Еще немного холода

Наверное, та самая старшая или средняя жена... Обе они выглядели ровесницами, лет по тридцать каждой — не разобрать так сразу... Или одна из них служанка?

Вновь накатила слабость, и пусть неспокойные мысли требовали их обдумать, Денис позволил телу провалиться в сон.

Дурацкий сон, который вновь вернул его в заснеженный холод редколесья, продуваемого ветрами — пусть и приподнял над ним, позволив встать на плоскую вершину утеса. Два десятка метров до земли — оценил Денис, щурясь от набегающих ледяных порывов и болезненно дрожа. На плечах была только знакомая льняная рубаха — но та почти не давала тепла. Наверное, оказался во сне на полу — отсюда и холод, пробирающий спину, ноги и руки. Или просто воспоминание тела о событиях этого утра? Обморожение вряд ли могло пройти просто так — но раз прошло, то отыгрывается во снах... Денис поверил в эти рассуждения, и успокоился.

Поэтому, когда рядом раздался голос, чуть не сорвался со скалы.

— Думали обмануть Аллэ Хорон? — раскатом злого смеха произнесли над самым ухом.

Денис присел, перенеся центр тяжести вниз, расставил руки и, подавив головокружение от чуть не прыгнувшей в лицо земли внизу, осторожно обернулся.

У Аллэ Хорон — настоящего, цельного, стоящего на двух ногах, закованных в стальные сапоги, переходящие в сероватый доспех, украшенный острыми шипами... У Аллэ Хорон, помимо рук, закрытых кольчугой мелкого плетения, выходящей из под стальных наплечников... Помимо посоха с темно-серым кристаллом, через который проходила явно видимая трещина... В общем, у Аллэ Хорон действительно было шесть глаз — только два из них настоящих, а ряд сверху и снизу — нарисованные черной тушью по белесой коже.

В ворот Дениса тут же вцепились рукой, больно оцарапав кожу стальной перчаткой, и приподняли над землей.

— Ты станешь шаманом. Ты подчинишь старшего духа. Ты получишь посох. — Выговаривали ему, и холод дыхания вымораживал лицо сильнее северного ветра, а от взгляда серых — будто подтаявший снег по весне — глаз, не было воли отвести взгляд. — Ты принесешь мне шестьдесят людских душ.

Голос, лишенный шепелявости и любой степени комичности, откровенно пробирал до ужаса.

— Я дал в этом слово, — смог выдавить из себя Денис, не брыкаясь и просто повиснув на руках. — Я выполню.

— Конечно выполнишь. — Не сомневался Аллэ Хорон. — А раз старый и хитрый Вачин не хочет, я сам возьмусь тебя учить.

Рука высшего духа небрежно откинула Дениса со скалы, и тот рухнул вниз с застрявшим в груди криком и отчаянной надеждой проснуться. Но там, внизу, не оказалось пробуждения среди теплого шатра в холодном поту.

Поверхность ударила по спине, переломав ноги и спину, а волна боли заставила прокусить язык.

Рядом гулко упало что-то массивное, и тут же латный сапог добавил Денису боли.

— Ты же не против, если я буду учить тебя так, как учили меня самого?! — Зашелся Аллэ Хорон в новом порыве безумного смеха.

И волна безумно горячего пламени намеренно медленно принялась собирать сломанные кости и разорванные мышцы Дениса в обычное и, как окажется позже, довольно редкое целое состояние.

Глава 3

Новый ученик вел себя просто образцово. Утром он спал, днем спал, вечером тоже пробуждался только для того, чтобы покушать и уснуть вновь. Только под ночь отчего-то долго смотрел на костёр в шатре — первые дни испуганно, потом просто с мрачной отрешенностью. Какие мысли были у него в голове — шамана не интересовало.

Только жены с сочувствием смотрели на светловолосого мальчишку с ледяными глазами.

'Скучно мальчику одному', — думали они. — 'Желает себе друга для разговора и игр, для веселого смеха и радости'.

Но возможности подружить его с детьми племени не было никакого — муж настрого приказал чужих людей к ребенку не подпускать, не делая различий ни по возрасту, ни по статусу. Женщины не смели ослушаться — да и не стали бы, как бы сердце не сжимало нежностью и заботой. Отголоски гнева вождя племени слышали и они — ветром донесло разговоры и перешептывания у колодцев, испугом и опаской в чужих глазах — стало явью. Люди говорили, что не дожить ученику шамана до новой весны.

— Почему у тебя нет детей? — Однажды спросил мальчишка учителя за ужином у костра.

Было в этом вопросе много обиды. Словно за чужую вину виноват.

Женщины, коротавшие вечер за вышивкой, сбились на миг, но тут же продолжили бег зеленой нити узора по плотной ткани. Только пропали легкие улыбки с их лиц, чуть ссутулились плечи, а узор пришлось потом расшивать и выполнять заново — слишком много тоски, не защитит он от злого глаза и недоброго слова, сказанного за спиной. Скорее, беду привлечет...

— Потому что я обещал всех своих детей покровителю, — спокойно черпнул новую ложку шаман. — За силу и знания.

— И он ждет?

— Ждет, ждет, — улыбнулся шаман уголками глаз. — Так же, как и тебя.

Ученик вздрогнул, опустил взгляд в миску и продолжил аккуратно есть густую мясную кашу. Неведомо, откуда он прибыл — но вести себя его научили. Хотя женщинам иногда хотелось, чтобы измазался — очень уж приятно было бы протереть розовые щечки, отругать с показной серьезностью, а потом приласкать... Своих детей у них никогда не будет — в тот год долгой зимы, голода и мора приняли они это тяжелое решение вместе с мужем.

И пусть муж мог просто приказать или выгнать строптивых жен на холод под черным небом — но по своей воле объяснил им, отчего такая цена за право владеть уродливым черепом. За право пугать им младших духов, чтобы те не изводили болезнями людей племени. За право договариваться со старшими духами от имени Аллэ Хорон, гордо вздевая череп на тисовом посохе — и жестокие холодные ветра соглашались на сделку, усмиряя жажду стереть наглеца ледяным крошевом до костей. За право увидеть тусклый свет солнца над горизонтом — для чужих детей, рожденных в это сумрачное время.

А ведь отдай муж будущих детей без их ведома — и женская месть обязательно нашла бы дорожку от отравленного сердца к рассудку...Кто знает, отказались бы они подмешивать в еду шамана яд, когда новый вождь подослал льстивую и лживую собаку Санура с льстивыми речами и дорогими подарками, обещая вернуть вдов в родное племя.

Санур, к слову, исчез после того, как женщины рассказали мужу о его предложении. Нашли пропавшего соплеменника луну тому назад, абсолютно случайно — охотники по следам прошли до логова убитой волчицы, где и обнаружили Санура, с которого живьем глодали мясо с костей шесть молодых волчат. Разума в измученном теле не осталось, а жизни не хватило даже на то, чтобы помереть под солнцем. Многие в племени потом скажут — какая страшная смерть. Но еще больше людей тихо поблагодарят северные ветра за справедливый суд.

После появления нового вождя — только на северные ветра и оставалось уповать. А ежели их помыслами принесло в юрту этого мальчишку — то и благодарить, тихонько любуясь умильной и упрямой мордочкой.

Проступок же за новым учеником числился всего один, хоть и очень серьезный — на десятый день пребывания он выкрал череп Аллэ Хорона и утопил его в отхожем месте. Женщины, которые сопровождали ученика, не заметили на спрятанное под дубленкой — та была слишком велика и держалась только за счет плотно застегнутого поверх ремня, образовывая крупные складки сверху. Но после этого события обыскивали уже тщательно, хоть и беззлобно, с некоторым сочувствием относясь к явно повредившемуся умом мальчишке, Ещё бы — только и делает, что спит, молчит, а с некоторых пор до остервенения отжимается и приседает по ночам, отчего-то не желая засыпать — пока шаман не кидал в него чем-нибудь, чтобы не сипел.

Били мальчишку не слишком сильно — оттого, что сразу признался, где череп. Правда, и признался только когда спросили прямо — спросили перед тем, как поднять все племя на поиски...

Доставал череп шаман собственноручно, потратив на это подозрительно много времени — будто ученик специально протопил украденное поглубже. Женщины считали, что лучше бы муж дал денег золотарю — но разумно молчали, не желая попасть под руку разъярённого старика. Мальчишку, впрочем, тот все равно побил во второй раз, когда шаману пришлось оставить старую шубу на улице — запахи было не отбить. Но бил снова весьма щадяще — размахивался ногами широко, да стопу выворачивал и старался попадать через подушку. Кричал больше, чем бил. Даже удивительно, что ученик после такого провалялся в бреду треть луны, не приходя в сознание.

Но потом вновь потянулись обычные дни — сонные, спокойные.

Покуда на порог шатра не заявился старый Тэнне, вспомнивший или выдумавший новую традицию.

— Учеником шамана Белого льда может быть только человек племени Белого Льда!

Явился он не один, и сопровождающие согласно загудели за его спиной. Было их с десяток — уважаемых людей племени, хозяев самого большого количества оленей и юрт. Только какое им дело до шамана и его ученика?

За спинами прибывших, впрочем, мелькало тому объяснение — проходил будто мимо, да решил задержаться вместе с уважаемыми людьми Анхет, правая рука вождя. Был он слишком молод для того, чтобы настаивать на словах Тэнне, а богатому стаду предпочитал серебряные монеты с юга, потому говорить с шаманом напрямую не мог. Но и разойтись людям он не даст, раз явно сам их привел — власти хватит.

И точно — разит от уважаемых людей настойкой из мороженой ягоды — будто собрали за одним столом, да разом попросили услугу оказать...

— Человеком племени Белого Льда может быть только рожденный внутри племени, либо же принятый в племя! — Продолжал голосить Тэнне в лицо скучающему шаману.

Тот, казалось, не слова гостя слушает, а с удивлением рассматривает его одежды — новые, богатые, с алым шитьем по выбеленному полотну шерсти. Это у старика, которого племя кормило только из-за почтенного возраста! Аккуратно расчесанная борода — куда уж тем вечно грязным колотунам, которые только состригать. Подстриженные ногти; железный кинжал соседствует с кошелем на подвязке — явно не пустым, вон как оттягивает пояс из южной ткани на подросшем брюхе. И самое главное — сапоги из красной кожи, которые привозят торговцы с юга, забирая по десятку куньих мехов за каждый.

— Если принимаешь ты его в племя, назови своим сыном, — вкрадчиво завершил Тэнне. — У общества не будет к тебе вопросов.

Лицо шамана оставалось спокойным — подумаешь, еще одну его тайну, его боль и жертву ради племени швырнули в глаза, будто пригоршню грязного снега. Если бы не купленные той ценой сила и знания — болезни прибрали бы этого самого Тэнне в первую очередь, а голод заставил бы племя выставить всех своих стариков на льдину, подношением Белому хозяину. Но сейчас нет болезней и голода, есть только мешающий им ученик — признай которого сыном, и Аллэ Хорон тут же заберет его душу, а долг в шестьдесят человеческих жизней спросит с отца...

Впрочем, сам виноват — сказал о сделке с Аллэ Хорон прежнему вождю племени, а тот поделился с наследником... Чего он ждал от людей, благодарности?

— А если я не признаю ученика своего — сыном моим? — Оперся шаман на свой посох — пустой, без черепа, не угрожающий никому и ничем.

Тэнне не скрыл довольной улыбки:

— Тебе придется выбрать другого ученика. Из племени.

— Я говорю о другом, Тэнне. Как чужой человек может стать человеком племени? Что говорят об этом традиции?

— У тебя нет дочери, чтобы забрать его в племя ее мужем, — задумавшись, загнул тот один палец, а потом и второй. — Сыном ты называть его не хочешь. Может, кто-то из племени согласится забрать твоего ученика в свою семью? — Повернулся он обществу за своей спиной.

Не согласятся — нет. Не для того пришли.

— Своей волей может принять вождь племени, — загнулся третий палец. — За подвиг, если общество об этом попросит. И пятое...

— Не трудно ли стоять тебе, Тэнне? — прервал говорившего шаман. — Вон, у шатра лежит моя старая шуба. Край ее из снега виден. Пусть положат ее на колоду у поленницы, из уважения к твоим сединам.

— А то и верно, — с хитринкой произнес тот. — Много во мне мудрости, даже стоять тяжело.

Тут же метнулся вперед какой-то мальчишка, что зеваками ходили вокруг, и постелил шубу, развернув ее мехом вверх. Отчего-то замешкался, но получив подзатыльник от подошедшего хранителя традиций, рванул обратно в толпу. В племени было мало развлечений — и на громкий голос вышли почти все соседи.

— Есть пятый способ, уважаемый, — кивнул Тэнне, чуть поерзав и расположившись на колоде поудобнее. — Бой на усладу Белого Хозяина! А разве есть слаще битвы, в которой победят злейшего его врага, волка? — Обернулся он на пришедших с ним.

Те, в общем-то, не жаждали его поддержать — но скупо кивнули, подтверждая слова.

— Ты предлагаешь, чтобы мой ученик, ребенок девяти коротких зим, бился с волком? — Оглядев главным образом людей, собравшихся за это время за спинами пришедших, не сдержал удивления шаман.

Толпа возмущенно зароптала. Ведь не будет битвы — волк порвет юнца. Мальчишку они уже видели — в племени охотно любопытствовали всем новым, и худощавый ученик явно не походил на героев сказаний.

— Охотники подобрали волчат из пещеры, где нашли уважаемого Самура. — Поднял голос Тэнне. — Бой будет равным! Юный человек против юного волка!

'Да тем волчатам уже три луны!' — Ворчали из толпы.

Саму идею притащить в племя волчат-людоедов — мало кто одобрял. Надрывались ночами собаки, учуяв вечного врага. Стадо вело себя беспокойно. Говорили — волчат продадут на юг, как диковинку, и это примиряло племя с таким соседством — тем более, что клетку с хищниками перенесли на выселки. А вот оно как обернулось...

— Мы не можем себе позволить, чтобы в наше сильное племя попадали слабаки! — Громко настаивал Тэнне. — Да, это традиция для взрослых мужей! Но уважаемый шаман всегда может взять ученика в сыновья. Это его решение: заставит ли он ребенка, избранного в ученики, насмерть драться с волком! — Надрывал он глотку, призывая все племя в свидетели. — Или назовет сыном!

И толпа успокоилась, принявшись внимательно смотреть на шамана. Даже пришедшие уважаемые люди — и те вопросительно глядели, мол: соглашайся уже, забирай в семью.

— Я решу и скажу тебе позже. — Спокойно произнес шаман.

— Реши сегодня, до вечера. — Опершись руками о меха, принялся подниматься Тэнне. — Племя итак долго терпело чужака!.. Тьфу, дерьмо какое-то прилипло. — Встав, брезгливо посмотрел он на свои руки.

— В этом весь ты, Тэнне. Как прилип к племени, так и одна вонь от тебя. — Развернулся от него шаман и шагнул в тепло юрты.

Женщины, испуганно прислушивавшиеся к беседе, изобразили, что ничего не видели и не слышали.

"Нет правил в бесчестном бою." — Со злостью думал шаман.

Ноги шагнули к окованному сундуку — на всякий случай, закрытому на прихотливого вида ключ, хранившийся в поясном кошеле.

Заветный череп лежал завернутым в чистую ткань, тщательно отмытый и переложенный засохшими листьями рябины.

"Нет воли людской там, где есть воля высшего духа!" — Поставил он череп на посох и прижался к выбеленной кости лбом.