Два одетых в красное с золотом раба с клеймами Великого Скотовода на щеках почтительно склонились в поклоне перед Тилосом.
— Владыка шлет свои приветствия и извиняется за то, что не может лично встретить момбацу сана, — прошелестел один из них. — Он нижайше просит дорогого гостя... гостей оказать честь его гостеприимству и насладиться заслуженным отдыхом в любом из гостевых залов его скромного жилища. Мы, ничтожные, весь вечер в твоем распоряжении, о повелитель!
— Хорошо, хорошо, — благосклонно кивнул Тилос, лениво осматриваясь. — Я вижу, владыка, следуя своему безупречному вкусу, добавил еще два фонтана...
— Да, момбацу сан, — тихо откликнулся раб. — Они обошлись лишь в полтораста золотых и отняли только одну ничтожнейшую жизнь никчемного раба, неловко подвернувшегося под глыбу драгоценного мрамора.
— Тем хуже для него, — вальяжно повел плечами Тилос. — А может, и лучше — теперь он останется вечно плясать и веселиться в струях фонтана, наслаждаясь чистейшей влагой. Незаслуженное посмертие для грязного червя, но такова воля Отца-Солнца, которого вы, язычники, зовете Куратом. Веди меня, раб, я голоден. И моя подруга тоже, верно, малышка?
Он густо хохотнул и ущипнул Элизу за щеку. Та, вовремя вспомнив, зачем она здесь, подавила желание врезать ему по руке и лишь робко улыбнулась, не переставая озираться по сторонам.
Внутри оказалось еще шикарнее, чем снаружи. Масляные светильники гроздьями увешивали стены. Тяжелые парчовые занавеси сменялись фресками, изображающими сцены охоты, празднеств, божественного суда, на котором Валарам с увенчанной огромными рогами бычьей головой неизменно попирал спины кающихся святотатцев... Золоченые арки неведомым образом превращали короткие переходы между залами в длинные таинственные галереи. И всюду — безлюдно.
На изящных столиках и в крытых драгоценным прозрачным стеклом прилавках стояли драгоценные статуэтки — из золота, серебра, с рубиновыми, смарагдовыми и алмазными глазами и узорами. Олени, бараны, змеи, кони резвились на бархатных полях среди яшмовых и малахитовых деревьев, сверкая в лучах ламп. Элиза прикинула, как бы половчее утянуть парочку безделушек, но краем глаза поймала цепкий взгляд одного из рабов и решила не рисковать. Сопровождающие, видимо, оказались не только и не столько личными слугами, сколько сторожами и надсмотрщиками над подозрительными гостями. Видимо, о том и предупреждал Тилос. Но кто же он такой, в конце концов? Сначала — раб в вонючем халтоне, потом циркач, теперь — чуть ли не верховный вождь неведомого племени, отмахивающийся от приветствий самого Великого Скотовода... Одно ясно — лишних вопросов задавать не стоит. Авось да само прояснится.
Откуда-то издали донесся негромкий гул голосов. Он приближался, и, наконец, Тилос с Элизой вышли в большой пиршественный зал с уставленными яствами столами. От запаха праздничного дастархана у девушки потекли слюнки. Она громко сглотнула.
— Знаешь что, милая, — покровительственно протянул Тилос, освобождаясь от руки Элизы, — иди-ка ты к столу, подкрепись немного. А у меня дела. Надо с людьми поговорить, понимаешь... Веди себя прилично и держи язык за зубами, а руки у брюха, — шепнул он на ухо.
Масляно ухмыльнувшись девушке, он вразвалочку двинулся по зале к вскинувшему к небу руки в радостном изумлении смуглому мужчине, увешанному золотом.
— Вай, родной! — донесся до нее радостный возглас. — Сколько дождей ушло в песок...
Он обменялся с Тилосом приветственными хлопками, и они приглушенно заговорили, полностью увлеченные друг другом. Элиза мысленно пожала плечами и решительно подошла к столу. Жратва входила в обещанную плату, и обделять себя она совершенно не собиралась. Однако от обилия кушаний разбегались глаза. Большую часть еды она видела впервые. В общем-то, она опознала лишь фруктовый салат да финики в меду диких пчел. На одном из блюд лежало что-то вроде жареной саранчи, но с длинными задними ногами, на другом свернулась кругами нарезанная тонкими ломтиками змея, держащая в пасти пучок зелени. Девушка нерешительно протянула левую руку к финикам, но тут же отдернула, не зная, прилично ли брать их руками.
— Могу ли я помочь прекрасной незнакомке в ее затруднениях? — прожурчал за спиной вкрадчивый голос. Элиза резко обернулась и нос к носу столкнулась с высоким статным красавцем, бибером, судя по плоским скулам и почти круглым, навыкате, глазам, в алых шароварах, пурпурном бурнусе, украшенном драгоценными камнями, и с дорогим ятаганом у пояса. — Я вижу, момбацу сама здесь впервые?
Он сделал быстрый знак пальцами, и сопровождающий Элизу раб скользнул к ним с большим серебряным блюдом, на которое и принялся накладывать яства, в которые тыкал пальцем незнакомец. Элиза растерянно следила за ним.
— Мой взор наслаждается прекрасным образом таинственной гостьи, — меж тем учтиво поклонился красавец. — Однако мое сердце болит из-за того, что я не могу именовать ее должным образом. Мое имя — Суддар ах-Хотан, и я — недостойный дворецкий в сих ничтожных хоромах. Хотя я всего лишь присматриваю за слугами и слежу за дворцовыми поставками, возможно, я все-таки узнаю имя столь прелестной дамы?
Девушка непонимающе взглянула на него, но тут же сообразила:
— Прошу прощения у благородного Саддара ах-Хотана...
— Суддара, — вкрадчиво поправил ее дворецкий.
— Ой... извини, сан Суддар, — смутившись, поправилась она. — Я здесь впервые, а тут так... красиво... Я Элиза.
— Элиза? — удивленно приподнял одну бровь ах-Хотан. — Просто Элиза? А, понимаю. Момбацу сама намерена соблюдать инкогнито. Что ж, я не намерен проявлять неучтивость и пытаться проникнуть в ее тайну. Но я все равно польщен знакомством с девушкой, что с легкостью затмевает не только все красоты дворца, но даже и сами звезды на небе! Могу я порекомендовать попробовать кушарму с миндалем и корицей? Или вот язычки жаворонков, запеченные с редкой травкой каменицей, что везут в Граш надменные северные купцы? Божественное блюдо, должен я заметить, и наши гости остаются от него в восторге, особенно те, кто впервые во дворце. Момбацу сама ведь прибыла в наш город не в компании со своим спутником?
Элиза съежилась под его пронизывающим взглядом и пробормотала что-то невнятное. Дворецкий ослепительно улыбнулся и щелкнул пальцами, и около него словно из-под земли вырос еще один раб с серебряным кубком изумрудного вина.
— А вот белое вино, — ах-Хотан взял у раба чашу и осторожно, обеими руками, протянул ее Элизе. — Его делают далеко на закате дикие племена хазтубагов и хманов. Дикари крайне неохотно расстаются с ним, и в наших краях такое вино можно найти лишь здесь, во дворце Великого Скотовода. И здесь, могу с гордостью заметить, моя личная заслуга. Попробуй, момбацу сама, прошу тебя, не побрезгуй.
Элиза покорно взяла кубок, ощутив его тяжесть, и отпила пару глотков. Почти сразу в голове зашумело, и тихая далекая музыка, кажется, заиграла с новой силой. Она чувствовала, что влюбляется в обходительного царедворца. Запоздало вспомнив о синяках на пальцах, она попыталась спрятать руку в складках платья, но не удержала кубок левой рукой, и тот покатился по полу, звеня и разбрызгивая драгоценную жидкость.
— Ах, какая мелочь, — тут же пришел ей на помощь ах-Хотан. Раб уже сноровисто подтирал вино, второй быстро унес кубок. — Если момбацу сама страдает от болей в суставах, позволит ли она предложить помощь врачевателей? Смею заметить, они весьма искусны...
Элиза в замешательстве кинула взгляд на Тилоса, который, закончив разговор и многократно раскланявшись, направлялся в ее сторону. Суддар перехватил ее взгляд, и понимающая улыбка скользнула по его губам.
— Что ж, не смею более стеснять прекрасную даму Элизу своим присутствием, — низко склонился он. — Но она навсегда останется в моем сердце и всегда может рассчитывать на мою помощь.
Он еще раз поклонился, на сей раз — Тилосу, ответившему ему не менее глубоким поклоном, почти полным турхатом, и неслышно отошел в сторону.
— Как тебе дядька? — спросил Тилос, забирая у раба поднос из рук и жестом отсылая его. — Вот сукин сын, а?
— Почему сукин сын? — удивилась Элиза. — Он такой... вежливый...
— Угу, угу, — покивал Тилос, рассматривая поднос. — Ты ешь, не стесняйся. Даже сто таких, как ты, Великого Скотовода не объедят. Он хоть представился?
— Кто? А... Ну да. Сказал, что он Суддар ах-Хотан, дворецкий... А что такое дворецкий?
— Человек, который следит за рабами и слугами, распоряжается припасами и так далее, — пояснил Тилос, пережевывая кузнечика. — Да только он прибедняется. Формально он дворецкий, а на деле — глава тайного сыска, если хочешь, глаза и уши Барадаила. Может, слышала — еще пять лет назад существовала здесь такая Тайная канцелярия — могучая организация, по сути державшая даже самого Великого Скотовода за мальчика на побегушках. Наш Суддар скорешился с Барадаилом, тогда еще начальником дворцовой стражи, и сковырнул и Канцелярию, и тогдашнего Великого Скотовода. Кстати, совет — если увидишь нашего милого парня из Хотана за пределами дворца, беги со всех ног. Имей в виду, совет очень хороший... О! Вот и она.
Громко заиграли фанфары, и из самой большой арки показалась процессия. Сначала в зал, чеканя шаг, вошли воины. Два... шесть... восемь до зубов вооруженных смуглолицых тарсачек образовали нечто вроде узкого прохода. Длинные, шитые золотом арески закрывали почти все лицо, оставляя открытыми только глаза и нос. Не считая их, воинское снаряжение воительниц явно не предназначалось для парадных выездов — запыленные кожаные штаны и рубахи, проклепанные медью, видавшие виды кожаные наплечники и наручи с железными шипами, потрепанные эфесы кривых сабель наводили мысль, скорее, о готовящейся схватке. Элиза непроизвольно съежилась, подавшись к противоположному выходу из зала. Тилос, заметив ее движение, успокаивающе положил руку на плечо.
— Все в порядке, — шепнул он, — тарсачьи королевы без симан-телохранительниц не появляются. Даже здесь, во дворце. Особенно во дворце.
Снова пропели горны, и в зал неторопливо вошла ОНА.
Элиза судорожно вздохнула.
Женщина выглядела потрясающе, просто невероятно прекрасной. Иссиня-черные волосы, скрепленные золотыми заколками, оттеняли заметно более светлую, чем обычно у тарсаков, кожу. Высокие, но не чрезмерно, скулы, большие желтые глаза, драгоценными топазами сияющие в свете масляных ламп, полные алые четко очерченные губы, ослепительно белые зубы... Узкая полоса ткани, украшенная несколькими драгоценными камнями и большой алмазной брошью, оставляла открытыми живот и почти всю высокую грудь, свободные тонкие шаровары не маскировали изумительную линию бедер. Она шла легко и непринужденно, словно плывя над каменными плитами пола, и ее кожаные сандалии тихо поцокивали железными накладками. Элиза вспомнила свое недавнее отражение в зеркале и чуть не заплакала. Никогда, никогда больше она не посмеет себя вообразить красавицей, несчастная тощая замухрышка!
Стража, выхватив оружие, взмахнула им в воздухе, гортанно выкрикнув что-то на тарси. Тарона ослепительно улыбнулась, неспешно обводя зал взглядом. Элизе показалось, что, когда взгляд красавицы упал на нее, в нем мелькнула... ненависть? Нет, нет. С чего бы ей, ослепительной тарсачке, ненавидеть девчонку с улицы? Тем не менее, по коже прошел неприятный холодок. Ладонь Тилоса с ее плеча скользнула ниже, к талии.
После мгновенного замешательства публика в зале, отвесив новоприбывшей почтительные поклоны, вернулась к своим разговорам. Симаны, вбросив клинки в ножны, неслышно выстроились вдоль стены, застыв каменными статуями. Тарона же, сопровождаемая коренастой тарсачкой с настороженным взглядом, мягкой походкой хищного зверя направилась прямо к Тилосу.
— Какая встреча, о свет моих очей! — промурлыкала она, коснувшись щеки Тилоса ноготками. — Как давно мы не виделись, милый! Я вся горю от желания, — ее голос внезапно зашипел гремучей змеей, — взглянуть на твои потроха! Я ведь предупреждала тебя, чтобы ты не появлялся на моих глазах, ублюдок хромой верблюдицы!
— Здравствуй, сиятельная Тарона. Привет и тебе, верная Зула. С каких пор тарсачки распоряжаются в Граше? — лениво удивился Тилос. — Я полагал, Великий Скотовод считает его своей территорией...
— Великий Скотовод, — голос Тароны снова стал мурлычущим, — и пальцем не пошевелит, чтобы спасти твою шкуру, о чем ты и сам знаешь. Он не захочет ссориться со мной, не ради тебя, точно. Мои женщины засиделись, вместе с мужчинами охраняя овец и верблюдов, их кровь кипит и жаждет битвы. И как бы битва не вспыхнула здесь, в заблеванном Граше!
— Интересные слова произносишь ты, о моя возлюбленная королева, — без тени смущения отпарировал Тилос. — Интересно, как отреагирует на них совет племен, буде я сообщу ему о твоих словах? Издревле мир в городе охраняла не стража владыки, но табу и клятвы вождей...
— Я помню, — хищно улыбнулась Тарона, ее ноздри раздулись. — Но времена меняются, ох, меняются... Смотри, посланник, как бы и в самом деле твои кишки не оказались намотанными на жертвенный алтарь! Мои жрицы Назины умеют это делать так, чтобы дать жертве сполна насладиться своими страданиями.
— Спасибо за предупреждение, прекрасная королева, — издевательски полупоклонился Тилос. — Но похожее я уже слышал не раз. Если Кугарос не натянет мою шкуру на барабан, если Ругер не сделает из моего черепа пиршественную чашу, если ах-Зибарон не превратит мою голову в мяч для священной игры, я обязательно позволю твоим жрицам насладиться моими предсмертными воплями. Кстати, познакомься — Элиза, моя... хм, знакомая. Элиза, познакомься с Тароной, королевой тарсаков. Поболтайте пока, девочки, а мне еще кое с кем надо парой слов перекинуться.
— Итак, княжества Севера предлагают мир, — голос Тилоса отчетливо разносился по тронному залу. Племенные вожди и их представители с бесстрастными лицами смотрели на него, явно прикидывая выгоды предложения. — Еще раз вкратце повторяю условия: специально оговоренная дань совету вождей и Великому Скотоводу, да не высохнет вода в его фонтанах, — он отвесил почтительный поклон Суддару, сидящему в небольшом каменном кресле на нижних ступенях трона, — снижение торговых пошлин, клятва о вечном перемирии. От себя лично могу добавить, что, хотя союзные княжества могли бы пойти на большие уступки, сверх предложенного они не уступят ни зернышка. Выплата дани и так вызовет град насмешек, а выкликнуть нового князя на Севере куда легче, чем выбрать вождя здесь, в благословенном Сураграше. Я бы посоветовал принять их условия, ибо большего вы не добьетесь.
— Когда мои воительницы обрушатся на разжиревший Север, как голодная саранча, — Тарона, небрежно развалясь в кресле, поигрывала драгоценным стилетом, — они получат всё. И тучные стада, и зеленые пастбища, и все драгоценности, которые скупые князья прячут в сырых погребах — все станет моим. Я имею в виду — нашим, — она широким жестом обвела зал. Нестройный гул голосов поддержал ее. — Так с какой стати мы должны соглашаться на мир в обмен на жалкие подачки?
