Ведьма сама по себе

Повернув на свою улицу, она издали увидела, что перед их дверью кто-то стоит. Женщина. И скорее всего, колдунья: без зонта, но медузники ее не трогают.

Длинный плащ с капюшоном блестел и переливался в свете фонаря, словно конфетная обертка. Гостья потянулась было к звонку, но опустила руку, как будто не решаясь нажать на кнопку. Подойдя ближе, девушка заметила, что она беспокойно переминается с ноги на ногу. А плащ у нее весь в стразах, потому и сверкает, и лаковые туфли на каблуках украшены розочками, как на кремовых пирожных.

Обернувшись, она улыбнулась накрашенными губами, ярко-розовыми с блестками:

— Ты, наверное, Олимпия? А меня зовут Клеопатра, можно Лепатра, я к этому имени привыкла. Я про тебя слышала.

Ола про Лепатру тоже слышала — главным образом, всякое нелестное. Вроде бы та нарушила какой-то запрет, что-то взяла у Текусы без спросу. Старая колдунья и сердилась на нее, и жалела: "себе дуреха навредила, ох, навредила, теперь совсем пропащая, дело времени".

Из обрывков разговоров девушка поняла, что Клеопатра Мерсмон приехала на Манару вслед за старшей сестрой и вначале тоже просилась к Текусе, но ее не взяли: лесные учат лесных, классические — классических, специфика разная. Чтобы не расставаться с Изабеллой, младшая пошла в ученицы к Розмари из Гревды, но часто бывала у Текусы в гостях. И уже после того, как обе сестры закончили обучение, стащила у нее какое-то снадобье, неполезное для здоровья. Ола решила, что речь идет о наркоте. Порой Текуса вспоминала эту историю и вовсю ругалась, не столько со злостью, сколько с жалостью к "дурехе Лепатре".

— Зайдете? — спросила девушка, повернув ключ.

— Зайду, если не выгонят... Давай на "ты".

Выгонять ее было некому: старая ведьма спала, в этот час она обычно посещает Отхори. Гостья повесила на крючок в прихожей свой сверкающий гламурный плащ, и они отправились на кухню.

У Лепатры были такие же светлые, в белизну, волосы, как у Изабеллы и Валеаса, но на этом фамильное сходство заканчивалось: черты лица немного "лягушачьи", широкие скулы, толстые веки, чуть вывернутые пухлые губы. Радужка голубых глаз светлее, чем у сестры с племянником. Во взгляде ни ее задумчивой прохлады, ни его ледяной властности — скорее, присутствует оттенок нервозности.

На ней была шуршащая блескучая юбка до щиколоток, фиолетово-розовый жакет с вышивкой на воротнике и декоративными парчовыми заплатками, блузка в оборках, шею охватывало в несколько рядов алмазно-жемчужное ожерелье, в ушах такие же серьги. Благодаря столичным журналам Ола была в курсе, что это последний крик моды, но гостья все равно смахивала на участницу комического шоу.

Вдобавок туалетная вода у нее на любителя, с ноткой закисших яблок — неужели это модный аромат? Или в кармане у Лепатры завалялся яблочный огрызок?

— Учуяла?.. — глянув на девушку остро и как-то горестно, спросила гостья.

И сразу, не дожидаясь ответа, принялась рассказывать о себе:

— А что мне оставалось делать, если Белка всегда была красивой, а я нет? Мы с ней сводные сестры, она старше на четыре года. Ее мать умерла от укуса крыжавки, не успели спасти, а с моей папа сошелся уже после, но она укатила на Лаконоду, а меня подбросила ему. Так и жили втроем, он для нас нянь и гувернанток нанимал. У нас было все, только папа принадлежал к подвиду В, а мы обе — подвид С. Мы из Дубавы, а учились тут, на Манаре, Белка у наставницы Текусы, я у наставницы Розмари. Я бы все отдала, чтобы быть такой, как Белка. Тебе не понять, ты ведь тоже из красивых... — она удрученно вздохнула. — Волосы — наживное, отрастут. Когда в начале зимы Магаран посетила с визитом Зимняя Госпожа, Белку позвали на службу при дворе, а меня не приглашали, никто даже не заикнулся. Мы с сестрой тогда в первый раз надолго расстались, в Танхалу я за ней не поехала. Меня бы во дворец не взяли, а стоять под окнами да гадать, что за этими окнами происходит, радости мало. Потом уже, когда Белка вернулась, я приставала к ней с расспросами, а она все про библиотеку да про библиотеку, как будто больше там не было ничего интересного. Сказала, что только ради этого согласилась, и это в ее духе, но книжки не помешали ей закрутить роман с каким-то механиком из Трансматериковой. За это ее выгнали из придворных и отправили в ссылку — обратно на Магаран. Живот-то не утаишь. Могла бы скинуть, для колдуньи недолго, но она сама не захотела. Мы ведь, кто подвид С, нечасто можем забеременеть, это наша расплата за долгую жизнь, вот Белка и побоялась, что после выкидыша ничего больше не будет. Поселилась она у наставницы Текусы, я в то время тут не показывалась. Потом уже узнала, что как подошло Белке время рожать, в окрестных домах разом пробки повылетали и молоко свернулось, да еще в трансформаторной будке на соседней улице все перегорело. Белка тогда подхватилась, оделась во что попало и ускакала в Лес, а наставница Текуса кинулась вдогонку. Там сугробы намело — человек без лыж с головой бы ухнул, но они же лесные, по сугробам как по асфальту ходят. Люди думали, конец им, но через несколько дней объявились живые-здоровые, закутанные в меха, с ребеночком. Ясно, кто им помог. Ну, ты в курсе, с кем лесные дружбу водят, я слышала, ты и сама успела... Поставь чайник!

Кухня у Текусы была просторная, уютная, пестрая, с большой плитой, двумя старыми деревянными столами, резными шкафчиками и полками. На полках утварь, как будто собранная из разных краев и времен, а по стенам висят перевязанные цветными тесемками пучки трав, закопченные и до блеска начищенные сковородки, наборы ножей, половники, джезвы, ситечки, разделочные доски, стеганые рукавицы-прихватки, хлебница, часы с расписным циферблатом. В углу стоит несколько сачков разной величины — на тот случай, если сюда заберутся незваные гости.

Ола зажгла газ без спичек — ведьма она или кто? По правде говоря, Текуса разрешила ей это делать всего полтора месяца назад. Большой красный чайник с нарисованным на боку подсолнухом завел свою песню.

— Совсем как раньше, — жалостно вздохнула Лепатра. — Я тогда разок приезжала к ним, хотя наставница на меня за яблочки сильно ругалась. Белка отдала сына в приемную семью, открылось ей, что с ним будет худо, если он в раннем возрасте хоть кого-то полюбит, даже родную мать. Та семейка была распоследняя дрянь, зато Белка таким способом беду отвела. А Валёсик такой был хоёсенький, пока был годовасиком, маленькие все хоёсенькие, но уж потом у него нрав испортился...

Ола достала чашки, хрустальную сахарницу в виде ежа и жестянку с чаем. Ее мысли вертелись вокруг предстоящего объяснения с "Валёсиком". Он хотя бы дома появится сегодня-завтра — или считает, что дело улажено? Все должно быть так, как он решил: директор склада сообщил ей об этом, и дальше обсуждать нечего. Ага, нашел Золушку...

Ну, в общем, да, она его боится. Но страх — это еще не причина, чтобы согласиться на страдательно-безответную роль. Изабелла однажды сказала, что страх полезен, когда помогает избежать ловушек, но если ты из-за него попадаешь в силки, это уже тот страх, который убивает.

— Дай-ка сюда ежика! — потребовала Лепатра. — Ути мой любимец... Что же ты помутневший какой-то, как будто тебя здесь совсем не холят? Ну-ка, сейчас мы тебе поможем...

Сахарница у нее в руках засияла, как новенькая. И ведь это не иллюзия, а серьезное восстанавливающее колдовство — работа мастера, Ола уже научилась различать такие нюансы.

— У меня в Дубаве полный дом спасенных вещей, — поделилась колдунья, глядя на собеседницу с гордостью девочки-подростка. — Я так и живу в папином особняке на Стрекозиной улице, будешь в Дубаве, заходи. Только учти, как ляжет снег, нас переименуют в улицу Самоходных Санок, а с весны опять будет Стрекозиная — есть такие, с двойными названиями для зимы и лета, лишь бы на одну букву начинались. Я дополна всякого насобирала и вылечила, особенно бальные платья хороши. Жалко ведь, если ни за что, ни про что пропадут. Я уж и объявление в газете напечатала: продам недорого наряды для новогодних балов, а то и просто отдам в хорошие руки.

Ола навострила уши: а вот это уже интересно. Платья для Осеннего бала у нее пока еще нет. Если на то пошло, у нее и приглашения нет, но бывшая дээспэшница решила, что найдет способ туда пробраться. Другой вопрос, в чем.

— Хочешь платье? — встрепенулась Лепатра. — Вижу, что хочешь... Есть, есть на твой размер! Может, придется чуток подшить, но это мы мигом сделаем.

— Мне как раз нужно платье для Осеннего бала. Правда, я туда пока не приглашена...

— Если возьмешь платьишко из моего приюта бездомных вещей, приглашение я тебе раздобуду, — она подалась вперед, впившись в девушку жадным и радостным взглядом. — Уж на это моих связей хватит! Платьишки не должны лежать без дела, их надо выгуливать. Я тоже туда собираюсь. Белка с Валом живут в Лесу, хотя могли бы вращаться в хорошем обществе, лесные они, этим все сказано, а Клеопатру Мерсмон весь магаранский бомонд знает. Как приедешь в Дубаву, можешь пожить у меня, я тебя много с кем познакомлю.

Несмотря на весь ее столичный шик, было в ней что-то от городской сумасшедшей. Платье и приглашение на Осенний бал — именно то, что нужно, но если она не в ладах с головой, лучше будет остановиться в гостинице.

Из глубины дома послышались голоса, шаги, скрип двери, и гостья сразу присмирела, выпрямилась на стуле, сложив руки на коленях. Голоса были женские, но Ола все равно напряглась, прокручивая в уме, что и как она возразит Валеасу насчет работы на складе.

Появились Изабелла с Текусой, и обе, похоже, были не в курсе, какой номер отколол старший ученик, потому что Изабелла сказала, как о само собой разумеющемся, что Ола теперь переберется к ней в лесную избушку, и тогда начнется настоящая учеба.

— А можно после новогодних праздников? — смиренно спросила девушка. — Хотелось бы на неделю в Дубаву съездить...

— Да конечно, можно, — легко согласилась Изабелла. — Только смотри, не вляпайся там опять в какую-нибудь историю.

— И-эх, а я, бывали дела, во что только не вляпывалась в ее годы, — мечтательно заметила похожая на сгорбленную Бабу-Ягу Текуса. — Каких только приключений на свою распрекрасную задницу не находила...

Итак, обе наставницы подтвердили, что не возражают против ее каникул. Обломайся, Валеас.

Довольная таким поворотом, дальше Ола скромно помалкивала: только подливала чаю старшим колдуньям и слушала их разговоры. Уяснила, что Лепатра стащила "молодильные яблоки" — название как в старой сказке, но это что-то здешнее, лесное. Если съесть их в количестве, которое высчитывается по специальной формуле относительно массы тела, необратимо изменится метаболизм: человек не будет стареть, но при этом пойдут органические процессы, которые не лучшим образом повлияют на работу мозга. Клеопатра тогда выжрала у Текусы весь запас, хранившийся для изготовления лечебных зелий, и крыша у нее потихоньку поехала. А желаемого эффекта она так и не добилась: думала, что станет такой же красивой, как Изабелла, однако с ее внешностью никаких чудесных метаморфоз не произошло. Это распространенное заблуждение, "молодильные яблоки" называют "секретом молодости и красоты", но они помогают сохранить красоту, которая имеется в наличии, а не приобрести то, чего у тебя не было раньше. Предприимчивая гостья, сунувшая нос в кладовку к старой ведьме, не удосужилась выяснить подробности и уточнить насчет осложнений, поэтому теперь ей приходится сидеть на лекарствах, спасающих от слабоумия. Запах лежалых яблочных огрызков — на самом деле вовсе не запах: это неизбежный признак того, что человек стал жертвой "яблочек", и замечают его только маги.

— А что мне оставалось делать, если ты, Белка, красивая, а мне не повезло... — бормотала она упрямо, лишь бы не признавать, что дела плохи, и дальше будет еще хуже.

— Далась вам, дурехам, эта самая красота с журнальных обложек, — с досадой проворчала Текуса. — Не в ней счастье, и сила наша не в ней, что бы там ни твердили балаболы. Ты на Лес посмотри: красота во всем. И у людей то же самое, хотя люди норовят все по одному лекалу мерить. Пожила бы подольше — поняла бы, что всяк человек красив по-своему, да теперь уже не поймешь, потому что свой ум-разум на обманку променяла.

Потом зашел разговор о столице, о тамошних знакомых, о новогодних праздниках. Клеопатра уговаривала сестру побывать на Осеннем балу, кстати, и платье подходящее есть, но Изабелла ответила, что у нее другие планы, она в это время будет в Лесу.

— Вы в меня пальцем тычете, что я чокнутая, а Клаус-то совсем спятил, — хихикнула Лепатра — после ломтя батона, намазанного в несколько слоев вареньем трех сортов, она утешилась. — Разгуливает по Дубаве в костюме Санта-Клауса.

— Который Клаус — Мурахо или Риббер?

— Риббер. Я его вчера около Каменного сада видела: стоит у ворот и на прохожих по-дурному смотрит — не разберешь, то ли глазит, то ли просто осуждает.

— Звездец, — заметила Изабелла, взяв свою чашку небрежно-изящным салонным жестом. — Давно уже звездец.

Наверное, у Олы было то еще выражение лица, потому что наставница, взглянув, на нее, спросила:

— В чем дело?

А в том, что до сих пор она ни разу не слышала, чтоб Изабелла выругалась.

— В разрыве шаблона. Этот Клаус Риббер совсем отвратный хмырь, раз даже ты его так охарактеризовала?

— Звездец — не ругательство, это термин. На нашем сленге это означает, что маг стал жертвой звездной болезни в ее худшей разновидности: возомнил себя первым заместителем Господа Бога и пошел судить и наказывать тех, кто, по его мнению, не так живет. Одержимых звездецом отличает несокрушимая убежденность в своей правоте и маниакальное упорство в реализации карательных планов. Причем чаще всего от них страдают не какие-нибудь законченные подонки, а всякий, кто подвернулся в неподходящий момент.

— Жуть, — согласилась Ола.

— Мне аж не по себе стало, — подхватила Лепатра. — Он ведь силен, очень силен... Если встретишь его в городе, беги со всех ног, ты ему наверняка не понравишься — в дырявых джинсах в облипку и с этой калякой-малякой на кофтейке. Он таких девушек не одобряет.

— Не на кофтейке, а на футболке. А если в Лесу его встречу, тогда что?

— Если встретишься с таким, как он, в Лесу, вспомни о том, что ты лесная ведьма, и потихоньку исчезни, — посоветовала Изабелла. — До магических поединков ты еще не доросла. К тому же, ты не Валеас, твои звери — луница, крысобелка и другие им подобные. В опасной ситуации действуй, как они.

Ола молча кивнула. Вот это — важное, надо запомнить. Нередко бывало, что Изабелла учила ее чему-нибудь словно бы вскользь, посреди несерьезного трепа, и потом треп продолжался, а информация к размышлению оставалась.

— Надеюсь, ему не придет в голову испакостить нам погоду на Новый год, — озабоченно добавила Лепатра. — Хотя в Дубаве сильных магов хватает, ему не позволят. Белка, поехали на бал, ты уже сколько лет не танцевала на балах! А помнишь, как мы в детстве с завязанными глазами срезали ножницами конфеты на ниточках? У тебя тогда было платье с серебряным шитьем, а у меня с золотым, и крылышки из проволоки и марли, оклеенные фольгой, помнишь?