— Во имя Беллоны и Зевса я вам предлагаю закон! Изгнание римского плебса до самых последних времен. Воров превратить в стратиотов. Весьма вероятен успех. Закрыть городские ворота, в провинции выселить всех — где носятся галлы и свебы, болота и волчая сыть! Желаете зрелищ и хлеба? Извольте сперва послужить! Забудем пока про налоги, — звучала сенатора речь, — повсюду восстанут чертоги, почти Запорожская Сечь!...

— Опасна такая реформа, — сенатор второй говорит. — Уйти от бесплатного корма не сможет плебей-паразит. Я вижу здесь ужас грядущий. Десятки подводных камней. Забудьте про райские кущи! Пройдет по Империи всей не только Вергилия слово и мощный латинский язык, а смута гражданская снова! Конечно, наш Август велик. Велик, но увы, не настолько. И этот ужасный проект разрежет державу на дольки — скрывается в плане дефект. Раздел территорий на фемы и местных племен геноцид не сможет разрушить проблемы, и новые вмиг сотворит. Державы различные части, где римлян высокий процент, проявят стремление к власти, плохой создадут прецедент. Земля — невысокая плата, подачки лишился квирит. Поднимет свой меч узурпатор и ярость на Рим обратит! Я знаю, отряды пехоты покинут свои лагеря, за ними пойдут стратиоты и римского свергнут царя! Кто продал свободу за бублик — погибнет как сволочь и трус! На десять-пятнадцать республик развалится римский союз: Испания, Галлия, Норик, Италия, Азия, Понт. А следом король Теодорик прибудет на Западный Фронт...

— К ответу призвать паникеров! — взорвался патриций другой. — Взойдет на имперских просторах отныне порядок иной. Прислушайтесь — Новый Порядок! Под крыльями наших орлов погоним плебейское стадо, отставших в пути заколов, до самой дунайской границы, в Сарматию, Скифию, Крым... В столице бардак прекратится, надолго очистится Рим — и наша Империя даже!

Пока он расписывал план, внезапно, в роскошном плюмаже, ворвался дежурный декан.

— Мой Цезарь, простите, тревога! Здесь варвары будут вот-вот!

Кошмар охватил полубога.

— Опять Ганнибал у ворот? — спросил августейший властитель, от страха совсем побледнев. — Кто в римскую вторгся обитель? Одна из младых королев далекой Британии? Может, парфянский владыка Вардан? Вандалы германские тоже? Ответь поскорее, декан! Арминий, батавы, херуски (недавно лежали у ног)? Быть может, вернулись этруски, которых в Перузии сжег?

— Идут иллирийцы Батона.

— Настали последние дни... Квинтилий, орлы легиона в Италию снова верни! Мерзавец, во всем виноватый, надменнный ублюдок и псих! Где стены, обитые ватой — хочу я убиться об них!!!

Он начал в истерике биться, в себя не пришел до сих пор. В Сенат ворвались иллирийцы, устроили красный террор. Столетия три до Диокла взошел иллириец на трон. Звенели разбитые стекла, смеялся великий Батон. Давались волчицы-подстилки за несколько медных монет. Подобной ужасной развилки доселе не видывал свет!!! Погибла надменная каста — Сенат истребили почти. Теперь иллирийским династам Империю дальше вести.

...Однако, на карте державы отыщет любой книгочей пятно вулканической лавы у самой границы Помпей. Кипит раскаленная магма, шипит обжигающий пар.

Сенатор по имени Магнум готовит ответный удар.

Глава 21. Сын Монтесумы

Казалось, закончились рифмы, и не о чем больше писать. Кто любит учет бестарифный, тот вряд ли сумеет понять. Творение сравнивать надо с наследием Греции всей — с количеством строк Илиады; с путем, что прошел Одиссей! Во тьме вдохновение бродит, и качество падает вниз, но главный герой на свободе, и он обещает сюрприз! Остались из клетки лазейки, и снова скрестились мечи. А я заменил батарейки — пусть музыка вечно звучит.

...На дальнем востоке Сибири, куда не дошел самурай, устроилось лучшее в мире могучее царство Бохай.

Внезапно явились кидани! Тайга запылала огнем, железо разрушило камень. Бохайцы оставили дом. Ушли в океан плоскодонки и пять "кораблей-черепах", за ними тяжелые джонки. Лишь ветер свистел в парусах. На карте расставлены точки, проложен удобный маршрут. Бохайцы прошли по цепочке Курил, а затем Алеут. Семь футов (и больше) под килем. Из "Книги династии Лян" надежно они заучили рассказ про волшебный Фусан.

У берега якорь пробулькал. Щитом раздвигая волну, выходит на пляж Акапулько Пусянь из семейства Ваньну! Как яростный ветер весенний, под флагом своим золотым, морская пехота чжурченей рядами шагает за ним. Выходят бохайцы на берег, еще не поняв ничего, одной из открытых Америк.

Не Южной, скорее всего. Поскольку, не хищная пума, а бешеный зверь — человек, навстречу идет Монтесума, бесстрашный воитель-ацтек. Конечно, не тот Монтесума, с которым сражался Кортес, а предок. Настолько безумный, что в нашу историю влез. Властитель могучий и старый, опасный, как сам Крысолов, ведет за собой Ягуаров, а также индейских Орлов! Их разум войной затуманен, их мысли понять мудрено. Их к славе ведет тлатоани! И смерти — не все ли равно.

Сжимая огромную саблю, кричит полководец Пусянь:

— В живых никого не оставлю!

В ответ — нецензурная брань.

— С чертями живут в симбиозе! От ужаса сердце болит! Кровавые жертвы приносят на фоне своих пирамид! Они недостойны мандата! — взмахнув беспощадно мечом, добавил Пусянь-император. — Его мы у них отберем!

...Подробности нынче забыты, но поле досталось гостям. Закончилась страшная битва одиннадцать суток спустя. Погибших бесчисленна сумма, а в центре, на холмике тел, изранен, лежит Монтесума — Пусяня сразить не сумел. Прощается с миром до срока и наш покидает рассказ. Течение жизненных соков оставит его через час.

— Забудь о небесном мандате, я дань отдаю мастерству. В присутствии черни и знати я сыном тебя назову, — шептал император Альянса Тройного, совсем побледнев. — Я стану героем романса, другого не надобно мне.

— Я предан далекой отчизне...

— Мое предложение взвесь...

— И восемь оставшихся жизней — точнее, не восемь, а шесть.. Я, кажется, сбился со счета. Народ и солдаты, семья...

— Не вздумай играть в патриота. Ты больше похож на меня. Пусянь, ты не знаешь закона?! Вступая в покинутый храм, герой, победивший дракона, драконом становится сам.

И что-то взорвалось в Пусяне. Качнулся, как пьяный дикарь. Рука потянулась к макане.

И жертва взошла на алтарь.

Глава 22. Заговор Катилины.

Стоит на холме Авентина прекрасный кремлевский дворец, в котором сидит Катилина, Империи нашей отец. Во славу великого Рима, где бывшую власть посекли, возглавил союз нерушимый свободных республик Земли. Неистовый вождь революций, о нем вспоминают везде, над миром божественный Луций восходит подобно звезде! Плывут по морям канонерки — багровые флаги на них — под вопли "Да здравствует Сергий!" (в рассказ дополнительный штрих). На каждой — могучий моторчик, из тех, что придумал Герон. О том позаботился Кормчий, Великий — да здравствует он!!!

Под милого дядечку косит, как в сказках о добром царьке — при этом, как Сталин Иосиф сжимает весь мир в кулаке. Для тех, кто невовремя стонет, заместо сибирской тайги устроил ГУЛАГ в Виндобоне — работа прочистит мозги, а также избавит от веса. Медведям пускай погрубят, и сказками Венского леса пускай развлекают ребят. Конечно, Фортуна капризна, но римский уверен народ в победе идей коммунизма и прочих гражданских свобод.

Стоят в кабинете знамена — и молот, и серп на Орле. Лежит голова Цицерона на скромном рабочем столе. Картина, достойная Кафки — как тонкие острия пик, диктатор втыкает булавки в оратора гнусный язык. Потом золотые монеты пихает в промежность зубов.

"Да здравствуют наши Советы плебеев, крестьян и рабов!" — висят на стене транспаранты. За дверью застыл караул. Повязаны красные банты на шлемы гвардейских акул.

Вошел в кабинет гладиатор, надежный товарищ Спартак — герой, победитель Фраата. Сжимает в салюте кулак.

— Мой друг, мне тебя не хватало! — великий диктатор вскочил.

— Я всех разгромил белогаллов, и белокушитов разбил. Расстреляны сотни агентов чужих и враждебных держав. Парфянских прогнал интервентов, от гонки безумной устав. Добились великой победы в последней войне мировой. Теперь же фракийские меды желают вернуться домой.

— Я сразу почуял измену! — патриций в ответ прошипел. — Спартак, ты пойдешь на арену и сдохнешь на радость толпе! Грядут Олимпийские игры, и зрителей будет полно. Оставят бенгальские тигры лишь мокрое очень пятно...

— Твоя благодарность, предатель...

— Не смей отвечать, дезертир! Ты продал меня на Евфрате!

— Ты был для народа кумир! Как Цезарь, Тиберий и Сулла! Как Брут или даже Эней! А нынче приблизил Лентула и преданных гонишь людей...

— Пошел ты, фракийская псина! Ты что о себе возомнил?! — ему отвечал Катилина. — "Второй полководец Камилл, Республики преданный маршал, второй македонец Филипп..." Да только Республике нашей не нужен такой прототип! Довольно играть в демократа! Зовите меня "господин". Один на земле Император, и римский властитель — один!

Глава 23. Столкновение миров

Отправил агент Византии в столицу секретный доклад:

"Готовьтесь, номады степные идут штурмовать Цареград. Опасность для нашей культуры! Для них не преграда Кавказ. Идут не сельджуки — манчьжуры — страшнее в четыреста раз. Страшнее, чем Игорь и Вещий — Олег, или сам Свентослав — возьмут православие в клещи, ферганских коней оседлав. Несутся в четыре потока — в Болгарии ждите один — и три наступают с востока, из бывших владений грузин.

Недавно назначен виконтом, умеющий брать города, командует западным фронтом наследник Ваньянь Агада.

Восточного фронта начальник под стать боевому слону, он молот своей наковальни, зовется Пусянем Ваньну! Спасите, пророки святые! Трубят боевые рога. До этого дня Византия не знала страшнее врага. "Возмездие" выбрал девизом, не знает прощения он, его федераты — киргизы и множество диких племен. Я мог бы рассказ приукрасить, но будет правдивым доклад — как в эпосе древнем, "Манасе", киргизов элитный отряд ступает на кончике клина, ломая булыжник дорог, как будто в легенде старинной — чудовищный зверь носорог!..."

Владыка отбросил пергамент, кольцом постучал по столу. Свечей потускневшее пламя...

— Как меньшую выбрать золу? Есть два одинаковых фронта... Но все-таки разница есть. На запад назначим архонта, а сами останемся здесь.

Его командиры, стратеги согласно кивнули в ответ.

— С ним также идут печенеги, — добавил один логофет. — Отряды албанцев могучих, и вольные дети степей... Их список огромен и скучен, услада для книжных червей.

— Когда же начнутся календы, наследники мартовских ид? Я стану героем легенды, устрою врагам геноцид! — царь полон безумных мечтаний и вешает щедро лапшу. — Я скоро увижусь с Пусянем и голой рукой задушу! Я встречу его в Манцикерте, и в самом финале игры отправлю в объятия смерти, моей однокровной сестры! Опустится с неба секира, язычник отправится в тлен! Я — Лев христианского мира, я — август Роман Диоген!

Писали о том филигранно. На поле, где злая полынь, сошлись легионы Романа с войсками династии Цзинь.

Опять пробудилось инферно. Игры наступает финал. Пусянь со своим моргенштерном на греков отважно напал. Как демон, восставший из ада — горит за спиною восход — носился как злобный торнадо по полю и взад, и вперед. Пусянь осерчал не на шутку. Оставив своих секретарш, рубил византийских ублюдков в капусту, котлеты и фарш. Обуянный жаждою власти и взявшись за дело всерьез, он бросил чудовищам в пасти достаточно пота и слез! И кровью пропитанный панцирь пугал отступающий Рим, и призраки павших троянцев как черти носились за ним. На месте орлов легиона лишь тысячи свежих могил. Сломалась печать Соломона, и ад на земле наступил. Волчица над трупами выла как страшные трубы Суда. На греков набросился с тыла ужасный Ваньянь Агуда. Дырявит имперские шкуры огонь боевых кулеврин, и вновь торжествуют манчьжуры, и с ними династия Цин!

...В просторах космических где-то, как кучка игральных шаров, столкнулись четыре планеты, четверка различных миров.

Один — разоренный Пусянем, Аббасом и ханьской толпой. Там сгинул Джелаль в глухомани, но вновь продолжается бой.

В другом Велизарий и персы Восток поделить не смогли, и сдался Алхон базилевсу, но Тоба маячит вдали.

Мир третий сегодня в загоне, но в песнях о нем говорят — там властвует Август Батоний, простой иллирийский солдат.

В четвертом — тиран Катилина недавно казнил Спартака, и мир оплела паутина — она не порвалась пока.

Однако бегущие титры в конце голливудских картин расскажут от имени Митры, что должен остаться один!

Глава 24. Викинги

— Я белый и очень пушистый! Захвачен потерянный рай! — Пусянь продолжает конкисту.

Войну продолжает Бохай на северных землях целинных, что глаз неспособен объять. Идет на Великих Равнинах Сражений Бессчисленных Мать! Погибель ничтожным апачам — скоплению всех негатив! Бохайские всадники скачут, к загривкам коней опустив железные острые пики. И пряник, и бешеный кнут — на Запад, по-прежнему дикий, бохайцы культуру несут. Ведомые в битву Пусянем, они не вернутся домой. Трепещут штандарты с "инь-янем" над их беспощадной ордой. Бохай беспощаден и грозен, как сказочный демон-ифрит, и даже бесстрашная Лозен недолго пред ним устоит. Метают свинец аркебузы, сверкает убийственный цеп. Америку грабят хунхузы, от жадности каждый ослеп. Мозгов раскуроченных брызги пятнают фамильный булат, девиц похищаемых визги как сладкие песни звучат.

Огромен поток контрибуций — побед бесконечных призы. Об этом не ведал Конфуций, и даже не думал Сунь-Цзы поднять на такие высоты исскуство войны и труда! Растут, как пчелиные соты, в индейской степи города, и башни, и пагоды храмов, где целую ночь напролет клубится дымок фимиама, и Будда стоит у ворот. Мир новый по-прежнему зыбок, но Будда, зажмуривший глаз, одной из обычных улыбок утешить пытается нас.

Опять на коне восседая, держа под рукой "чу-ко-ну", следил император Бохая, стальной полководец Ваньну, за битвы финалом красивым — телами заполненный ров, индейцы из племени сиу кричат у позорных стобов от ужаса, страха и боли. Поклонники огненных вод — был каждый из них алкоголик!

— Продолжим великий поход! — довольный сказал император. — Отринем прошедшего груз! Построим Бохайские Штаты, Великий Бохайский Союз! Отпраздновав эту удачу, пойдем на восток, например...

С востока тем временем скачет один молодой офицер. Мрачнеет Пусянь, благороден, и с ним командиры частей. Посланник внезапно приходит — не ждите хороших вестей.

— Мой фюрер, случилось несчастье! Беда приключилась, сагиб! Твой маршал по имени Кастер в засаду попал и погиб. В лесах на далеком востоке его посекли в колбасу! Устроило племя чероки засаду в дремучем лесу. Из трупов построили Альпы — воистину горная цепь. И с каждого срезали скальпы...

— Оставим немедленно степь! Идем по восточной дороге, — Пусянь удрученный вздохнул. — Проснулись индейские боги, и кажется, сам Вельзевул... Ужасная участь Содома, Гоморры печальный финал постигнет тебя, Оклахома! Я пленных не брать — приказал!

Высокие сделаны ставки! Поэт не жалеет чернил. Ударили в грудь томагавки — но панцирь ее защитил. Картечь изрыгают обрезы, удары наносит копье. Вступили в войну ирокезы, свистит духовое ружье. Под флагом вождя Оцеолы из бурной флоридской травы за ними пришли семинолы и Всадники без Головы. Об этом не знали пророки забытых в тумане времен — мятежное племя чероки врагов заманило в Гудзон.