Дилетант

— Каливаныч. — И засмеялся...

Глава 4 (1791 год июнь)

Помни, чтобы жить и радоваться,

надо всего две вещи: во-первых — жить,

а во-вторых — радоваться.

— Шаг правой ногой, постановка правого костыля вперед так, чтобы протез, правая нога и правый костыль выстроились в одну линию. Шаг левой ногой с его постановкой на уровень правого костыля, постановка левого костыля вперед так, чтобы правая нога, левая нога и левый костыль выстроились в одну линию. И по-новой, на 4 такта...

Я уже вполне бодренько ковыляю на костылях. Ну, не то что бы совсем бодренько, но Степан, по крайней мере, перестал за меня бояться и опекать каждый шаг.

Конец июня в меру жаркий и сухой. Лето вообще обещает быть хорошим, настолько хорошим, насколько оно может быть в средней полосе России. Каждый день я совершаю прогулки, если моё шкандыбание на костылях можно назвать прогулками, по селу.

Всюду, куда бы я не направлялся, меня сопровождают, либо сам Степан, либо его племянник Филька. Хожу я обычно до кузни, там немного отдыхаю, смотрю за работой кузнеца, пью у него квас и отправляюсь обратно. Вечером дохожу только до церкви и обратно.

Медленно, чертовски медленно приходит умение ходить на протезах. Я, конечно, понимаю, что искусственные ноги, как бы хорошо и качественно небыли они сделаны, родные мне никогда не заменят, но как хочется стать обычным человеком. Воистину, мы замечаем блага только тогда, когда их теряем. Ведь как это здорово, просто идти!

Ещё в курсантские времена, когда нас выгоняли (а как ещё сказать? Сами мы бы вжисть бы не пошли) на марш-броски или кроссы, я старался занять мозги какой-нибудь проблемой. Бежишь себе, а мысли сфокусированы не на том, когда же это кончиться, а на чём-нибудь приятном — об отпуске, о девушках... чаще о девушках. И бежать как-то легче. Вот и сейчас, переставляя ноги, удерживая равновесие я стараюсь думать о другом.

— Так, что у нас на сей момент в мире делается? Что нам подсказывает память человека в школе историю любившего и к ней с пиететом относившегося? ....

— В 18 веке власть первично, а капитал вторичен. Есть власть, будут и деньги. В 21 же веке, даже если отбросить конспирологические теории заговора и всемирного закулисья, капитал вышел на первое место — есть деньги, будет и власть. Эта картина сложилась в мире где-то к середине 20 века, а может и чуть раньше. Можно что-нибудь сделать, что бы её поменять? Вряд ли. Ротшильды, Барухи и Дюпоны уже есть. ....

Шаг, нога, вернее протез, наступает на камень, и я чуть не падаю. С трудом удерживаю равновесие. Филька меня сопровождающий, засмотрелся на девок, которые мне кланялись, и вряд ли бы успевал меня подхватить. Вот бы была картина маслом, если бы его барин растянулся на дороге.

Смотри под ноги, балбес.

— Так о чём это мы? ... Ах, да, о капиталистах. Так вот, если бороться с мафией нельзя, то надо эту мафию возглавить.

— Во всех консптралогических теориях всегда мелькали только еврейские и англосаксонские фамилии. А если в них появятся русские?

— Октябрьскую революцию в России готовили все — Ротшильды, Рокфеллеры, Вильгельм II, Ллойд Джордж и иже с ними. А будь силён капитал в России, да настолько, что нефтяные поля и нефтеперегонные заводы Грозного и Баку принадлежали бы не Нобелям, а Губониным, к примеру? (или Губонину там и так что-то принадлежало?) Да кроме этого и нефть в Дакоте и Оклахоме?

— Что бы что-то решить, надо знать подноготную существующей сейчас финансовой системы, причём мировой, ну или хотя бы европейской. Впрочем, это, наверное, сейчас одно и то же. А что ты знаешь сам об этом? Какие ключевые фигуры?

— Что-то слышал о Даниеле Ициге. Он вроде бы финансировал Фридриха II. Жив ли ещё?

— А получится ли это в России? В России нет, и не будет самовоспроизводящейся элиты по типу англосаксонской. Как только русская элита окончательно сформировывается, она тут же начинает деградировать. ... Загадочная русская душа — русский бардак в рамках одной головы.

— А это ещё к чему в голову пришло?

— А вон уже и кузница показалась.

— Шаг правой ногой, постановка правого костыля вперед. Шаг левой ногой, постановка левого костыля вперед.

У большой, по местным меркам, хаты стайка детишек лет пяти-шести играют в пыли. На меня уже не обращают внимание. Привыкли. А по началу вставали как вкопанные и таращились своими глазёнками — диво дивное, барин на тумбах идёт и под мышками у него какие-то рогатульки.

Как сделать резьбу без плашки или метчика? Как сделать саму плашку или метчик? Нет, с помощью токарно-винторезного станка я знаю как, а вот с помощью кувалды, клещей и напильника? А как сделать хорошие протезы?

Протез, на первый взгляд, изделие не сильно высокотехнологичное. Действительно, чего там умного-то? В моём детстве на нашей улице жил дядя Коля Говоров, ему под Варшавой в 45 оторвало ногу, так он ходил на протезе из металлической трубки. Но вот в Москве я как-то на дороге увидел инвалида, который ходил между машинами и ему охотно подавали деньги — от самого таза у него шёл протез, причём это уже была достаточно сложная конструкция. Парень этот, а это был ещё совсем молодой человек, ходил на этом протезе абсолютно нормально, не хромая. Картинка была, надо сказать, та ещё — для того что бы лучше подавали протез не был задрапирован и создавалось впечатление, что между машин ходит гибрид человека и робота.

Естественно, мне хотелось ходить, да не просто ходить, а ходить и не хромать, поэтому требовался протез сложный, с шарнирной стопой. Первоначально я рассчитывал, что такой механизм мне сделает швейцарец этот — Дро, ну тот, который кукол движущихся делал, или ещё кто-нибудь кого пришлёт Екатерина Романовна. Уезжая, княгиня Дашкова обещала мне поискать сведений про этого Дро, или найти в столице мастера для изготовления протезов. Причём мастера, как я просил, понимающего толк в механике.

Но разрешилось всё проще.

Когда я поделился проблемой со своим управляющим, то он предложил мне попробовать решить её через местного кузнеца, который, как заверял Карл Иванович, может сделать буквально всё. Этакий местный Левша.

Кузнеца и звали Кузьмой. Вот как! Ведь Кузьма происходит, кажется, от греческого Космоса, что и означало кузнеца. Впрочем, моего кузнеца в деревне звали Кузяха.

Кузяха у меня появился сразу же на следующий день после разговора с Краубнером. Это был невысокий коренастый мужик средних лет с ... окладистой, наверное, так это можно назвать, бородой не очень аккуратно постриженной.

О бородах надо сказать отдельно. Все мужики в деревне носят бороды. Разные бороды — жиденькие бородки, солидные окладистые, русые и чёрные, ухоженные и неухоженные. Исключение составляют только Краубнер, Максимович, впрочем, он не местный житель, ну и я — меня бреет Степан.

Здесь борода вовсе не дань моде, а просто итог полнейшего отсутствия каких-либо бритвенных принадлежностей.

Кузяха бороду имел вполне достойную, в меру ухоженную, но, на первый мой взгляд, впечатление умного и сметливого мастера не производил. Но это только на первый взгляд. Он сразу уловил суть задачи и сам сделал вывод, что главная проблема в изготовлении мне новых ног заключается в том, что стопа должна была быть сделана из специального железа, которое подпружинивало бы при ходьбе.

Протезы он делал месяц. Когда я увидел плоды его труда, то в начале подумал, что вряд ли смогу на них ходить, уж больно топорно сие выглядело. А уж когда попробовал встать на них, поддерживаемый, вернее висящий на плечах Степана и Кузяхи, то и вовсе решил, что эта затея гиблая. Но потихоньку культи ног начали привыкать. С начала я только сидел в протезах, давая возможность привыкнуть обрубкам ног к контакту с кожей ремней креплений. Потом стал вставать на пять, потом десять минут. Ну и потихоньку, потихоньку.... Вот уже почти два месяца хожу, если можно так сказать.

— До кузницы ещё метров пятьдесят идти.

Одновременно с протезами я начал решать вопрос и с обучением крестьянских детей. Ну не то чтобы я решил из них создать команду своих помощников, а скорее исходя из того, что с чего-то преобразования в своём имении начинать надо. От каких-либо кардинальных изменений или новаторских прожектов по здравому рассуждению пришлось отказаться... Пока. Надо сначала понять, как здесь живут, а там видно будет.

По моей просьбе Краубнер подобрал дюжину (я сказал 'дюжину', он и прислал двенадцать) ребятишек от десяти до четырнадцати лет. Причём одиннадцать были пацанами, а двенадцатая была девочка — внучка Паши Цурочкиной (то, что она внучка именно Паши и именно Цурочкиной, про которую я и слухом не слыхивал, сказала мне моя ключница Наталья) Шура. Мать её позапрошлой зимой умерла от чахотки (Пошла бельё полоскать на речку, да в воду провалилась. Занемогла, занемогла, да и ... Видимо умерла от воспаления лёгких), а отца ещё раньше деревом придавило.

Я просил Крала Ивановича, чтобы ребятишек он отбирал потолковей и добровольцев — тех кто сам захочет учиться.

Вот он и отобрал! Почти все они оказались сиротами.

Первый мой урок состоялся 19 апреля — аккурат через месяц после моего..., а что?... наверное, после моего воскрешения.

Под класс я вначале определил мою гостиную, но потом решено было занятия проводить в людской — есть такая комната в доме. Причём решал это не я, а Степан, который после первого нашего занятия долго ворчал, что не гоже таскать в барский дом деревенскую пацанву. Пришлось пойти на компромисс.

— Всё что нас окружает, имеет своё название. Вот это — Я показал на стол, за которым сидели ребятишки — Называется столом. Это стул. Это окно. Всё, всё имеет своё название. К этому мы привыкаем с самого нашего рождения и знаем, как называется потому, что так это называли наши пращуры. И когда мы говорим друг с другом, то знаем, что то, что мы говорим, может себе представить и наш товарищ. Но это когда мы друг с другом разговариваем, а вот если нам надо сообщить в соседнюю деревню какую-нибудь новость? Ну, скажем, мне нужно что-то сообщить шаблыкинскому помещику. Как быть? Сам-то я туда не дойду. Можно, конечно, передать со Степаном или с кем-нибудь из вас. Но, а вдруг вы забудете, что я говорил, или что-то перепутаете? Тогда что?

— Тогда нас выдерут. — Подал голос белобрысый малец, кажется внук Мунюхи — той старухи, чья хатёнка стояла возле погоста. Мать его умерла родами, а отец в прошлом году утонул. Вот как в нашей Навле можно утонуть? Вот наверняка ж пьяный был. А пацан теперь сирота.

— И что потом? Ну, выдерут, а ведь информация, которую я передавал шаблыкинскому помещику, до него не дошла. Мне от того что вас выдрали, легче-то не станет. Так вот, люди для этих целей придумали письмо. То есть, слова стали записывать на чём-нибудь определёнными рисунками.

— На чём чём-нибудь? — Опять этот белобрысый.

— Ну, вначале это было на глине. Делали из глины такие...э-э-э... пластинки... тонкие кирпичики, на них писали, а потом эти кирпичики обжигали. Но это было очень и очень давно. Наши с вами пращуры писали на бересте. А древние китайцы придумали бумагу. Кто такие китайцы, я потом вам расскажу. Так вот. Э-э-э... О чём это я? Да, так вот. Рисовали слова. Прямо так и рисовали. Ну, например, надо передать, что корова идёт — рисовали корову и ноги. Но ведь не каждый умеет рисовать. Другой нарисует, что не поймёшь, то ли корова, то ли лошадь. Чтобы упростить рисование слов, были придуманы буквы. То есть, каждое слово состоит из звуков. Та же корова состоит из шести звуков сиречь букв: К, О, Р, О, В и А. Ко-ро-ва.

— А чем же это проще? Корову одну нарисовать, а букв целых шесть. — О как, значит считать умеет. А это уже Черняя сын, Кузька, кажется. Вот же, блин, твою танковую дивизию. Но отвечать-то надо.

— Рисунок коровы тоже не из одной чёрточки состоит... Э-э-э... В общем, когда вы научитесь читать и писать, поймёте сами, что так удобнее. И так. Начнём изучать буквы. И, пожалуй, начнём с коровы.

Интересно, кто мне сказал, что у меня есть педагогические способности? Макаренко, блин. Проще было батюшку припахать. Пусть бы нёс в паству светлое, доброе, вечное, а лучше ещё и полезное... ... Ему это и по штату положено.

Про батюшку отдельная песня. Отец Ануфрий, настоятель нашей церкви, фигура колоритнейшая — поп, как их рисовали в той моей жизни на антирелигиозных плакатах — маленький, толстенький, хитренький, но при ближайшем знакомстве оказался человеком не глупым и добрым. Лет ему было ..., в общим, муж сей был уже в летах.

Он пришёл ко мне после отъезда Дашковой и Максимовича. Как я позднее понял, княгини он отчего-то побаивался (или чего-то сторонился).

И начал с того, что все мы, рабы божьи, должны смиренно принимать все, что Господом ниспослано, что моё увечье, это испытание силы духа моего и веры моей, и, что в церковь надо бы придти, да исповедаться, глядишь, Всевышний смилуется и поможет. Видимо так он хотел меня подбодрить.

Ну, с той частью тезиса, что это испытание силы духа, я, пожалуй, даже согласился...

— Мне, Батюшка, мнится сие несколько иначе. Бог, когда создал Адама и Еву, создал детей себе. Де-тей! А не рабов. Поэтому говорить, что 'я раб божий', не совсем корректно. Бог отец наш, а мы все его дети. Мне чтобы разговаривать с отцом моим небесным не надо никуда ходить. Он всегда со мной.

— Александр Фёдорович, в святом писании сказано...

— Простите, Батюшка, что перебиваю. Все писания писали люди. Писали, переписывали, переводили на другие языки, опять переписывали. Текст библии, которую Вы держите в руках, переводился только на наш язык, по меньшей мере, дважды, а переписывался и вообще не знаю сколько раз. ... Вот скажите, Батюшка, как совместить тот факт, что бог есть добро и любовь, с тем, что в мире существует зло? Ведь бог не мог создать зло — он всеблаг. Значит, оно возникло вне его воли, как-то само, а бог не может его уничтожить?

Отец Ануфрий, улыбнулся, прищурил один глаз и с хитринкой такой на меня посмотрел, мол мал ты ещё вьюнош меня на таких вещах ловить.