиная с этого насыщенного эмоциями утра, Рейши стал пропадать в библиотеке почти каждый день. Часто он уходил туда рано утром и возвращался только для того, чтобы поесть. Хаггард больше ни разу не сопровождал его, предоставляя ему возможность оставаться наедине со своими увлечениями и избегая повторения опасной для его собственного статуса ситуации. Однако посылать с ним гвардейца никогда не забывал. Общались они теперь совсем мало — встречались только за едой, но почти не разговаривали, обмениваясь лишь короткими, полными официоза фразами. Сначала Хаггарда это не слишком волновало, ведь он сам стремился к тому, чтобы так и было, но вскоре такая обстановка начала напрягать его. С одной стороны, он был рад, что его подопечный теперь занят (находясь, тем не менее, под неусыпным контролем), а не слоняется без дела по замку или безвылазно сидит в своей комнате, вынашивая какие-нибудь нездоровые планы.

Но с другой, такая "занятость" Рейши имела для него и совершенно иной, прямо противоположный смысл — он сам оказался как бы исключенным из его жизни, сторонним наблюдателем. И даже их совместные трапезы не могли спасти положение, поскольку больше не приносили ему ни удовлетворения, ни радости. Ведь после того разговора, принц совсем закрылся от него и перестал реагировать даже на самые провокационные колкости.

Чего же он, Хаггард, хотел? Что ему вообще было желать? Порядок был определен и соблюдался неукоснительно, заключенный был послушен и не проявлял попыток сбежать, во вверенном ему замке все было тихо и спокойно. Но для графа это значило лишь то, что его, и без того однообразная жизнь с каждым днем становилась все более невыносимой. Тревога, вызванная его собственным, неподдающимся контролю, стремительно меняющимся отношением к мальчику, неудовлетворение своим личным положением все больше накапливалось в нем, и сам того не осознавая, он стал все чаще искать повод сорвать на ком-нибудь зло. Подчиненные побаивались его и, зная его вспыльчивый характер и острый язык, под руку ему никогда не попадались. На слуг срываться он не мог — считал ниже своего достоинства. Оставался только Рейши, личность и характер которого уже по многим причинам не давали графу покоя. Что было не так в его отношении к заключенному, Хаггард уже понимал, но, как мог, еще старался гнать от себя все более настойчивые мысли и желания, не находя в себе сил признать те чувства, что рождал в его душе этот слабый, но умеющий быть таким независимым мальчик. Хаггард боролся со своим, все более растущим интересом к принцу, с захлестывающим его разум влечением к нему, так часто переходя от страсти к бешенству и обратно, что иногда терял всякое ощущение реальности. Пару раз у него появилась мысль напиться, как следует, но он отмел ее, зная, насколько неэффективным было это средство борьбы с накопившимися проблемами. Осознание запутанности и неоднозначности сложившихся обстоятельств все сильнее давило на него, но выхода он не находил, как ни старался. Не шло на пользу ситуации и поведение самого Рейши. В последнее время Хаггард стал замечать, что и охранники, и обслуживающий персонал замка проявляют к юному принцу какую-то неоправданную, чуть ли не братскую заботу. Мало того, что Хаджи носился с мальчишкой, словно нянька, не хватало еще, чтобы он стал любимцем его солдат! Однако принц, явно, завоевывал все большую популярность у окружавших его людей. Постепенно он познакомился с каждым, стал интересоваться их делами, внимательно слушая и никогда ничего не забывая. С кем бы он ни говорил — будь то повар или несущий службу сержант — он был приветлив и мил. Часто Хаггард замечал, как он, улыбаясь, разговаривает с кем-то из гвардейцев, и тот дружески улыбается ему в ответ. И такое отношение распространялось на всех... Кроме него... Все это возмущало и неимоверно раздражало Хаггарда. Он пытался воздействовать на своих людей, где намеками, а где и прямыми указаниями напоминая им, кто этот мальчик, и как с ним необходимо себя вести. Но подчиненные изображали непонимание и, не нарушая устава и субординации, вежливо просили им объяснить, что они делают не так и в чем их вина. Это выводило графа из себя, но прямого обвинения он, тем не менее, выдвинуть никому не мог. В результате ему стало казаться, что и так значительно видоизмененная тюрьма превращается вообще черт знает во что, а управление ею все стремительнее выходит из-под его контроля.

Чтобы хоть как-то приостановить этот "процесс разложения", привести в порядок свой собственный, пошатнувшийся внутренний мир и заодно еще раз напомнить принцу, кто есть кто, однажды вечером он сообщил ему, что с завтрашнего дня меняет его распорядок, и для посещения библиотеки ему теперь отводится только несколько часов после обеда и час перед сном. Ссылаясь на то, что нельзя проводить в душном помещении столько времени, он сказал ему, что теперь каждое утро тот должен будет два часа бывать на свежем воздухе. Главный аргумент Рейши, высказанный им едва сдерживаемым от возмущения тоном, что на дворе уже середина зимы и по утрам обычно идет снег, а из ущелья дует сильный ветер, Хаггард демонстративно пропустил мимо ушей. Сухо заявив дрожащему от негодования Рейши, что это — приказ, нарушение которого чревато для него полным лишением некоторых прав, он встал из-за стола и вышел из зала. Принц остался сидеть перед тарелкой с остывающим ужином, сжимая кулаки и глотая подступающий к горлу ком.

Тем не менее, ежедневно по утрам, в сопровождении Хаджи и двух гвардейцев, принц стал выходить во внутренний двор замка. Обычно эти прогулки были однообразными, скучными и не доставляли никому совершенно никакого удовольствия. Хаджи, как всегда, охая и причитая, без конца приставал к Рейши с просьбами лучше запахнуть меховую куртку или плотнее завязать вокруг горла теплый шарф, который дал ему сердобольный Курт, повар с кухни — высокий и грузный человек, от которого вечно пахло какими-то приправами вперемежку со свежим хлебом. Принц небрежно поправлял одежду и больше на суету старика внимания не обращал. Убрав руки в карманы, он, как правило, бесцельно бродил по каменной площадке, разбрасывая носком сапога только что выпавший снег или чертя на нем, найденной на земле веткой, какие-то одному ему понятные узоры. Солдаты, ежась от холода, стояли у дверей. Положенное время проходило, и все они, замерзшие и злые, возвращались обратно в замок, каждый, на свой лад, кляня своего "замечательного" начальника, тюремщика и проч.

Однако уже через несколько дней такого режима, Рейши стал постепенно терять свою неизменную бледность, на его щеках появился румянец, у него улучшился аппетит, и он стал лучше спать. Все эти перемены не укрылись от внимательно следящего за его здоровьем Хаджи, и теперь, когда принц начинал в своей обычной манере нелестно высказываться об Айдаре Хаггарде, он с упреком останавливал его, повторяя:

— Не стоит так говорить, господин! Генерал Хаггард не такой уж плохой человек, поверьте! У него, конечно, жесткие и своеобразные методы, он вспыльчив и не всегда умеет быть сдержанным и тактичным, но он заботится о Вас. Как бы там ни было, он заботится о Вас! Не всякий на его месте вел бы себя также. Вы должны ценить это!

Рейши только отмахивался от него, недовольно кривясь, но возражать не пытался.

Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта натянутая "идиллия", если бы не один случай, который заставил всех на некоторое время задуматься о том, насколько непросто и неоднозначно отношение графа к своему подопечному.

Это случилось одним сырым, и, как ни странно, уже не таким холодным утром. Было пасмурно и серо, но ветра не было, и шел мягкий снег. Уже привычной компанией — принц, Хаджи, Натан и Рин — они вышли во двор. Рин, который был довольно смешливым малым, но всегда сдерживался, вынужденный соблюдать протокол, сегодня никак не мог совладать с бьющим через край жизнелюбием. Он то и дело задирал более спокойного и молчаливого Натана, который был старше и часто журил его за несоблюдение субординации. Но тот тоже, видимо, был сегодня в хорошем настроении, потому что не только допускал его шутки, но даже иногда и реагировал на них.