Неправда. Разум над душой

В бок противно кольнуло, и я недовольно зыркнула на Раневского:

— Что?

Парень все еще выглядел удивленным или даже озадаченным.

— Она всегда такая гипперактивная? — прошептал он мне на ухо.

Я пожала плечами — для меня это привычное дело.

Папа улыбнулся с выражением "ну, как-то так" и, последовав моему примеру, тоже принялся за еду. Вера прочистила горло и посмотрела на Федора, мило улыбаясь.

— А кем у тебя родители работают? — елейный голосок ядовито впился мне в уши.

Я не выдержала и громко цокнула вилкой по тарелке — да что ж тебе, зараза, молча не сидиться?..

— Мама домохозяйка, — ответил парень дожевав картофель, на что Верка довольно улыбнулась.

Я ухмыльнулась на ее откровенную радость.

— А отец есть?

— Конечно, куда же ему деться, — немного раздражения в голосе ясно давали понять, что Раневский тоже засомневался в адекватности родственницы. — Работает в госсовете.

— Секретарем? — с надеждой произнесла моя "сестричка".

Парень хмыкнул:

— Ты видела где-то, чтобы секретарь заработал на машину своему сыну, — он кивнул за окно, где стоял его Порш, — несколько миллионов?

Верка поджала губы и с ненавистью на меня посмотрела. Папа закашлялся, и я потянулась, чтобы постучать по его спине. А затем повернулась к Федору и, схватившись пальцами, словно когтями, за его руку, злобно зашипела:

— Мог бы хоть сегодня не выпендриваться!

— Она сама напросилась, — прошептал он, чтобы услышала только я. — Выдра.

Я неожиданно для себя прыснула, и парень отцепил от себя мои пальцы, которые оставили красные следы на коже.

— М-м, — Вера беспокойно посмотрела на мужа. — Так он депутат, — ее глаза вновь вернулись к моему лже-парню.

Он кивнул в ответ, едва поморщившись.

— И сколько он зарабатывает? — совершенно бестактно спросила сестрица.

— Хватает, — произнес Федор с улыбкой, которая больше напоминала хищный оскал.

Верка пристыжено (или просто обижено) опустила голову и принялась запихивать в рот колечко помидора.

— Та-ак, — папа поднялся из-за стола, рассеяно оглядев молодую компанию. — Я пойду, матери помогу, а вы тут развлекайтесь, — и вышел из комнаты, оставив нас вчетвером.

Худшее сочетание личностей в этой четверке и не придумаешь. Чего стоят только Верка и Федор.

— Вера, — неожиданно окликнул девушку Раневский, и та подняла голову от тарелки. — А твои родители чем занимаются?

— У меня есть только мама, — обиженное достоинство проявилось в выпрямившейся фигуре. — У нее небольшой бизнес.

Ага, бизнес. Ларек на остановке.

— Так может мой отец ее знает? — брови парня приподымаются.

Только если он ехал мимо и решил прикупить сигареток. Конечно, если он курит.

— Нет, вряд ли... — девушка бросила на меня полный ненависти взгляд — боится, что я могу ее сдать.

А ты не бойся, душечка. Сдам и не побрезгую.

— Максим, — я решила разрядить обстановку, обратившись к самому спокойному человеку в этой комнате.

Вообще, он хороший, я бы даже сказала мягкосердечный (скорее всего, поэтому и стал вегетарианцем). Только вот как его умудрилась отхватить эта гадина — я ума не приложу.

— Как там твое дело?

Он даже просиял от моего вопроса, видимо, давно никто не интересовался.

— Замечательно, — произнес с улыбкой, поправляя светлые чуть волнистые волосы. — Расширяемся сейчас.

— Да? — с ним было приятно говорить, он был человеком знающим. — Каким образом?

— Недавно нам дали лицензию на перевозку пассажиров, так что будем открывать таксо-парк, — Макс немного наклонился вперед, а Верка недовольно дернула носом — ей не нравится, что я с ним говорю. — Пока что думаем над названием, — он положил локти на стол. — Идет набор водителей. Не хочешь?

Я хихикнула, представляя себя за баранкой.

— Не очень, вообще-то. Вот если бы начальником меня...

— О, Людочка, да ты разогналась. Сразу тебя начальником, — как будто изумляясь, мужчина поднял брови.

— А то, я не зря на юриста учусь, — я довольно подняла подбородок, и в этот момент в бедро что-то кольнуло. — Ай!

— Что там? — наивно хлопает ресницами Раневский, незаметно кладя вилку обратно на стол.

Я нахмурено на него смотрю и сквозь зубы произношу:

— Какой-то ползучий гад. Развелось сволочей.

— Нда, — протягивает парень, отворачиваясь.

Я сжимаю зубы и глубоко вдыхаю. А после шепотом произношу парню на ухо:

— Ты охренел, что ли?

— А что такое? — он говорит в голос.

Ну ладно.

— То, что нельзя быть таким оленем!

— Ты понимаешь, кому ты это говоришь? — Раневский как будто становится выше.

— Еще как! Хватит меня доставать!

— Заткнись сейчас же, — рычит он, и я просто как сера воспламеняюсь от такой наглости.

— Что ты сказал? — я прищуриваюсь, сдерживаясь из последних сил.

На глазах у Макса и Верки разворачивается настоящая семейная драма. Только вот Максим растерялся, а сестрица прям не может сдержать радости.

— Что? — Раневский хмурится, и я впиваюсь ногтями ему в руку.

— Что ты только что сказал, повтори немедленно!

— Я сказал, что тебе стоило бы помолчать!

— Да кто ты мне! — я возмущенно отмахиваюсь от него. — Ты мне па... — я на мгновение теряю способность говорить, спасая себя от краха. — Папа, что ли?

— Нет, и слава Богу! — он, кажется, и вправду разозлен не меньше меня.

Неожиданно нас прерывает противно-елейный голос:

— Вы такие интересные...

— Что? — мы вместе синхронно поворачивает головы к говорившей.

— Говорю, вы такие интере-есные, — повторяет она, растягивая слог.

— Почему? — я пытаюсь успокоить громко бьющееся сердце.

— То сюсюкаетесь друг с другом, как дети, то ссоритесь, как дворовые собаки, — она наклоняет голову набок. — Так... необычно.

— Слушай, Верочка, — угрожающе обращаюсь к девушке я и медленно поднимаюсь из-за стола. — А какая тебе разница?

— Просто, интересно, — не унимается она, вертя в руках вилку. — Как вы еще терпите друг друга?

Это просто верх наглости! Что она о себе думает?

— Может, тебе не следует совать нос в мои отношения? — я упираюсь кулаками в стол и немного наклоняюсь вперед.

— А что я такого сказала? — она хлопает ресницами, играя невинную овечку, и краем глаза я замечаю, как Максим потирает глаза, пытаясь скрыть от себя это неприятное зрелище.

— Люда, — Раневский поднимается следом и легко прикасается к моей руке. — Не обращай на нее внимания.

Затем он поворачивается к гадине, мило улыбающейся напротив.

— Мы не терпим друг друга, Вера, — произносит парень совершенно спокойно. — Мы друг друга любим. Тебе не понять, — и под охреневшим взглядом сестрицы уводит меня из комнаты.

Вот тут я готова ему зааплодировать — так сыграть, такие слова сказать... Просто невероятно, как красиво он ее обломал. Талантище.

— Вау, — только и могу выдохнуть я, когда мы выходим на крыльцо. — Ты.. просто невероятно...

Он хмыкает и довольно опирается на стену.

— Она достала меня. Сколько да сколько, — он перекривляет ее лицо, искажая голос. — Если узнает, ей легче не станет.

Я качаю головой, и неконтролируемая улыбка расплывается на моем лице.

— Я могу тебя похвалить, только боюсь, что ты загордишься.

Парень закатывает глаза и отталкивается от стены, чтобы сойти со ступенек.

— Ты куда?

— Мне нужен бензин, — не поворачиваясь произносит он, находясь уже на пол пути к авто.

— Э-э, а у нас его нет, — я осматриваю двор так, как будто под каждым кустом должно находиться по одной канистре минимум.

— Заправка, — поправляет Раневский, на мгновение оборачиваясь. — Я имел в виде заправку.

— А-а, — протягиваю я, когда смысл его слов доходит до моих мозгов.

Срабатывает, отключаясь, сигнализация, и Порше задорно мигает фарами. Федор открывает дверцу и собирается садиться, но замирает, поставив одну ногу в салон.

— Покажешь? — обращается он ко мне, кивая на место рядом с водительским.

— Только туда минут двадцать ехать, — я подхожу к авто.

— Ничего, должно хватить, — он садится и открывает дверцу изнутри. — Прошу.

— Доченька! — мама возникает из-за угла дома. — Вы куда? Уже уезжаете?

— Нет, мам, — мне приходится привстать, чтобы выглянуть из-за открытой дверцы. — Феде нужно заправить машину, мы съездим в центр.

— А, — она облегченно вздыхает, отступая назад. — Счастливого пути тогда.

— Спасибо, — я хлопаю дверцей, мысленно изумляясь, что я только что назвала Раневского "Федей". Никогда не думала, что доживу до этого.

Глядя в зеркало заднего вида, парень сдает назад, выезжая из двора под надзором моей матери.

— В какую сторону?

— Направо.

Он просигналил, отъезжая, и я уставилась в окно.

Господи, скажи мне кто-нибудь вчера вечером, что я поеду домой с Раневским, я бы не то что не поверила... Я бы сдала в психушку этого человека без раздумий.

* * *

* * *

Сидит, хмурится в окно, как будто хочет просверлить его взглядом. Мелкотня выбегает к дороге, все, кто нас замечает — пялятся, словно в деревню приехал цирк. Не переношу такое.

Выжимаю газ — вдалеке взлетает стайка воробьев.

— Сбавь немного, — вдруг раздается тихий голос. — Скоро поворот.

Я сжимаю зубы, сдерживаясь от того, чтобы резко ответить — не люблю, когда со мной разговаривают таким повелительным тоном. Но девушка даже не смотрит на меня, она как будто витает где-то далеко от всего этого, и точно не хочет возвращаться.

— Метров через тридцать поворот направо, — также тихо произносит Людмила. — Выедем на трассу, тогда налево и прямо, пока я не скажу.

Она, наверное, сама не замечает, как повелительно звучит ее голос.

— Сири, — я активирую программу, устанавливая телефон на подставку, и выворачиваю руль.

Девушка, которая сидит рядом, вздрагивает от моего голоса и ее пальцы сжимаются в кулаки. Я как бы и не хочу это видеть, но невольно, боковым зрением замечаю каждую деталь. Когда она всю дорогу до своего дома сидела позади, было гораздо легче.

— Да.

— Отправь сообщение на контакты группы "Зверинец": "Буду после шести".

— Есть.

Я отключаю гаджет и бросаю осторожный взгляд на Люду — она удивленно смотрит на мой телефон, не отводя взгляда.

— Интересно?

Она несколько раз моргает и косится на меня:

— Да как-то не очень... Почти.

Я шатаю головой:

— В новом поколении этих гаджетов, — начинаю объяснять ей, как ребенку (напомнила мне Данюху, только вот стесняется показывать интерес), — установлен вот такой голосовой помощник Сири.

— Да.

Я фыркнул и деактивировал мигнувший телефон.

— Он реагирует на свое имя и может координировать информацию, помогать отправлять сообщения, звонить, даже просто отвечать на вопросы, общаться и шутить.

— Ты серьезно? — Люда с недоверием посмотрела на меня, заправляя за ухо выбившуюся из хвоста прядь.

— Ты только что сама это видела своими глазами.

— Нифигашечки, — она откинулась на спинку сиденья, а я с трудом сдержал смешок — так забавно прозвучало это слово в ее исполнении. — Ты ее наверное всем гадостям, которые знаешь, научил?

— Нет, не научил, — хмыкаю. — Она воспитанная, да, Сири?

— Да.

— Матерь Божья, — девушка смотрит на смарт широко открытыми глазами. — Что оно такое?

— Загрузка... — произносит голос из динамика.

Людмила хватает меня за плечо.

— Божья матерь — Мария. В христианской вере...

— Отключи ее, — она сдавливает пальцы, и я морщусь — ногти неприятно впиваются в кожу. — А то мне как-то стремно.

— Пф, — я отлепляю ее лапку от себя и выключаю помощника, который во всю заходился объяснять происхождение самой большой религии мира.

Девушка кивает в знак благодарности, и опирается спиной на сиденье.

Мне кажется, или она больше не хочет меня убить?.. Сколько времени я видел в ее глазах только ненависть и гнев (было дело, даже кое-что погорячее), сколько раз убегала от меня, избегала встреч, а если мы виделись, то становилась подобно полной чашке яда, готовой в любой момент на меня опрокинуться.

Да, в последнее время мне казалось, что что-то в ней изменилось. Но только казалось, на самом деле...

"Я чувствую к тебе только ненависть и злость. А теперь еще и жалость."

И ничего более. Так она сказала, и я наконец-то осознал. А после выплюнул какую-то гадость и стало легче, и я ее понял. Наконец-то.

Теперь меня не коробит от ее вида, и я могу разговаривать с ней, не переживая за свои нервы. А еще, мне перестали сниться глупые сны, где я ее то из под колес машины спасаю, то вытягиваю из воды. Теперь она стала обычной. Только вот так просто отпустить ее у меня не получается, ведь я задолжал, серьезно и по крупному. А совесть (я думал, она умерла еще много лет назад) не дает мне покоя ни днем, ни ночью. Гадское чувство.

Вереница событий промелькнула перед глазами. Я выехал в тот вечер раньше, чем Люда мне написала, на несколько часов. Зачем, не знаю сам. Ехал медленно, рассматривал город, как в первый раз. Настроение было странно веселым, ведь я ожидал чего-то не такого...

Увидел девушку в витрине кафе. Она сидела за столом со своими "подругами" (так она сказала потом), и все они были мне смутно знакомыми. Я точно помнил блондинку с длинными кудрями — она разбавила мне пару вечеров после разрыва с Мариной, так неожиданно. Сама нависла на шею в клубе, лезла целоваться, пьяно лепетала какие-то бредни, а я, злой и полный жажды мести ко всему женскому полу (моя девушка практически бросила меня, не предупредив и назвав все это "по обоюдному согласию") решил не церемониться и повез красотку в гостиницу.

А потом эта героиня на соседнем сидении за нее вступилась, так обматерив, что у меня перехватило дух.

Рита — я помнил ее больше остальных, — училась со мной в одной группе и бесила едва ли не с первого курса. То на ногу наступит, то со стола сбросит книги, то толкнет локтем под ребро — "нечаянно" (протяжно, тоненьким и противным голоском). И каждый раз я молчал, курса так до третьего. А потом послал ее к черту — такое невозможно терпеть, не мне.

Самую мелкую из них — чуть полноватую бледнолицую девчушку я узнал с трудом. В начале года эта зараза напечатала обо мне (а ошибиться было сложно, о ком) в студгазете небольшой опус в издевательской манере изложения. Я приходил разбираться, но она спряталась за спиной какого-то бородатого мужика — препода с ее кафедры, и толком ничего не получила. Не знаю, за какие грехи она сделала мне такую гадость, но пацаны с меня долго ржали и до сих пор вспоминают бабушку, которая меня ненавидит ( вообще-то, так и есть, потому и ржали, свиньи).

Рыжая осталась для меня неузнаваемой. Странно, я думал, там собрались все, кому я успел насолить.

Почему я сидел напротив этого заведения несколько часов — непонятно. Зато успел своими глазами увидеть, как они распили несколько бутылок шампанского, вина, а после заказали еще и бутылочку с жидкостью цвета карамели. Очнулся только тогда, когда девушки начали подниматься, и быстро уехал с парковки — не хватало, чтобы меня еще здесь заметили.