Ди-джей

— Иду, — ответила ей Алёна.

— Значит так! — затейница потянула за рукав Макса. — Идем! — Тебе будет полезно поприсутствовать. Может быть, что-то умное скажешь! — Она произнесла это серьезно, доверчиво, мягко улыбаясь уголками губ.

— Да, но... ведь... я... тут... э-э-э, — Макса тянули за руку. Он нехотя шел и оглядывался в сторону полуоткрытой, удаляющейся от него белой двери.

* * *

Длинная и узкая, в три окна, комната для совещаний комитета комсомола была полна людей. Едкий табачный дым густой пеленой тянулся в открытые настежь форточки.

Уже десять минут Максим сидел молча за большим, полированным столом и недовольно смотрел на вытянутый во всю стену транспарант: Партия сказала: "Надо!" Комсомол ответил: "Есть!". Он задумчиво перевёл взгляд на большой бронзовый бюст Ленина стоявшего на красной тумбе, в углу кабинета и мысленно произнес. — И охота народу в рабочее время всякой ерундой маяться. Начитаются героической фантастики, фильмов про героев насмотрятся, а потом бегут исторические розыгрыши устраивать. Господи, детский сад — штаны на лямках! — Додумалось ему. — Лучше бы чем-нибудь полезным занялись! К примеру, клумбу вскопали во дворе или лавочки покрасили вдоль забора у ДК.

Ильич скромно промолчал в ответ на его мысли. Он не стал спорить и разубеждать Максима в верности его взглядов и убеждений.

Всё, что происходило вокруг, походило на какой-то фарс. Это оформленный кабинет под советские, застойные времена. Эти люди в одежде старого фасона со значками на груди. Их наигранные движения и пламенные речи.

— Нет, — возмущался их поведением, заблудившийся кукушонок. — Слова то вы выучили, играете неплохо, но... как говорил товарищ Станиславский: Ребята, я вам не верю! Выступления у вас неискренние. — Творческая личность (Уровнем не меньше кинорежиссера Андрея Тарковского) продолжала критически оценивать окружающих. Выразительно махала головой.

— Речи не зажигают. На комсомольцев вы не похожи. Так, что... — вам надо репетировать, долго — до второго пришествия! И уж только потом! — полное погружение в историческое событие! И... кстати, вот этого седого мужика в старых очках с большими толстыми стеклами, что клюет носом, слева от меня, вообще нужно гнать в шею. Какой с него игровик? Люди готовились, репетировали. Денег наверное потратили кучу на воссоздание исторической обстановки и работу профессионального постановщика. А он — спать собрался!

— Пусть все знают, как мы болезненно реагируем на критику! — произносил речь очередной выступающий. На отвороте его пиджака блестел комсомольский значок. Галстук старого фасона с огромным узлом плотно стягивал мускулистую шею. Лицо оратора было раскрасневшееся, потное. Говорил он, сидя за столом, напряженным от волнения голосом, иногда сверяясь с записями, сделанными в толстой тетради, лежавшей на столе. — Мы чуткий, высокосознательный коллектив! Мы не принимаем абстрактного искусства! Я отлично помню, как наши люди возмущались абстрактной галиматьей — картиной Пикассо "Женщина под сосной". Как можно выставлять на выставке в "Сокольниках" эту порнографию? И, это только для того, чтобы потом сказать публике: вот оно зарубежное творчество...

— Вот и первый прокол, — радостная мысль пронеслась в голове Максима. (Он просто не понял сути критического замечания оратора) — Мне известно, что выставка порнографии была невозможна в советское время. (Тем более в центре Москвы) И даже за это полагалась статья. — Макс радостно потер ладони. — Ну-с, уважаемые ролевики, а теперь, главное доказательство нашей эпохи — сейчас у какого-нибудь разини зазвонит сотовый телефон (Который он случайно забыл отключить) и сразу всё станет на свои места. Стоит лишь немного подождать.

... Сорок пять минут бесполезного ожидания звонка — уставший соглядатай озадаченно склонил голову набок. Ещё раз осмотрел многочисленные стеллажи с рамками и скульптурами отцов марксизма. Пересчитал плоские книжные шкафы, сквозь стекла которых виднелись синие корешки книг с надписью "Ленин".

Комсомольский концерт не заканчивался. Сотовый ни у кого не звонил. Полное погружение в игру продолжалось. Гранёные графины с водой были уже на половину пусты. Атмосфера внутри помещения была наэлектролизованной.

В голову Макса стали закрадываться смутные подозрения. И чем настойчивей он пытался отмахнуться от них, тем сильней они лезли в голову, заслоняя собой все остальное.

— Если на минуту, (Поправил он себя) только на минуту допустить, что это не реконструкторы из исторического кружка любителей комсомольской деятельности и не кошмарный сон безумной длинны. То получается, что дверь открылась в другое время. И сейчас он Максим Гараев находиться в прошлом! В далёком одна тысяча девятьсот каком-то... году? Кстати, хороший вопрос! А какой-такой год эти ребята так тщательно разыгрывают? — Щепетильный вопрос повис в воздухе и растаял в табачном дыму, плававшем под потолком.

Молчаливый зритель завертел головой, начал искать подсказку. В комнате, где проходило совещание, ничего не было лишнего кроме многочисленной атрибутики марксизма-ленинизма.

— Надо более внимательно прислушаться к тому, что говорят выступающие, — новая идея посетила голову Макса. — Может быть, сразу скажут, какой год? — И он жадно начал ловил каждое слово.

— Ну, знаете ли! — белобрысый, кудрявый парень бойко вскочил из-за стола. Он был сильно возмущен речью предыдущего оратора. На его груди поблескивало несколько спортивных значков.

— Я бы за такие вещи... — выступающий резко взмахнул кулаком, точно нацеливался ударить им по лицу соперника. Скулы активиста вытянулись и побелели. Брови сошлись у переносицы, глаза сузились.

— Нам будущим коммунистам не хватает государственного, масштабного мышления. Результата как не было — так и нет! На следующий год состоится 18 съезд ВЛКСМ — знаменательное событие. А мы, что? Нам нужно уже сейчас делать выводы! Если потребуется, то стоит подключать к этому делу комсомольцев...

— Вот, всё просто!!! — обрадовался Максим. — 18 съезд ВЛКСМ. Так, когда это было? — Он прикусил губу, размышляя над чертовски трудным вопросом. — Когда был? — Лоб его нахмурился, переносица носа покрылась морщинами. — Когда?

К своему стыду, необходимо было заметить, что дока-реконструктор не смог вспомнить ни даты проведения первого, ни время окончания последнего съезда. А уж восемнадцатый был для него — дремучим лесом. Максим, щуря глаза от табачного дыма, нерешительно повертел головой, выискивая подсказку. Все воодушевлённо слушали оратора.

— Даа, — вздох разочарования. — Историю ВЛКСМ я не помню. Что делать? А Алёна, как назло, попросила что-нибудь умное сказать. Скажешь тут, когда даже год неизвестен.

Светлых идей в голову не приходило.

— Может быть, встать и просто спросить: "Друзья, я первый раз участвую в исторической реконструкции. И мне много непонятно. Скажите, а мы сейчас в каком году играем?"

— Точно! — Максим приняв решение, начал подниматься из-за стола...— Так будет правильно!

— Хватит молоть ерунду! — внезапно, на весь кабинет глухим басом, произнес проснувшийся сосед, что дремал слева от Макса... — Уважаемые комсомольцы, кто скажет мне... Сейчас, какой год???

В зале заседаний внезапно все притихли, наступила гробовая тишина. Казалось, даже графин со стаканами насупились, ощущая важность момента. А потом все, включая Максима, удивленно повернули голову в сторону странного человека.

— Семьдесят седьмой! — ответил за всех курносый парень с огненно-золотистыми волосами и лицом усыпанным веснушками.

— Вот! — произнес седой, и значительно поднял указательный палец вверх. — Одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой!

Проснувшийся взял паузу. С деловым видом вынул из кармана пиджака старомодный массивный портсигар. Сперва изогнул, а потом сунул в рот папиросу, щелкнул зажигалкой и, оставив застывшее в спертом воздухе кабинета облачко синего дыма, продолжил...

— А мы до сих пор живем и мыслим так, как будто идут тридцатые или сороковые. Вы, уважаемые интернационалисты-ленинцы, утратили чувство времени. Товарищи, проснитесь, оглянитесь вокруг! Сейчас молодежи, нужно другое. Надо активнее создавать и продвигать наши песни, нашу музыку, нашу советскую культуру.

Старик, поблескивая стеклами очков, продолжал говорить раздраженно, стучал ладонью по краю столешницы и почему то дольше, чем на других, задерживал свой взгляд на Максиме. Как будто он больше всех виноват в том, что они здесь натворили.

— Одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой год! — быстро про себя повторил пришелец из будущего. — Семьдесят седьмой!!! На мгновение задумался. — Итак, если они разыгрывают этот год, то, что кроме наступающего съезда ВЛКСМ я могу вспомнить из того времени? Да ещё такое, чтобы непременно удивить Алену?

— Ага, сейчас, вот, например... например... например... — в голове залётного Нострадамуса начался блиц опрос его исторических знаний по истории конца семидесятых годов:

— Так, началось строительство БАМа — в 1974 году.

— Стыковка Союз — Аполлон — в 1975 году.

— Землетрясение в китайском Таншане, более двухсот тысяч погибших — в 1976 году.

— В 1977?... В 1977?? — мозговой компьютер попадана завис на долгие две — три минуты — пять минут, обшаривая дальние уголки сервера в поисках необходимой информации.

— Во-о-т, вышла четвертая часть фантастической саги "Звездные войны", — нет, это не то!

— Первый концерт группы "Kiss" — тоже не то — да и было в 1976 году.

А если сказать про то, что... в СССР изменен гимн. Убрали из текста слова о Сталине. Хотя, думаю, про это, и так все знают.

— Что же ещё? — Он нервно почесал затылок. — ЧТО???

И тут, внезапно ролевик — реконструктор обратил внимание, что его красавица, перед которой он всячески возжелал проявить свои немереные умственные и интеллектуальные способности, не сводит прекрасного взора с очередного выступающего. У неё был такой откровенно счастливый вид, что ди-джей сразу напрочь забыл про все эпохальные события, которые с таким трудом вспоминал! Положив руки на стол и опираясь на них подбородком, Алёна внимательно слушала комсомольца, впиваясь открытыми, доверчивыми глазами в его лицо, полное решимости и силы.

Голос у проклятого оппонента был бархатистый, хорошо поставленный, как у артиста. Его речь лилась легко и непринужденно. В голосе угадывались десятки неожиданных и живых интонаций. Он сумел с первых слов завладеть вниманием всей аудитории.

Лицо недоброжелателя было смуглое, мягкое, сдобренное здоровым румянцем. Волосы темные, вьющиеся, нос прямой, красивый. (Истинный мачо — мексиканец! Будь он трижды неладен этот Антонио Бандерос недоделанный, — про себя отметил Максим). Одет супостат был в темный импортный костюм и белоснежную нейлоновую сорочку с большим воротником. На шее был повязан пестрый галстук. Из верхнего кармана длинного пиджака торчал шелковый платочек, подобранный в тон галстуку. Мягкие, с шелковистым отливом волосы аккуратно пострижены и тщательно приглажены. Глубокие темно-карие глаза были полны меланхолии и грусти.

Говорил дамский угодник красиво, переплетая своё выступление стихами, явно красуясь перед публикой. (Особенно перед избранницей Макса).

А может быть, там лишь одно напоминанье!

О том, что всех нас неизбежно ждет!

Рифмоплёт взял паузу и романтично закатил глаза. Чувственно вздохнул. Как конь встряхнул густой гривой...

С природою, с беспамятством слиянье...

И вечный мировой круговорот!

— Именно, на таких переживаниях и нужно воспитывать нашу молодежь! — Рифмоплет перешел на прозу. — Такие стихи необходимо посвящать нашим прекрасным, милым, очаровательным дамам, которые будут воодушевлять комсомольцев на ратный подвиг и трудовые свершения!

— Подумаешь, невидаль! — Максим пренебрежительно посмотрел на выступающего. От обиды казалось, что его нервы и жилы гудят, как телефонные провода при большом ветре.

— Делов то! — он начал успокаивать себя. — Громко прочитать стихи, да ещё чужие! Я тоже знаю кучу стихов. И даже свои пишу. И если начну цитировать сейчас, то можно до вечера, без обеда, одного меня слушать, а не этого ободранного афериста. И вообще! У нас тут, реставрация партсобрания семьдесят седьмого года или литературный вертеп непризнанной пиитов?

— Друзья мои, — нараспев с воодушевлением продолжил чтец. Он призывно посмотрел на присутствующих и тут же по-кобелинному облобызал плотную фигурку Алёны. Хитрец оценил её глаза горящие восторгом, упруго приподнятую девичью грудь.

— Только, что!!! У меня родилась идея... — написать музыку на эти прекрасные стихи! И создать красивую песню, которую будет петь... наша молодежь... даже в следующем столетии!

Щеки сероглазой блондинки заиграли румянцем, губы загорелись, глаза расширились и стали отливать зелёным огнём. Они просто растворили поэта — сердцееда в своём бездонном омуте...

— Тоже, мне — показатель интеллекта! — злая обида терзала голову попаданца. На его лице невольно мелькнула тень брезгливости. — Я, прямо сейчас могу столько мелодий вспомнить! А потом их со стихами соединить! Что через несколько месяцев можно возглавить дюжину хит парадов. Да ещё с ходу подарят "Золотой граммофон" в купе с "Грэмми". (Скорее всего, тут Максим явно перегнул палку из-за переживаний.)

— Товарищ Краснограбовский! — секретарь партбюро, молодой парень с черной густой шевелюрой, грозно посмотрел на выступающего. Затянулся сигаретой. Выдохнул. Сильная струя табачного дыма достигла края стола, ударилась о перекидной календарь и взметнулась вверх. — Прошу высказываться по теме! И во время выступления соблюдать комсомольскую этику.

— Да, конечно, конечно, — патриций показательно махнул хламидой, (Полой расстегнутого пиджака) твердо уперся руками в стол, чуть выставил вперед ногу, гордо задрал подбородок.

— Друзья мои! — Он продолжил возвышено. — Как в свое время, хорошо заметил вождь мирового пролетариата товарищ Ленин: Единственно правильная политика — это принципиальная политика. Так вот, я много езжу по стране, по миру. Думаю!!! Провожу встречи с простыми трудящимися: Работницами и пролетариатом. Кстати, когда я был за границей... А я уже был два раза в Чехословакии! Я обратил внимание на молодежь... Какая там молодежь, то-ва-ри-щи!

— Упасть и не встать!!! достижение — был два раза в Чехословакии! Да еще с какими-то доярками разговаривал!

— Вот, я! — Максим не переставая, сравнивал оппонента с самим собой любимым. — Несколько раз отдыхал в Египте, Эмиратах, Таиланде, а ещё был в Индии, Германии, Италии, Мальте, на Кипре... И что? — Максим мимоходом бросил обиженный взгляд на Алёнку. Он мысленно попытался вернуть её в нормальное, адекватное состояние. — Это не показатель крутизны в наше время! Сейчас каждый второй едет в отпуск куда-нибудь заграницу. А многие посещают сразу несколько стран по турпутевке.

Однако, девушка по-прежнему не слышала его мыслей. Обольстительница не отрывая прекрасных глаз, продолжала с упоением смотреть на Краснограбовского.