Время выбора

По дороге домой, Бажан, то ругал себя последними словами за признание, неуместное в первом же разговоре, то радовался, что открылся девушке, на которую давно с восторгом глядел как на далекую звезду, прекрасную но недоступную.

* * *

Наутро после Вече, княжьи ближники собрались у Владимира. Выглядели все воодушевленными, но несколько усталыми. Большая горница Владимира за последние две недели сильно изменилась, и теперь напоминала, то, что в последующем назовут штабным помещением. Кроме княжеского, в ней стояло еще несколько столов, окруженных короткими лавками, с разложенными пергаментами, берестяными свитками и прочими принадлежностями для письма

— Что дядька, — не упустил возможности по — сыновьи уколоть Добрыню князь, — мне малую толику дозволяешь, а сам-то небось, вчера к большой приложился?

— Ну, так я думаю, что теперь не скоро сможем себе позволить. Чего ж напоследок не приложиться. А ты не завидуй, успеешь еще.

Со сдержанным смехом, все стали рассаживаться за рабочим столом.

— Все! Шутки в сторону,— Владимир уселся на место, и продолжил, — будем считать, что поход наш уже начался. Скажу, как я его вижу. Первое дело, мы должны Ярополка упредить, что бы он не успел помощь от печенегов или ромеев получить. Доброга, ты недавно из Киева пришел. Знаешь, что об его уговорах на Горе говорят. На что Ярополк взаправду может рассчитывать, не по пергаменту?

— От ромеев, вовсе ни на что, они сами помощи искали. Варягам за службу много серебра сулили. А от Ярополка оружие им нужно, своих воев оружать. Печенегов у него было тысячи три, но половину он у Овруча потерял. Ильдей сейчас, если и даст ему своих людей, то не больше тысячи, да и то не из лучших. Если бы Ярополк их в набег звал, тогда да, а против Новгорода идти, он из своих князьков только к лету воинов сможет вытрясти. Тысячи три, может четыре.

— Значит, сейчас у него печенегов тысяча с половиной. Своих дружинников, считай пять сотен, и еще ополчение киевское, — князь вопросительно поглядел на Елеца, — Как думаешь, сколько соберет?

— Быстро много не соберет. Охотников искать долго придется, сам знаешь, не любит люд киевский Ярополка. Сотен пять-шесть может быть. С Горы, охрана боярская и купеческая, еще считай пять-шесть. Ну и если какие варяги в Киеве будут, тех сможет нанять.

— Всего получается тысячи четыре. Как думаешь, Добрыня, пойдет он с такой силой сейчас на Новгород?

— Ранее может и пошел бы, а теперь, как Вече ополчение приговорило, не пойдет. К другому лету силу копить будет.

— Вот и я так думаю. Значит, до сухия* у Ярополка будет только то, что есть сейчас, пять сотен дружины и полторы тысячи печенегов. Все остальное, если быстро собрать, потом почти год кормить нужно. Собирать он всех будет в сухий и березень, что бы все было готово к началу травеня. А мы ударим по Киеву в просинец. И об этом, кроме нас, никто знать не должен.

Повисшую в горнице тишину разрушил Будило.

— Это как в просинец? Ты, что хочешь войско зимой на Киев вести? Полторы тысячи попришь по снегу? Всех же переморозишь, не дойдя! Кто ни будь, слыхивал о таком? Ну, хоть ты скажи ему, Добрыня, что невозможное это дело.

— И впрямь, Владимир, небывальщину ты говоришь. Всегда летом воюют. Летом и дороги проезжие, и коням выпас, и на ночлег, можно становится спокойно. А зимой, в самом деле, все перемерзнут, и люди и кони. Не дело это.

— Почему же перемерзнут, — неожиданно проговорил Елец, — волхвы на капище зимой недели проводят, и никто еще не перемерз. Знать только надо, как правильно. Но это дело поправимое, мы воев этому обучим. И чем сразу спорить, может, князя послушаем? Не спроста же, он об этом говорит. Чаю я, разъяснит он нам задумку свою.

Владимир встал, подошел к открытому окну. Лето давно вступило в свои права, вокруг зеленела трава и пестрели бело-желтые головки ромашек. От мысли, что придется вести войско не по такой благодати, а в трескучие морозы по спине пробежали мурашки, чуть ли не с кулак величиной. Но дошли же, в будущем монголы, от Киева аж до Игнач-креста! Непривычные к русским лесам, по незнакомым местам, но дошли. И проблем вроде бы у них особых не было.

Вернулся, вновь сел за стол, — Все верно вы говорите, по мне тоже лучше бы летом идти. И то верно, что войску зимой в походе трудно придется. Но ждать до весны нам нельзя. Только что все сами посчитали. К весне Ярополк может собрать войска тысяч десять, а у нас дружины вместе с ополчением едва две с половиной наберется. Варягов может с тысячу нанять получится, да это еще как Олаф дозволит. Вот тогда воям нашим по-настоящему трудно будет. До смерти трудно. Так что выбора у нас нет.

Выходить будем, как станет крепкий лед на реках. Сперва, пойдем по Ловати. Далее будем брать проводников, знающих места. По малым рекам и зимникам промеж весей, они проведут войско до Днепра. К тому времени и на нем лед окрепнет. Идти будем все верхом, о двуконь, без обозов. Все нужное на вьючных лошадях. В день будем делать по 50-70 поприщь. Времени на путь до Киева, три седьмицы.

Всю меховую рухлядь, что есть, пустим на теплые попоны для коней, и одеяла для воев. Не хватит, сам буду просить у жен новгородских шубы ополченцам отдать для похода. Припас заготовим, про который я в книгах о походах эллинского царя Александра читал. Четверти гривны вою на седьмицу достаточно будет.

Дён за десять до выхода войска, вперед пошлем сотню дружинников. Будут места для стоянок выбирать и у окрестных смердов овес, сено и солому заранее, сколь нужно , закупать. Для того им серебра дадим достаточно. Если есть у тебя, Доброга, молодые купцы или прикзчики, что бы дружинникам в том помогали, то и вовсе хорошо будет. В подробностях перед походом все обсудим.

Сейчас же, времени зря не теряя, нужно делать вот что. Тебе, Доброга, найти купца верного, который ранее с печенегами торг вел, собрать обоз, и идти с ним в степь. Но не к Илдею, а к мелким князькам, кои у купца твоего в хороших знакомых ходят. Которые к Илдею в рот не глядят, а может и обиду какую на него таят. Надо, что бы к концу серпеня, середине листопада они, по возможности тайно, пригнали нам лошадей табун, голов в пять-шесть тысяч. Им в зиму все равно табуны прореживать, а нам племенные не нужны. Под походные седла и вьюки, и простые сгодятся. Как с ними торговать, не мне тебя учить. Возьмешься?

— Раз надо, то сделаю. И товарища себе надежного и знающего подберу, и к кому идти мы с ним подумаем. Будут кони.

— Тебе, Елец, идти в Киев. Нужно, что бы люди киевские знали, что не на Киев идет Новгород, а единственно на князя Ярополка. Что хозяйству людей киевских, им самим, женам и чадам их, урону нанесено не будет. За то, мое слово княжеское. Разве что бояр и купцов на Горе малость пощипать придется, но и там я бесчинства не допущу. Пусть волхвы разъясняют, что новгородцы не враги киевлянам, но братья. Возможно такое? Не заартачатся волхвы?

— Даже рады будут. Костью у волхвов и люда, киевского Ярополк с ромейскими священниками стоит.

— Тебе же, Добрыня, предстоит идти к Олафу. Знает он тебя хорошо, дары еще достойные возьмешь для него. Нужно, что бы дал он нам тысячу хирдманов к середине груденя. Нанимай их на год. Будет Олаф спрашивать, когда поход намечаем, скажи, что не решили еще. Мол, как ополчение соберем. Теперь, главное. Надо, что бы из этой тысячи какое— то число пошло в Киев, наниматься к Ярополку. Должны будут они по знаку открыть нам ворота на Гору. Сколько их для этого дела нужно будет, пусть сами решат. Как они с Ярополком договорятся не мое дело, а я буду им платить как остальным. И еще позволю им сутки, на Горе порезвится. Но предупреди, никаких бесчинств с женами. За такое смертью наказывать буду. Гулящих девок в Киеве много, на это дело я им специально еще серебра выделю. Сможешь о таком с ним договориться?

— Договорится, дело не хитрое. — Добрыня, не глядя на Владимира, взял со стола стило, повертел его в пальцах, — Да только не доброе дело ты задумал. Как я рад был, что ты с Блудом не стал связываться! А теперь значит, вона как ты решил. Не по нашим обычаям, не совести сделать хочешь. Ты, конечно, князь, и сам решаешь, что тебе выгоднее, а меня от этого дела уволь. Пошли кого другого. Не смогу я о таком договариваться, воинская честь мне такого не позволяет.

— Посылать мне более некого. Олаф, кроме меня, только с тобой говорить будет. Если кого другого пошлю, за обиду посчитает. А ты, если честь тебе не позволяет, об этом забудь. Проси просто тысячу. И без этого Гору возьмем. Впереди всех пойду, сам буду ворота рубить. Но когда вернемся в Новгород, тогда и ты сам пойдешь к матерям, женам и детям воев, кои у тех ворот от стрел и мечей полягут. И сам им все объяснять будешь. Что, честь мою и свою спасая, ты их сыновей, мужей и отцов на погибель отправил. И про совесть с обычаями им расскажешь. А меня тогда от этого дела уволь. С этим ты согласен к Олафу идти?

— Это, по-твоему, получается, что воевода за каждого в походе убитого, ответ нести должен? Не бывает ратей без смертей!

— За каждого не должен, а за того, чью смерть мог предотвратить, а по гордыне своей, или по недосмотру не предотвратил, ответ нести придется перед богами и перед совестью своей. Думаешь, я с легкой душой такое придумал? Не знаю, что потом обо мне судачить будут? И как стыдить будут за вероломство? Перетерплю, стыд не дым, глаз не выест. Зато выгоду наибольшую получу. Людей, которые в живых останутся, и жизни той далее радоваться будут! Теперь же решай, как дело делать. Но к Олафу тебе отправляться по-всякому нужно. Закончив говорить, Владимир вновь встал и отошел к окну, ожидая ответа Добрыни.

Тот помолчал, обескураженный горячностью князя, тоже поднялся и встал с ним рядом.

— Владимир, ты не серчай на меня, старика. Трудно мне вот так, разом, все в себе перевернуть. Прав ты, наверное. Справлю я у Олафа все, что ты сказал. Стыд этот пополам поделим.

Владимир обернулся и обнял боярина, — Спасибо тебе дядька, что понял ты меня. Очень я хочу, что бы ты всегда верил мне, и верил в меня. И ты меня прости за жестокие слова, — он повернулся к сидящим за столом, — Хочу просить вас, что бы и далее меж нами не было недомолвок. Где один ошибется, пусть другие поправят. Сомнения же, невысказанные, терзают потом душу и разрушают дружбу. Трудов у нас впереди много, и трудов тяжких. И воз, в который мы впряглись, нам тащить вместе предстоит. Через неделю все должно быть готово к вашему отъезду. А мне здесь с Будилом оставаться.

Об ополчении заботится, об оружии для него, и, много еще о чем позаботится, надо.

* * *

*

После разговора со Сладжей, Бажан летел домой, как легкокрылый стриж, рассчитывая застать там Радока и рассказать ему о встрече. Тот был не на много старше, и они часто делились секретами. Войдя в дом, он застал там еще и Беляну, которая теперь без стеснения могла встречаться с женихом. Рассказ Бажана особенно подействовал на девушку. Ей довелось, как-то встретится с наглецом, видимо приехавшим в Новгород в первый раз, который посчитал, что с девицей, которая одна идет по улице, можно обращаться бесцеремонно. Кончилось это для того плохо, но она навсегда запомнила, как онемела от испуга, и в растерянности не знала, что ей делать. И хотя они с подругами всегда считали боярских дочерей гордячками, Беляна прониклась искренним сочувствием. С девичьей дотошностью, она выспросила у Бажана все подробности их встречи, что и как говорила Сладжа, как смотрела, как шла, и после огорошила парня новостью, что Сладжа ушла не просто благодарной, а неравнодушной к нему. Из чего она сделала такой вывод, братья не поняли, но решили, что ей видней. А Бажан, так и понимать не хотел.

— Вот ты, Бажан, — сразу после этого, стала пенять парню Беляна, — домой ушел, а не подумал, как она в другой раз на улицу выйдет. Мало ли, что князь на Вече говорил, а на каждый роток не навесишь платок. Найдутся злыдни, которым в радость будет пошпынять опальную боярышню. А дружинники княжьи не всякий раз рядом будут, что бы их унять.

— Да я бы с радостью каждый раз ее провожал, да нельзя же. Еще хуже получится.

— А ты, раз ее так любишь, пошел бы к князю, рассказал ему про сегодняшнее, и попросил бы для нее на первое время дружинника для охраны. Ты же бывал у него, он про тебя знает.

— Это ты чересчур хватила, — осадил жених свою невесту, — мало ли кто у князя бывал. И что, теперь тому с каждой мелочью ходить к нему можно.

— Не мелочь это, — взвилась Беляна, — а слово княжеское. Должен князь следить, что бы его слово исполнялось.

— Гляди, Бажан, — засмеялся Радок, — вот невеста у меня какая! Уже и князю приказывать готова, что тот делать должен. Что же со мной бедненьким теперь будет! Достанет она из рукоделья шнурок, натянет в доме, и буду я по нему ходить не сворачивая.

— Все тебе смешки, а дело и впрямь серьезное. А ты, — повернулась она к Бажану, — если любишь, обязательно должен что ни будь придумать.

— Во, и тебе уже приказывает. Да не сердись ты, — взял он Беляну за руку, — я же не только зубоскалить умею, я иногда и думать могу. Ты, Бажан, уже много бересты извел после разговора у князя. Дельно, я видел на рисунке, у тебя выходит, и Горыня так же говорил. Вот с рисунком этим и нужно к князю тебе пойти. Совета у него спросить, а заодно о Сладже ему рассказать.

— Какой ты умный! — чмокнула его в щеку Беляна, — Но все одно, без меня бы ничего не придумал! А покажите рисунок, который к князю Бажан понесет. Страсть, как интересно.

— Не сердись, радость моя, но этого нельзя. Пока секрет это княжеский, про который только он сам, да мы с братьями знаем, — вставая, ответил Радок, — Мы, Бажан, пока с Беляной на торг сходим, а ты начисто все нарисуй и иди к князю. Думаю, захочет он об этом поговорить. А там уж не зевай!

..............................................................

* январь — просинец, февраль — сечень, март — сухий, апрель — березень, май — травень , июнь — изок, июль — серпень, август — зарев , сентябрь — рюен , октябрь — листопад, ноябрь — грудень, декабрь — студень , воскресенье — неделя. Седьмицей назывался семидневный период.

Глава 4.

Ранним утром, едва солнце зацепило лучами вершины деревьев, по пологому берегу Ловати к водопою спустилась лосиная семья. Пока лосица с теленком жадно и шумно пили, сохатый, стоя на берегу, ворочал по сторонам большой головой, с почти уже отросшими лопатами рогов. Дождавшись, когда они выйдут, сам зашел в воду, утолил жажду и, выходя, щедро оросил русло реки. С этого дня, словно подтверждая, присказку новгородцев, купаться в реке с каждым днем становилось все несподручней.

* * *

*

Солнце катилось к осени, день убывал, а дел у князя Владимира прибывало. Вернулся Добрыня. Привез уговор с ярлами, подтвержденный подписью Олафа, и разрубленную золотую монету — знак, засланным в Киев. Примчался гонец от Доброги. Привез весть, что вслед за ним вышел табун в 700 голов, и если расчет за них будет такой, как обещал купец, требуемое количество коней будет подогнано в срок. Писал Доброга и о том, что посланцев за воинами, от Илдея к князькам еще не было. Вернулся с вестями Елец. В Киеве объявился сбежавший Ставр, и теперь он советник князя. Ярополк идти на Новгород не торопится, однако направил к печенегам Свинельда, и начал набирать ополчение. Заботами киевских волхвов, дело шло медленно, и на слишком уж большое количество воев Ярополку рассчитывать не приходилось. Все шло так, как и ожидал Владимир.