— После двадцати трёх верхний свет мы отключаем, — и глянув искоса на меня, спросил: — Чай пить будете?
— А что, чай ночью можно, а свет нельзя?
— Инструкция, — категорическим тоном сообщил он. — Так как насчёт чая?
— Не надо, — устало махнув рукой, отказался я.
— Ванна слева, — обрадовавшись, просветил меня студент.
— Какая ванна? — не понял я.
— Обыкновенная. Метр восемьдесят по стандарту, — протараторил он.
— Ладно, — отмахнулся я. — Спасибо. Только может, ты всё-таки скажешь, куда это мы едем, и когда тронемся?
— А мы уже давно едем, — удивившись чему-то, ответил парень, опять пропустив первую часть вопроса, и скрылся за дверью.
Я шагнул к окну и выглянул. Там было темно, но по мельтешению размазанных теней можно было предположить с большой уверенностью, что мы не стоим на месте. Странно, однако, стука колёс не было слышно, и вообще, никаких звуков, сопровождающих движение, не было. Зато где-то в конце вагона, а может рядом в купе, тихо звучала песня. Странная она была какая-то. Я невольно прислушался.
"Опять весна и сон-трава
Срывает с раны старой ветто.
Ведь ты тогда была права,
Сказав: "Забудь про наше лето".
Но я забыть любовь невластен.
Кому дана такая воля?!
Не загасить той юной страсти.
Видать моя такая доля.
Разыскать бы наше лето.
Окунуться б с головой,
В праздник красок, в праздник света,
В свадьбу осени с зимой.
Где отсутствует ненастье,
Где твой голос душу грел.
Знать бы где таится счастье.
Ничего б не пожалел.
Мы тогда ещё не знали,
Что в любви бывает так.
Разгорается с годами,
И не загасить никак.
Вся жизнь пламенем объята,
Не стирает память след.
Вот такая вот расплата
За безумство юных лет.
Бабье лето, бабье лето...
Возвратись хотя б на миг!
Бабье лето, бабье лето...
Лучик света, счастья блик.
Бабье лето, бабье лето...
На висок сползает прять.
Бабье лето, бабье лето...
Время не воротишь вспять.
Музыка затихла в глубине вагона. Я ещё некоторое время прислушивался, ожидая продолжения, но, увы. Постояв ещё минуту, решительно принялся раздеваться. Надо было отдохнуть прежде чем продолжать свои изыскания. Сон, по моему личному опыту, — самый лучший отдых. После всё, что угодно. А сейчас сон. Потом на свежую голову попробую разобраться с происходящим, а если повезёт, постараюсь выбраться из этой переделки.
Как ни странно, а ванна действительно была самая обыкновенная. И даже горячая вода была. Не знаю, бывает ли такое на самом деле или только во сне да вот в таких фантастических ситуациях, но мне эта идея понравилась. Я с превеликим удовольствием разоблачился и с наслаждением погрузил своё уставшее тело в горячую жидкость. Водные процедуры всегда расслабляют, поэтому, с огромной неохотой выбравшись из объятий соблазнительной стихии, кое-как добрался до постели и в полном блаженстве отдал должное морфею.
"Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом "мистер Джон Ланкастер Пек",
Вечно в кожаных перчатках — чтоб не делать отпечатков, —
Жил в гостинице "Советской" несоветский человек".
Владимир Высоцкий
Шпион
Шум вхолостую работающего усилителя давил на уши. Сорвав наушники с головы, швырнул на пол. И тут же проснулся. Первая мысль была: "Кажется, выбрался". Открыв глаза, зажмурился от яркого солнечного света. Рывком сел и разжмурился. Увы! Блажен, кто верует. Я сидел почти на вершине холма, а вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась тундра. Да, да! Самая настоящая тундра! Это я мог сказать уверенно, так как некоторое время назад имел возможность видеть настоящую тундру. Внизу у подножья холма бежал ручеёк. Я снова лёг, и холм из зелёного стал голубым. Дело в том, что ягоды голубицы сверху из-под листочков не видны, а снизу они были как на ладони. В детстве я любил проделывать такие штуки. То садился, то укладывался на землю и мир вокруг преображался. Он становился то зелёным, то голубым, как глубокая вода.
"Что делать?" — сверлило у меня в голове. Я поднялся и полез на вершину холма. Невдалеке виднелся террикон, а за ним проглядывали административные здания шахтоуправления. Значит, где-то там был посёлок или город. Что было делать? Я направился в ту сторону. Если кто-то думает, что по тундре легко ходить, то он очень сильно ошибается. Я проваливался почти по колени в мягкий, тёплый мох. По песку, по-моему, и то легче передвигаться. Часа через два, вымотавшись до потери пульса, добрался до ствола шахты. Тут уже начинались людские преобразования, и идти стало совсем легко. Немного передохнув, продолжил путь. Чтобы не обходить рельсы, где вагонетки подаются на-гора, попёр напрямую и чуть не поплатился за свою безалаберность. Из глубин земли неожиданно вылетел электровоз, гружённый "породой". В последний момент мне всё-таки удалось увернуться от столкновения и спрыгнуть с рельс. Я кубарем скатился вниз с насыпи. Вдогонку неслись отборные ругательства машиниста. Наконец-то удалось услышать нормальную человеческую речь. Поднявшись, отряхнулся и, потирая ушибленные места, снова полез наверх. Да только не тут-то было. Вагонетки, достигшие нужной точки своего движения, автоматически начали переворачиваться, разгружаясь. Меня, как пушинку, смело снова вниз. Стараясь не попадать под разгрузку, поспешил убраться восвояси.
Обойдя опасное место, выбрался наверх и оказался в административном дворе. Здесь было довольно многолюдно. Туда-сюда сновали мужики, бегали мальчишки, попадались и женщины, но довольно странные, со здоровенными брёвнами на плечах. Они аккуратно складывали эти брёвна в вагонетки, которые в свою очередь соединяли между собой, и получалось что-то вроде поезда.
— Ты что, мужик? Страдаешь клаустрофобией? Или ты впервые опускался в шахту? — Увесистый шлепок по спине с громовым басом привёл меня в чувство. — Али ты дрыхнешь на ходу?
Я обернулся. На меня сквозь чёрную маску угольной пыли смотрели весёлые глаза шахтёра. По всей видимости, он только что поднялся на свет божий из недр матушки земли.
— Да нет, — слегка осевшим голосом попытался ответить я. — В жизни никогда не был под землёй глубже метро.
— Так почему же ты такой замурзанный, как только что из штрека? — удивлённо спросила угольная маска.
— Просто я неосторожно попал под отвал породы, вот и всё.
— А-а... — неопределённо протянул шахтёр. — Тогда пошли-ка дорогой со мной в баньку. Не то ты не хуже трубочиста!
— Да ты сам на себя посмотри, — возразил я.
— Мне положено таким быть. Издержки профессии, понимаешь ли, а ты что? В породе золото искал или пласт угля нашёл?! — рассмеялся тот.
— Да я так... — попробовал уклониться я, но не нашёл ничего лучшего, чем пожать плечами.
— Ладно, пошли. — И он, повернувшись, направился к неказистому одноэтажному строению, прилепившемуся к длинному, трёхэтажному административному зданию.
Я последовал за ним. Мы вошли в огромный зал, по которому сновали голые мужики. Между ними крутилась женщина в замусоленном халате со шваброй и тряпкой, смывая следы только что вошедших. Слева под окнами стояли длиннющие скамейки во всю стену, а справа тянулась металлическая сетка, за которой располагались ряды низеньких шкафчиков. В одном месте сетки не было. В образовавшемся проёме с доской поперёк, долженствующей демонстрировать нечто похожее на прилавок, стояла ещё одна женщина. К ней то и дело подходили голыши и брали свёртки одежды. Мой провожатый пристроился на скамье и принялся разоблачаться. Покончив с этим нехитрым делом, он быстро и ловко свернул робу в аккуратный рулон и, подойдя к женщине в окне сетки, протянул ей. Она взяла свёрток и углубилась в свои владения, чтобы через минуту появиться с другим свёртком, но это не была верхняя одежда моего новоиспечённого товарища.
— Ну, чего торчишь? — повернулся он ко мне. — Раздевайся скорей. Не бойся, — заметив мой взгляд, продолжил он. — Никто твоего имущества тут не украдёт. Она за столько лет на этой работе и не такое видала.
— Да мне же и переодеться-то не во что, — ляпнул я ни к селу, ни к городу.
— Да ты что? И впрямь не наш?! — удивился он.
— То есть это как? — не понял я.
— Ты что? Не работаешь на шахте?
— Нет, конечно.
— А как же ты сюда попал?
— Куда это сюда?! — в свою очередь удивился я.
— Да ты и в самом деле блаженный или придуриваешься? — не на шутку начал сердиться шахтёр.
— Никакой я не блаженный. Я самый обыкновенный человек. И почему это я не могу здесь оказаться? Приехал в гости, — на ходу соображая, сочинил я.
У моего знакомца чуть челюсть не отвалилась.
— Это к кому же ты приехал? — зловещим шёпотом поинтересовался он.
— Как это, к кому?! — в свою очередь, деланно удивляясь, спросил я, прекрасно понимая, что попался.
Оказывается, здесь все друг друга знают, и любой новый человек долго скрываться не смог бы по причине всеобщего "знакомства".
— Да хотя бы к тебе... — наконец нашёлся я.
— Это как?! — мужик остолбенел от такой наглости.
— Да так, как видишь! Или ты с перепоя вчерашнего ничего не помнишь? — совсем обнаглел я.
Куда девался его бас? Это надо было видеть. Не хуже гоголевской немой сцены из "Ревизора".
— Да ты что?! — просипел он. — Совсем поехал мозгами?!
— А! Да ты во где?! — ликующий возглас прервал наш нелепый диалог.
Я оглянулся. Позади стоял маленького роста человек с белоснежной бородой по пояс и толстой палкой в правой руке.
— А я тебя повсюду ищу, — радостно продолжил старичок, широко и добродушно улыбаясь. — Пошли скорее, а то обед стынет.
— Какой обед? — поразился я, но тут же сообразил, что это моё спасение. — Ах, да-а! Да меня заболтал этот чудик. — и я указал на голого шахтёра.
— А-а! Да, конечно. Познакомься — это Вася, — весело и непринуждённо начал борода.
— Меня зовут Филя, — соврал я, не моргнув глазом, и протянул руку.
Василий осторожно пожал протянутую ладонь.
— Я чего-то не понимаю, Порфирич, когда это же к тебе гость свалился? Ты же говорил, что у тебя никого нет?
— Разумеется, нет, но это же не родственник, а племяш моей покойной супружницы, — отпарировал старичок.
Только теперь я заметил, что у него нет ног по колени, и поэтому он был низким. Как это он умудрялся таким образом ходить?
— Ну, что стоишь? — толкнул меня палкой Порфирич. — Пошли, что ли?
— Да, конечно, пошли. — И я быстро направился к выходу.
— Эй! Порфирич! Да ты его сначала отмой, он ведь под отвал попал, — попробовал остановить нас Вася. Но я решительно выскочил за дверь, от неожиданности даже хлопнул ею и чуть не прибил старика-инвалида.
— Э! Аккуратнее. Давай налево и вниз по склону, вон туда, к мосту, — указал он своим странным костылём.
Далеко внизу под холмом, на котором стояло шахтоуправление, виднелся мост через рельсы. Дорога вела прямо к нему и никаких ответвлений в сторону не было.
"Опять мост, — подумал я. — Но как же этот старик идти будет? Он же за мной не угонится?" Справа от дороги, по которой мы шли, стояло большое деревянное здание, кажется, сложенное из брёвен. Табличка гласила: "Столовая". Мой желудок предательски заурчал. Я приостановился и с надеждой взглянул на старика.
— Чего уставился? — совсем другим тоном спросил тот.
— Да так, — я сделал ещё несколько неуверенных шагов и остановился окончательно. — Вы, наверное, меня с кем-то путаете, — произнёс я, оборачиваясь к нему.
— Ты, дуралей, топай, куда я сказал, а не то попадёшь туда, откуда уже не возвращаются.
— Это откуда? — удивился я.
— Ты чо раскудахтался?! Тебе чо? Жить надоело? — искренне изумился Порфирич.
— Да нет, но объясните мне хотя бы, что происходит?
— Вот дойдём до дома, там и объясню, а пока шевели лаптёй поскорей и постарайся поменьше привлекать к себе внимание. Ты и впрямь так грязен, что тебя, на самом деле, сначала надо было искупать, а потом только вести по улице.
— По какой улице? — не понял я.
Вокруг не было ничего похожего на улицу. Слева от дороги продолжалось административное здание, а справа после столовой начинался пустырь. Через несколько шагов слева открылась великолепная панорама лесопилки да такой же пустырь за ней.
— Ты у меня ещё поговори. Улицы, видите ли, у него нет, — проворчал старик. — А это, что? Не улица?!
Он махнул своей тростью вдоль дороги. Я решил больше не дразнить гусей, и дальнейший путь проходил в молчании, а заодно и созерцании окружающих достопримечательностей.
Подойдя к мосту, я хотел было подняться, но мой провожатый довольно грубо меня остановил. Рельсы мы перешли напрямую стандартным способом. Тут начались дома. Странные они были какие-то. Вроде и на бараки не похожи, но и домами их назвать было трудно. Располагались они вдоль дороги в основном торцом, однако встречались обращённые тыльной стороной. Фасады их были спрятаны от любопытных глаз проезжающих или проходящих. Насколько можно было судить по стоящим боком все они были с двумя парадными входами. Хотя назвать входы в эти здания парадными можно было только с очень большой натяжкой, как впрочем, и подъездом. Входная дверь в такой дом представляла собой подобие трансформаторной будки с двускатной крышей. Все без исключения дома и дорога находились как бы на возвышении, а между ними в образовавшейся низине стояла вода. Над этими рукотворными водоёмами находились деревянные настилы, служившие, по-видимому, тротуарами или чем-то вроде того. Позже моя память подсказала, что их называли трапами. Мы пересекли перекрёсток по диагонали и подошли к угловому дому. Я озирался в поисках входа, но не находил его.
— Не туда глядишь, — сказал инвалид, довольно шустро передвигаясь на своих культях. — Иди по трапу во-он туда и направо.
Я послушно подчинился. За поворотом находилась дверь из обыкновенных досок. Создавалось впечатление, будто этот дом заброшен или пуст довольно длительное время. Вместо дверной ручки торчала обыкновенная скоба. Что-то нестандартное было в этом доме. Сделав шаг назад, взглянул на крышу. Так и есть. Крыша не была двухскатной, как у всех домов. Она отличалась от других тем, что была восьмигранным куполом. Оконных проёмов в этом странном жилье также не было.
— Ну, что уставился? — спросил старик.
Я снова взялся за скобу и потянул на себя. Дверь натужно захрипела и приоткрылась ровно на столько, чтобы мог втиснуться очень худой человек, мальчишка-подросток, но никак не взрослый.
— Прошу! — торжественно пригласил меня спутник.
Я оценивающе взглянул на хозяина, потом на тёмный проём и решительно протиснулся внутрь. Здесь оказалось не так темно, как представлялось с первого взгляда. Сквозь щели неплотно пригнанных досок пробивалось яркое солнце. На жилое помещение сие произведение искусств совершенно не походило. Когда глаза немного привыкли, удалось рассмотреть всё до мельчайших подробностей. Здесь не было ничего похожего на какую-либо мебель. То тут, то там виднелись торчащие из стен ржавые гвозди.