— Придется малость покормить комаров. Если найдешь ту дыру, через которую собаки пролазят, возьму с собой на Курорт, завтра.
Берт облизнул губы, было видно — он мучительно колебался между страхом и желанием свалить с Зоны хотя бы на неделю. Я и сам был на пределе. На самом деле, я прекрасно знал, что за раненую жабу дается пропуск на одного, а вот за дохлую можно взять собой кого хочешь. Но вот Берту это знать не обязательно. Меня заинтересовала та дыра в мусорной яме. Если пролезла тощая собака, то и я могу попробовать. Хотя и стал поджарым за три года в аду, но вот мышц так и не нарастил. У Берта и того больше наверное, не говоря уж про Сармата.
— Подъем!— скомандовал я,— иначе придется месить отбросы в корке грязи, а в таком виде тебя завтра на Курорт не пустят.
Надо было видеть, с какой быстротой подобрался бедняга. Уже бредя вместе с остальными людьми к воротам выхода из Топи, я заметил на себе косой взгляд Сармата. Тот еще тип, с ним могут возникнуть проблемы. Оставалось надеяться, что он не слышал наш разговор, хотя, в последнем я не был уверен.
Иногда мне кажется, что лучше уж Охота, чем этот клоповник — такая мысль не раз посещала меня за последние три года, и вот сейчас выйдя чистый и уже начавший расслабляться из душевой, с тоской обвел взглядом огромный зал столовой. После ароматов болота, запахи тюремной кормежки казались чуть ли не божественными. Но я вот уже в течении пяти минут разглядывал то, что плавало на дне миски и размышлял, запихать в себя эту баланду в очередной раз или подождать обещанной Бертом эксклюзивной еды? Хотя, если честно, я не особо верил в то, что Берт вспомнит о своем обещании как и заключенной сделке.
Тут на поверхность стола напротив меня кто-то грохнул подносом, а следом стол затрещал, когда на него навалилась пара огроменных кулаков. Подняв взгляд, я прошелся по мускулистой, загорелой до черна груди. Множество татуировок украшали ее. Выше — по массивной шее, сделавшей бы честь и быку, квадратному подбородку и, наконец, встретился взглядом с парой горящих огнем глаз.
— Почему-то я не удивлен, Сармат, верно? — спросил я на всякий случай.
Сотрапезник продолжал молча сверлить меня. От неподвижного, дикого взгляда стало как-то не по себе.
— Похоже, только нам удалось забрать себе трофеи. Это в первый раз за полгода, забавно, да?
— Забавно, что это сделал именно ты, из всех, кто был среди бегунов, хлипкий вор.
Я усмехнулся.
— Похоже, что так, ты даже знаешь, за что меня посадили?
— Ты не убийца, это видно,— пробасил Сармат. — Мне не интересно, за что тебя посадили, но я хочу знать, почему ты выиграл вместе со мной. Видел, как ты разобрался с Тари, он был моим корешем.
— Твоим...— я едва не подавился, пытаясь прожевать кусок резинового хлеба.
— Я не стану делать с тобой то же, что ты сделал с ним.
— Ну... спасибо,— я с трудом проглотил кусок и постучал по груди.
— Не пытайся казаться дружелюбным, я знаю, какой ты внутри. Ты готов убить, чтобы сбежать от сюда. Слышал, как ты говорил с толстяком.
"Вот проклятье, не даром показался подозрительным его взгляд"
— И что если так, выдашь меня охране?
— Ассасины Каганата так не поступают,— от взгляда, каким меня наградил здоровяк, я пожалел, что вообще сказал эти слова.
— А как поступают ассасины? Ассасин — значит убийца. За что ты здесь? — я постарался отвести разговор от опасной темы.
— Убил византийца, одного,— Сармат загнул палец,— одного... сколько будет по вашему десять тысяч?
— По нашему? Я разве похож на византийца?
— Ты с планеты аристократов, значит византиец.
— Да откуда... — я понял, что спорить бесполезно,— ладно, думай, что хочешь. Десять тысячников,— сказал я. Правда звучало не по византийски, а так, как говорили в Самоцветном поясе.
— Тогда,— Сармат поднял обе ладони — десять тысячников, умноженные на каждый палец.
— Сто тысяч?! — даже на меня произвело впечатление.— Не говори, что ты убил столько византийцев. Когда?
— Я возглавлял войско, разбившее флот нового наместника в Орле.
'Орла... кажется так называлась столица Каганата'.
— Все здесь,— Сармат обвел ложкой обеденный зал,— государственные преступники, серийные убийцы, маньяки, а ты вор, и я не хочу, чтобы ты был на Курорте вместе со мной.
— С чего это?
— Если не откажешься, я тебя убью,— тугие узлы мышц забугрились, когда Сармат сжал ложку.
— Яснее ясного,— я пожал печами.— Но... извини, я не могу отказаться. Не для этого я стаптывал ноги по болотным кочкам.
— Останься.
— Если не хочешь идти вместе, могу пропустить тебя вперед. На Курорте места достаточно, чтобы мы даже не пересеклись. Просто забудь о моем существовании, не понимаю, в чем проблема,— я уже взял поднос, чтобы подняться и уйти, но рука Сармата схватила мое запястье. Не хуже наручников, Я понял, что вырвать его получится только отдельно от кулака.
— Я слышал что ты задумал. Возьмите меня с собой.
— Куда взять? — я нервно оглянулся: не слышал ли кто?
— Ты собрался бежать с топей или даже с Брода?
— Да это был так, пустой разговор, помечтать что ли нельзя? — попытался отшутиться я.— Как отсюда сбежишь? Пока все, чего я хочу — понежится на солнышке Курорта.
— Не возьмешь с собой, расскажу надзирателям и пусть мой род будет проклят до шестого колена.
'До шестого колена? Кажется, это самая страшная клятва в Каганате. А он серьезно настроен'.
— Если откажусь... ты ведь не донесешь на меня. Ассасины так не делают. Просто придушишь меня во сне?
— Так и есть, тогда я буду проклят только до третьего колена.
— Спасибо за милосердие,— я выдавил улыбку. — Но на Курорт все же придется отправиться вместе.
Хватка разжалась. Потирая запястье, я принялся без энтузиазма размешивать уже остывший суп. Есть расхотелось вовсе. Сначала Берт, теперь еще этот громила, все мои планы могли провалиться. Но менять их уже было некогда, да и не собирался, раз уже все решил.
— Ты давно здесь? — спросил я.
— Уже шесть лет.
— Шесть лет?! — и все это время умело выживал. Я поразмыслил, возможно от такого помощника и будет толк, а вот Берт меня беспокоил. Я мог бы с легкостью бросить его здесь. Ничего не стоило обвести толстяка вокруг пальца, но проклятый кодекс вора — держись своих -проклятый кодекс собачьей стаи, а стая это сила, не давал покоя.
— Хорошо, я возьму тебя с собой, но только тебя и Берта. Пока наши планы все еще висят в воздухе. Сегодня он попробует найти для нас выход, а завтра мы оправимся на Курорт, там отдохнем и согласуем действия.
— По кодексу ассасинов, если предашь — твой род будет проклят до двадцатого колена.
— Да-да,— я отмахнулся, — но если нас поймают, моего рода не будет вообще, так как нас отправят на рудники, а там не многие дотягивают даже до конца первого месяца.
— Ты не попадешься, я буду прикрывать тебя, пес.
— Пес?
— Ты похож на лохматого скального пса.
— Вообще то все кличут меня Рысь,— скромно заметил я.
— Пес — это символ верности и ярости.
— Ну я вовсе не такой, но спасибо.
— Стае нужен вожак. Один пес не воин и не добытчик на охоте. Но лучше погибнуть на своде, чем в неволе.
— С таким подходом удивительно, что ты жив до сих пор,— усмехнулся я.
— До сих пор у меня не было вожака.
— А сейчас есть?
-...
Еще один такой взгляд и я потеряю сон. Что за глаза у этого Сармата? Правду говорят, что все каганатцы обладают даром гипноза. А еще, что они потомки Белого Ядерного Дракона. Что это значит, я не знал, но звучало очень близко к правде. Этих людей не брало космическое излучение, они умудрялись жить на планетах с таким тонким слоем атмосферы, где другие бы в течении полугода скончались от лучевой болезни. Поэтому власть Византии в Каганате держалась весьма слабо, фактически лишь на бумаге. Но одновременно Каганат стоял на страже границ против затаившихся орд варваров из туманности Большого Пса.
— Я буду ждать тебя завтра на краю моря.
Морем называли большую лужу, словно в насмешку. На другое утро я оглядывал его болотистые берега, поросшие густой острой осокой. Даже коснувшись ее кончиком пальца, можно было получить сильный порез, с ожогом в придачу. Обвел взглядом одинаковые лачуги, большая часть которых пустовала. Внутрь даже заглядывать не хотелось. Домишки стояли на краю леса, откуда слышалось низкое гудение. Сразу вспомнились слова надзирателя о комарах. Думать о том, что здесь происходит по ночам не хотелось. Щелястые двери и стены выглядели не слишком надежно.
Курорт... название свое он оправдывал только тем, что на берегу лужи, в которой время от времени пенились зловонные пузыри, стояли шезлонги. Да на возвышенности удушливые испарения от топи так не чувствовались. На запад простиралась бескрайняя гладь болота. Через неделю она снова наполнится весельем и тысячи зрителей в галактике будут развлекаться, наблюдая за Охотой.
За спиной я услышал тяжелые шаги.
— Пришел-таки,— пробасил Сармат.
Я развел руками.
— Как видишь,— я опустился на песок и похлопал рядом,— садись, не стоит злить наших любезных охранников, иначе они подумают, что мы не оценили гостеприимство Курорта.
Сармат тяжело плюхнулся рядом. Подобрав ветку я начал рассеянно чертить на песке.
Сармат внимательно наблюдал за моими движениями. Для наблюдателей на вышках это выглядело как полное безделье. А меж тем, я чертил все то, что сумел узнать за три года, пока был здесь.
Брод — планета в системе желтого карлика в глухой дыре на окраине галактике, на границе между Каганатом и Норманнскими княжествами. Захолустье из захолустий, но для тюрьмы идеальна. Но... с несколькими оговорками. Брод был ближайшим шариком к звезде, и то, что называлось здесь жизнью, было возможно только вблизи северного полюса. Там, где мы сейчас и находились.
Сама зона занимала порядка двухсот квадратных километров. Несколько блоков разбросаны вокруг Топи, где проходила Охота — я вывел окружность, а рядом несколько маленьких. На одной начертил крест — мы здесь — северо-западный угол. С одной стороны это хорошо, первые рудники, а значит и порты начинались не дальше чем в семидесяти километрах на юге. Но семьдесят километров на крохотном расплавленном шарике это еще плюс десять градусов к обычным сорока. Грань, за которой невозможна жизнь, проходила всего в пятидесяти километрах южнее рудников.
— Что там добывают? — поинтересовался Сармат.
— Не уверен,— я покачал головой,— но, кажется магнетит.
— Значит корабли будут достаточно защищенные, чтобы на свойства камня не повлияло космическое излучение и 'темный свет'.
Как я уже понял, каганатец называл своими именами все. Темная материя у него была темным светом. Но я довольно быстро приноровился к необычной манере общения.
— Семьдесят километров — это дня три пути. Если повезет, то два. Насчет местности не уверен, но похоже там относительно ровный участок пустыни.
— Пустыня — родной дом, я сумею провести тебя.
— Нас,— поправил я. -Мы берем еще одного, не забывай.
— Толстяк будет только мешать. Двигаться по по пустыне нужно по ее правилам. Тех, кто нарушает их, она иссушает и делает своей плотью.
— Понял,— я поморщился,— попросту мы там поджаримся. Нам понадобится вода.
— Нет, никакой воды! — Сармат хлопнул ладонью по песку, смахивая то, что я начертил. — Чем больше пьешь, тем сильнее хочется. Вся пода должна остаться в тебе.
— Не пить три дня — сомнительно,— я покачал головой.
— И не есть. В пустыни нужно стать пустыней,— повторил Сармат, угрожающе зависнув надо мной.
— Хорошо, ты у нас главный проводник. Мое дело — вывезти нас с этого раскаленного шарика.
— У тебя есть план?
— Был, но теперь кое-что поменялось, когда Берт рассказал про ту дыру, через которую псины пролазят. Проникнуть на пищеблок и убраться вместе с одной из машин, которые привозят продукты. Но так как продукты нам доставляют с тех же плантаций в районе рудников, думал какое-то время отсидеться, а потом слинять с одним из транспортов. Теперь придется отправиться пешком, все из-за вас.
— Мы тебе мешаем? Если так, скажи.
Я сглотнул.
— Сармат, ты должен понять, я не звал вас с собой, сами напросились. Я не сын Белого Дракона, как ты, и никогда не воевал. Все, чему я научился — выживать на Броде, да воровать. Но даже я понимаю, что в одиночку мне будет проще. Троих новых работников на рудниках — не скрыть. Придется разделиться, когда доберемся до места.
-Те, кто дойдут.
— Думаешь, не все?
— Ты сам сказал, что не знаешь пустыни, если она не полюбит тебя, то убьет.
Я поморщился. Что ж, суть понял.
— Не брать ни воды, ни еды, не спать и все время бежать, следя за солнцем и тенями.
Я усмехнулся.
— Откуда в пустыни тени?
— Покажу,— кивнул Сармат.
Я задумчиво обвел взглядом вышки периметра, на которых застыли сонные охранники, разморенные полуденным солнцем. Большая часть стационарных лазерных пушек направлена на саму Зону — абсолютно одинаковые куполообразные постройки, похожие на болотные пузыри. Основная часть тюрьмы находилась под землей, в вечно сырых коридорах и камерах с сочащейся из стен водой, там вся одежда промокала насквозь, пот лил градом. При этом смертность на Броде от естественных причин была лишь чуть ниже, чем на Охоте. Несколько человек в неделю.
Сам я за все время пребывания ни разу даже лихорадки не подхватил, что было бы естественно при такой влажности и лесах, полных жужжащих обитателей. Правда от комаров надежно защищали излучатели, они были везде кроме Курорта. Хотя теперь, когда солнце перевалило зенит, гул в лесу стал куда как слышнее.
Прозвучал гонг — сигнал к обеду, и мы поплелись, слегка разморенные и обалдевшие от безделья к столовой.
Получив обычную порцию супа, я оглядел обеденный зал, но Берта не заметил. Хотелось верить, что тот уже исследует все прелести мусорного отсека.
— Что это?
Увлекшись рассматриванием зала, я позабыл про соседа.
— Что?
— Твой кулон, что он означает?
Инстинктивно я спрятал безделушку за ворот робы.
— Ничего, просто талисман на удачу.
— Ты носишь на удачу клык Белого дракона, обагренный кровью трехликого владыки?
— Еще раз, для не особо понятливых?
— Покажи, не украду. Это будет святотатством,— попросил Сармат.
Нехотя я достал кулон.
— Подарок,— коротко пояснил я.
— От женщины?
— Как ты догадался?
— У него не мужественные формы и цвета. Белый ядерный дракон был женщиной. Самка сожрала множество самцов и оставила таких же женщин, как они.
— Поэтому теперь на планетах Каганата матриархат? — я усмехнулся, но под взглядом Сармата улыбка увяла, он слишком серьезно ко всему относился.
— Поясу цветного камня повезло больше, потому, что вас охраняет зеленое сердце.
— А, Хризолид, да, может и так, я не особо увлекаюсь всей этой религиозной чушью.
— На наших сканерах ваши планеты, все двадцать тысяч, светятся, словно глаз Белого Дракона, и зеленый — цвет жизни. Он пожирает белую мглу. И ты — тоже.
