Альтернативная реальность

Похоже, дело шло к концу:

— Многие лета, многие лета.., — протяжно пел "поп", которому, похоже, я тоже порядком надоел.

"Нарек" он меня Андреем Найдой и повесил на шею медный крестик. Дал поцеловать серебряный крест.

— Ступай с Богом... А ты, Овсий, пригляди. Чует мое сердце, обузой тебе долго не будет...

Прежде чем мы отправились в "родные" Горбы, дед заглянул на кузню и в шинок.

Обратная дорога показалась мне длиннее. Может потому, что вовсю палило солнце, а может, что шли медленно, вместе с односельчанами.

На меня по-прежнему внимания не обращали. Да и я особо к разговорам не прислушивался. Брел в самом конце процессии рядом с раскрасневшимся и тяжело дышащим после корчмы Овсием, как раз за отставшими Наталией и Петром.

— ...кажу Стоцькому ты прыглянулась! — повысил юноша голос.

— Да брось ты, Петре. Йому кожна трэтя дивка до сэрця! — отмахнулась Наталя.

— До сэрця, не до сэрця, а вус лихо крутив... та й жэлваки гралы...

— Да ты б краще помовчав!..Сам-то, сам... як дывывся на Улиту... Хиба що слюни не пускав... Що твий дурнык.

— Побийся Бога, Наталя! Ты одна, зоренька, в моему серденьку. А Улита, сама знаешь, Улита — видьма. Краса ее ведьмача... вид чорта.

— Тоди чому глазиешь? Нибы забув скилькы душ згубыла. Та тильки в минулому роци Грицько утопився... А до того... и помынаты страх... Так що дывы мени...

— Йий Богу, Наталю, не глядив и глядиты не стану. А восены пришлю сватив. Батюшка твий згоду дасть?

Наталя залилась краской. Немного помолчала. Потом, раздраженно фыркнула:

— За тата бойишся... А я? Про мэнэ забув? Гляды як бы я сама тоби гарбуза не сунула...

Петро обиженно нахохлился. Наталя же, недовольно передернув плечами, пошла быстрее, догоняя оживленно беседовавшего с односельчанами отца.

Юноша, не желая размолвки, крикнул вслед:

Сонэчко, прыходь на вечорныцю! Прыйдеш?..

Девушка сделала вид, что не услышала.

Значит, в селе есть ведьма — Улита. Интересно взглянуть. Схожу-ка, и я на "вечорныцю".

Планы едва не нарушила нежданно-негаданно налетевшая вечерняя тучка. Немного погремела, просверкала молниями, брызнула слезой теплого дождя. Но гнавший ее ветерок быстро очистил небосклон. Будто и не было вовсе.

Смыв дорожную грязь и пот в бодрящей речной воде, наскоро перекусив куском "житнього хлеба с кисляком", поспешил к опушке прилегающего с одной стороны к Горбам, леса. Здесь, на поляне, молодежь обычно жгла костры, собиралась на "вэчорныци".

Ночное зрение особо не пригодилось. Путь освещала полная в своей красе луна. Время чудес и оборотней. Не потому ли столь тоскливо на душе? Ведь я тоже, в какой-то мере, оборотень. Того и гляди завою.

Я остро ощутил одиночество и первозданную, непонятную безысходность. Непонятную, но не беспричинную. Не здесь, ни там меня никто не любит и не ждет. Я всего лишь разменная монета, аргумент в споре "коллег". А Жаклин..., малышка Жаклин? Не будет меня — появится новый подопытный кролик. Интересно, она спит со всеми? Сколько их было до меня? А сколько будет после?

От этих мыслей на душе и вовсе стало гадко. Лучше думать об Улите.

"Где ты, моя ведьма? Слышишь ли зов одинокого оборотня? Откликнись! Ау!.. Ау!.."

Как ни странно, но похоже ответ был. Слабый, едва уловимый, но был. Даже интересно — первый телепатический контакт. Надо бы, ох, надо бы поближе с ней познакомиться. Глядишь, найдем общий язык.

Вначале я увидел свет костра, а уж затем, послышались голоса. Близко подходить не стал, решил понаблюдать со стороны.

Возле огня собралось несколько человек. Две пары обнявшись, стояли чуть поодаль, в темноте. Похоже, целовались.

Ожидаемой музыки и танцев не было. Пламя отбрасывало блики на молодые лица. Я видел стриженых "под горшок" парубков, венки и косы дивчат. Слышались их тонкие, чистые голоса.

— ...сподобалась мэни, сподобалась мэни ота дивчынонька...

Тоска с необычной остротой вновь резанула душу. Я больше не мог переносить одиночества... Был не в силах.

Как спасение, долгожданный глоток живительной влаги путнику пустыни, прозвучал телепатический зов:

— Ну, дэ ж ты, мий сызый голубэ? Чому нэ йдэш? Прыйды, прыйды до мэнэ...

Улита... Меня звала Улита... Куда идти я уже знал. Словно сирена, ведьма навевала свою колдовскую песню.

Иду, иду, милочка! Да только вряд ли я тебе по зубам".

Срезая путь, пошел через лес. Звенящую в ушах тишину смели нарушить лишь оглушительно падавшие с листьев капли воды да трели сверчков иль цикад. Птицы сегодняшней ночью испуганно молчали, словно уже пожаловала преждевременная свекруха-осень. Пару раз под ноги попались испуганно "хрюкнувшие" ежи. Мигом свернулись клубочками, растопыривая, выставляя наружу иголки.

Послышался лай собак. Близко Горбы. Мне же на другой конец села. Там, чуть в стороне, в небольшой низине, возле ручья, среди яблонь и слив притаилась хата Улиты.

Больше зова я не слышал. Да и ни к чему теперь. С пути уже не собьюсь.

Миновал несколько неказистых, похожих на игрушечные, хат.

Вот и едва заметная тропинка, ведущая вниз. Стоило приблизиться к дому Улиты, как до того громко лающий пес, умолк. Более того, трусливо ретировался в будку. И это не лишне, не станет мешать. Я знал, что колдунья не спит. Затаилась где-то рядом. Чувствует мое приближение, ждет.

Так что там говорили инструкторы и эксперты. Помню, помню... Телепатия и контроль сознания — мой главный арсенал. Сегодня опробую с достойным противником.

По привычке, пренебрегая воротами, лихо перемахнул через тын.

_ Дурныку, ты? Та нэвже ты?

"Молодуха" сидела на лаве под яблоней. В ее изумленном возгласе откровенно звучало разочарование: — Такы ты! А я-то сподивалась... Надо ж, прыворожыла, прывадыла...

Пальцами поправила павшую на глаза прядь волос. Сдерживаемые костяным гребнем с золотой окантовкой, цвета вороньего крыла, они рвались на свободу.

Вышитый бисером красно-черный сарафан, темно-вишневые крупные бусы — все было ей к лицу. Улита брезгливо морщила свой чуть-чуть курносый носик.

До сих пор считала себя ведущей, охотницей. Ожидала получить в сети принца, а попался Иванушка-дурачок. В план моей подготовки входили славянские сказки. Кстати, именно гуманитарный раздел был "хлебом" малышки Жаклин. Надеюсь, милая, сегодняшнее приключение тебе придется по вкусу. Ведь пока я здесь — мир "коллеги" видят моими глазами. Лишь потом, в случае стабилизации альтернативной реальности, уже с помощью виртуального зонда.

Я ощутил, как на место разочарованию Улиты пришли раздражение и даже злость. Решила позабавиться.

— Ну, коль ты тут, дурныку, пидходь поблыжче.

"Ничего, сейчас ты у меня повеселишься", — думал я, делая шаг навстречу.

Хотя заранее знал, что ничего плохого не сделаю. Разве... Ведь я ел, пил, спал, справлял естественную нужду... А ведь женщины, уж не знаю по какому времяисчислению, у меня не было давненько. Однако это вряд ли может считаться "плохим". "Дурнык и ведьма — чем не пара. Да и трепаться не станет — с одной стороны подруг нет, а с другой — вроде и стыдно. Уверенности в том, что удастся ей заблокировать память, не было. Впрочем, как и во всем остальном..."

— Ну, шо вылупывся, як нови ворота, не про тэбэ товар. Навищо прыйшов? Слюни пускать? Так я збираты йих не стану. Зараз клычу хлопцив, воны швыдко навчать, як через чужый тын лазыты...

Но делать этого она не собиралась, а вскоре даже и думать забыла...

— Ты меня звала, Улита? — сказал я полушепотом первую, связанную в этом мире фразу, и внимательно посмотрел в ее карие глаза.

Вначале она подумала, что мои слова ей послышались.

Зрачки расширились, алые губы вздрогнули и, приоткрывшись, обнажили ровные белые зубки. Глубоко вздохнув, замерла. Потом, впившись в мое лицо глазами, выдохнула:

— Дурныку... То-то я гляжу на твойи рукы... чысти, хольони, як в пана... и балакаешь...

— Ты меня звала, Улита? — не сводя с нее глаз погромче переспросил я.

— Хто ты, дурныку?

— Меня зовут Андрий...

— Так Феофан нарек. Я знаю. Я спытала хто ты и звидкиля узялся... Андрий...

Страх в ее глазах понемногу уступал место любопытству.

"Так-то, милочка! Чувствую наполовину ты моя! Дело будет". Стал навевать в подсознание желание и страсть. Честно говоря, особо и стараться не пришлось. Улита тоже истосковалась от одиночества, ждала любви и ласки, как засыхающий бутон живительную влагу.

— Я — странник, Улита. Всего лишь странник. И несет меня ветер судьбы то вперед, то назад, то закружит на месте.

— Чудно якось ты балакаешь. Незрозумило зовсим. Странник... Йдеш-то куды?

— Куда иду? Да если б я знал! Скорее всего, туда, где вскоре будут вершиться судьбы мира.

Похоже, мои слова ее озадачили и насторожили.

— Меэни також було выдиння... багато крови и смерти... Всэ цэ будэ?

— Да, Улита, будет... Но потом. Потом... Сейчас же...

Я осторожно взял ее за руку. От моего прикосновения она встрепенулась, но руки не отняла.

Мы оба, без лишних слов понимали, что случится дальше...

Обвив тонкую талию, притянул девушку к себе. Коснулся губами нежной кожи щеки, задохнулся ароматом волос, утонул в сиянии карих глаз, в которых, как мне тогда показалось, отражались звезды.

— Ни! — остановила меня Улита. — Ни! Погодь...

Я непонимающе отстранился.

— Пишлы в хату. Тут наймыты можуть побачыты!

Тихо шагал вслед за ней — миновал порог, небольшую прихожую. Здесь, слава богу, наклонять голову не пришлось.

Шли в полной темноте, так что довелось задействовать на полную ночное зрение.

Полки с посудой, шкаф, вышивки, инкрустированное серебром оружие на стенах, и, наконец, настоящая кровать.

Сжав Улиту в объятиях, нырнул в мягкую пуховую перину...

Немного подумав, решил на зло Жаклин, так сказать для чистоты эксперимента, ночное зрение не отключать. Пусть порадуется малышка моим успехам. Сарафан затрещал под напором молодеческой страсти, брызнули красные вишни бус, или по ихнему намыста.

— Погодь, экий ты шустрый, — вновь придержала Улита, сбрасывая дорогие одежды. Осталась в одной тонкой нательной рубахе. Подумав немного, скинула и ее.

В услугах нанотехнологии или косметохирургии, уж поверьте мне, она совершенно не нуждалась. Пусть не было эпилированных подмышек и лобка, мерцающей окантовки губ и сосков, светящихся разноцветными огоньками удлиненных ресниц, натурального золота волос и бриллиантов в мочках ушей — зато сполна молодости, искренности и естественной красоты. Полузакрытые глаза, страстные, ищущие меня губы. Тело, пахнущее мускатным орехом. Шумное дыхание и легкий стон — то жалобный, то требовательно-настойчивый. Вздымающаяся упругая грудь, щекочущая огрубевшими сосками, плоский живот и раскрасневшиеся ягодицы. Стройные ноги, с необычной силой обвившиеся вокруг моего торса и не желавшие ни за что отпустить. Вновь и вновь толкавшие навстречу жадно зовущему естеству. Впившиеся в спину ногти, оставлявшие за собой красные полосы. Дрожь в теле, выгнутая спина и гортанный стон, неудержимо рвущийся на волю через сжатые зубы...

Да, пожалуй, Жаклин отдыхает...

Улита лежала на моей груди и тихонько плакала. Она получила даже больше, чем смела мечтать. Да и я тоже, честно говоря, немного ошалел. Вместо расслабления, мысли в голове крутились, словно в калейдоскопе.

— Да что же это такое? Почему слезы несуществующей женщины столь горячи? Почему ее ласки столь приятны, аромат волос дурманит и чарует? Почему я так остро ощущаю ее тоску и принимаю к сердцу печаль. Ведь одиночество и непонимание — удел всех неординарных личностей. Но вряд ли это утешит.

Моя рука сама ее гладит, перебирает длинные шелковистые волосы.

— Андрий! Скажи, що будэ з намы дали? Знаеш? Ты зи мною пэвно нэ залышышся? Пидеш?

— Уйду, Улита... Ведь я всего лишь странник. А ты...

— Не брэши! Краще помовч! Сьогодни моя нич...

Страстные уста вновь жадно впились в мои губы...

Горько, про себя, ухмыльнулся. Мой боевой арсенал — телепатия, контроль сознания — особо не пригодились. Где говорят уста и тела — пушки молчат. Парубков губила не Улита, а ее любовь: сладкая и дурманящая. Непостоянная и непостижимая натура колдуньи сводила их с ума, толкала на крайности...

Мы снова любили друг друга не менее страстно, чем в первый раз. Может не столь поспешно и отчаянно, зато более чувственно и нежно...

Проел петух, возвещая о том, что ночь любви миновала...

Улита подхватилась с постели. Накинула на разгоряченное тело нательную, вышитую дорогими кружевами тонкую рубаху. Склонилась ко мне, испытующе глянула в глаза, будто еще сомневалась, что все произошедшее не сон. Я же не мог оторвать восхищенного взора от упругих грудей, видневшихся в глубоком вырезе.

Поймав мой взгляд, она густо зарделась. Прикрыла "декольте" рукой. Ночью за ней такой стеснительности не замечал.

— Йди, Андрий. Погодую тэбэ, заслужыв.

Пришла очередь краснеть мне. Вот уж не думал, что на такое способен. Одно слово — ведьма. Видать этой ночью я "служил" исправно.

На столе появились: белый пшеничный хлеб, гречневая каша с кусками мяса, колбаса, соленая капуста, огурцы, буряковый квас. Жила Улита не бедно.

— Не тоби рахуваты мои гроши... — неожиданно фыркнула она.

"Вот мерзавка, еще и мысли читает".

— Да бог с тобой, Улита. Я и не собирался вовсе...

— Мои статкы кровью.. щедро кровью краплени...

Какое-то время она молчала. Когда же заговорила, то губы дрожали, а на глаза навернулась слеза.

— ...Батько мий був пысарем у полтавського полковныка, а чоловик ходыв в першых помичныках... Прыглянулыся воны гетьману нашему Мазепе. Звав их до сэбэ, на службу. А волю його выконуваты треба. У першому ж походи Мазепы и поляглы... Бильше нэ бачила...

Улита, заглушая рыдания, закусила губу. Загнала скорбь глубоко в душу. Шморгула носом, смахнула слезинку.

— ...видкупывся червонцямы. Передав через сотника. Пойихала я з Полтавы. Выкупыла тут землю, хату... Люды кажуть, що я за гроши йих зи свиту зжыла... И ты туды ж. Вирыш? Вирыш? Чого мовчыш?

Казалось, она готова вцепиться мне в горло.

— Конечно же, не верю, Улита, — успокоил ее. — Больше того, знаю...

— Лышайся, Андрию, грошей хватыть обом.

Взяла меня за руку и вновь, как умела делать только она, пытливо заглянула в глаза.

Не представляю, что там увидела, но только отшатнулась, словно от оборотня.

— Йды! Геть! Ни, стрывай! Станэ Овсий посылаты до отамана... видмовся... бида чэкае... Ох Андрий!..

Она неожиданно бросилась мне на шею. Сквозь тонкую рубаху я ощутил ее трепещущее, пахнущее мускатным орехом, тело. Подхватил на руки и, пошатываясь от нахлынувшей страсти, понес обратно, на полюбившуюся мне кровать...

* * *

— Виднэсы Зозуле борону, — раздраженно наморщив нос и теребя прокуренный ус, велел Овсий. — Давнэнько вэрнутры божывся. Старуха учора видмыла. Самэ час.

Взвалив борону на плечи, я зашагал в село. Три пуда для меня не вес, но нести было неудобно. Давило в плечи, на кочках нарушалось равновесие. Шея быстро покраснела, кое-где появились царапины. Отчаянно "борясь с этим "орудием" труда предков", ни на что, не обращая внимания, брел по селу.