| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Слушаю, — я поднял трубку.
— Как продвигается работа?
— Хорошо, только тяжко. Музыканты хорошие оказались, отыграли на пять с плюсом.
— Тогда ладно. Я уж думал тебя поторопить, — удивил меня Берия.
— Вы куда-то торопитесь?
— Конечно. Мало сделать запись, нужно ещё тебя в союз композиторов протолкнуть.
— Я же несовершеннолетний.
— Это не беда, СК — это не армия, условия принятия довольно широко трактуются. Готовься, я приеду к тебе и мы отправимся в СК, придётся лично приехать.
Вообще-то у Берии не тот уровень известности.
— А получится?
— Получится. Благодаря твоей информации у меня теперь есть кое-какое имя и вес в Москве. Тебе машину прислать?
— На своей поеду, — ответил я, — приезжайте, заодно и послушаем.
Ну вот, приезд Берии. А у меня работа ещё в процессе... Пришлось временно бросить всё и пойти приводить себя в относительный порядок. Костюмчик вместо рабочей спортивки, прилизаться. Роме свистнуть, чтобы не спал и не засматривался на студенток и ждал визита начальства.
Я как-то выпал из жизни и хотел бы знать, что там Берия натворил, что вдруг его слово начало в Москве что-то значить. Конечно, член цк это серьёзно, но... А, ладно, сам спрошу. Или даже спрашивать не буду. Незачем.
Я вышел встречать Берию, когда ко входу подъехала его машина. За перемещениями вокруг студии я следил через несколько камер, которые установил над входом и на улице. Так что внезапным визит Берии для меня не был. Он вышел из машины один, после чего направился в сторону проходной. Встретились мы в прихожей, так сказать. Лаврентий Павлович осматривался по сторонам и когда заметил меня, улыбнулся. Ну понятно, вид не располагает к серьёзности.
— Лаврентий Павлович, — начал я первым разговор, прошу за мной.
— Веди, Сусанин.
И мы пошли в мою маленькую студию. Пожалуй, самым странным в данном случае было увидеть реакцию ЛПБ на меры безопасности, которые я принял в своей студии. А я — параноик-долгожитель. Эти меры безопасности сразу бросались в глаза, так как в этом времени как бы было не принято такое... вернее, не с таким качеством и не в обычной студии.
— А вы похоже всерьёз опасаетесь воров? — спросил Берия, когда я открыл толстую трёхсантиметровую дверь из стали с множеством затворов.
— Желающих позариться всегда хватало и будет хватать. Здесь ещё сигнализация, видеонаблюдение, кодовые и биометрические замки. Стены, пол и потолок армированы стальными листами толщиной в пять сантиметров. Студия, она же сейф.
— Нда, — Берия вошёл и осмотрелся.
Выглядело это довольно... Даже не знаю какое слово правильнее подобрать. Начну с пола — вместо досок и стяжки на полу было модульное покрытие из чёрно-белых резиновых секций, соединённых друг с другом аки паззл. На стенах — отделка под дерево, светильники с лампами, далее шли столы — обычная звукоопереаторская, за маленьким прозрачным окошком была тихая комната. Под потолком были подвешены колонки аккустики, плюс два динамика в виде колонн стояли по бокам комнаты. В целом, можно сказать о моём рабочем месте так — оно выбивалось из времени. Потому что в этом времени всё какое-то... да, другое, нет какого-то мелкого, точного порядка. Не только потому что его нет, а потому что у людей, по-моему, нет представления, зачем это нужно. Это совершенно другой уровень мировосприятия. А тут — очень и очень точные вещи, сочетание прямых линий и главное — точности и аккуратности. Даже напольные покрытия и светильники на стенах выбивались из общей картины. Не говоря уже про оборудование — никаких тебе грубых и больших галетников и люфтящих клавиш — всё аккуратно, маленько, точненько... Поэтому из образа времени моя звукозапись выбивалась очень сильно.
Берия осмотрел придирчиво всё, что увидел, после чего задал закономерный вопрос:
— Вы сделали музыку?
— Да, две из трёх песен готовы.
— А третья? Я же просил две.
— Вот их и сделал. А третья — решил заодно замахнуться на гимн. Уж больно интернационал меня раздражает.
— Это ты замахнулся!
— Это да, замахнулся высоко.
— Так, это что за штука? — Берия лазил вокруг одного из стоящих здесь агрегатов.
— Это у нас горячий пресс. Изготовляет пластинки штучно, напрямую переводит цифровой звук в грампластинку.
— Правда? Это же великолепно, — Берия резко обернулся, — а остальное? — обвёл рукой студию.
— Это звукозаписывающее оборудование. Конечно, чтобы записать голос или бренчание на гитаре достаточно и просто хорошего рекордера.
— Я уже понял. Вот к примеру эта штука...
Мне пришлось объяснять Берии тонкости звукозаписи, многоканальных звукозаписывающих систем, а так же того, что превзойти качество работы моей студии в этом веке точно не удастся — плюс, включил запись имевшихся треков. А именно — "С чего начинается родина". Лаврентию Павловичу она понравилась, он даже прослушал её несколько раз. После чего перешли к следующей песне. Вот тут возникла проблема.
— Как бы мне голову не сняли за такую музыку! — возмутился Берия, — ты хоть думаешь, что пишешь?
— Ну... в чём проблема?
— А в том. В песне намёк на намёке, и все — Сталину. Он устроить нам молодость такую... вовек не забудешь.
— Правда чтоль?
— Да, именно, — Берия немного успокоился, — слушай, первая песня пойдёт на ура, а вот эту, если хочешь, сделай, но я её представлять не буду. Да и тебе не стоит.
— Ну раз вы так считаете, поверю на слово, — кивнул я, — работа над третьей только ведётся, уж больно сложно записать.
— И в чём проблема? — спросил Берия.
— Целый оркестр играл. Там каналов звука море. Свести такую фонограмму сложно, очень сложно. А наложить эффекты — ещё сложнее. Да и не спели ещё.
— Включай что есть, послушаем, — Берия посмотрел на меня тяжёлым взглядом.
— Ок, — я повернулся к пульту и включил воспроизведение с начала.
* * *
*
В общем, слово за слово, разговор зашёл у нас про союз композиторов. Берию интересовало, почему он был упразднён.
— Лаврентий Павлович, поймите, музыка это не техника. К сожалению. У человека можно отобрать пистолет, машину, но музыку — нельзя.
— К чему ты это?
— К тому, что нельзя создать искусственный виварий для советских композиторов, ограничить конкуренцию. Так же, как и со всей художественной средой. Можно запретить ввоз товаров, но нельзя запретить людям услышать и запомнить песню, скажем, иностранную. А дальше она быстро и легко распространяется и всё.
— И?
— Сороковые-пятидесятые года — время бурного развития музыки. Очень бурного, шестидесятые — ещё бурнее, иные концерты собирали стадионы, забитые людьми до отказа. Советская музыка, одобренная союзом композиторов, вызывала у молодёжи скорее резкий негатив, который тут же перепрыгивал на советскую власть в целом, как пожар. Ну не могли старые пердуны, привыкшие писать однообразную классику, угнаться за веяниями моды. В конце пятидесятых советская музыка — это звуки из прошлого. Так что СК привёл к деградации и регрессу. И уже объективно сталкиваясь с проблемой, пришлось признать, что СК и такой подход к музыке оказался провальным. Потеряли не только поколение музыкантов. Ни один советский музыкант за всю историю Союза так и не смог стать знаменитостью мирового уровня. На культурной арене конкурировали бритты и американцы.
— Это так серьёзно?
— Намного серьёзнее, чем вам может показаться. Это влияние на людей, авторитет государства. В условиях информационной войны это критично. Музыка, отсталая у нас и привлекательная на западе была одним из ударов, которые разрушили союз, к слову, — вот, я разве не говорил Берии раньше, что СССР был разрушен? Нет, судя по его охреневанию, забыл, — так что это очень серьёзно.
— Как? Как музыка могла разрушить государство? Бред какой-то.
— Ну почему же бред. Чем дальше в лес... то есть чем дальше люди развиваются, тем больше они занимаются собственными развлечениями и придумывают новые способы. Это бросается в глаза очень сильно, когда я здесь оказался. Телевизора нет, компьютера нет, интернета нет, в общем, осталось только разве что музыку слушать да книжки читать. Пройдёт пара десятков лет и персональный магнитофон будет у каждого. И если записи лед цеппелин, битлз, элвиса пресли, и многих других западных музыкантов это едва ли не вершина музыки, то советские — второй сорт, но тоже ничего, то считайте, музыка воспитывает антисоветчиков. Вернее, отсталость в музыкальном плане демонстрирует отсталость социализма в целом. Реальную или мнимую — не мн судить.
— Так, — Берия нахмурился, — каким образом это произошло?
— Что?
— Разрушение советского союза?
— Не стоит об этом волноваться. У вас текущих дел достаточно, чтобы думать о трагедиях далёкого будущего.
— Мне надо знать, — Берия упёрся рогом.
— Вы уверены? Я полагаю, что многое вы скорее всего поймёте совершенно неверно. Ваше время характерно... мм... радикализмом и догматизмом, поэтому вряд ли вы поймёте, что советский союз начал разваливаться с самого своего основания.
— Так, давайте поподробнее и по пунктам, — Берия сел в кресло и развалился на нём аки царь, кресла здесь стояли ну очень хорошие.
— Что ж, давайте по пунктам. Начну с того, что версий так много, что чёрт ногу сломит. Каждый, без исключения, кто знает об этом, имеет своё мнение о том, что привело к разрушению советского союза, что послужило основным фактором. Одни считают измену власти, другие — моральное устаревание модели экономики и правления, третьи — разрушение в умах всякого представления о том, что можно, а что нельзя, нелепую попытку выстроить целую систему общественных отношений на основе всего нескольких догм.
— Ты давай по пунктам.
— По каким пунктам? Пунктов нет, они все в хаотичном порядке перемешаны. Каждый по своему выстраивает их, — вздохнул я, — лично моё мнение — в том, что советский союз повторил ошибки и судьбу французских революционеров, которые свергнув аристократию и диктатуру, сами стали ею. Бюрократическая машина советского союза, его изолированность элит, партноменклатуры...
— То есть, партия ссучилась?
— И это тоже. И многое, многое другое. Перечислять все причины можно много. Уж простите за туманность. Я склонен считать, что дефекты, неизлечимые, были заложены в основе советского государства. Многочисленные страны социализма только подтверждают своим развитием и судьбой это мнение — нельзя выйти, влезть на броневик, махнуть рукой и продумать до идеала триллионы деталей, экономических связей, механизмов социальных и политических. Тут вообще в принципе невозможно сделать что-то искусственно, по крайней мере простому человеческому разуму. Впрочем, Россия моего времени тоже не идеал, и более того, даже не в числе крупнейших экономик мира. Месте на сороковом, примерно.
— Да? — Берия прищурился, — и почему же никто не возмущается?
— Возмущаются, конечно. Однако, государство не берёт на себя монополию власти. Оно не несёт ответственности за бизнес, за то, что люди ленятся, и никто не будет обвинять правительство. С советским союзом вышло иначе. Партия разрушила и ассимилировала правительство, а это — сами понимаете. Это получилась страна политической партии, а не правительства.
— И что же вышло? — Берия спрашивал с интересом.
— Партия и правительство — это принципиально разные вещи с принципиально разными целями. И когда страна подчиняется партии — она подчинена партийным интересам. То есть политическим выгодам. Абсолютной верности населения, получению политических выгод в ущерб выгодам экономическим. Проще говоря, очковтирательству и распусканию хвоста. Эта практика морально устарела, как я и сказал, процесс политического и культурного развития в двадцатом веке был бурным. Очень бурным, так что в восьмидесятом лозунги тридцатых звучали уже пошло и низкопробно, и ассоциировались с глупостью и лживой пропагандой.
— Почему? — Берия смотрел на меня как удав на кролика. Ну-ну, посмотрим...
— Потому что, мягко говоря, народ видел совершенно иную картину. Вся советская власть рассчитана не на образованный народ. Она рассчитана изначально на малограмотное население, тех людей, которые не вдумываются в особенности экономики и просто понимают простые лозунги. Естественно, по мере того, как советский союз превращался в довольно серую, пропахшую казённым духом страну, а страны-конкуренты развивались более открыто и свободно, у людей появлялся негатив. Отторжение вызывала и коммунистическая партия — как религия, со своими догмами, молебнами в красных уголках, крестными ходами на первомай и поклонение мощам мессии в мавзолее.
Давайте всё-таки рассматривать коммунизм и социализм как форму гражданского культа, потому что специально или нет, именно им был социализм. Вера в светлое будущее и коммунизм — это всё равно вера. Как в царствие божие, или реинкарнацию в виде будды, или ещё какую фигню, в которую верят люди.
— Коммунизм — это наука, — заметил Берия, — так что довольно странно слышать от вас подобное.
— На словах — да. Но у науки не может быть догм. У науки не может быть запретных тем и сомнения — основной базис науки. Её первооснова и источник, сомнения в религии — это ересь. Если так посмотреть, то коммунизм повторил путь христианства — Ленин — мессия, существовал в раннем периоде, после его смерти некоторое время шло дальнейшее развитие, а потом началось средневековье, оно сейчас как раз идёт. С охотой на ведьм, уничтожением всех, кто сомневается и установлением непререкаемых догм, отступление от которых — ересь. После средневековья произошёл ренессанс, или оттепель, как её называли. Резкое снижение средневековых, то есть сталинской эпохи, радикальных мнений, в целом, рост образованности населения, всё вроде бы идеально. Наука и культ в достаточно плотном симбиозе и не противоречат друг другу, никого не жгут на кострах за сомнения в догматах церкви.
— Серьёзное сравнение, должен признать.
— Да. Когда жёстко установленный культ отпускает вожжи — первый период — ренессанс, оттепель, именно таким и бывает, светлым и позитивным. А потом, спустя некоторое время успешного сосуществования народа и партии, учёных и христиан, начинается новый виток противостояния. Потому что маятник качается в другую сторону. И теперь уже учёные ставят под сомнение существование бога. Ну или достижимость и правильность коммунистических догм. У одних — вера и исторически имеющаяся власть, у других — научные аргументы, статистика, факты. Как вы понимаете, последует за этим уничтожение культа. И естественно, сам культ в этом очень сильно помогает. Догматизм легко используется против культа, поскольку опровержение некоторых догм уже доказывает сомневающемуся лживость культа. Если культ при этом берёт на себя огромную ответственность за всю отсталость экономики и прочее — то и получает все шишки. Степень взятой на себя власти прямо пропорциональна силе удара ответственности. Власть КПСС на себя брала всё больше и больше, а когда пришла пора брать ответственность — порвали партбилеты и объявили, что соскакивают с поезда. Остаточный удар похоронил саму идею коммунизма окончательно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
