Озерейка

Я заинтересовался и попросил рассказать, как он высаживали десантников. Оказалось— как бы просто. Влетели в гавань Феодосии, пришвартовались к причалу и высадили. Почему 'как бы'— а потому, что порт занят немцами. Что там и где у них никто толком не знает. Поэтому врывались, как в пасть зверя. Даже если и немцы проспят, то пока это поймешь— переживаний будет полный короб. А тут хоть они частично проспали, но впечатлений все равно было много. Какое— то время немцы не поняли,что катера и потом эсминцы полезут прямо в порт. Ведь это дело редкое. В империалистическую войну в подготовленный к обороне порт такой прорыв с высадкой десанта был только дважды, и то с очень специфической задачей: заблокировать порты Зеебрюгге и Остенде, чтоб немцы ими не смогли пользоваться для базирования подводных лодок. А Феодосию брали, а не заваливали вход старыми кораблями, тут надо было работать по-иному и дольше. Хоть первый бросок немцы и частично проспали, и стоявшие на конце мола пушки были захвачены десантом, но потом началась стрельба. Стреляли часовые, прибежавшие по тревоге солдаты, потом начала стрелять тяжелая артиллерия, Но штурмовые группы уже пошли в порт, установили на молу сигнальные огни. Один катер получил снаряд в корму и затонул. После в порт вошли эсминцы 'Щаумян', 'Незаможник' и 'Железняков'. Командир 'Незаможника' не рассчитал маневр и впилился в причал носом. Не было счастья, да несчастье помогло, коль нос впилился в причал, им можно воспользоваться для выхода десантников. Они и пошли через получившуюся сходню и даже быстрее, чем это планировалось. 'Незаможник' пошел на ремонт. 'Железнякову' и 'Шаумяну' досталось поменьше, 'всего лишь' по одному тяжелому снаряду Сбита мачта на 'Шаумяне', погибли люди. А крейсер 'Красный Кавказ'. все пытался пришвартоваться к молу, чтоб разгрузиться. На нем, кроме десанта были орудия и тягачи для них. Шлюпками их не высадишь. А тут буксир, который должен был помочь со швартовкой, струсил и ушел из порта. Пока преодолевали мешавший швартоваться ветер, немцы раз восемь попали в корабль. Мишень то огромная. 'Красный Крым' в порт не шел, а стоял на рейде и сгружал десант своими баркасами. Некоторый опыт у него уже был, ибо так приходилось действовать осенью под Григорьевкой. Ему тоже досталось от батарей немцев. Порт очистили от немцев довольно быстро, потом началось оттеснение их дальше,на городские улицы. Потом рассказывали,что в Феодосии захватили очень много немецких автомашин и переправочный парк. Одних автобусов штук тридцать. А в порт уже шли транспорты с подкреплением...

Больше их катер в десантах не участвовал. Хотя Иван разговаривал с матросами с других катеров.участвовавшими в высадках в район Камыш-Буруна.Там уже больше пришлось высаживать красноармейцев на голый берег — а берег кое-где оказался не просто голый, а еще и предательский. Перед основным, так сказать берегом, море намыло косу, которую называют баром. Катер смело идет вперед по самое не могу и втыкается носом в отмель, ну, скажем, в пяти метрах от берега и на глубине чуть поболее метра. Все, дальше ему уже нельзя. Десант геройски прыгает в воду. Слово 'геройски' не шутка, а правда. Попробуйте прыгнуть по грудь или по шею в декабрьскую воду и, преодолевая холод, страх и течение, идти вперед. Десантник выбрался на берег, вроде все , теперь вперед, за Родину,за Сталина! А это еще не берег. Это еще бар, та самая песчаная, намытая морем коса шириной всего в несколько метров. А дело происходит ночью. Еще несколько шагов вперед, и боец ухает с бара в холодную воду глубиной полтора метра , а то и больше. Такая вот ловушка природы. Если не утонет, сердце не зашкалит от ледяного купания, то он перебредет или переплывет еще сколько— то метров воды и выберется на берег уже окончательно. Теперь можно воевать, но мокрому и на декабрьском ветру и холоде. Бррр, вот незадачливое место. А где ж эта ловушка? Где— то между Эльтигеном и Камыш-Буруном.

И других рассказов от сопалатников много было, всем ведь есть что вспомнить. Как на той вот 31 'А' батарее горели от обстрела деревянные основания орудий. Временное основание (ибо постоянное из бетона осталось далеко , на берегу), сделано было из скрепленных вместе старых шпал, пропитанных каким— то креозотом или чем то вроде. А при обстреле туда, видно, попал осколок и древесина затлела. Так вот на орудии и горят, и огонь,тушат и стреляют из дыма и костра. Помалкивали про свои подвиг мы с Сеней. Я— понятно, отчего, а Сеня считал,что героического в работе телефониста ничего нет. Нужного и опасного— сколько угодно, а вот героического нисколько... Вот так.

Я вообще про себя рассказывал мало, ссылаясь на пострадавшие после контузии мозги.. Мол, тут не только нечего рассказать, ибо память , как решето,стала, но и есть опасность, что подойдет ко мне девушка и скажет :чего это я домой носа не кажу, женился и не показываюсь. А что я скажу, может, и было такое, но вернулся с того берега бухты и ни шиша не помню. Придется— таки жить с ней, раз она говорит,что да, а я не помню,что нет. Ребята на эту мою шутку посмеялись и пошутили. Но Николай не поверил, что так может быть. Я ему и ответил,что хочешь— верь, хочешь— не верь, а я совсем не помню, как у моей стотридцатки замок открывается. Вот сколько раз я это делал, а сейчас спроси— не скажу как. Спроси , как винтовку разбирать или 'Дегтярев'— это пожалуйста. Николай подумал и сказал, что делу помочь можно. Поставить тебя к замку и там сама рука вспомнит, кула что тянуть, куда и как поворачивать. Его отец, служивший комендором на броненосце 'Слава', этого не забыл даже через двадцать лет. Когда Коля сам взялся за рукоятку затвора пушки Канэ, то убедился, что отец правильно рассказывал. Я вздохнул и сказал, что замковые могут понадобиться, но чувствую я , что больше будет нужда в стрелках и пулеметчиках. Немцев под Новороссийском остановили, вот они перегруппируются и снова ударят, только, наверное, дальше пойдут на Туапсе или на Сухуми. По этому поводу у стратегов нашей палаты вышел вялый спор, куда именно немцы двинут в следующий раз, вскоре прерванный визитом медсестры. После уколов активность сохранил только Сеня,а сам с собой он уже не поспорил.

И продолжали одолевать думы о том, как быть дальше. Воспаление легких лечится около месяца, как мне помнилось. Ну, пусть полтора. А дальше фронт. Надо же туда прийти хоть что— то знающим. Моя собственная армейская жизнь тут помогала, но только частично. Оружие моих лет и тактика сильно изменились. Мой СКС , с которым я отстоял бесчисленные часы на постах, здесь появится еще не скоро, РПД скорее, но тоже не сразу, потому что патрона к ним еще нет. Но было в моей службе, как я уже думал об этом, и полезное для данной ситуации. Служил— то я на базе вооружения и хранили мы и даже частично утилизировали стрелковое оружие и артсистемы. Оттого не слишком ленивые мои сослуживцы (и я тоже) имели возможность познакомиться с оружием Красной Армии,. Для трофейного оружия, которое за много лет после войны все еще было и в гигантском количестве, существовали другие базы, по слухам, под Донецком в старых шахтах. А у нас было советское и тоже в гигантских количествах. ППШ лежали аж в нескольких хранилищах. Такой вот одноэтажный сарай, до крыши набитый ящиками с автоматами. Причем в нижние, наверное, никто не залезал с того момента, когда их поставили сюда. Потому что проще застрелиться, чем этот штабель разобрать донизу. Проверки, что был при мне, ограничивались верхними ящиками. И офицерам неохота ждать, когда мы до нижнего ящика доберемся, а нам сначала разобрать склад до основания, а потом все вернуть , как было, еще менее хотелось. Сковырнем верхние ящики, комиссия их вскроет, осмотрит, пересчитает, бумаги напишет, и все, ящики идут на место, дверь хранилища опечатывается. До следующего осмотра. И другого оружия хватало. Какие пушки у нас тут были— я не в курсе, но тоже какие-то оставались. Часть оружия утилизировалась на харьковских предприятиях, но так медленно,что в этом веке процесс явно не закончился бы, хватило и на часть следующего столетия. Так что я тех пор я умею разбирать винтовку, ППШ, 'дегтярев' и ТТ. Наган мне в руки попался только один раз, потому впечатление о нем только самое общее, разобрать его не дали, старшина торопился закончить дела и побаловаться с револьвером не позволил. Но вот стрелять из них выучиться не удалось. Наши начальники готовы были закрыть глаза, что солдатики побалуются со старым оружием и разберут— соберут его, но вот организовывать стрельбы для нас никто не стал . Стрельбы из штатного оружия мы проводили. Так что три раза я стрелял из родного СКС, и раз из пулемета. И то хлеб. Так что можно считать, что с оружием я обращаться умею, а вот стрелять— как получится. Оценки по стрельбе у меня были хорошими, да и сам с охотой всегда ходил в малокалиберный тир ДОСААФ, даже помню, выполнил норматив на третий разряд. Только никто его мне не присваивал, ибо сам стрелял и судью не от куда было взять. С гранатами дело обстоит чуть похуже. Нам проводили обучение по обращению с гранатами, хотя бросал я ее только один раз и то учебно— имитационную. Так что если мне сейчас дадут гранату Ф-1 или РГ-42 , то с ней я справлюсь, ибо эти гранаты дожили до моей службы и представление о них я имею. Но вот с другими гранатами— и не знаю, как быть, например, с РГД-33, которых в это время хватало. В принципе, мои знания матчасти вполне пристойны для артиллериста, которого не должны стрелковым делом много терзать. То есть претензий ко мне у начальства не будет, претензии могут быть у немцев, почему так плохо умею их убивать. Значит, надо еще подучиться, чему успею, народ я послушал про разные особенности в бою и еще послушаю, если удастся, а вот уставы почитать не мешало бы. Вплоть ло строевого, а то вдруг нынешний отличается от моего. По этому поводу я сходил к комиссару и попросил выделить уставы для повторения, пока я здесь отлеживаюсь. Военком меня похвалил за рвение и обещал выдать, но предупредил, чтоб эти уставы были использованы для изучения , а не на раскурку. Это я клятвенно обещал, ибо некурящий и через день их получил.

Довольно часто я думал об Андрее, что с его личностью случилось от. соединения с моей. Но пока было непонятно, может , он и жив, но пока успешно маскируется. Случаев было много, когда бы его знания пригодились, но они не всплывали ни как диалог Андрея с Андреем, ни как подсказка во всплывающем окне. И не свои воспоминания не появлялись. Конечно, хорошо бы, если Андрей не погиб, а хотя бы очнулся в моем теле. Надеюсь, он это переживет и найдет себе место в жизни. Ни он, ни я о случившемся не просили, но это хоть будет какой-то обмен, пусть и не равноценный . Конечно, я свой организм излишествами разными не подрывал, но сорок лет — это уже не двадцать, да и зубов уже неполный комплект. Зато аппендикс на месте, есть возможность дважды в жизни испытать его удаление, никто этого не сподобился, а он— да. Тут, правда, вспоминается герой одного стихотворения, который был жутко везучим, поэтому его не взяло прямое попадание снаряда из пушки, попадание под трамвай, случайно выпитый яд кураре и прочие экстремальные приключения. И вот он однажды, свалившись с вышки, потирает слегка ушибленную коленку и думает, а зачем мне все эти падения, пушки и яды, а кто ведает, зачем...

Также, как и я— зачем это со мной произошло, в наказание, во благо, как награда, отработка за невыученный урок жизни... И еще раз скажу— кто ж это ведает. Может, встретится мне где— то здесь Сивилла Кумская или Сивилла Крымская, которая скажет в стихотворной форме, за что это все. Скажем, это кара за то, что не стал учиться после техникума, а решил денег подзаработать, открыв фирму, а образование— ну , когда— то потом, или наоборот, это награда за то же самое, что не пополнил собою когорту дубоголовых менеджеров.

Вспоминал ли я о своей жизни, что так резко изменилась сентябрьским утром во внезапном приступе сна— да, и почти каждый день. Я ведь уже не так молод, чтобы , только почуяв возможность приключений , сразу лететь на них, как бабочка на фонарь уличного освещения. Мне уже потихоньку хочется покоя и уюта, а не впечатлений от пятой точки опоры. Свою долю их я уже получил, есть что рассказать и смешное, и трагическое, а вот переживать еще порцию уже не хочется. В жизни мне уже не хватало не порции адреналина, а домашнего очага, а с ним все никак не выходило. И вот, когда возникла надежда на его обретение, я просыпаюсь ликом в море и всем прочим, что за пробуждением последовало. Иногда такая тоска одолевала,что и завыл бы волколаком на луну. И не с кем поделиться или выговориться. Хоть как цирюльник царя Мидаса иди и разговаривай с тростниками, выдавая свои заветные тайны. Поговоришь так с тростником и явится миру мыслящий тростник, который додумается до того, что и Блез Паскаль. Прямо сон о Блезе Паскале, которому снился мыслящий тростник, видящий сон о Блезе Паскале. Тьфу, я уже в этой философии запутался, начал про свое , а закончил всякой ерундой. Вот что значит томление духа. Пора вставать, Феодосию утку подставить, в потом пойду вдохну воздуха и уставы почитаю.

Но коль уж так случилось, то хоть я этого не просил, а придется соответствовать. Конечно, неплохо было бы знать, надолго ли я тут, хотя бы в видах того, как строить отношения с дамами, но кто ж мне скажет, есть ли у меня время на краткий роман, нормальную семью, или время мне отведено до следующего налета 'юнкерсов'. Будь я человеком этого времени, то, конечно, тоже не знал бы всего, что ждет, но мог бы вполне резонно предполагать ,что если доживу до победы, то могу спокойно рассчитывать на мирную жизнь и все , что к ней прилагается. Случаи , конечно, и тут разные бывают, и войне еще не конец, но рассчитывать дожить до победы— не запредельный оптимизм. Это были не единственные думы, были и прямо размышления о Лоханкине и русской революции, то бишь как мне и дальше эволюционировать или революционно себя вести. А все проклятая литература. Читывал я разных авторов, начиная от 'Янки при дворе короля Артура' и заканчивая более современными, о том, как человек, попав в прошлое для себя время, пытался его изменить в какую— то сторону. Когда удачно, когда не очень. Вот и мне как быть, коль уж я оказался здесь ? Могу кое— какие знания приложить не только на благо себе, но и на благо окружающим. Чем я обладаю по сравнению с жителями этого времени ? Знаниями, ведь все остальное у меня не выше среднестатистического. А как житель будущего, я много чего знаю. Это не моя личная заслуга, знания были вокруг меня, я просто их впитывал активнее, чем мог бы, поскольку лень свойственна любому, да и мне тоже. Но знания— они ценны не столько сами по себе, а больше , когда они помогают что— то сделать. То есть для них важны время и место. Знания о ядерной физике мало помогут мне , попавшему в тело моего прадеда— мельника. Вот по просто физике могут быть полезны, если удастся при помощи их улучшить работу мельницы. Прадеду это было б очень важно, потому что он был как бы и сельский буржуа и пролетарий в одном флаконе. Буржуа он был , ибо владел той самой мельницей, вот только не знаю, ветряной или водяной. А пролетарием он был, исходя из древнего значения этого слова, которое когда-то обозначало то, что человек богат в основном своими детьми. Их у него был от трех браков девятнадцать, так что мог бы апеллировать этим фактором к комбеду. Но ни он, ни комбедовцы латыни не знали, потому его и раскулачили. Тут меня растекло мыслию по древу, но, вернувшись к моменту растекания не туда, надо сказать, что знания мне тоже следует использовать аккуратно.