Нетерпимость

Неожиданно для самого себя, именно здесь, за этими потрескавшимися и закопченными некогда белыми стенами больничной палаты, Славка почувствовал облегчение.

'А может, и хорошо, что так получилось? — подумалось ему, — Пролежу здесь до конца учебного года, а потом заберу документы. На фига мне этот аттестат? Обязательно институт кончать что ли? Пойду куда-нибудь в техникум или в путягу. Главное, в школе все забудется за это время...'

Вечером в палате появилась мать. Она как-то неловко протиснулась в дверь, и остановившись на пороге, посмотрела на Славку. Их взгляды встретились, и ее лицо исказила гримаса.

— Ну, как ты тут? — спросила она, подходя и вытирая слезы.

— Нормально все, — грубовато ответил Славка, — Кости вправили, сказали — срастется...

Он не терпел, когда мать начинала плакать при посторонних.

Мать присела на стул и достала из сумки пакет:

— На вот, поешь. Бананы твои любимые...

— Спасибо. Ма, перестань, — сказал Славка, — Все нормально, я же тебе говорю.

— Нормально? — всхлипнула мать, и лицо ее сделалось твердым, — Очень нормально, что тебя так отметелили?

'Еще лучше, — с досадой подумал Славка, — Уж лучше бы плакала, а еще лучше — не приходила бы вообще...'

— Никто меня не метелил, — сказал он, — Мы играли. Я сам неудачно на руку упал ...

— Неудачное приземление, — подмигнув, поддержал Славку сосед, балагур и весельчак дядя Вася, — С каждым бывает...

— Да, бывает, — бросила на него гневный взгляд мать, — Вашего бы так, я бы посмотрела!

Дядя Вася крякнул, и еще раз подмигнув Славке, достал сигарету, выходя в коридор.

Славка проводил его благодарным взглядом.

— Ма, я прошу тебя, — заговорил Славка, когда они остались одни, — не поднимай волны. Надо мной смеяться будут. Что я, маленький?

— Я дойду до директора, — не унималась мать, — Я этого так не оставлю!

— Говорю же тебе, мы играли.

— Хороши игры! Сами не соображаете ничего, учителя должны следить за вами. Больно? — участливо спросила она, беря за перебинтованную руку.

— Совсем немного, а когда спокойно лежу, то вообще все нормально...

Славка охотно перевел разговор на эту тему, и стал рассказывать, как ему вправляли сломанную ключицу. Мать слушала, держа его за руку и сдерживая слезы.

Наконец, она удалилась. Славка вздохнул с облегчением.

Он ожидал, что она опять явится завтра, но мать пришла только через два дня, и по тому, как она посмотрела на Славку, он понял, что что-то произошло за это время. Слез сегодня не было, и интонации голоса были совсем другими:

— Ну, как дела? Рентген делали? Что врач говорит?

— Все хорошо. Говорит, если так будет дальше, через три недели срастется.

Мать опять достала пакет с фруктами и, присаживаясь на стул, спросила:

— Ты... — она повернула голову, взглянув через плечо на дядю Васю, — Ты как додумался-то до такого?

— Да что вы, мамаша, так переживаете? — заговорил тот, подходя, полагая, что она приглашает его принять участие в беседе, — Вон, мой старший тоже ключицу ломал. Срослось все за месяц, следа не осталось. Чего он у меня только не ломал! Байтер... байкер, шут его знает, как они там себя называют? На мотоциклах гоняют по ночам. Целая компания. Ничего с матерью поделать не можем. Такое вытворяют! Рассказывать начнет, думаешь, как вообще-то до сих пор живой?

— У нас не мотоцикл, — перебила его мать, — У нас похуже.

Славка умоляюще посмотрел на дядю Васю.

— Да, — опять крякнул он и отправился курить.

— Как ты мог?! — воскликнула мать, когда сосед вышел, — Ведь это ж... Это ж сказать кому, со стыда сгоришь!

Славка понял, что она все знает.

— Что молчишь? Как ты мог такое сделать? Тебя к психиатру свести надо?

— Не надо мне ни к какому психиатру, — глядя перед собой, твердо сказал Славка.

— Не надо? Ты считаешь это нормальным? Да нормальный человек такое...

— Ты меня отчитывать пришла? — тоже повысил голос он.

Мать осеклась и внимательно посмотрела на него.

— Вот как... А я не могла поверить.

— Я просил тебя не лезть в это дело!

— Теперь понимаю, почему ты просил. Теперь все понимаю. Все, что угодно могла подумать, но чтоб такое!

Она всхлипнула и полезла в сумку за платком:

— Растила, растила... Знала, что отец у тебя дурень непутевый... Но чтоб такого сыночка выродить от него...

— Вот и не выражи... Не вырожи... Не рожала бы! Можно подумать, я счастлив оттого, что у меня отца нет! — воскликнул Славка.

— Ах, вот что! Выходит, я во всем виновата? Может, этому тоже я тебя научила?

— Меня этому учить не надо, я от рождения такой.

— Ты... Ты что мелешь-то? — мать широко раскрыла глаза, — Ты сам-то соображаешь, что говоришь-то?

— Соображаю. Говорю то, что есть.

— Нет. Тебя точно надо психиатру показать, пока не поздно.

— Покажи. Осрами себя и меня перед всеми! Ты этого хочешь?

Некоторое время они молчали, глядя в глаза друг другу. Мать первая отвела взгляд и поднялась.

— Поправляйся. Я еще приду, — сказала она и вышла.

Прошло еще два дня. Вечером, во время посещений, в палату заглянула незнакомая сестра:

— Мурашев кто?

— Я, — отозвался Славка.

— К тебе посетитель.

Славка думал, что увидит мать, но в палату вошел Женька:

— Привет, еле разыскал тебя...

Они пожали друг другу ладони левыми руками, поскольку правая у Славки была перевязана.

— Здравствуйте, — поздоровался Женька с дядей Васей

— Здорово, — охотно откликнулся тот, — Героя пришел проведать? Правильно. А то только матушка его ходит, сырость разводит. Мужика должен мужик поддержать, верно?

Дядя Вася начал привычно балагурить, и ребята охотно поддержали беседу, вдоволь посмеявшись над его прибаутками.

— Классный у тебя сосед, — сказал Женька, когда тот вышел, как всегда, покурить.

— Да, — улыбнулся Славка, — С ним не соскучишься.

— Короче, Мурашик, я пришел тебе сказать, что твоя мать приходила в школу и все узнала.

— Я знаю, — сказал Славка.

— Монтика вызывали на педсовет. Директриса использовала этот случай, чтобы от него избавиться, но там вмешался отец. Короче, все решили замять. Огласки никто не хочет. Тебя допустят до экзаменов, даже если ты проболеешь всю четверть, а потом директриса посоветовала матери забрать тебя из школы. Поправишься, приходи. Монтик тебя не тронет, он отца сам боится.

— Жек, я не приду в школу.

— Зря, — сказал Женька, — Свидетельство тогда не получишь.

— Ну и не надо, — обреченно сказал Славка, — И без свидетельства проживу. Не хочу я там никого видеть.

— Ну, приди на экзамены хотя бы, — не сдавался Женька, — Ведь на тройки сдашь, и тебя выпустят. Они сами заинтересованы от тебя избавиться без шума. Чего ты теряешь? А что про тебя думают, да пошли ты их всех. Видеть не хочешь, а себе трудности из-за них наживать хочешь?

Славка задумчиво смотрел в потолок. В Женькиных словах сквозил здравый смысл.

— Я даже могу заходить к тебе, рассказывать, что проходили, что задавали. Будешь сам готовиться. Придешь сразу на экзамен.

— Спасибо, Жек, — усмехнулся Славка, — Охота тебе со мной возиться?

— Да ладно, — отмахнулся тот, — Должны же мы помогать друг другу...

— Что ты имеешь в виду? — не понял Славка.

— Ну... — опустил глаза тот, — Меня чморили все время, теперь ты...

— А... Ты прости, конечно...

— Ладно, проехали, — сказал Женька, поднимаясь, — Не говори никому, что я приходил к тебе.

— Пока, — ответил Славка.

— Пока. Поправляйся, — сказал тот и вышел.

'Ну, вот, — грустно подумал Славка, — Оказался в подходящей компании. Жиденок стал лучшим другом...'.

Однако сознание, что Женька не отвернулся от него, помимо воли согревало душу. И еще эта фраза: 'Должны же мы помогать друг другу...'.

Славке показалось, что то-то между ними осталось недосказанным...

Славку выписали в первый солнечный весенний день года. Точнее — еще не выписали, а перевели на амбулаторный режим. Светило солнце, дул теплый ветер, но он предпочел незаметно проскользнуть домой и никуда не выходить. И дело было не только в перевязке. Ему вообще не хотелось никого видеть.

Забирала Славку из больницы мать, специально поменявшаяся сменой на работе.

— Садись, поешь, — сказала она, проводя его в кухню, — Руки помочь помыть?

— Я не инвалид, — ответил Славка, ловко снимая одной рукой куртку.

— Поешь, а потом поговорим, — добавила мать.

Когда они вошли в комнату, Славка заметил, что над кроватью матери появилась икона.

'Что-то новое, — подумал он, — В религию ударилась, что ли?'

— Сынок, — начала мать, явно готовившаяся к этому разговору, — Вот, что я тебе скажу. Когда тебя выпишут, пойдешь в школу, сдашь экзамены. Тебя допустят, хоть ты много пропустил. Виолетта Михайловна мне обещала. А потом подумаем, что делать. Про то, что ты отчудил, лучше не вспоминать. И вот что...

Мать вытащила из шкафа Библию, и открывая заранее заложенное место, положила перед ним.

— Видишь, что тут написано? Живущие по плоти Богу угодить не могут.

— Давно ли ты сама-то стала Ему угождать? Что-то я раньше от тебя такого не слышал, — покачал головой Славка.

— Все мы под Ним ходим, — убежденно сказала мать, и Славка подивился твердости, с какой это было сказано.

— Вот, почитай, что тут еще написано: "Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни махла... макла... ма-ла-кии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют". Ты понимаешь, что тебя ждет за это?

— За что? — с вызовом спросил Славка.

— Сам знаешь! — прикрикнула мать, — Не прикидывайся!

— Да ты-то что себе вообразила?! — воскликнул Славка, — Ты хоть знаешь, кто такие мужеложники, или тебе все едино?

— Я в храм Божий ходила! Мне батюшка все объяснил. Бес тебя искушает. Тебе покаяться надо.

— Ма, прекрати, а? — попросил Славка, — Один раз сходила и в Бога уверовала сходу? Прям вот так — раз, и сразу с крылышками?

— Не кощунствуй! — воскликнула мать, — К тебе с добром, а ты?!

— А ты можешь понять, что я — гей?!

— Ты содомит! Вот как это называется! В Содоме такие дела творили, и Господь покарал их всех! Всех до единого! Камня на камне не оставил!

— Бабушка тоже в Бога верила, так она добрая была! Она не желала никому никаких кар. В чем мне каяться? Что я такой уродился?

— Нет! — исступленно воскликнула мать, — Таким родиться нельзя! Таким можно только стать!

— Да ты-то, откуда знаешь, раз такой не родилась?!

— У нас в роду никогда таких не было! Отец твой развратник был, потаскун, но он по бабам бегал, а чтоб такое! Да он бы тебя сам убил, если бы узнал, что ты таким станешь! Не зря он говорил, чтобы я на аборт шла. А я вот вырастила...

Лицо ее скривилось в гримасе, и она смахнула тыльной стороной ладони слезы.

— Это тебе тоже батюшка объяснил? — неожиданно обретая спокойствие, спросил Славка, — Что зря на аборт не пошла?

— Не кощунствуй! — сквозь слезы крикнула мать, — Бог тебя покарает!

Она залилась слезами, а Славка встал и вышел из комнаты. Он накинул куртку и вышел на улицу.

Он ушел далеко, к линии железной дороги, и долго сидел на откосе, глядя на проходящие поезда. Ему хотелось вскочить в первый попавшийся, забиться на багажную полку и ехать, ехать, все равно куда, пока будет идти поезд...

Хотелось оказаться там, где его никто не знает.

4.

После майских праздников Славка пошел в школу. Ключица срослась нормально. Он шел туда, как по приговору, который вынес сам себе: отмучиться последние три недели, сдать экзамены и больше никогда никого не видеть.

— Эй, пидор, а ну пойди сюда! — услышал он еще на подходе хрипловатый голос Капельки.

Они стояли, как всегда втроем, и курили за углом школы. Не подойти было нельзя, и Славка приблизился.

— Ты, козел, тебе не жить, понял? — проговорил Капелька, подходя вплотную и уже включив свой тупой взгляд, выискивающий место для удара, но неожиданно вмешался Монтик.

— Пусть живет, — снисходительно проговорил он с затаенной злобой, — Мне отцу стоит сказать только, кто он такой, и он его сходу замочит. Вали отсюда, чмо!

За партой Славка оказался один. Сидевший с ним раньше Михась, пересел к Женьке и вообще не замечал его. Сторонились Славку и остальные. Ему было неприятно, но он знал, что выдержать надо всего пятнадцать дней, и это вселяло мужество.

На переменах он или оставался в классе, или уходил на 'свое', как он окрестил его, место под крышу. Иногда туда к нему крадучись пробирался Женька сообщить о том, что происходит в классе, поскольку сам Славка ни с кем не общался.

Женька во всем оказался прав — Монтик его не трогал, учителя тоже не доставали, а на экзаменах Славка преспокойно получил свои тройки. Классная руководительница за сочинение поставила даже четверку. При этом у Славки сложилось впечатление, что он получил бы их, даже не ответив ни одного слова.

Труднее всего стало общаться с матерью. Помимо постоянных разговоров о покаянии и сидящем в нем бесе, после получения Славкой свидетельства, на следующий же день, она безапелляционно заявила:

— Завтра пойдем с тобой в отдел кадров. На работу будем оформляться.

— Куда — на работу? — не понял Славка.

— Ко мне на фабрику. А учиться пойдешь в вечерку. Будешь работать и учиться, меньше дури будет. Да и времени не останется.

— А ты спросила меня, хочу ли я на фабрику?

— А я кормить тебя всю жизнь не собираюсь. Я тоже не хотела, а всю жизнь проработала. И уважают, и ценят.

— Кто это тебя там уважает?

— Все, — убежденно сказала мать, — Малолеток у нас не берут, а я попросила, мне навстречу пошли.

— Осчастливили, — усмехнулся Славка.

— Поработаешь, ничего с тобой не случится, и под присмотром будешь. В мою смену пойдешь на подсобку. А сюда какой твой содомит заявится или позвонит — увидишь, что будет. Возьму грех на душу, сама осрамлюсь, но весь дом узнает, кто ты такой.

— Ты лучше сразу короткий поводок для меня купи, — посоветовал Славка.

— Надо будет — куплю! — отрезала мать, и он понял, что спорить бесполезно.

Так Славка оказался на фабрике.

Определили его в цех комплектации, а основной работой была перевозка и переноска готовой продукции.

От запаха резины першило в горле. Славке казалось, что он пропах ею насквозь, что этот запах стал составляющей его организма. Глаза не смотрели на грязные стены и выщербленный пол. Он стал привыкать и к грубости, и царящему мату. Впрочем, к последнему он привык еще в школе, и сам мог выдать нечто забористое, но здесь стеснялся. Рядом все время мать, да и остальные работницы при нем старались не материться. Женщин в возрасте вокруг было много, и они относились к нему снисходительно, как к сыну.

Славка почувствовал, что отношение к матери здесь хорошее, но насчет уважения она явно заблуждалась. Уважением ни к кому вообще здесь даже не пахло. И мастера, и начальника цеха, и все остальное руководство волновал только план, который надо было давать любой ценой. И если что-то не ладилось на линиях или еще где, то назначались дополнительные смены и сверхурочные. Причем, не по желанию, а в добровольно-принудительном порядке. И сами рабочие охотно принимали такое с собой обращение. Многие даже радовались подработкам, как они это здесь называли, поскольку это давало хоть какой-то приработок к нищенской зарплате. Контингент состоял в основном из приезжих. Кто жил в общежитии, кто снимал комнату, и деньги были нужны всем.