— Как ты разволновался, дорогой мой, — жена поцеловала сэра Томаса в щеку. — Так ли все ужасно, как тебе представляется?
— Боюсь, что еще ужаснее. "Чуму проказе предпочтем, мы с нею лучше проживем!" — неожиданно пропел фальцетом сэр Томас.
Отстранив жену, он встал с кресла и принялся расхаживать по кабинету; она с удивлением смотрела на своего разгорячившегося мужа, обычно спокойного и хладнокровного.
— Извини меня, дорогая, я должен ехать к королю. Я обязан сделать все возможное, чтобы не допустить расторжения его брака и разрыва с Папой. Тяжело плыть против течения, но я должен! — сказал он.
— А ты подумал о последствиях? — настороженно спросила жена.
— Да. Я подумал о последствиях, и поэтому я пойду до конца, чем бы это мне не грозило, — ответил сэр Томас, остановившись перед ней.
Она покачала головой и вздохнула, не решившись перечить ему.
* * *
Пока сэр Джеймс беседовал со своим секретарем, а сэр Томас — со своей женой, король и не подозревал, что его семейные проблемы так взволновали в это утро столь важных джентльменов Он принимал ванну, наполненную душистой теплой водой, и с удовольствием вспоминал вчерашнюю охоту, позволяя себе шутить со слугами, омывающими и массирующими его большое грузное тело.
После ванны короля облекли в удобную домашнюю одежду, и он направился в малую столовую, где обычно завтракал в узком кругу гурманов. Малая столовая находилась во флигеле дворца; ее широкие окна выходили в уютный маленький садик, отделенный от остальной части королевского парка высокой кирпичной стеной. Когда было тепло, Генрих обычно приказывал открыть двери в сад, и столовая наполнялась свежим влажным запахом листьев и хвои.
Утренние сотрапезники короля занимали незначительные придворные должности и не имели ни малейшего влияния на государственные дела, зато хорошо разбирались в вопросах гастрономии и кое-что смыслили в искусстве. Разговор за столом шел исключительно на эти темы, и если кто-нибудь нарушал негласное правило, запрещавшее обсуждение иных предметов, то больше он не появлялся на королевском завтраке.
Среди прочих гостей бессменным сотрапезником короля на протяжении многих лет был сэр Френсис. В молодости он отличился во время гражданской войны: сэр Френсис со своим отрядом четыре года занимал глухую оборону в густых лесах, а когда в войне определился победитель, немедленно вышел из лесной чащи и встал под его знамена, за что получил награду и почетное место при королевском дворе. Сумев благополучно пережить все потрясения во время правления отца Генриха, сэр Френсис достиг старости, не ведая бед и разочарований. Не зная почти ничего о живописи, музыке и литературе, он слыл знатоком искусства на завтраках Генриха, — короля забавляли суждения старика на сей счет.
Этим утром у короля было прекрасное настроение, поэтому он решил потолковать с сэром Френсисом о поэзии. Заняв свое место во главе стола, Генрих посмотрел на косые лучи осеннего солнца, сквозь ветви деревьев бьющие в окна столовой, и сказал:
— Не открыть ли нам двери в сад? Чудесные дни стоят нынче! Не помню уж, когда была в последний раз такая погожая осень; после полудня воздух прогревается, как летом. Ночи, правда, холодные, и утром не тепло... Нет, не будем открывать двери, а то сэр Френсис, не дай бог, простудится.
— О, благодарю вас за заботу, ваше величество! — приподнялся тот из-за стола.
— Пустое, пустое! Мне бы хотелось продолжить наш разговор об итальянском искусстве, — а кто, кроме вас, сэр, может дать нам наилучшее представление о нем! Позавчера мы говорили о Петрарке — автор хоть и не новый, но интересный. Как, по-вашему, сэр Френсис, в чем притягательность его любовного стиха?
— Любовного стиха? — сэр Френсис отложил вилку и вытер салфеткой губы. — Ваше величество, да стихи ведь и пишутся от любви! Если вы любите, предположим, какую-нибудь молодую девицу, то спрашивается, как вам быстрее всего затащить ее в постель? Тут два способа подойдут: подарки и красивые слова. И до того и до другого девицы очень охочи. Подарите ей, к примеру, колечко, и скажите что-нибудь эдакое, красивое, о том, как она хороша, и как вы ее любите, — и вы уже сделали один из трех шагов по пути к победе!
— Вот как? А еще два шага? — улыбаясь, спросил Генрих.
Сэр Френсис выдержал артистическую паузу:
— Разве вы не знаете, ваше величество?
— Ожидаю, что вы меня просветите.
— Почту за честь, ваше величество. Второй шаг — поведайте ей о своих тайнах. Женщины обожают чужие тайны. Правда, надо помнить о том, что ваши секреты перестанут быть секретами, как только вы о них расскажете женщине, поэтому душу следует открывать с осторожностью и не увлекаться искренностью. Но можете не сомневаться, ваше величество, что став поверенной ваших тайн, девица приблизится к вам, как рубашка к телу.
— Ваши рассуждения основательны, милорд. А третий шаг?
— Развеселите ее, говорю я, развеселите, если хотите добиться ее симпатии! Девицы смешливы от природы; посмотрите на них, — такое ощущение, что они непрерывно хихикают. Поразите ее своим остроумием, заставьте смеяться, — и крепость падет, не выдержав последнего удара! Но, упаси вас господь, ваше величество, смеяться над самой девицей: они этого ужасно не любят. Лесть и похвала должны сопровождать ваше наступление.
— Прекрасная речь, сэр Френсис! Она обличает в вас опытного соблазнителя, но я не понимаю, какое отношение имеет все это к поэзии Петрарки? — с усмешкой спросил Генрих.
— К поэзии? Да самое что ни на есть прямое, ваше величество! Где, как не в стихах, вы можете красиво рассказать о любви, открыть свою душу и показать свой ум?
— Но поэзия более склонна к трагедии, чем к комедии. Как же быть с последним пунктом вашей теории соблазнения?
— Трагедия? Гм, притворство, одно притворство, ваше величество! Без этого, впрочем, тоже нельзя, нужно же показать, как ты страдаешь, — куда же без этого? Но если вглядеться пристальнее, то за любой трагедией скрывается комедия. Иначе и быть не может, ибо в нашей жизни все — сплошная насмешка, ваше величество. Ох, помню, ухаживал я в свое время за молодой графиней необыкновенной красоты! Ухаживание проходило строго по правилам, размеренно и методично, в соответствии с требованиями любовной науки. Но графиня мне попалась несговорчивая, не шла со мной в постель, хоть ты тресни! Тогда я решил прибегнуть к поэзии...
— Вы, сэр Френсис? — король уронил вилку. — Вы писали стихи?
— Нет, ваше величество. Помилуй бог, разве я стал бы заниматься подобной дичью? Я покупал стихи у безвестного рифмоплета, который задешево сочинял их по моему заказу. К сожалению, мой стихотворец был неравнодушен к Бахусу, и страсть к творчеству часто растворялась у него в стакане с вином. В таких случаях мне приходилось воровать стихи у признанных поэтов, благо, дамы у нас не читают поэтические книги. Кое-что я помню до сих пор:
Мадам, вы красоты храните клад,
Алмазной чистоты победный взгляд,
И пламенный рубин щеки румяной...
А что дальше? Проклятая память! Ах, да!
...Но не видать от вас ни ласки, ни привета!
Поймите, ведь плачу я и день, и ночь подряд,
И говорю несвязно, невпопад,
Так сильно к вам любовью я объят!
Нет, простите, ваше величество! Не то! Правильно будет вот как:
Сильнее я любовью объят,
Чем окунь жареный объят сметаной!
...Сегодня я в ваш сад пришел,
Росой обрызган,
Как полный жалости цветок!
Не может сердце горевать...
Забыл... Кажется так:
...Постоянно,
Пролейте ж мне бальзам на раны!
Ну, нечто вроде этого! И что бы вы думали, ваше величество? Целый год правильных ухаживаний не дал никакого результата, а мои стихотворные послания в два счета добыли мне сердце графини! Святые угодники, как это понять, почему такая чушь трогает сердце женщины? Если бы я принялся изъясняться подобным образом на людях, меня по справедливости отправили бы в приют для душевнобольных. Но женщины — все немного сумасшедшие, так что поэзия для них годится в самый раз!
Генрих расхохотался:
— Благодарю вас, милорд! Вы изрядно развлекли нас своими глубокими мыслями. Кушайте, джентльмены, кушайте! В обед будут поданы рыбные блюда. Надеюсь, вы присоединитесь к числу гостей, обедающих у меня? А завтра мы обсудим, насколько хорошим получился обед у моих поваров.
* * *
Продолжая пребывать в благодушном расположении духа, король вышел в парк, уселся на скамью под старым вязом и позвал мажордома.
— Много ли народа дожидается моего выхода? — спросил Генрих.
— Все придворные чины хотят засвидетельствовать, как всегда, почтение и преданность вашему величеству, — ответил мажордом.
— Подождут! — отмахнулся Генрих. — А кроме них?
— Ваш духовник, государь.
— Опять будет упрекать меня за то, что я пропустил заутреню, — скривился король. — Подождет! Еще кто?
— В особой комнате вас дожидается мастер Хэнкс, — сообщил мажордом, понизив голос.
— Хэнкс? Дожидается? — Генрих удивленно повел головой. — Попросите его придти сюда.
— Хэнкс дожидается... Странно, — сказал король сам себе...
Пока мажордом ходил за Хэнксом, Генрих успел задремать на солнышке, и ему приснился хороший сон. Увидел он синее прозрачное озеро, окруженное просторным дубовым лесом. На берегу был раскинут громадный шатер из прозрачных шелковых тканей, весь пронизанный светом и наполненный легким теплым воздухом. В шатре пировали сотни благородных господ, одетых в яркие пестрые одежды, и Генрих был среди них, но почему-то не в центре стола, как ему полагалось, а с краю, у самого выхода. Короля несколько расстроило это обстоятельство, но тут он увидел рядом с собой юную леди Энни и заулыбался.
Леди Энни без тени смущения весело болтала с Генрихом о всяких пустяках и норовила коснуться его то рукой, то ногой, то грудью. Король, очень довольный подобным обращением с ним этой молодой леди, с восторгом ощущал ее прикосновения и, млея от счастья, внимал ее милой болтовне.
Поведение леди Энни становилось, между тем, все более вызывающим и страстным; наконец, совершенно расшалившаяся юная проказница вскочила из-за стола и увлекла короля к выходу из шатра, на берег озера. Здесь она стала торопливо раздеваться, успевая в то же время снимать одежду с Генриха. Едва леди Энни и король обнажились полностью, полог шатра вдруг широко распахнулся, пирующие там дружно повернулись и принялись пристально рассматривать наготу короля и его спутницы. Смущенный король пытался закрыться руками, но леди Энни с хохотом схватила его под локоть и потащила в воду. Вода подняла влюбленных, и они заскользили по глади озера, подобно двум лебедям.
Генрих вскрикнул от восторга — и пробудился...
Зевая, он потянулся, с кряхтением расправил затекшую спину, и заметил мажордома и Хэнкса, стоявших в нескольких шагах от скамьи.
— Вы можете быть свободны, — сказал король мажордому.
Тот поклонился и ушел. Генрих обратился к Хэнксу:
— Как вы деликатны, мастер Хэнкс! Не потревожили меня за завтраком, дали поспать в саду, — по-видимому, дело, с которым вы пришли ко мне, не столь значительно?
— Боюсь, что вы ошибаетесь, ваше величество, дело значительное, — возразил Хэнкс, вглядываясь куда-то вглубь парка.
— Да? Тогда я слушаю вас. Что вы молчите?
— Сегодня утром ее величество отправила письмо своему отцу, в котором категорически требует лишить вас престола в связи с вашим намерением развестись с ней, а также оскорбительным поведением вашего величества в ее отношении, — сказал Хэнкс, по-прежнему глядя мимо короля.
— Что? Что вы сказали? Что?! — Генрих поднялся и подошел вплотную к Хэнксу. — Не может быть!
— Увы, ваше величество! Я ознакомился с посланием королевы и скопировал его. Письмо мне дал сэр Фердинанд — доверенный ее величества, которому она приказала отправиться к императору с этим письмом.
— Где копия письма? — резко спросил король.
— Вот она, ваше величество, — Хэнкс достал бумагу из папки и передал ему.
Король быстро читал послание. Лицо Генриха потемнело от прихлынувшей крови, а левая щека задергалась, что случалось с королем в минуты сильного душевного потрясения.
— Сэр Фердинанд и раньше рассказывал мне о некоторых секретах ее величества, но в данном случае он превзошел самого себя, — говорил Хэнкс. — Он показал письмо королевы не только мне, но еще и сэру Томасу, и сэру Джеймсу. Глупый, трусливый, жадный человек! Теперь трудно будет скрыть его предательство. Что же касается сэра Томаса и сэра Джеймса, полагаю, что они уже подъезжают к дворцу вашего величества. Один станет уговаривать вас простить королеву, другой — покарать ее.
Но король не слушал Хэнкса; прочитав письмо, Генрих весь напрягся и закусил нижнюю губу. Хэнкс опустил голову, зная, что король взбешен, и его гнев сейчас выплеснется наружу.
— Вы с этим шли ко мне, и могли задержаться под предлогом того, что не хотели меня тревожить? — глухо произнес Генрих, потрясая бумагой. — Надеюсь, вы арестовали посланца королевы, и оригинал письма также находится у вас?
— Я не мог так поступить без приказа вашего величества, — возразил Хэнкс, не поднимая головы.
— Дьявол меня побери! — закричал король, затрясшись от ярости. — Вы ротозей или изменник, Хэнкс! Немедленно догнать этого Фердинанда! Немедленно! Что вы стоите, черт вас возьми?!
— Догнать сэра Фердинанда не удастся, ваше величество. Он уехал в порт около трех часов назад. Там его ждал корабль; поскольку погода сегодня благоприятная, и ветер попутный, то корабль теперь уже в открытом море, — бесстрастно сказал Хэнкс, все так же не поднимая глаз на короля.
— Изменник! Предатель! — прорычал Генрих, сдерживаясь, чтобы не ударить Хэнкса. Повернувшись к нему спиной, король стремительно пошел по дорожке парка, крикнув из-за поворота:
— Вы будете казнены, мастер Хэнкс! И перед смертью будете долго мучаться! Я прикажу палачам, чтобы они растянули казнь на целый день и применили к вам самые зверские пытки! Вы заплатите мне за ваше предательство, мастер Хэнкс!
Грохнула калитка, ведущая в основную часть парка, и тяжелые шаги короля затихли вдали. Тогда Хэнкс поднял голову, и в глазах его промелькнула усмешка. Он сел на мраморную скамью, нагретую королем, небрежно развалился на ней и вынул флягу из потайного кармана своего короткого суконного плаща. Провожая взглядом опадающие с вяза листья, Хэнкс с наслаждением, размеренно и не спеша, сделал несколько глотков душистого травника.
Просидев так несколько минут, он прислушался, убрал флягу, поднялся и принял прежний виноватый вид. Через мгновение снова грохнула калитка, и в дальнем углу сада показался Генрих. Подойдя к Хэнксу, король мрачно сказал:
— Ну, какие у вас есть оправдания? Предоставляю вам последнее слово.
— Спасибо, ваше величество, — ответил Хэнкс с поклоном. — Мои оправдания заключаются в том, что я стремился точно исполнить вашу волю, государь.
