Dc - Мистер Уайт

То есть человек начинает быстрее уставать, старается лишний раз не двигаться, со временем уже становиться не способным к простым движениям, к которым привык за свою жизнь. А потом не встает. И с течением болезни, в конце концов, перестает дышать. Дыхание — процесс, возможный только благодаря дыхательной мускулатуре.

В случае Селины это был вариант миотонической мышечной дистрофии.

Так же известной, как болезнь Штейнерта.

'Взрослый' вариант дистрофии, который проявляется не в раннем детском возрасте, а уже в периоде после полового созревания: от двадцати до сорока лет.

Он называется миотоническим, потому что его характерная особенность — замедленное расслабление мышц, после их сокращения. То есть человек сгибает руку, а разгибает с трудом.

И главная особенность этого варианта болезни — поражение мускулатуры внутренних органов, нарушение их функций. В том числе и сердца.

* * *

Селина уже с большим трудом ходила.

Всю свою жизнь ведущая очень активный образ жизни, хорошо тренированная девушка пока еще не так сильно потеряла ни в форме, ни в фигуре, ни в тонусе, ни в мышечной силе.

Но любое ее движение, будучи на ногах, даже когда она просто поднималась с кровати, отдавалось в груди, точно за грудиной жгучей, сжимающей болью, невыносимо горячей, накатывающими волнами бьющей в горло, в живот и в руки.

Ее сердечная мышца — миокард, состоящая из исчерченной поперечнополосатой мускулатуры, была сравнима с таковой у людей, страдающих от сердечной недостаточности третьего класса.

Это был редкий случай, нетипичный для любых известных форм течения. Слишком быстрое и целенаправленное прогрессирование.

Холли вся была на нервах, когда слышала ее шумное, частое дыхание. То есть, постоянно.

Еще больше ее выводили из равновесия моменты, когда нервное напряжение Селины достигало пика, и она пыталась то выйти из квартиры, то начать тренироваться, то била кулаками стены. Разумеется, дальше нескольких порывистых шагов или одного мощного с сотрясанием стены удара рукой девушка не продвигалась, падая на пол в болевых конвульсиях сильнейшего приступа, синея буквально на глазах и с трудом выкашливая кровяную мокроту. И Холли приходилось вновь в скором темпе давать ей лекарство, которое он специально для нее приготовил в таблетированой форме, так как она не умела делать инъекции, а спустя минуту, когда вещество всасывалось через язык и подъязычную слизистую мембрану и примерно 'нормализуется' состояние, умывать ее и осторожно оттаскивать на кровать.

И за все это время она еще ни разу ему не звонила. Тем более так.

* * *

— Не трогай меня,— тихо пробормотала Селина. Не слушая, Теодор одной рукой 'обнял' ее за плечи, а вторую просунул под колени, подхватив ноги.

Медленно выпрямил спину, осторожно подняв ее на руках. Она попыталась оттолкнуть его, упираясь ему в грудь раскрытой ладонью.

— Отпусти меня.

Ее голова покоилась между его плечом и грудью. Она даже не могла ее поднять. Силы в тонких пальцах почти не было.

Острое обоняние отчетливо уловило аромат ее волос, запах хвойного крема, слабый оттенок свежего пота.

— ... Отпусти меня, Теодор.

Конечно, это ее убивало. Ее нынешнее состояние. Неизлечимое заболевание, которое все это время скрывалось от глаз, пряталось в ее собственной крови. Факт того, что ее предало ее собственное тело, которому она доверяла больше всего на свете.

И бессилие. Удушающее бессилие. Бездонная яма беспомощности.

Две серебристые, сверкающие в лунном свете дорожки прочертили бархатную кожу ее щек.

— Почему?..

Селина всегда была сильным человеком. Жизнь испытывала ее с самого раннего детства. Она всегда встречала трудности лицом к лицу. Она превратила свои детские кошмары в мотивацию, воспринимала жизненные трудности, как приобретенный ценнейший опыт. Она никогда не пряталась, не унывала и не жаловалась.

До этого события.

Но он, кажется, уже замечал: сильный человек — не тот, кто лишен слабостей. Сильный человек — это тот, кто может позволить себе показать свою слабость только самому родному человеку.

Селина прижалась к нему, сжавшись всем телом. Она повернула голову и спрятала лицо в его груди, пока он нес ее на руках через не освященное пространство большой квартиры, провожаемый взглядами десятка домашних кошек.

— Тео, почему это происходит?— она была единственным человеком, которая называла его 'Тео'. И делала это только, когда они оставались наедине.— Скажи мне...

Теперь он понял, почему Холли, сейчас при его появлении на пороге спальни вскочившая с тумбочки и быстро начавшая расстилать постель, так отчаянно просила его приехать, почему она вообще вдруг позвонила ему, хотя не очень его любила, и призналась, что не знает, что делать. Сегодня Селина эмоционально сломалась.

Для девочки-подростка, что уважала ее, и у которой никогда не было повода в ней сомневаться, уже привыкшей к тому, что она всегда наставляет ее, всегда готова помочь и всегда имеет ответ на любой вопрос, это было настоящим шоком. Переворачиванием картины привычного мира.

— Спи,— бережно уложив ее на кровать, накрыв одеялом, он наклонился и нежно поцеловал истощенную девушку в лоб. Посмотрел прямо в слезящиеся, наполненные болью, зеленые глаза. Ее веки медленно опустились, лицо постепенно разгладилось, голова прильнула к подушке, повернувшись набок.— Я вылечу тебя, Сел.

Выходили они с Холли из спальни очень осторожно.

* * *

Первым делом он закрыл окно в гостиной — на улице была не весна, чтобы открывать его ночью. Шокированная девочка уже достаточно надышалась свежим воздухом, успокоилась... насколько это возможно в данное время.

После чего включил в комнате свет. Наконец, снял с себя пальто, сложил и закинул его на высокую спинку сверхсовременного, электронного инвалидного кресла-коляски. Селина, кстати, ненавидела это кресло, и даже смотреть на него отказывалась, но Холли заставляла ее пользоваться им с тех пор, как у нее начались проблемы с ходьбой. В этот раз оно осталось стоять по центру гостиной, и ее мягкое сиденье уже оккупировала американская кошка.

Кухня. Робинсон последовала за ним по пятам и уселась с ногами прямо на кухонный столик, когда он остановился перед шкафчиком с кофейным аппаратом и начал готовить двойную порцию свежего кофе.

— Уайт, что будет дальше?— девочка-подросток не смогла долго терпеть затянувшуюся тишину, разбавляемую лишь гудением кофейного аппарата.

Теперь уже опять 'Уайт'. Теодором она его назвала единственный раз и видимо только в состоянии аффекта.

Она не любила его, потому что ревновала к нему свою наставницу, он прекрасно это понимал. Ведь их истории были очень похожи. Правда, Селина познакомилась с ней гораздо позже и в другом приюте, и только спустя несколько лет вновь нашла ее уже на красных улицах.

Он никогда не любил разговоры 'ни о чем', никогда не любил глупые вопросы. Но еще меньше ему нравилась отвечать на них.

— Кофе.

Пока Холли в смятении рассматривала на автомате принятую широкую чашку с горячим напитком, держа ее обеими руками, Теодор, прислонившись спиной к шкафчику, неспешно сделал из своей чашки короткий глоток. Все это время не отводя отсутствующего взгляда от циферблата своих часов.

'Проект L: статус — 86,5%'

Кофе на вкус был не очень. Уже давно успевший привыкнуть к хорошему, насыщенному, терпкому вкусу настоящих колумбийских сортов, Теодор едва не скривил лицо от ощущения во рту дешевой бурды.

Явно дело рук Робинсон — Селина всегда любила хороший кофе и не стала бы пить ерунду. Надо будет занести ей мешочек.

— Я же серьезно, Уайт!— очнулась Холли, едва не запустив чашкой в его спокойное лицо.

— Ты должна быть серьезней, Холли.

— А?

Он посмотрел на нее, и девочка-подросток в очередной раз подавила порыв вздрогнуть. И в который раз ей пришлось напомнить себе, что ей просто до жути не нравится пронизывающий взгляд этих желтых, как золото, глаз (о которых так любит иногда вспоминать Селина).

— Зачем ты мне звонила?

— Что?

Недоумение быстро сменилось гневом.

— Как это зачем?! Что, неужели не видел?!

— Видел. Тогда скажи, ты здесь вообще зачем?

— ... В каком смысле?

— Чем ты занимаешься целый день?

Девочка ответила не сразу. И не, потому что не могла найти ответа, а потому что задохнулась от возмущения.

— Да...! Да если бы... Да я каждый...!

— Каждый день о ней заботишься. Потому что ей нужен ежедневный уход. Человек, который будет находиться рядом.

— Но если ты понимаешь...

— Ты одолжение ей делаешь? Долг пытаешься вернуть? Отвязаться, чтобы дальнейшую жизнь себе не портить?

— Какого хрена несешь?!— чашка все же полетела. Но на пол. Со звоном по всей комнате разлетелись белые осколки разных размеров, и по кафельной поверхности растеклась широкая, коричневая, прозрачная лужа.

'Дерьмовый сорт'— отложил в сторону свою незаконченную чашку.

— Стало быть, выкладываешься по полной? Делаешь все, что в состоянии делать? Поддерживаешь Селину всеми своими силами?

— Да ты ########!!! У тебя вообще нет права такое говорить!!! Тебя с ней рядом вообще нет!!! Гений чертовый!!! Детектив, м#ть твою!!! А рядом с Селиной всегда я хожу, потому что я всем ей обязана!!! Понял меня?! ВСЕМ!!! И я помню это!!! В отличие от м#дака, который спрыгнул, как только все началось!!!

В воздухе повисла звенящая тишина. Кошки, как только раздался первый крик, юркнули всем составом в гостиную. Тяжело дышащая девочка, сорвавшая в порыве со своей головы шапку, пилила взглядом спокойного подростка, стоящего, сложив на груди руки, и, не изменившись в лице, выслушавшим всю ее тираду.

— Ну, раз все так, тогда почему сегодня успокаивал ее я, а не ты?

На это она ничего вразумительного не смогла ответить. Только пробормотала что-то себе под нос, под конец отведя взгляд в сторону.

Еще некоторое время подождав, он заговорил, веско печатая каждое слово:

— Мы договаривались, кажется, что я даю тебе телефон, и ты звонишь только в случае того, что произойдет что-то чрезвычайное. Происходить не должно — собственноручно готовил лекарство, поэтому знаю, о чем говорю. И тебе объяснял. Но когда дело касается Селины, рисковать не собираюсь. Даже с самым малым шансом. Предпочитаю быть готовым ко всему, даже к тому, что не все мог учесть.

Оттолкнулся, встал ровно и приблизился к Холли, которая невольно сделала шаг назад, упорно продолжая корчить лицо.

— Поэтому ты здесь. Рядом с ней. Поэтому ты должна следить за ее состоянием и сообщать о любых изменениях. И поддерживать ее. Не если ей будет плохо (ей сейчас, черт тебя дери, постоянно плохо!), а постоянно! Эмоционально поддерживать! Не жалеть, олигофренка блондинистая! И если видишь, что она начинает уходить в себя, грустить или перестает реагировать, именно ТЫ должна ей помочь! Для чего ты здесь?! Не понимаешь?! Любая сиделка сможет кормить таблетками или держать за локоток.

Холли молчала.

— И если что-то подобное сегодняшнему произошло, ты должна не убегать, не паниковать, не мне звонить, не заявлять, что не знаешь что делать, а проглотить свой страх и помочь ей, как помог бы родной человек,— уже спокойным голосом продолжил Теодор.— Поймешь ты, наконец, что это — реальность? Не сон, не кошмар. Осознаешь, что сейчас Селина не сможет тебя выручить или помочь справиться с нагрузкой. Это ей нужна помощь. Ей плохо. Не пытайся делать вид, что все хорошо. Особенно при ней. Не жалей ее, она ненавидит это... И, черт возьми, не паникуй! Если вдруг ее физическое состояние ухудшиться, а это будет выглядеть гораздо хуже, тоже запаникуешь? Может быть, и номер мой забудешь от паники? Или не позвонишь, потому что я тебе не нравлюсь?

Всхлип...

Девочка опустила голову.

Теодор тут же отвернулся, отошел и, присев на колени, принялся собирать лежащие по полу осколки белой чашки.

Жестоко, но они не в сказке. А Холли — не аленький цветочек.

Если девочка, уже успевшая привыкнуть к тому, что находиться на постоянной ответственности своей наставницы, и после этого не поймет, что роли поменялись, и тяжелая ответственность в этот раз легла на ее плечи, то лучше будет закрыть все свои дела (и речь не о детективном увлечении) и самому присмотреть за Селиной.

Конечно, сама девушка будет от этого не в восторге. Она не любит, когда кто-то видит ее такой. И еще меньше ей понравиться, если Теодор будет наблюдать ее такой целый день.

Но сегодняшний случай изменил правила.

Взгляд на циферблат часов:

'Проект L: статус — 87%'

— Теодор,— тихий голос (ну надо же, во второй раз!). Холли медленно присела напротив с тряпкой в одной руке и начала промокать коричневое пятно, добравшееся до края небольшого коврика.— Слушай, ты... ты же — гений?

'Забавно'

Он поднял глаза. Робинсон пальцами поправила локон своих светлых волос, убрав его с лица за ухо. Ее глаза покраснели, но в целом держалась она хорошо.

— Ты же поможешь ей. Да же? Ты же вылечишь ее? Ты же сможешь найти лекарство?

Он опять опустил взгляд. На его ладони уже собралась горстка промокших осколков.

Он не стал говорить ей, что уже через две минуты и четырнадцать секунд после того, как он, сидя в тот момент за столом в своем любимом кафе, только услышал о том, что Селине выставлен диагноз 'мышечная дистрофия', он уже создал в уме формулу лекарства. Он не сказал, что формулу, урезанную в сравнении с завершенной, ту, которую он собрал еще на сорок пятой секунде, он сейчас и использует для поддержания стабильного состояния ее организма. Он не говорил, что Холли дает Селине лекарство, то самое в красной упаковке, аналога которого в мире нет.

И он уж точно не собирался говорить, что единственная причина, по которой Селина Кайл все еще не здорова, заключается в том, что с нынешними технологиями процесс синтеза такого сложного активного вещества требует достаточно длительного времени.

Даже в подводной лаборатории. Взгляд на часы:

'Проект L: статус — 87,1%'

К счастью, сегодня (примерно к 14:32 плюс-минус тридцать секунд) процесс будет завершен.

— Да, Холли,— встретился он с ней глазами.— Можешь на меня положиться.

Это немного, совсем немного, но девочка напротив него чуть-чуть улыбнулась.

Глава 3. Свежие дни.

Две недели спустя. Январь. 09:38. Готэм-сити.

Этим утром морозный воздух зимнего города придавал телу приятную свежесть, которую проходящие по улице деловые люди и матери с детьми с удовольствием вдыхали полной грудью и выдыхали небольшими облачками теплого пара, едва заметно прищуриваясь и с улыбками прикрывая глаза от ярких лучей солнца на небе без единого облачка.

Зимний буран наконец-то закончился, и снегопад утих под конец новогодних праздников. Но большинство жителей все еще не отпускало уже угасшее, но оставившее после себя приятное послевкусие чувство праздничного настроения.