Отсутствовал он не больше часа. Я за это время успел повторить все известные мне ката и потренироваться во владении шестом. Вначале проделав всё то, что показал мне Волхв, в замедленном темпе, я затем попробовал повторить всё это в среднем темпе, а в третьей попытке уже в самом быстром, на какой только был способен. Всё получилось, но удовлетворения собой, я не чувствовал. Почему, в чём дело? Что сделано не так? Скорость не та? Это поправимо, надо только закрепить полученные знания тренировками. Мощь ударов не такая, как у Волхва? Ерунда, сила со временем тоже придёт. Я прислушался к своему внутреннему голосу. Может быть, эта неудовлетворенность собой исходит от зависти к Волхву? Его жизненному опыту, умению и сноровке? Нет, я никогда и никому не завидовал в жизни. Нет, за мной такого греха. Не завидую и Отшельнику. Тогда, что же меня гложет? И мне открылось.
В том, что я делал — не было творчества, моего творчества. Мне не надо было, как с языками, осмысливать упражнения, увиденные мной хотя бы один раз. Об этом уже позаботились 'Потусторонние', заложив в меня программу, как не сложно было догадаться. Мой мозг запоминал всё автоматически без моего согласия, а мне этого было мало.
Теперь я понял, что мне всегда было этого мало. Поэтому мне скучно было учиться в школе и институте, потому что это знали все мало-мальски образованные люди.
В школе мне только несколько раз пришлось проявить свои способности к творчеству. Случайно я написал сочинение, которое и не было сочинением, а скорее рассказом, даже сказкой, которая никак не вязалась с канонами классных сочинений школьной программы. Получилось это действительно случайно, потому что к сочинению я не готовился, не читал критиков, не читал учебник, где подробно разбирались образы героев произведения. Само произведение читал, но проболел всё то время, когда его детально разбирали в классе.
Случайно, на выпускном экзамене по математике, я доказал теорему 'объём шара' своим способом, а не тем, который знали все остальные. Что самое интересное, я не успел выучить стандартное доказательство. И на экзамене, зная окончательную формулу объёма шара, начал танцевать от обратного. И доказал.
Случайно, ради смеха, начал писать стихи. Потом увлёкся, и хотя поэтом не стал, друзья говорили, что некоторые из моих стихов были просто хорошие. В стихах меня влекло само слово и возможность одним словом или сочетанием нескольких обыденных слов выразить желание, тревогу, надежду, веру, любовь.
Удивительно, но школьные преподаватели радовались моим редким творческим успехам. Хорошие, умные были учителя.
Я вспомнил, как с соседским Сашкой, который был старше меня года на четыре, мы на нашей кухне пытались вывести статистику для кипячения воды в различных кастрюлях. Конечно, никакой статистики для домохозяек мы не обнаружили, но нам это было интересно, в этом была новизна, возможность познать то, что пока никто не знал. Поэтому я зачитывался книгами об учёных: Фарадей, Максвелл, Бор, Эйнштейн, Ландау. Поэтому я 'проглотил' за одну ночь книгу 'Иду на грозу'. Поэтому 'Мастер и Маргарита', так считаю, самое выдающееся произведение Михаила Булгакова.
Занимаясь спортом, я много раз как, проигрывал своим соперникам, так и побеждал их. Проигрывал я только из-за неумения творчески подойти к соревнованию. Выигрывал же чаще всего у сильных противников, которые были даже сильнее меня, хотя нервничал и трусил. Почему? Да потому что просто лечь под них не позволяла гордость, а отступать было некуда. Поэтому приходилось включать свой творческий потенциал, спортивную хитрость, если хотите проще. Я побеждал всегда тем приёмом или ударом, которого от меня меньше всего ожидали, казалось, из невозможных положений, когда противник считал, что уже победил меня.
— Эй, что-то ты закручинился, милок! — опять неожиданно над ухом раздался голос Отшельника. — Ай, занемог или съел что-нибудь? — задиристо спросил он, держа в руках по тетереву... или фазану.
— Да так, задумался о смысле жизни, — правдиво ответил я.
— Эк тебя разобрало на свежем воздухе-то! Так и умом можно тронуться. Побойся Рода, милок, ты же геройствовать собрался, а не в отшельники. Зачем тебе такому молодому задумываться о смысле жизни. Я уж, сколько живу на свете, а и то не знаю в чём он, этот смысл. Ну, да ладно, это, видать, с голодухи на тебя нашло. Так что ты давай, бери камушки, разводи костёр. Поедим, а там, глядишь, на сытый-то желудок, дурь сама собой и пройдёт.
Я не стал спорить с Волхвом. Тот, кто сказал, что в споре рождается истина, врал. В споре каждый остаётся при своём мнении. И только время расставляет всё по своим местам. Правда, чаще всего спорщики не доживают до этого. Уж очень короток человеческий путь. Тем геройски, так кажется людям, выглядят те из них, кто не боится дерзновенно мечтать, вечно любить, отдавать свою жизнь за чью-то идею, конечно, светлую, с их точки зрения. Геройство — сродни дури. А без дураков нельзя. И человечество, не скупясь, производит их целыми пачками, и скачкообразно движется вперед, вопреки Законам здравомыслия и логики цивилизованного Высшего Разума.
Споро разводя костёр, я искоса поглядывал на своего проводника-куратора. Волхв быстро дощипывал птицу, но мои слова, видимо, тоже заставили его вспомнить о чём-то. Я не стал проявлять любопытства. Если захочет, — скажет, ну, а не захочет... не клещами же из него тащить. Дощипав последнюю из семейства куриных, Отшельник выпотрошил птиц и даже промыл их в речке. Затем быстренько подвесил дичь над уже весело потрескивающим костром.
— Ну, что новенького произошло в моё отсутствие? — весело сверкая зелеными глазами, спросил он, глядя на меня. — Никто не появлялся, не пробегал, не прилетал, не проползал, не прошмыгивал?
— Может, кто и прошмыгивал, да я не заметил.
— Очень был занят?
— Да так, кое-что повторял, чтобы не забылось.
— А вот это правильно, повторение — мать учения. А ну-ка, пошли, покажешь, как усвоил.
— Что, прямо сейчас? А еда?
— Птица не улетит, она привязана. А мне интересно знать, что ты из себя уже представляешь. А то набьют рожу, на кого будешь пенять? Правильно, на меня, не на 'Потусторонних' же. Недоучил, недосказал, мало гонял. Бери-ка палку-то.
Пришлось опять вставать. Я взял шест и направился, было, в сторону от костра, на ровное место недалеко от речки, но вдруг получил удар по спине, довольно ощутимый. Я невольно согнулся, и тут меня подсекли по ногам так, что я упал на спину. Когда я опомнился, к моему горлу был уже приставлен конец палки.
— Откуда у него взялась палка-то? — это было первое, что пришло мне в голову.
Не понимая в чём дело, я молча воззрился на Отшельника.
— Так, — произнес он. — Я вижу, ничему ты не научился. Тебя, хлюпика, любой измордует, сколько бы ты там своими руками и ногами не махал.
— Так ты же неожиданно, со спины напал. Я и не подозревал ничего.
— А ты как, милок, думал? В драке, а паче в сражении, тебя ждать никто не будет, пока ты соберешься, да в стойку встанешь? Нет, милок, забудь ты про это. Нападут неожиданно, да со спины, да не в одиночку. И что ты тогда делать будешь? У вас там, что со спины уже и не нападают?..
— Нападают, — пробурчал я. — Но ты же говорил, что к князю в терем идём, а там, вроде, богатыри, витязи, рыцари, не должно так-то...
— Это почему же? Рыцари говоришь... Хэ! Там-то как раз очень даже могут... Потом нам с тобой до Киева ещё добраться надо, а до него родимого ещё целую седмицу шлёпать. А в пути всяко может случиться. Тати нападут, али нежить, какая привяжется... И что ты будешь разговоры с ними разговаривать, дескать, подождите немного, а то я к бою не изготовился?
Отшельник бросил свою палку, точнее сухой толстый сук, сплюнул и вернулся к костру.
Он был прав, но мне всё равно было обидно, 'до соплей'. Я никак не ожидал такого подвоха именно от него, но, как говорится, 'что Бог ни делает, всё к лучшему'. А 'за битого, двух не битых дают'.
Немного полежав, там, куда меня уложил Волхв, и, пораскинув мозгами, я очень серьёзно теперь отнесся к своим двум вновь приобретённым способностям: третьему глазу и шестому чувству. Их надо было развить как можно лучше и быстрее. Не грех было поискать в себе и что-нибудь ещё.
Я нехотя поднялся и подошёл к костру, где мой проводник уже проверял дичь на готовность.
— Отшельник, а как мы пойдем дальше? Перешагнем через эту речушку и опять побежим лесом или нам предстоит идти лощиной?
— Денька два мы будем бежать вдоль речки. А там дремучий лес закончится и станет легче. Ну, а когда начнётся лесостепь... Вот там и жди неприятностей. Хотя я слышал и здесь, в лощине, года два тому назад, завелась какая-то 'неведома зверушка'. Ни пеший, ни конный не мог проехать.
— А чего же мы этой лощиной тогда идти собираемся? На свою голову заранее приключения ищем?
— Ну, это когда было. За это время эту тварь обязательно какой-нибудь богатырь пришлёпнул. Я после этого о ней и не слышал. Ладно, держи нож, да принимайся за свою птицу. Уже изжарилась.
Пришлось приниматься за свою птицу. Правда, я как-то быстро за неё принялся. Не заметил, как и съел. Отдуваясь от обжорства, не чуя ни третьего глаза, ни шестого чувства, я решился воспользоваться послеобеденным отдыхом, и порасспросить у Волхва о государственном устройстве нынешней Руси, предполагая, что 'меня попали' в век девятый или десятый от рождества Христова. Хотя я мог и ошибаться.
Но он подтвердил мои предположения, сказав, что года два назад Святослав Неистовый, сын Игоря и Ольги, ещё ходил ратиться на болгар и греков. Ещё до похода Святослав за старшего, в Киеве, оставил малолетнего Ярополка. Олега, брата его младшего с воспитателями, у древлян посадил. А в Новогород был князем зван Владимир, сводный брат Ярополка и Олега, побочный сын Святослава и ключницы Малуши, где посадником был его дядька Добрыня.
— То, что ты мне сейчас рассказал у нас известно каждому грамотному человеку.
Я сам много читал по истории древних и средних веков, но мало упоминаний находил, например, о вятичах, радимичах. Вообще праславянским и славянским народам не повезло с отечественными историками. О них писали все, кто мог. Они же сами о себе — почти ничего. Или до наших времен эти исторические записи просто не дошли?
— В начале было слово!
— У! — подумал я, уже жалея, что задал свой вопрос. — Начал от динозавров.
Отшельник, тем временем, продолжал говорить:
— Поэтому, через каждое поколение, речь менялась. Кочевая жизнь и охота заставляла племена менять места обитания, а в новых местах было необходимо пользоваться другими словами и понятиями. Потом пришёл ледник, который стронул и перемешал все племена и народы. Земли стало мало, и начались войны. Некоторые, кто поумней, договаривались миром. Рассказывали мне, что среди умных были и наши пращуры. Но большинство племён пытались силой добыть себе земли с хорошей охотой, или пастбищами для скота, или плодородные пашни.
Приходилось боем доказывать своё право на жизнь и нашим предкам.
Когда ледник стал уходить, стали кочевать назад, к северу и северо-западу те, кто не забыл своей прародины.
Первыми из ариев вернулись на свои исконные земли невры. Люди леса и охоты — ведуны и волкодлаки, беры и волхвы. Затем подтянулись и другие.
Ахейские и фракийские племена расселились на Балканском полуострове и Балканах, вплоть до Данубия. С ними через Малую Азию и пролив шли племена илиров, венетов, русков, латинов, италиков, родонитов, абантов, пеласгов.
Род родонитов в самом начале отделился ото всей родни и поселился на островах Внутренних морей. В том числе на известном тебе острове Родос.
Абанты владели островом Эвбия и городом Коринфом. Затем, потеснив фракийцев, они осели на севере Балканского полуострова. А позже различными путями добрались и освоились на землях нынешнего Чернигова. Пеласги закрепились на двух небольших островах в Срединном море. Несколько племен поселилось на Апеннинском полуострове: латины, руски, италики, венеты, илиры...
(Кстати, до сих пор в Италии есть город Перусия и Венетия).
Другая часть ариев: ираны, аланы, тураны, албаны, ваны, тавры, болгары, доны, родоны, шли через Кавказские горы и расселялись в долинах гор, по берегам Персидского моря и Понта, плоть до Данубия.
Очень скоро, от гор Алатау, до Карпатских гор, и от Таврии до истоков великой реки Ра, племена образовали Великую Скитию, то есть великое братство кочевых племен и народов, которое просуществовало тысячу лет.
Не враз были охвачены все земли, сменилось несколько поколений, прежде чем готы и доны утвердились на Донце и Дону, аланы на Кавказе, рошы, даны в Таврии, Тамани и Донапору. Ваны разделились вообще. Часть их осталась по соседству с аланами, другие же ушли на Восток, к восходу солнца, туда, где сейчас находится страна Син.
Об эту пору, главными богами кочевых племен, входящих в братство, были Табити, Папай, Апи. Но ничто не вечно в этом мире!
Союз распался, виной тому стала правящая верхушка Сарматов, которую составляли готы, болгары и доны. Она подняла мятеж против Царских Скифов, головная ставка которых находилась в Таврии, в Новграде. Херсонеситы называли этот город Неаполь-скифский.
В Таврии восстание сармат, имело самый значительный успех. Погибли главные вожди Царских Скифов, но царства, Куявия и Тмутаракань, выстояли. Обе стороны были обескровлены, война затихла.
Без войны союз готов, болгар и донов вскоре распался. Доны, рассорившись с готами, ушли к Полабскому морю. В Таврии и на Дону властвовали только готы. Болгары закрепились в верховьях реки Ра.
Последний царь Куявии был уже стар и бесплоден, а с его смертью, как водится, через некоторое время, начались распри между вождями и старейшинами племен и родов за землю, леса, реки. Начались споры, кто старше, да родовитей. Дело чуть до кровавой драки не дошло.
Однако не дошло, поскольку уже много веков существовал орден всадников Скитии, под названием 'Рус'. Основателем ордена был известный герой Тавро-Скитии, Русия, вождь небольшого, но очень воинственного рода из племени родонов. Он и его род составили костяк ордена, к которому примкнули многие славные роды из других племен. Туда принимались исключительно самые известные воины, приносящие клятву за себя и своих детей, и внуков. Вскоре 'Рус' стал силой, с которой начали считаться первые вожди Скитии. Со временем орден превратился в племя наследных воинов, хотя всякий род помнил свои начала.
Они, и только они остановили сарматов. Они, и только они остановили междоусобную бойню в Куявии. Однако, как это часто бывает, большинство из них стали неугодны самостийным правителям распавшегося царства. Поэтому на совете, главы племени-ордена пришли к решению, уйти западнее, куда, к тому времени, с Апеннинского полуострова переселились родонитские племена: венеты и этруски, не ужившиеся с Римской империей. Первые, так и остались венетами, а вторых переименовали в пруссов.
И, если даны, или доны поселились в основном на полуострове, то 'Рус' обосновался частью рядом с пруссами, а частью с венетами, по соседству с бодричами и лютичами. Но тотемным центром ордена был выбран остров Руян.
