-Дорогие мои, Григорий Давыдович мне сказал, что Вы репетировали свою песню несколько дней и исполняете её великолепно. Я неоднократно слушала её в записи, и сейчас хотела бы узнать, как это будет выглядеть визуально, тем более знаю, что на такой сцене вы впервые. Несколько нюансов для тех кто не знает — ваша студия и этот зал по аккустике отличаются как небо и земля. Даже ваша безупречная запись для вас сейчас будет казаться не вполне знакомой. Девушки — вы у нас солистки — за вами четкая артикуляция и негромкое пение, но самое главное попадать губами в свой текст — если будете лажать, то на экране телевизора при крупном плане это хорошо заметно. Соло-гитара — песня начинается сразу с твоей партии — для того, чтобы визуально ты сразу попадал в ноты, на сцене стоят узконаправленные колонки, через которые звукорежиссер подаст предупредительные сигналы.

-Боренька,-сказала Пульяж в микрофон,который до этого держала в руке,-покажи,пожалуйста,голубчик,вступительные сигналы ребятам.

И вправду, я услышал два коротких и третий длинный сигнал.

-Так вот,— продолжала режиссер,— в зале эти звуки никто не услышит, а ты одновременно с третьим сигналом начинаешь изображать вступление. Ударные! Теперь по вашей работе. Заметил на барабанах лежат резиновые накладки? Можешь смело стучать по ним — в зале никто ничего не услышит, но сразу скажу — отскок будет немного другой — репетировать долго некогда — привыкай сразу. Тарелки у тебя тоже звенеть не будут, в бас-барабане мешок с песком — так что работай смело, а то Гришенька мне рассказал, как вы репетировали.

-Ну что, дорогие мои? Покажете вашу песню?— толи спросила, толи приказала Мария Боруховна.

* * *

Еще во время второго прогона песни я обратил внимание, что находящиеся в зале артисты перестали оживленно переговариваться между собой, и с интересом рассматривали нас всех вместе и каждого по отдельности. Еще бы не смотреть — не каждый же день видишь, как на сцене дебютанты репетируют исполнение новой, до этого практически никем неслышанной песни. Я по привычке выбрал в первых рядах невольного зрителя нашей репетиции, и смотря на этого немолодого, полностью седоволосого, мужчину в коричневом вельветовом пиджаке, делал вид, что играю и пою только для него. Не знаю почему, но всегда так делал, когда играл на концертах или в ресторанах — выбирал одного зрителя, и играл и пел только для него. Даже отвлекаясь на что-нибудь, все равно потом возвращался взглядом к этому единственному зрителю — мне так было проще. С начала третьего прогона и как сказала Пульяж, последнего на сегодня, я вновь смотрел на своего единственного зрителя, и вдруг наши взгляды встретились — видимо мужчина почувствовал мой взгляд. Между нами было приличное расстояние, но я все равно заметил, что он отвечал мне доброй, и как казалось, искренней улыбкой, и до конца песни эта улыбка не сходила с его губ. По окончании песни из-за кулис выплыл светящийся, как ясное солнышко Клаймич, и с радушной улыбкой пошел в нашу сторону, чуть разведя руки на уровне пояса, показывал нам кулаки с отогнутыми вверх большими пальцами. Мы оставили инструменты на тех же местах, где их взяли и потянулись к девушкам, около которых стояла режиссер, и смотрела на широко улыбающегося Григория Давыдовича.

-Григорий Давыдович,— защебетала Мария Боруховна,— признавайся голубчик, как тебе удалось найти такие таланты, как эти молодые люди? Какими пряниками ты их кормишь, и каким кнутом пугаешь, что мне и делать практически ничего не надо? Всегда всем говорила, что если бы все так же, как Клаймич подходили к своей работе, то профессия режиссер-постановщик вымерла бы, как те динозавры. И с Эдитой Станиславовной вы всегда без проблем выступали, а теперь вот такие брилианты. Признавйся, мой дорогой — как это тебе удается?— откровенно льстила Пульман нашему, не переставающему улыбаться директору,— и Витя у тебя золотце. Ты прям, как магнит, около себя таланты собираешь. Поделись секретом со старой женщиной — как тебе это удается?

-Мария Боруховна, солнышко Вы наше,— начал в ответ директор свою ответную порцию лести,— где Вы увидели старых женщин? Это Вы о ком сейчас так говорите? Я Вас совершенно не понимаю. А по поводу работы с молодыми дарованиями — так это исключительно для того, чтобы облегчить Ваш без сомнения тяжелый труд. Только ради Вас, моя дорогая, тружусь.

-Ну что ж, дорогие вы мои,— обратилась уже к нам всем режисер,— на сегодня с вас хватит репетиции, все свободны до завтра. Время уточните и согласуйте у Фельмана. И хотя завтра седьмое ноября, попрошу не опаздывать — сами видите артистов в концерте учавствует много, со всеми надо работать,— и добавила,— правда, если бы все так же как вы были подготовлены, то я смело ушла бы на пенсию, и уехала бы к себе на дачу.

* * *

А ведь не все так страшно в этом выступлении, как кажется на первый взгляд,— думал я лежа на спине и глядя в темноту. Пристроив свою голову на моем плече, и обняв левой рукой моё туловище,не забыв по собственически закинуть на меня свою левую ножку, засыпала Людмила. Вернее так мне это казалось, что засыпала. Объясните мне, как женщина, уже почти уснувшая, умудряется вести разговор?

-Волоооодь,— протянула сквозь сон жена,— а ты кого на репетиции видел? Расскажи, ааа.

И ведь спит, почти, уже, это чудо, а вот надо ей чтобы ты рассказал о прошедшем дне. И только попробуй не расскажи — у этого чуда сразу пропадёт сон, и голос будет уже совсем не сонный. И узнаешь ты о себе очень много нового и интересного. И окажется что и жену то ты не любишь, и поговорить то тебе с ней не о чем, и вообще — всем мужикам только одно и надо от женщины. Попробуйте подобный вопрос задать сами и в ответ получите, что ничего интересного и об этом можно завтра поговорить, так как надо спать, потому что голова болит.

-Хазанова,— говорю я монотонно, чтобы усыпить слушателя,— видел. Кикабидзе с Бригвадзе видел, Зыкину видел, Воронец... много кого видел.

-А Толкунооову видел?— все так же тянет слова супруга.

-И её видел, и Веронику Маврикиевну и Авдотью Никитчну видел, и Эстрадный оркестр под управлением Силантьева видел, и Ансамбль песни и пляски Внутренних войск МВД видел. Все 92 человека видел — с каждым за руку поздоровался. Всех пофамильно перечислить?

-Дурак ты, Вов,— в засыпающем режиме говорит Люда, вовсе не обижаясь,— интересно же. Ладно, давай спать, вставать рано, а то мы с девчонками около магазина договорились завтра встретиться перед демонстрацией. У вас завтра когда репетиция заканчивается? Может к маме твоей завтра сходим вечером — давно ведь не были. С праздником поздравим. Может от папы какие новости есть — говорила, что должны были перед праздниками сеанс связи дать.

-Я не знаю,-говорю я, сам проваливаясь в сон от монолога жены,— во сколько освобожусь.

* * *

Как и накануне встретились всем составом в фойе концертного зала. Вокруг царило праздничное настроение, не смотря на предстоящую каждому репетицию. Все мы тоже поздравили друг друга с Праздником Великого Октября, и около гардероба встретили Алексея — молодого тренера Вити. Он сказал, что Клаймич уже в зале, а Селезнев как раз сейчас с Сенчиной и хором МВД на сцене, и всех их уже более получаса террорезирует Пульяж. С лиц Веры и Лады сошла улыбка, а Альдона как то странно полосками начала краснеть. Какое то странное у неё лицо — может витаминов не хватает,— подумал я. Зайдя в зал, мы сразу пошли поближе к тому месту, откуда было удобно подняться за кулисы. На сцене стояли Витя и Сенчина, а перед ними изображая руководящую работу, то есть вождение руками, стояла режиссер. Мы сели на свободные места поближе к проходу. Рядом со мной оказалась Вера. Взгляд её устремился на сцену, а лицо и до этого бывшее не веселым еще больше становилось мрачным.

-Вер,— спросил я девушку,— ты чего какая хмурная?

-Пульяж боюсь,— ответила наша вокалистка,— вон видишь, как она Витю с Сенчиной ругает, аж руками над головой машет.

-Ты же не слышишь, что она говорит,— попытался я успокоить девушку,— может она им анекдот какой рассказывает в действиях.

-Нее,— возразила Вера,— анекдоты рассказывать — это только Витя умеет, а она ругается,— все не могла успокоиться девушка.

-Вера,-не теряя попытку успокоить девушку сказал я,— даже если она и ругается, то у нее такая работа. Сама же понимаешь какая на ней ответственность. Это нам ничего не будет, если облажаемся, а ей я даже боюсь представить как прилетит при ошибке любого артиста.

-Все равно страшно,— не унималась девушка.

И вот что с ней делать, такой впечатлительной? Я вот вовсе не похож на доктора, а у девушки сейчас истерика начнется. Но тут вовремя подошел Витя, и поздоровавшись с каждым, увел куда то девушек, не забыв позвать с собой Алексея, а нам сказал, что сейчас будут Карцев с Ильченко репетировать сценку собрание на ликеро-водочном заводе.

Вот кого надо смотреть, когда у тебя плохое настроение, предстрессовое состояние и кажется, что все плохо и хуже быть не может. Эти два артиста не оставили равнодушным никого, из ожидающих своего выхода на сцену. Шедшие по проходам останавливались, а сидящие артисты смеялись кто безвучно, кто во весь голос, кто прикрывая рот ладошкой, а кто держась за живот. Все 10 минут, пока Карцев пытался изобразить начальника транспортного цеха, а Ильченко директора ликеро-водочного завода все находящиеся в зале откровенно говоря ржали. Кончилось все тем, что Ильченко стал смеяться на Карцевым, Карцев над Ильченко, а Пульяж согнувшись попалам, потешалась над ними двоими. Под конец всей этй потехи подошли Витя с Алексем и уже повеселевшими солистками. За ними появился Клаймич и сказал, что сейчас номер будет репетировать Ворошило и сразу за ним наш выход на сцену. Мы встали со своих мест, и отправились к лестнице, ведущей за кулисы.

* * *

Наверное не зря мы в студии несколько дней репетировали Счастье. И Клаймич не зря делал упор на исполнении именно под фононграмму — режиссер ни слова плохого не сказала, после нашего единственного на сегодня прогона песни. Единственное, что она попыталась сделать ещё до начала репетиций, так это поменять местами Веру и Альдону, оставив в центре Ладу. Но видимо, что то не понравилось, и девушки вновь встали на свои места. Я вновь по сигналу начал изображать вступление. Еще несколько репетиций и забуду, как по настоящему играть,— подумал я, и вновь нашел своего зрителя в зале. Это была девочка лет восьми, видимо из Детского Хора. Вот ведь,— подумал я,— ей бы сейчас с папой и мамой по Москве праздничной, пусть и промозглой гулять, а она здесь сидит и ждёт, когда их на сцену позовут. Да ещё и не понимает, наверное, в насколько важном концерте она будет принимать участие. Краем глаза увидел стоящих около сцены Витю и Клаймича, которые смотрели на девушек, но разговаривали между собой уголками ртов. Фонограмма закончилась. Мария Боруховна похвалив нас, велела уточнить расписание репетиции на завтра у Фельмана, поздравила нас всех с 7 Ноября, и велела завтра не опаздывать.

Сойдя со сцены в зал все узнали, что в честь праздника Григорий Давыдович заказал места в одном из ресторанов гостиничного комплекса, и пригласил всех поучаствовать в этом мероприятии. Все с радостью и воодушлевением приняли такую новость, и потянулись к гардеробу концертного зала за вещами, чтобы через несколько минут оставить их в раздевалке ресторана. В ресторане к нам присоединились Витин тренер, как оказалось капитан милиции, и милая сухощавая старушка — Ладина бабушка. За столами начались всякие разговоры, Клаймич что то рассказывал о своей жизни на сцене, а я оказавшись рядом с Алексеем выяснил, что он работает в Ленинграде водителем скорой помощи. С Виктором они познакомились у Ретлуева на тренировке, и как-то сблизившись, несмотря на разницу в возрасте стали друзьями. Ну что ж,— подумал я,— бывает и такое, что у пятнадцатилетного пацана друг послеармейский — вроде, как старшего брата. И хотя наше общение с Витей было не частым, но почему-то я не представлял себе, чтобы среди его друзей были прыщавые пятнадцатилетние пацаны — какой-то взрослый он был. Спустя часа-полтора выпив по бокалу шампанского и хорошо покушав все начали расходится, договорившись завтра встретиться в фойе концертного зала. Я же позвонил сначала к маме, чтобы напроситься в гости, и получив моральный втык за "не этическое поведение", тут же перезвонил домой жене, чтобы она без меня шла к моим в гости, где мы и встретимся.

* * *

Неудобно было идти к маме с пустыми руками, и я решил, что бутылка Советского Шампанского самое то, чтобы занять эти самые пустые руки. Да и на столе лишняя не будет, и купил её в магазине рядом с тролейбусной остановкой, около дома родителей. На мой звонок дверь открыла Люда. Чмокнув жену в щечку, услышал доносящийся из зала мамин голос — она с кем-то по телефону разговаривала. Подумал, что не стоит мешать, и отправился мыть руки сразу из коридора на кухню. Квартиру маме за разработки в институте дали киевского типа, и так как коридор был не маленький, я всегда чтобы не ходить лишнего, руки мыл на кухне. Мама всегда ворчала — мол не можешь, как все нормальные люди в ванной руки мыть. Кого она имела в виду нормальными людьми для меня всегда оставалось загадкой, потому что я и папа всегда полоскали руки на кухне, и что самое главное, так всегда делала и сама мама. На кухне стоял запах ванилина и печеного песочного теста. Эти запахи никогда не спутаю ни с чем другим — это запах моего детства, в котором мама любила кулинарничать по выходным. Тогда мы все жили в той однушке, где живу сейчас я с Людой и мама, чтобы не возится самой, посылала меня в магазин-кулинарию за песочным тестом, из которого делала орешки, а вместо начинки как всегда шла веренная сгущенка. Вот и сейчас на кухонном столе стояла большая тарелка с этим лакомством из детства. Когда только успела сделать,— подумал я, и по привычке потянул руку к этой куче вкусного добра, но бдительная супруга прямо, как моя мама, попыталась шлепнуть меня по протянутой руке со словами: "Кударукитянешьнечегоаппетитперебивать". Интересно-кто чей ребенок? Я мамин, или моя жена моя мама? Тут то и зашла мама. Мы с ней поздравили друг друга с праздником, и втроем сели за кухонным столом. Мама начала извиняться, что ничего ,кроме орешков не делала. Да и те приготовила в надежде, что мы с Людой зайдем в гости. Ну правильно — для кого ей больно то готовить, если папа в рейсе, а сын давно живет своей жизнью? Разговор зашел о папе. Мама сказала, что позавчера она с ним разговаривала, и так как открытым текстом он не мог многого сказать, у них с папой был своеобразный код. Из слов папы, она поняла, что они где-то в районе Карибских островов, и дома будет скорее всего на Старый Новый год. Сказала, что папа передавал привет, и просил поздравить с насупающим Седьмым ноября. Сказав очередной раз седьмое ноября, мама отправила Люду в зал за фужерами, а сама достала начатую коробку шоколадных конфет из холодильника. Я аккуратно открыл шампанское и разлил его, в принесенный женой хрусталь. Чокнулись не вставая, в очередной раз поздравив друг друга с праздником. Я осушил фужер, а жена в отличии от меня, отковырнула от шоколадной конфеты небольшой кусочек, и положила его в вино. Кусочек упал на дно фужера, и стал покрываться пузырьками газа, потом медлено всплыл, и так же медлено начал переворачиваться на поверхности вина. Почему то это все мне напомнило Новогодние прадники, и я про себя подумал,— а ведь до Нового Года осталось то всего ничего. То что мы с песней Счастье хорошо выступим на Дне Милиции у меня уже не вызывало никаких сомнений. Меня уже интересовал другой вопрос — попадет ли песня в промежуточные концерты Песня-78, а если попадет, то пропустят ли ее музыкальные редакторы в финал? Людмиле я сказал, что за такие её издевательства в виде шоколада в вине, когда уходят газы, настоящие виноделы на неё сильно обиделись бы. На что она вполне логично ответила: "Хорошо, что у меня муж не винодел, а музыкант. А то ворчал бы целыми днями, и учил бы, как надо шампанское пить, а я его из-за того что газики нос щиплют не люблю". Мама начала над нами смеяться, но слово МУЗЫКАНТ не ускользнуло от её внимания, и началась моя очередная пытка под названием "А кого еще видел? А правда что?"