Скрытые параллели

— Дурак ты, Хантер, — прямо сказала Франсина Мальгаш. — Это Ле ФФей тебя отбросила, а не то бы на кусочки порезали.

— Но ведь только благодаря решению Хантера войти в ближний бой мы смогли отогнать нападавших, — возразил Густав Ли.

— А вот это ещё как сказать, — Франсина рубанула по воздуху крылом. — По-моему, они сделали всё, что хотели.

Выглядела она... потрясающе. Вы видели когда-нибудь крылатую пантеру? Пантеру, сотканную из огромных (с пол-ладони), пушистых снежинок, в свою очередь сотканных из мельчайших нитей и кусочков... Мда... И сравнение то сразу не найдешь, на что это похоже: полупрозрачная тьма, то матово-блёклая, то блёстко-льдистая на сколах и гранях. Обсидиан? Возможно.

— Мы ведь с таким противником ещё не сталкивались, верно? К тому же они добрались до котобуса и унесли его вместе с грузом. Причём, что интересно, к тем людям, что им не мешали, они даже не притронулись.

А вот глаза у Франсины остались прежними — чуть раскосыми и карими — человеческими. Почти как у макото, только без радужного свечения.

Хантер отогнал неуместную мысль.

— И что из этого следует? — Акопян склонил голову... вернее — головы, набок, насмешливо свистнул. — Нужно было просто стоять и смотреть?

"Пантера" повела крыльями — словно плечами пожала — и ничего не ответила.

— А зачем им понадобился котобус?

— Что то ты, Сноу, тупишь сегодня больше обычного, — проворчала Франсина. — Им не котобус был нужен, а его груз. Пока ты в отключке валялся, я с Марселем и Густавом всё там облазили. Марсель... Эй, ты что делаешь?

— Чайник ставлю.

— Это и ежу понятно. А зачем?

— Чтобы воду вскипятить.

— Зачем?

— Чтобы чай заварить.

Франсина резко, с шелестом, расправила огромные — ярдов пять каждое — крылья, с шумом сложила их, прижала к телу, раскрыла пасть, блеснула клыками...

— Марсюша, дорогой, тебя давно не били?

— Давно, — Марсель сверкнул тремя парами узких — щелевидных — глаз, выпустил из ноздрей несколько дымных колечек. — И ты не спеши: закончу — объясню.

Сноу не стал спрашивать, откуда он возьмёт на Меридиане настоящую воду, ведь Стоячий Родник был в нескольких шагах от того места, где они расположились на отдых. Увы, вода взятая с Параллели превращалась здесь... Вообще-то превратиться она могла в разное, но чаще всего становилась песком. С топливом для костра было проще, поскольку дрова — они даже на Меридиане дрова. Правда их пришлось бы везти с собой: здешний лес нельзя было трогать ни при каких обстоятельствах. Это калмы объяснили людям с самого начала. Так объяснили, что даже до самых непонятливых дошло. Но Марсель в своём нынешнем облике решил эту проблему по своему: одна из драконьих голов "согласилась" поработать вместо примуса.

Ну а наличие в караване чайника объяснялось совсем просто: традиция.

— Раз уж нам всё равно пока нечего делать, может быть, вы расскажете, что я пропустил?

— Ладно уж... — Франсина спрятала клыки, села. — Слушай...

Сноу с удивлением и даже с какой-то полудетской обидой узнал, что значительная часть боя прошла без него.

В то время, пока они с Ле ФФей дрались с предводителем нападавших, остальные обошли их с двух сторон. Двое, почти не обращая внимания на стрелы макото, лишь время от времени останавливаясь, схватили убитого октапода, аккуратно, не причиняя лишнего вреда, стряхнули с него погонщика и "гусеницу", и потащили его туда, откуда пришли. Ещё двое встали между караваном и местом схватки, и никого близко не подпускали. Ну а последний пришелец рванул на помощь венценосному и едва не убил Хантера, но Ле ФФей...

Тут пантера вновь показала клыки и сказала несколько ласковых слов об умственных способностях Сноу.

— Ладно, ладно... Я понял. А дальше то что было?

— Да ничего особенного. Тут все наши навалились разом. Да и выстрелы макото, сделанные в упор, начали пробивать их защиту. В общем, они получили, что хотели и ушли.

— Ушли... — как эхо повторил Хантер. — А почему вы решили, что они приходили за тем, что было в багаже у этой гусеницы? И, кстати, что там?..

Густав Ли молча протянул небольшую деревянную коробочку со странным, завораживающим узором, покрывающим крышку.

Сноу так же молча принял вещицу, подцепил крышку когтем, откинул...

В начале он подумал, что это какие то ягоды, или очень крупные зёрна граната: настолько спелые и сочные, что, казалось, светятся изнутри. Потом присмотрелся... Нет, это были маленькие шарики из воска, но чем-то эффектно подкрашенные. Как ни смотри — ничего особенного. Кроме свечения. Тем более, что неизвестно как эти вещи выглядят на Параллели. Ну а исключений — вещей не подверженных трансформации — не так уж и много. Но...

Хантер Сноу выругался.

— Прости, Франсина, но это же ксе...

— Вот именно! — перебил его Акопян. — Это — КС. Или СКС — Средство на Крайний Случай.

— А...

Хантер умолк. Посмотрел на одного, на другого, на третьего... Ясно. О некоторых вещах лучше не говорить вслух или использовать витиеватые эвфемизмы.

— И много этого Средства там было?

— Нам то откуда знать? Один из тюков был порван. Всё что просыпалось, мы подобрали.

— Вот влипли! — Франсина тяжело вздохнула. — Теперь Контрольная Комиссия от нас не отвяжется: будут выяснять, не утаили ли мы чего.

— Да ладно, прорвёмся, — Хантер попытался улыбнуться.

— Сноу, — позвал Акопян. — Будь добр, возьми одну гранулу и кинь в чайник: кипит...

Кое-как, с третьей попытки, Хантер справился с задачей. Всё-таки его лапы с неубирающимися когтями были не слишком хороши для манипуляций с мелкими предметами.

— Кстати, зачем это?

— Макото надо отдохнуть и подкрепиться. Да и нам не помешает.

— Акопян, ты в своё уме? — вскинулась пантера. — Да нас за такое...

— Может быть да, а может и нет. "Крайнее Средство" — для макото. Им можно. А мы будем пить кое-что другое. Сноу, вон там, — дракончик-примус взмахнул хостом, — слева у седла котобуса "пробирка" с нашим лекарством.

Хантер отвязал небольшой, где-то с галлон(4), бурдючок. Откупорил. Слегка встряхнул. В мехе смачно булькнуло.

— Коньяк, — пояснил Акопян.

— Настоящий? Армянский? — Хантер приподнял левую бровь. — Хм...

— Ну извини... Сам знаешь: на Меридиане другого не найти.

— Да я по иной причине: не люблю пить из этих кожаных мешков. Всё приобретает какой-то странный привкус.

— А что делать? Что фляжки, что бутылки — всё здесь "мутирует", как и любые напитки. И только армянский коньяк остаётся самим собой.

— Вот и первый тост готов, — усмехнулся Хантер. — За всё настоящее!

— Капитан будет недоволен, — заметил Густав Ли.

— Капитан всегда недоволен, — проворчал в ответ Хантер Сноу и храбро принял "лекарство". Замер... Закрыл глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям...

Все терпеливо ждали.

— Жить — хорошо.

На Хантера снизошло просветление, и он изрёк истину.

— А хорошо жить ещё лучше, — уточнила Франсина. — А теперь помоги даме: мои лапки годятся для этого ещё меньше, чем твои.

Хантер подумал было, что мог бы налить коньяк в блюдце, но оставил эту мысль при себе. Желание дамы — закон. К тому же, блюдца всё равно не было.

Марсель Акопян прекратил изрыгать пламя, переставил чайник в сторонку.

— Готово. Дайте мне... Густав, ты будешь?

— Смотрите, всё не выпейте, — оскалилась пантера. — Оставьте капитану. А не то нас точно прибьют.

— Да мы по чуть-чуть, для лечения нервов...

Полечить нервы захотели все. Даже убеждённый противник алкоголя — Хисикава — сделал небольшой глоток.

Между тем макото закончили с ранеными, либо просто испуганными погонщиками и пассажирами, подошли, сели... Вместе с ними появился и Мейсон Пруст — сразу в дух ипостасиях. Посмотрел на всё это, и произнёс на ломанном русском:

— Guljaem?

— Да, капитан. Нужно немного дёрнуть, раз уж так карты легли.

Капитан помолчал (или капитаны помолчали?) взял у Марселя несколько полегчавший бурдючок...

Все вздохнули с облегчением: смертоубийство подчиненных, скорее всего, немного откладывается.

В руках у макото появились (откуда?) небольшие серебряные стаканчики, сплошь изукрашенные чеканкой. Марсель Акопян, ловко пользуясь хвостом вместо рук, налил им "чая"...

Капитан посмотрел на чайник, взвесил в гибкой "хваталке", отделившейся от тела рыцаря-циркуля, бурдючок:

— Вот что, Марсель, сделай-ка нам чай по адмиральски. Знаешь как?

Драконьи головы переглянулись, кивнули.

— Хорошо. И зовите всех остальных. Когда ещё такой случай выпадет...

Гулянка вышла знатная.

Сноу всё никак не мог сообразить, то ли он что-то путает, то ли бурдючок с "настоящим" коньяком и чайник были внутри изрядно больше, чем снаружи. Но если всё же были, то куда при этом смотрел закон сохранения массы? Но этот вопрос был из тех, что не слишком уместны в подобной ситуации. Известно ведь, что логические умозаключения далеко не всегда уживаются с магией. Однако Сноу, после того, как Марсель налил всем до краёв то ли по пятому, то ли по шестому разу, всё же рискнул спросить об этом феномене.

Марсель выпустил из ноздрей несколько колечек дыма и глубокомысленно изрёк, что всё в мире относительно: не обязательно бурдюк и чайник стали внутри больше, чем снаружи, это люди снаружи стали больше, чем внутри. Хантер подумал, подумал, и решил не переспрашивать. Поинтересоваться у макото, откуда у них взялись стаканы не только для себя, но и для всех остальных, он и вовсе не рискнул: а вдруг и они в том же духе ответят?

Как это всегда бывает, когда в одном месте собирается много людей, завязалось сразу несколько разговоров. Впрочем, беседовали только люди, макото сидели хоть и рядом со всеми, но, как обычно, молча. Сноу время от времени поглядывал на Ле ФФей, но она выглядела отрешённой от мира сего и задумчивой. И даже в области невидимого, телепатического, её окружала непроницаемая ледяная стена, скрывающая не только мысли, но и чувства. К первому Сноу уже привык, но второе было чем-то новым и тревожным. В конце концов, он отвлёкся и стал следить за действиями людей. А поскольку разного и интересного было немало, он то и дело переключал внимание с одной беседы на другую.

Вот один из пассажиров — здоровенный дикобраз в дорогом костюме — допытывается у Густава Ли:

— А мы что, здесь надолго?

Густав говорит терпеливо и спокойно, словно школьный учитель:

— Как только все отдохнут, мы пойдём дальше.

— Э-э-э... Но ведь на Меридиане нельзя оставаться более двенадцати часов. Или я что-то путаю?

— Нет, всё правильно. Более полусуток — вредно для здоровья. Просто здесь, у Стоячего Родника, время не движется. Точнее, оно движется как бы перпендикулярно основному потоку. Мы можем просидеть здесь хоть всю жизнь, а во внешнем мире и секунды не пройдёт.

— Насчёт "всей жизни" — заметил Акопян, — коллега несколько преувеличивает. Мы либо с голоду умрём, либо Роднику надоест наше общество и он смоется.

— Что?! Как это — смоется?!

Дикобразьи иглы время от времени шевелятся и рвут ткань костюма.

— А-а-а... Да вот некоторые считают, что Родник — живое существо. Он-де сам приходит на зов, но так же сам может и уйти.

Хантер усмехнулся: сейчас пойдут очередные байки, на которые Акопян мастер.

Ещё один разговор. Пассажир — фиолетовый птиц (Хантер так и не смог понять, кого из пернатых этот гражданин напоминает), выясняет у Эдварда Табити, почему охранники и погонщики так быстро осваиваются в новых телах и почему, несмотря на смену облика, все могут говорить как люди.

— Вообще-то, уважаемый, это два разных вопроса. В первом случае... Об "эффекте псевдоузнавания" вы ничего не слышали, нет? Хорошо, я объясню. Разумеется, когда мы меняемся в первый раз, то это шокирует и телепатов, и нормалов — всех. Иногда не то что передвигаться — не понимаешь даже, как дышать следует. В последующие разы шока уже нет, но ведь каждый раз получаешь новое тело, и всё приходится начинать чуть ли не с начала. Ну, это вы и сами знаете: даже пассажиры обязаны пройти курс тренировок, прежде чем им разрешат уйти в первый рейс. Естественно, погонщики и охранники тренируются много дольше и интенсивнее. Потом их допускают к специальным тренировочным походам. И вот тут то, после сотни рейсов, у кого больше, у кого меньше, и проявляется упомянутый эффект. Мы по-прежнему оказываемся в новых телах, но у нас словно просыпаются воспоминания. Появляется такое ощущение, будто мы когда-то жили в этих образах, и теперь лишь вспоминаем о них. Конечно, вряд ли это было на самом деле... Но какого-либо разумного объяснения этому эффекту нет.

— А что насчёт сохранения человеческой речи? Ведь в некоторых образах у людей просто отсутствует то, чем можно говорить по-человечески?

Табити подвигал, повращал рудиментарными крылышками. Возможно, это являлось аналогом пожатия плечами.

— А духи это знают! Заумь. Лучше не ломать себе голову. Вот такое вот свойство здешнего пространства, и всё тут.

Далеко не все присутствующие имели склонность к учёным разговорам о природе зауми. Тем более, что дракончик-примус старался вовсю и чай всё не заканчивался. Сноу особенно ясно запомнилась беседа на окололитературные темы, завязавшаяся между тремя пассажирами. Хантер потом так и не смог вспомнить, как их звали... Точнее, он помнил только первые буквы их имён. Почему? А духи их знают... Да и тема показалась ему интереснее, чем личности собеседников.

— К дьяволу Сартра, — горячился Т. — Плохой был писатель.

— Это почему?

— Да он пить не умел.

— Фицжеральд тоже не умел пить, — парировал Л.

— А если бы умел... вы представляете, какой бы великий был писатель?! — Т. развёл руками, словно стремился охватить весь мир. В одной из рук был стакан и "чай" выплеснулся через край. — Не хуже Берроуза или...

Он задумался, зашевелил пальцами свободной руки: то ли пересчитывал писателей, то ли перелистывал страницы их книг.

— Да, не хуже, — согласился Л. — Ну вот ни настолечко не хуже.

И он тоже развёл руками.

— А Бальзак умел пить? — поинтересовался капитан. Тот капитан, что выглядел как чёртик. Л. поглядел на него внимательно, ответил:

— Бальзак пил только кофе.

— Только кофе? — Капитан повертел головой, словно воротник сорочки натирал ему шею. Впрочем, в данный момент у него ни сорочки, ни воротника не было. Видимо — привычка.

— Ну ладно, кофе так кофе. Но он знал о деньгах всё, что только может знать писатель.

— Верно, дружище, — Т. прекратил шевелить пальцами и вновь включился в беседу. — В конце концов, что Рокфеллер, что сам Крёз предстали перед костлявой, а она ни золотом, ни чеками не берёт.

Сноу тоже кое-что припомнил и рассказал байку об одном русском — князе Демидове — который перед смертью ел ассигнации со сметаной.

— О-о-о-о! — протянул Т. — Впадать в крайности — это так по-русски!

— А по мне так ни одна чековая книжка не стоит книжки, написанной рукой мастера, — заметил Л. — Кстати, а Питер Пэн умел пить?