Экологическая тропа

Правда, после Крыма и трагических событий в Донбассе старшая дочь стала для внимательно смотрящей телевизор матери чем-то вроде 'предательницы'. Валерию было жаль Нину, хотя он видел ее всего один раз на собственной свадьбе, но добрый и приветливый образ которой прочно запал в его память.

Нина, наверное, была в своего отца, который, по словам Марии Ильиничны, был 'ни рыба, ни мясо'. Наслушавшись упреков в ее адрес со стороны сестры и матери, Валерий, твердо занимающий позицию нейтралитета в их отношениях, все-таки решил поддержать Нину, подвесив на ее стене в социальной сети фотографию валяющегося на земле пьяного парня с намоченными штанами, снабдив ее подписью: 'Русский витязь, лежащий в пыли, у пивнушки, раскинувши руки, знай — тебя опоили хохлы, а Обама нассал тебе в брюки!'. Нина ответила трогательным личным сообщением, в котором благодарила за поддержку и утверждала, что Валерий — ее единственный в России по-настоящему родной человек.

Мама Валерия после похорон мужа и выхода на пенсию вела несколько замкнутый образ жизни, но к ним приезжала часто, поскольку безумно любила внука, которого буквально вытаскала в зубах. Она готова была постоянно жить вместе с ними, но неприязнь Людмилы, подогреваемая ее матерью, служила непреодолимой преградой.

Валерий любил, когда приезжала мать. Он чувствовал, что с прошествием лет, она опять становится ему самым близким человеком. Может быть, это происходило потому, что у него не было друзей по жизни. После случая с Сашкой, которого Валерий считал действительно своим другом, он отгородился от окружающих непроницаемой стенкой. Будучи со всеми абсолютно ровен в отношениях, он, тем не менее, близко никого к себе не подпускал. Гости в их доме бывали только из числа нужных людей.

Как только семейный бюджет вошел в норму, стали ездить за границу. Схема была привычной — сначала Турция и Египет, потом Европа. В Испании Людмиле понравилось, она заговорила даже о покупке своего дома на побережье, но дом, уступая настойчивости обоих бабушек, купили под Москвой. Это был, пожалуй, единственный вопрос, по которому у них совпали мнения. Правда, у каждой по-своему, но совпали.

'Я неоднократно бывала за границей еще тогда, когда это было не каждому возможно, — авторитетно заявила Мария Ильинична, — И скажу так — где родился, там и пригодился. Там мы всегда были, есть и будем людьми второго сорта...'

У Анны Алексеевны аргументы были другие:

'Хорошо там, где нас нет. Жить и работать надо на родине, а не вкладывать деньги, заработанные здесь, на чужбине...'

После приобретения коттеджа, это стало получаться само собой. Все заработанные деньги, как и все свободное время, приходилось вкладывать туда. Изучение географии на местности прекратилось, но Валерий утешал себя тем, что появился стимул что-то достойно обустроить для будущего.

Закончившийся телефонный разговор Людмилы опять вернул его к реальности.

-А где Женька до сих пор? — спросила она, поднимая взгляд на Валерия.

-На тренировке, наверное. Сегодня пятница, — пожал плечами он.

-Время уже девятый час, какая тренировка?

Как бы в ответ на ее вопрос, в коридоре хлопнула дверь. Женька вошел такой, как всегда: слегка румяный с улицы, с веселыми искорками в глазах.

Привет, родители, — возвестил он свое появление.

-Где ты там шляешься до такой поздноты? — напустилась на него Людмила.

-К соревнованиям готовимся, — ответил Женька, снимая куртку и скидывая кроссовки.

-Сколько раз говорила — развязывай, прежде чем снимать. Я тебе каждые полгода их покупать буду?

-Я не затягиваю, — отмахнулся тот, — Пожрать есть чего?

-Мой руки...

Женька удалился в ванную, а у Валерия опять защемило где-то внутри. Сколько бы он сейчас дал, чтобы не приезжать днем, ничего не видеть и не знать. Как иногда бывает спасительно неведение...

Валерий взглянул в окно. На улице уже совсем стемнело, и только освещенный заходящим солнцем край неба алел над домами с зажегшимися окнами. Ему вдруг вспомнился лес, деревянная дорожка среди стволов, лежащий на земле парень, хрупкая молоденькая учительница... Как же ее зовут? Александра Викторовна? Нет... Васильевна. Ну, конечно же, Александра Васильевна, как он мог забыть?

'Спасибо вам...'

Кажется, он сказал ей тоже что-то такое...

'Спасибо вам за то, что вы есть...' Нет, это довольно избитая фраза... 'Спасибо вам за то, что вы такая'.

Эти воспоминания наполнили душу Валерия сладостным покоем. Он прошел на кухню, сел за стол и принялся за приготовленный ужин. Женька уселся напротив.

-Уроки сделал? — строго спросила Людмила Женьку.

-Почти, — промычал тот с набитым ртом.

-Сколько раз говорила, прожуй сначала!

-А чего спрашиваешь? Когда я ем, я глух и нем, — не остался в долгу тот.

-Поговори мне...

-Алгебра только осталась с геометрией... Поможешь? — Женька вскинул взгляд на отца.

-Я с тобой уже курс математики прошел за десять классов, — усмехнулся Валерий.

-Ну, не идут у меня точные науки, не способный я! — воскликнул Женька.

-К гуманитарным у тебя что-то тоже особых способностей не видно, — вставила Людмила в своей ворчливой манере.

-Почему? — возмутился Женька, — По истории, вон, одни пятерки...

-Ладно, пусть будет историком, — улыбнулся Валерий.

-Лучше рэкитиром, — улыбнулся в ответ сын.

-Жан Жак Руссо однажды сказал одну умную вещь, — серьезно ответил Валерий, — Деньги, что я имею — средство моей свободы, а деньги, к которым стремлюсь — средство моего порабощения. По-моему, замечено очень точно. Возможно, поэтому у нас в обществе и поддерживается уровень достойной нищеты. У нищего не остается выбора, к чему стремиться.

Эти слова, сказанные Валерием ровным голосом, заставили присутствующих внимательно посмотреть на него. Сын первую часть короткого монолога выслушал с покровительственной иронией в глазах, что стала появляться у него все чаще, однако завершение заставило его посмотреть на отца внимательно. Людмила широко открыла глаза, указав взглядом на Женьку.

-Ничего, он уже достаточно взрослый, чтобы что-то видеть вокруг себя, — твердо завершил Валерий, поднимаясь из-за стола, и добавил, обращаясь к сыну, — Закончишь, и пойдем решать твою геометрию.

Людмила и Женька проводили его внимательными взглядами.

Эта мысль пришла Валерию в голову неожиданно и завладела им. Чтобы сын ему поверил, надо говорить с ним на равных. Только тогда он воспримет то, что он ему скажет по тому самому поводу со вниманием. Но — что, когда и как скажет, Валерий еще не знал. Пока он решил хранить тайну в себе.

Женька не заставил себя долго ждать и прибежал почти следом, дожевывая на ходу.

-Вот здесь, смотри, — подсунул он Валерию учебник.

-Лентяй... — прокомментировал тот, прочтя условие, — Мы же с тобой позавчера разбирали аналогичную задачу...

Валерий бегло повторил разъяснение и пододвинул учебник сыну:

-Понял? А теперь я тебя послушаю...

-Тебе бы у нас математику преподавать, а не Фаине, — ответил тот и начал решать задачу вслух, поправляемый отцом.

В соседней комнате зазвучал телевизор — Людмила принимала дозу вечерней пропаганды. Валерий встал, закрыл дверь и опять уселся рядом с сыном решать уравнения.

Он смотрел на его тонкие пальцы, мягкие волосы, гладкие щеки, пробивающийся над верхней губой пушок и чувствовал горячую непреодолимую любовь к своему Женьке. Нет! Он не отдаст его этим извращенцам, что бы ему это не стоило! Его сын будет счастливым человеком! Это, как сказала Анна Ильинична после того случая, что был с Женькой в пять лет, транзиторное явление, вызванное возрастной гиперсексуальностью. Или чем-то там еще, он тогда не понял, но уяснил себе, что это проходящее. И это пройдет. Не может не пройти. Он не такой! Он рос нормальным ребенком и играл во все мальчишеские игры. Это все проклятый интернет! Грязная лужа, откуда можно выудить любую мерзость. Но он добьется того, что сын поверит ему, как он когда-то поверил своей матери, когда у них зашел такой разговор.

-Всемирная организация здравоохранения исключила гомосексуализм из перечня заболеваний. Ты слышала об этом? — спросил он Анну Алексеевну во время одного из ее визитов.

-Почему ты об этом спросил? — вскинула на него мать тревожный взгляд.

Это была ее обычная реакция — в каждом неожиданном вопросе в первую очередь предполагать какую-то угрозу дорогим ей людям.

-Просто опять увидел репортаж о разгоне гей парада.

-И что?

-А то, что мне этих ребят где-то жаль. Может, действительно, не их вина, что они такие?

-Это психическая и социальная девиация! — убежденно отчеканила мать, глядя на Валерия непререкаемым взглядом.

-Но ведь исключили же, — возразил он.

-Кто исключил и почему исключил?! Никакие, даже самые авторитетные мнения не заставят меня поверить в то, что это нормально, когда вещество, несущее в себе зачаток человеческой жизни, изливается на землю или попадает в кал. Неужели ты не понимаешь, что все это политика? Что на этом делаются огромные деньги?

Взгляд Анны Алексеевны стал жестким и суровым.

-Сколько всякой мерзости ползет к нам с запада, — продолжала она, — Я лечила таких мальчиков, мне их искренне жаль и поэтому мне жутко, мне дико, мне больно, что вместо того, чтобы их остановить, предостеречь от беды, им внушают, что это естественно. Слава Богу, что в России все еще придерживаются подлинных ценностей.

-Что-то не особо я вижу пользы от этих ценностей, — покачал головой Валерий.

-Что ты имеешь в виду?

-То, что я вижу вокруг. Пусть я бывал за границей только лишь как турист, но люди там совсем другие. Причем, это видно сразу, с первого взгляда.

-Жить в России благодатно... — начала было мать, но Валерий перебил ее.

-В чем ты видишь эту благодать? В хамстве, злобе и нетерпимости? Во лжи, которая стала здесь нормой жизни? Несчастная страна, которая уже развалилась двадцать лет назад, вместо того, чтобы залечивать раны и преодолевать чудовищное отставание, вновь ввергнута в ненависть, ксенофобию и кровавую бойню.

-Я не знаю, почему так стало,— потупила взгляд Анна Алексеевна, — Мы пели на пионерских сборах 'Пусть всегда будет солнце' и 'Хотят ли русские войны'. Сейчас другие песни, мне это известно и за это мне тоже больно, но не за то, за что тебе. Родина у нас одна и ее не выбирают, точно так же, как отца или мать. Запомни это.

И Валерий ей поверил. Разговор на этом был закончен, хотя его так и подмывало добавить, что точка поставлена не на месте. Все-таки того, с кем строить свою жизнь, каждый человек находит сам и не среди родственников...

-Все? — спросил Валерий, закрывая тетрадь.

-Все! — возвестил Женька, загружая в компьютер игру.

-Опять стрелялка? — неодобрительно поинтересовался Валерий, — Лучше бы погулять сходил.

-Привез бы велик с дачи, я бы катался, — резонно ответил сын.

-Сегодня один докатался на моих глазах.

-Как — докатался?

-Навернулся с горки, упал и сломал ногу.

-Упасть можно и дома с табуретки, — улыбнулся Женька, — И сломать себе при этом что-нибудь, а то и вообще не подняться.

-Ушлый ты парень, как я посмотрю...

Валерий шутливо щелкнул его по носу и вышел. Из комнаты сына послышались ненавистные выстрелы, а из другой доносился еще более ненавистный ему голос Киселева. Валерий вздохнул, взял свой ноутбук и уселся в кухне, плотно прикрыв за собой дверь. Он разложил перед собой полученные сегодня от редактора листки и забыл обо всем. Валерий погружался в любимую работу настолько, что совершенно абстрагировался от окружающего.

Скоро на кухне появилась Людмила. После телевизионного психотренинга она была, как всегда, возбуждена и нервозна. Но Валерий слышал и не слышал поток ее красноречия, лишь изредка кивая головой в знак согласия, зная по опыту, что если не делать хотя бы этого, то последует взрыв эмоций. Но он все равно последовал — видать, принятая сегодня доза оказалась сильной. Хотя, благодаря сохраненному Валерием спокойствию, все обошлось 'малой кровью':

-Тебе насрать на все: на киевскую хунту, на фашистов, на бандеровцев, на то, что все по подстрекательству Америки ополчились на Россию! Вот такие пофигисты и виноваты во всем! — гневно выкрикнула Людмила и ушла в комнату.

Валерий вздохнул и перевернул страницу. Он поднял взгляд на темное окно и опять в памяти возник лес и глаза той девушки. И опять он почувствовал, что ему до боли не хватает этих глаз и этой исходящей от нее подлинной теплоты и женской ласки. Он понял, что не успокоится, пока не увидит ее вновь...

Валерий стал захаживать в лесопарк. Он приезжал сюда после работы и до темноты бродил по аллеям. Он видел, как меняется все вокруг: уже сошла вешняя вода, и от земли потянуло тем запахом, который бывает только ранней весной. Почему-то созерцая пробуждение природы, всегда надеешься на лучшее...

Валерий иногда задерживался до темноты и возвращался уже по аллее, освещенной горящими фонарями. Он стоял на том самом месте, где впервые увидел девушку, где лежал на земле упавший с велосипеда парень... Стоял и не уходил, надеясь неизвестно на что.

Несколько раз он ловил на себе пристальные взгляды гуляющих с колясками мамаш, а однажды ему встретились те самые старик со старухой, которые присутствовали при вызове скорой. Завидев его издалека, они быстро свернули на боковую аллею, покосившись подозрительными неприязненными взглядами. Не было только Александры Васильевны... Саши.

В эти дни Валерий возвращался домой поздно. На вопросы Людмилы отвечал, что много претензий по поставкам, и шеф напрягает до посинения. Женька вел себя нормально и Валерию начало казаться, что и впрямь он преувеличивает проблему.

'Может, и правда, только забавляются, как дети, — обнадеживал себя он, — Транзиторное явление, свойственное им в этот безбашенный период, а потом будет стыдно вспомнить....'

Ведь и у него самого в этом возрасте было нечто подобное...

Это случилось в летнем лагере. Смена уже заканчивалась, и в тот вечер на костровой площадке был организован прощальный костер с дискотекой. Валерка и его трое соседей по палате решили отметить это событие 'по-взрослому'. Славка Коротков, как самый 'продвинутый' из них, договорился с каким-то мужиком в поселке, и к вечеру у них в руках оказалась бутылка самого настоящего портвейна.

Перед дискотекой они 'раскатали' ее в кустах за хоздвором и явились на костровую уже подогретые. Голова у Валерки слегка кружилась, и веселье перло из него само собой. Однако длилось это недолго. После первого же танца к Валерке подошел Славка и дернул его за локоть, сообщив на ухо:

-Гарика и Журу зажопили. К директору потащили, говорят, родокам сообщат. Верка вожатая с воспиталкой всех наших вылавливают и обнюхивают. Линяем отсюда.

Проговорив это, Славка подался к выходу. Обескураженный Валерка пошел за ним, слабо представляя, что их может спасти. Когда они выбрались с костровой, Славка сказал:

-Давай, на речку смотаемся. Окунемся — протрезвеем.