Часть вторая. Искусство вязать узлы

Он остановился в световом круге от яркого фонаря, совершенно противоестественным образом заломив ему руку и, одновременно, не давая опустить лицо. При этом он дышал пленнику в лицо, дыхание его пахло мятой и еще чем-то холодно— безжалостным, и это странным образом пугало, потому что его дыхание просто обязано было смердеть гнилой кровью, как пасть хищного зверя:

— ... могу вырвать тебе глаз. Хочешь, — зрачки его от бешенства то сужались, то делались совсем широкими, и он вдруг начал вдавливать свой железный палец во внутренний угол глаза жертвы, — я вырву тебе глаз? Прямо сейчас?

— Силуян! — Раздался негромкий, но очень какой— то мрачный голос из густой те— ни от кустов совсем неподалеку. — Не трать покамест пленного, оставь что-нибудь медицине. Ты слышишь меня, Ворон?

На свет неторопливо вышел невысокий, худощавый человек лет сорока семи — сорока восьми, одетый в старомодную, заношенную солдатскую форму. Беспощадный палец покинул его помятую глазницу, а страшная хватка несколько ослабела. Шисс почувствовал только, что то невообразимо страшное, что подступило к нему совсем близко, несколько отступило, отодвинулось от его зависшей судьбы и уже поэтому, инстинктивно, как животное потянулся к тому, кто чуть разжал безжалостную петлю на его горле. Тут он глянул в глаза своему неожиданному спасителю и содрогнулся; до этого казалось ему, что нет ничего страшнее тигриных глаз Силуяна Ворона, но, как выяснилось, ошибался: глубоко посаженные глаза вновь подошедшего были олицетворением холодной жестокости, такой, которая приличествовала бы, пожалуй, одному лишь Отцу Зла, абсолютной и бесконечной. Нет, он ошибался даже два раза: не солдаты. Люди из частей специального назначения, намеренно подобранные из ветеранов всяких-разных контрпартизанских и противоповстанческих действий. Адские Псы, чудовища, извергнутые преисподней.

— Я отдам его тебе, обещаю, но потом. Сейчас с ним должны профессионально поработать господа из Медицинской Службы. Так что не нагоняй на него излишней жути, а то у них могут возникнуть трудности... Никто из этих макак ничего не видел?

— Олекса взялся приглядеть с надлежащей осторожностью. Он сумеет, мальчик опытный...

— Ну и добро тогда, — худощавый вдруг свистнул негромко сквозь зубы, и на его свист откуда-то вышел благообразный господин с мягкими, белыми руками в сопровождении трех громадных подручных с равнодушными, как у акул, физиономиями, — возьмите этого убогонького и сделайте все, что положено... Мне к утру нужны надежные результаты, а не как в прошлый раз... Что хотите делайте, но чтобы к утру поведение его было бы полностью предсказуемым. Чтоб железные коды. Железные. Ты понял меня, лепила?

— Господин тысяцкий! Опять эти несносные выражения! — Голос благообразного был нервным, даже несколько визгливым. — Сколько могут продолжаться эти бесконечные оскорбления?

— Ну— ну, — снисходительно, чуть лениво проговорил тысяцкий, — не обижайтесь, господин военный лекарь... Вы же знаете, что я не со зла. Значит — договорились? А макакам скажем... Сами придумаете, что с ним произошло и когда он будет в порядке.

— Да к полудню, — лекарь, крупнейший во всей армии специалист в своей области возмущенно фыркнул, — чай не бог весть что... А если с электродиками подсуетиться, — так и вообще надежней надежного будет...

— Пожалуй — не надо, — задумчиво проговорил его собеседник, — это ж голову брить, разговоры лишние пойдут...

— У вас, — почтенный медик назидательно поднял палец, — совершенно пещерные воззрения. Наше искусство не стоит на месте...

А в ночь на выходной день, когда все, до единого местные рабочие пили рисовую водку в притонах Гая-Гая, играли в сложнейшие, о ста восьми листах местные карты и курили исключительных достоинств коноплю из Ганчинги, с небес бесшумно, как сова спустилась черная птица. С пилотом разговаривали по кодированному резервному каналу. Ему по всем правилам дали посадку, и все— таки у встречавших возникло чувство, что каким— то образом они его прозевали: вот только что не было — и вот уже есть, стоит на темной полосе кромешно-черный самолет, и пилот с задумчивым видом уже вылезает из кабины. По— настоящему его прибытию обрадовался только один человек, — техник из Конфедерации, который чувствовал себя очень и очень не в своей тарелке среди сдержанно— недоброжелательных имперцев. Кроме того, за время пребывания в здешних богоспасаемых местах у него возникли сильнейшие подозрения, что все они — психи. По контрасту с ними компанейский, светлоглазый пилот был истинным праздником духа для разговорчивого и любящего хорошую компанию техника. Впрочем, странноватые здешние работяги дело свое знали туго: прошли считанные минуты, и из ангара был выкачен "Омега — М — Ультра — 52", а черный самолет занял его место в ангаре. Спустя четыре часа штатный пилот "Омеги" без всякой вины сел под роскошный домашний арест в кабинете главного инженера, а пришелец на его самолете улетел заре навстречу, благо, что до нее было неблизко и столкновение ему не грозило. На прощание он оставил жутким, как лунный ландшафт, строителям опечатанный конверт с директивной дискетой и письменной инструкцией — на всякий случай. На конверте было напечатано неизбежное: "Высшая степень секретности. Вскрыть только..." — и т.д.

Когда самолет отыскал в океане серовато-белый, с бежевым "Валуур" и по всем правилам опустился на его палубу, Дубтах с облегчением вздохнул: хозяева, какими бы святыми они ни были, авиацию на палубе принимали вполне профессионально. Невысокий смуглый человек в белой одежде находился среди немногочисленной группы встречающих — и впереди них. Когда он с заранее готовой улыбкой протянул руку бодро выпрыгнувшему из кабины пилоту и глянул в его лицо, улыбка эта вдруг застыла:

— Юноша, вас посылали чрезвычайно легкомысленные и неосторожные люди. Ради бога, идемте скорее, посмотрим, что тут можно сделать...

— Дану — праматерь... Что случилось— то?

— Да вы только гляньте на свое лицо!

— А что такого, вроде бы лицо как... Тьфу! Их извиняет только то, что есть еще больший идиот... Потому что это, в конце концов, МОЯ шкура! И что же нам делать, э-э-э... Посвященный?

— Кажется, — у нас был какой— то подходящий краситель. В предвидении именно таких случаев мы запаслись чем— то таким... Идемте скорее, потому что наш друг — человек точный, погода стоит... великолепная, и прибыть он должен не более, чем через три с половиной часа.

Впрочем, уже через два часа физиономия Дубтаха своим великолепным красноватым колером ничем не выделялась среди дубленых лиц старожилов, и сам он с большим удовольствием затерялся среди разного напалубного люда, с вялым интересом наблюдавшего за прибытием несколько ободранной парусно-моторной шхуны, — обычнейшей в здешних водах посудины, равно любимой и рыбаками и пиратами.

На борт "Валуура" на этот раз поднялось всего два человека: вид первого из них доставил Дубтаху огромное удовольствие, поскольку на все сто совпадал с его почти подсознательным, еще детскими книгами навеянным представлением о том, как должен выглядеть настоящий пират. Это был высоченный, атлетического сложения мужчина с многодневной неряшливой щетиной на почти черном от загара лице и обманчиво— вялыми движениями. На голове — неопрятная повязка из какого-то лыка, выцветшие шаровары, заправленные в раздолбанные ботинки с высокой шнуровкой, короткий полосатый халат на голое тело. Натурально — портупея с кобурой и ножнами, из которых торчала зловеще— изогнутая рукоятка ножа. Увидав страшный, кривой шрам, стягивающий книзу угол левого глаза, Дубтах помимо удовольствия испытал еще и некоторое облегчение: по крайней мере хоть что-то определилось... Затем, заглянув в глаза высокорослому, он все-таки усомнился, не мог не усомнится, встретив взгляд не то чтобы свирепый, а неимоверно мрачный и злобно-настороженный, полный чего-то существенно более поганого, нежели какое-то там примитивное зверство. Чего там греха таить, во времена непутевого детства, проведенного отчасти на улицах не больно благополучного пригорода, он нагляделся на местную шпану с морщинистыми, старообразными с самого раннего детства, жестокими мордами, на людей с колыбели обреченных тюрьме, на полные темной беспощадности глаза их, — этот взгляд был и еще похуже. Второй был пониже, с непременным "люсингом" на ремне, он вертел головой, с явным удовольствием разглядывая многолюдство на чистейшей палубе и непрерывно улыбался дебильноватой улыбкой педагогически запущенного, тупенького ребенка. Высокий, не теряя времени на какие— либо церемонии, обратился прямиком к Посвященному, и голос его оказался неимоверно низким басом, таким же угрюмым, как и сам его обладатель:

— Привет, шаман... Слыхал я, что твоя лоханка направляется к Улулу, так что подбросишь нас к Капу-Риу, там небольшой крюк. А сейчас отведи нас куда— нибудь, где можно сделать бряк... Я рано встал и до смерти хочу спать. Ну че вылупился? Зенки слипаются, говорю...

Тут же, бесцеремонно отвернувшись, он свесился через борт и оглушительно заорал что-то на каком-то местном диалекте, безобразно изуродованном на потребу разношерстого люда, составлявшего "Хон Санджир Камрат", обращаясь к оставшимся на шхуне. Выслушал ответный вопль, и заревел еще громче. Минуты через три подобного общения он удовлетворенно кивнул, а шхуна, стуча мотором и оставляя облачка вонючего голубого дымка, развернулась и отправилась прочь. Вновь обернувшись к встречающим, он обвел их взглядом прищуренных глаз и безошибочно нашел ясные глаза Дубтаха. Трудно сказать, сделал ли он это движение в сторону сотоварища красиво поднятой бровью или просто глазами, но только Дубтах понял. В переводе на общегуманистический это обозначало, — убрать. Причем, — насколько он понимал в неотъемлемых правах личности, — убрать как можно скорее. Правду говоря, подобного он не ожидал, но реакция выручила, как выручала и всегда, так что к составлению экспресс— плана пилот приступил тут же. По пути к месту отдохновения низкорослому обладателю "люсинга" вдруг сделалось нехорошо, он обмяк и повалился, гремя автоматом о пол, в связи с чем и был доставлен в медицинский изолятор, на попечение озверевшего от безделья эскулапа из числа Стоящих На Пути. Прирезать болезного, — чтоб не мучился, — на чем категорически настаивал человек со шрамом, Посвященный так же решительно не позволил:

— Насла, благословенный брат мой, — я сам займусь этим беднягой. И доктор поможет, так что я ни в коем случае не жду с его стороны никаких осложнений... Если хочешь, я и тобой займусь прямо сейчас.

Человек со шрамом отрицательно покачал головой:

— Не сейчас, Посвященный и спасибо тебе. Может быть, — позже, даже непременно, но пока — не время. Я много чего узнал о том деле, которое ты поручил мне, и знаю, что обязан довести его до конца. Может быть, — до страшного конца. Если придется — до сколь угодно страшного конца, и да простит меня Господь со всей его бандой лакействующих угодников и охреневших святителей, потому что по-другому, боюсь, ничего не выйдет. Так что потом, а пока мне лучше остаться тем, чем я был два этих года... Эй, а этот где? — Он обернулся, и увидел безмятежно улыбающегося Дубтаха. — Дай-ка я погляжу на тебя...

К этому моменту Дубтах, в общем, овладел собой и глядел в темно— янтарные глаза пирата, никак не выдавая внутренних содроганий натуры, ясно, улыбчиво, — в общем, как то и надлежит при выполнении приема "Отражение Зла".

— А ничего! — Между тем продолжала Персона, оглядев и сделав из уведенного выводы. — Хор-рошего мне пилотягу прислали! Расстарались, — вижу!

— А как узнали, ежели не секрет? Фотографию видели?

Посвященный тихонько отвернулся, чтобы скрыть улыбку, пират — откровенно заржал:

— Маска твоя, в серебристо-зеленых тонах, — просвечивает насквозь, как кисея. У тебя мало того, что нет практики, но еще и школа того... Архаичная и грубая. У того, кто тебя учил, может, чего и получилось бы, да и то...

— Простите, но, насколько я понял из имеющихся планов, помимо вашего телохранителя ваши былые спутники тоже... нуждаются в определенной заботе. Так не сочтете ли вы полезным, если я слетаю за ними вслед и подумаю, что там можно в этом плане сделать...

— Не думаю, — Посвященный задумчиво покачал головой, — предлагаю спуститься вниз, в гидроакустический пункт, молодые господа... Потому что после твоего выхода в мир, Анслам, нам пришлось... Значительно модернизировать некоторые из комплектов корабельного оборудования.

XXII

— Хотя в тебе с первого же взгляда виден Человек Зрения в чистом виде... Ведь ты же не склонен к музицированию?

— О, нет! Что угодно, но только не это: музыку я воспринимаю, как шум, по большей части откровенно неприятный... Но это еще мелочи по сравнению с тем, как я пою сам! В скаутах вожатый кидал мне в голову первые попавшиеся предметы при первых же звуках моего голоса, а потом сержант в армии официально приказал мне Не Петь Ни При Каких Обстоятельствах, — кроме, — как он выразился, — "разве что случаев, когда надо особенно срочно объявить боевую тревогу".

— Я рад, что не ошибся, хотя, должен тебе сказать, Люди Зрения в столь чистом виде тоже встречаются нечасто... Так вот, — этот аппарат настолько хорош, что ты все-таки послушай.

С этими словами Посвященный довольно— таки профессионально задействовал оборудование, и там, где оказался Дубтах, в фокусе колонок звуковоспроизведения со специальной, неискажающей геометрией, все наполнилось звуками: скрипами, бульканьем шорохами, гулом каких— то механизмов, пару раз из какого— то далекого далека донеслись глухие, неимоверно— низкого тона звуки ударов. Человек со шрамом, бывший тут же, под боком, вдруг насторожился, подняв вверх указательный палец, призывая к тишине и вниманию, но хозяин сверхсовременного и, в то же время, весьма комфортабельного пункта за невзрачной дверцей, продолжал возиться с оборудованием, усиливая одни звуки и отфильтровывая другие, пока даже напрочь лишенный музыкального слуха Дубтах не услыхал нечто: другой человек назвал бы это отделенным, неторопливым перебором басовых струн, только сделанных не из металла, а из какого-то гораздо более мягкого и эластичного материала.

— Это они? — Непонятно спросил Анслам, а хозяин, не оборачиваясь, молча кивнул головой. — Спешат...

И на эти, все так же непонятные слова Посвященный все так же безучастно кивнул головой, а лицо человека со шрамом исказила хищная улыбка.

— Имперцы?

— Нет. Отдельная группа морской пехоты Рифат. Те самые, кого они предназначили к десантированию с подводных лодок. Говорят, что до предела натренированные ребята.

— Ой, да не в том дело, — Анслам досадливо поморщился, — тренированные— ненированные... Разве ж в этом дело? Было обговорено, что это дело выполнят согласно определенной... Процедуре. А Рифат не играла в войнушку уже лет, — дай бог не соврать, — двадцать! Так что эти твои тренированные боевого опыта не имеют почти что наверняка! Туда б зверье послать, наемников каких, или еще кого, чтоб это дело просто любили...