Еще немного холода

Еще немного холода

Пролог

Холодный дождь молотил по брусчатке городской площади, шелестел по перелатанной крыше двухэтажного здания градоуправления, барабанил по железной кровле Храма Металла и почти неслышным шорохом пропадал в цветущей, не смотря на позднюю осень, кроне над храмом Дерева. Вода стекала к северу, по уклону холма, на котором был построен уездный город Корд, набираясь в палец толщиной. Там она пройдет по благоустроенным улочкам центра, свернет в сторону жилищ мастеровых, окрашиваясь темно-красной глиной немощеной дороги, соберет всю грязь припортовых трущоб и мутным потоком вольется в русло Делены, своенравной и вертлявой, идущей вплоть до северного моря. Говорят, если дождь пройдет еще пару дней, Делена выйдет из берегов и затопит пару деревень ниже по течению. Будет городу новая волна нищеты к зиме...

— Вот же мерзкое времечко, — кутался в шерстяную накидку глашатай, прижимая к поясу свиток с городским указом.

Ритуальная бело-серая судебная хламида на плечах не давала ни тепла, ни защиты от дождя. Настроение было похмельно-меланхоличным, без надежды на перемены к лучшему. Хотелось вернуться обратно в тепло каптерки с охраной, к чаю, согретому над керосинкой и тайком разбавляемому спиртным, к уважительным взглядам людей, старше его возрастом, но ниже чином; к разговорам о том, куда смотрят Храмы?

А еще выходить с высокого крыльца здания суда, прикрытого от непогоды высоким козырьком, совершенно не хотелось. Дождь гремел и тут — по каменной лестнице в двенадцать ступеней, по скатам над колоннадой, приличествующей мрачной и серьезной постройке из серых блоков, уже черных из-за дождя.

По судебнику, глашатаю полагалось выйти в центр площади, к деревянной плахе, собранной из потемневшего дерева, подняться по ступеням на свежий настил перед дубовой колодой и оттуда провозгласить решение города. И глашатай, под грустные размышления, пытался разглядеть через дождь хоть кого-то на площади, кому на это будет не все равно.

Слишком мокро было поутру, чтобы расхаживали по площади пары и зеваки-бездельники, жадные до острого развлечения, каковым безусловно являлась чужая смерть. А раз нет горожан, то нет и торговцев. Нет торговцев — нет жулья с карманниками, а без них нечего и городовым мокнуть под длинными дождями, всякий раз настигавшими Корд в это время года.

Разве что трое служек перед храмом Металла безнадежно пытались отвести беду от железной плиты у входа, оттирая ее машинным маслом и шепча молитвы пополам с тихими матерками, вплетая их столь искусно, что наставник, зорко следивший за работой с порога храма — будучи в тепле и не промокшим насквозь — не слышал разницы.

— Сегодня, на время полдня!.. — Тряхнул сквозь ливень пустое пространство перед судом каркающий бас глашатая.

Да так и пропал под дождем, не долетя до центра площади, словно ворона с отяжелевшими от дождя крыльями.

— Именем Корда, с повеления Рино! Будет казнен через повешение известный чернокнижник и лиходей, казнокрад и мздоимец, осквернитель двух святынь и клятвопреступник, предавший интересы Алой гильдии и братства, рекомый Станне! Цена веревки повешенного — два серебряных за отрез! Обращаться к поверенным магистратуры... — добавил он гораздо тише, со вздохом вновь убедившись, что некому его слушать.

Хоть самому удалось остаться сухим.

— Надо было по кабакам объявлять, — с досадой цокнул глашатай. — На чернокнижника-то даже под дождем пришли бы посмотреть.

А затем добавил с толикой превосходства от собственной образованности и привилегии читать столичные газеты сразу следом за самим вторым советником главного магистра:

— Тем более, на самого Станне.

После чего с досадой махнул рукой, сетуя на чужую безграмотность: — Как будто они знают, кто это такой.

Никому в этом городе не было дела до громкого имени сильнейшего в поколении волшебника. Это там, гораздо южнее, в столице Рино, высочайшее повеление было бы встречено воплями радости и горестными завываниями толпы; уличными беспорядками и столкновениями тех, кто ненавидел и проклинал, с теми, кто боготворил далеко не самую однозначную личность великого мага. Редкостный мерзавец — в этом сошлись бы, в общем-то, все, если дать им время спокойно все обсудить. Но — редкостный мерзавец, способный на хорошие дела грандиозного масштаба.

Невозможно ненавидеть в полную силу победителя чумы и устроителя бесплатных кухонь для бедноты. Но равно нельзя полюбить безжалостного убийцу, связавшего жизнь с Бездной. Человека, для которого жизнь посторонних давно стала частью ежедневных ритуалов, а безнаказанность — образом жизни.

Быть может, поэтому казнить Станне направили в Корд. Кто знает?

Задумавшись, глашатай поплотнее запахнул накидку и направился ко входу в суд. И еле уклонился от резко распахнувшейся навстречу тяжелой резной двери.

— Куда..! — Вздохнул он уже воздуха в легкие для жесткой отповеди, но выдохнул куда более почтительное, сопроводив униженным поклоном, пытаясь скомпенсировать неосторожную грубость. — Господин первый советник.

Но тот, казалось, не услышал ни грубости, ни приветствия. Первый советник — этот умудренный годами господин, близкий к пятидесяти зимам — смотрел перед собой взглядом ошарашенным и словно загнанным в угол, что было совершенно нехарактерно, нетипично и невозможно для второго человека во всем Корде! Его зеленый вицмундир был распахнут на груди, орденская лента сверху белой сорочки сдвинута на бок, а у воротника не хватало несколько пуговиц — словно те были оторваны резким движением. Даже белый парик с завитыми кудрями, скрывавший основательную проплешину, и то казался сбитым набок.

Но самое удивительное было даже не во внешнем виде. А в том, как уважаемый человек рванул сквозь дождь к зданию градоуправления, не обращая внимание, как темнеет от воды вицмундир и заливает водой роскошную обувь.

— Это что ж случилось такое? — Хмыкнул про себя глашатай, позволив себе украдкой посмотреть вслед высокому начальству до того, как закрыть дверь.

На ум не приходило решительно ничего, что могло взбудоражить настолько высокопоставленного чиновника. Даже различные скабрезности и слухи, традиционно объединяющие рано полысевшего старика и молоденьких пигалиц из секретариата, не стоили такого его волнения. Разве что первый советник вдруг использовал молельную доску богам Дерева под нарезку буженины, а потом на ней же предался плотским утехам... Но в этом случае ему стоило бежать сразу в храм, а не в мэрию.

Мелькнула мысль про Станне — но была тут же отброшена, как несущественная. Ничего чернокнижник сделать бы не смог. Привезли его вчера с третьими петухами, потому глашатай, аккурат к тому времени прибывавший на службу, своими глазами видел, как выгружали две зачарованные клетки, вставленные друг в друга — из металла и дерева — в центре которых и перевозили прикованного к прутьям лиходея. Никакая людская магия не способна преодолеть силы божеств сразу двух материй, оттого за пленника — вернее, за опасность, от него исходящую — он был спокоен. Тем более, десяток сопровождавшей падшего мага столичной охраны даже свиду был не чета местным дуболомам.

В общем, странно это все.

Совсем иные мысли были в голове почтенного семьянина и уважаемого горожанина, занимающего в этой глухомани пост первого советника. Господин Нумар даже представить не мог, сколько портовой брани можно было вспомнить за ограниченной отрезок времени, пока он несся через ливень площади, а затем по лестнице ко входу в градоуправление — и далее внутрь, по широким каменным коридорам, мимо опасливо прижимающихся к стенам и портьерам подчиненных. Легкие горели от нагрузки, напоминая о возрасте, сердце пыталось вырваться из груди с каждым биением, но ноги словно сами несли его дальше, не давая ни мгновение, чтобы отдышаться.

Остановился он только после того, как буквально пинком распахнул роскошную дверь в кабинет главы города, где и рухнул на кресло перед хозяйским столом, не обращая внимания на потоки воды, которые лились с него на белоснежную узорную пряжу обивки и на наборный паркет, растекаясь направо в сторону длинных кремовых портьер, обрамляющих высокие окна; налево — в направлении шкафов из темной вишни, закрывавших всю стену; и вперед — к массивному столу из лакированного мореного дуба, за которым сидел при полном параде и орденах за выслугу солидного вида брюнет лет сорока на вид.

— Что случилось, Нумар? — Отвлекся от рукописного документа глава города, почтенный Бринмар, и недоуменно посмотрел на вошедшего.

— Я дверь закрыл? — Тяжело дыша, отозвался первый советник, закрыв глаза.

— Закрыл, — Бринмар мельком глянул в сторону входа.

— Станне, — словно выплюнул советник.

— Что — Станне? — Терпеливо произнес Бринмар, откладывая документы в сторону. — Отдышись и объясни нормально, — поправил он свое указание, видя, как задыхается старик по ту сторону стола, пытаясь что-то произнести.

Ждать пришлось две сотни ударов сердца — не тех заполошных, как у Нумара, а спокойных и меланхоличных Бринмаровских, за свою долгую жизнь повидавшего всякого.

Градоуправитель действительно был немолод и куда старше своего подчиненного, но выглядел изрядно моложе своих лет. Под его париком были здоровые темные волосы, морщины на лице придавали скорее умудренности, чем возраста. Да и сам он чувствовал себя бодрее и энергичней многих молодых, хотя не отказывал себе ни в вине, ни в излишествах — иначе зачем вообще нужен высокий пост? Проблемы же со здоровьем решал храм Дерева, за что имел на долю налога больше, чем мог бы определить магистрат по нижней планке статута. Храм Металла не возражал — он получал столько же, но уже за самобеглую повозку в личном пользовании мэра, за горячую воду в его особняке и тепло зимой, ради которого не приходилось изводить дрова, пытаясь прогреть отстроенную на подношения купцов каменную громаду.

— Станне исчез, — выдохнул Нумар, протерев рукавом испарину на лбу.

— Что значит — исчез? — Посмотрел Бринмар исподлобья. — Из двух клеток невозможно сбежать, — произнес он непреложную истину.

— Он не сбежал, — отчего-то замялся старик, бегая взглядом. — Или сбежал... Да бездна его знает!!! — Сорвался советник, даже подпрыгнув на кресле.

— Успокойся, — мэр встал, подошел к шкафу и выудил из ближней к столу секции стакан и бутылку наливки. Затем задумчиво посмотрел на подчиненного и прихватил еще один стакан для себя.

Огненная вода, вроде как, прочистила мозги Нумару — во всяком случае, более он не срывался на истерику и говорил куда спокойнее.

— Сегодня мои люди должны были проверить, как удобнее будет провести веревку сквозь решетку и повесить этого мерзавца.

Разумеется, никто ради процедуры повешения не собирался освобождать мага из клетки — повесили бы прямо в ней, не велика сложность. Благо, сама клетка не столь и тяжела, а рычаги и рейки для подъема благословят служители храмов, исключая обрыв и падение.

— Так, — не торопил его градоуправитель, пригубив напиток.

— Прибежал ко мне этот... Как его... Не важно. Мой человек прибежал... Весь лицом белый. Говорит — сбежал Станне. Вместо него — какой-то мальчишка в клетке. Я, понятное дело, в здание суда, а оттуда в подвал тюремный. — Ссутулился Нумар, вспоминая события не столь далекие. — Зашел в хранилище — сидит...

— Станне?

— Мальчишка, — поднял ошарашенный взгляд Нумар. — Лет семи-восьми. Прямо посреди клетки. А Станне — нет.

— Погоди, а повреждения клетки? Что говорит охрана? Кто-то из караульных сбежал? Столичные что говорят? — Терял терпения градоуправитель.

— Бринмар, — протянул к его рукаву правую руку советник и цепко схватил за накрахмаленную ткань.

А затем еще очень пристально заглянул начальнику в глаза.

— Клетка не повреждена. Обе клетки — целы. Караульные на постах и внутрь не входили. Пост столичных у дверей не спал всю ночь.

— Они уже знают? — Вздрогнул мэр, когда его, наконец, пробрало.

Потому что лично для него — это конец. Услуга, за которую его пообещали выдернуть из этой дыры в столицу, провалена с треском.

Чернокнижник, святотатец и убийца — на свободе. Но это не имело значения.

Этот маг обязан был сдохнуть по иной причине — слишком многим в столице он дал денег в долг, и слишком сильно они не хотели платить. Там были такие суммы, что весь Корд пришлось бы заложить два десятка раз!!!

— Я не стал докладывать, — вильнул глазами Нумар. — Понимаете, господин...

— Что?! — Рявкнул градоуправитель, выпуская бессильное раздражение и одергивая рукав из цепкого захвата.

— Этот мальчишка. Он в одежде Станне, — беспомощно посмотрел советник, пряча руки за столом. — В большой, не по его размеру, одежде! Я считаю, что это Станне и есть! Он уменьшился! То есть, вернул себя в молодые годы! Это он! — С жаром заверил Нумар.

— Ты хочешь предложить мне, — вкрадчивым голосом произнес мэр. — Повесить восьмилетнего мальчишку? Невинное дитя?

— Но это Станне, — растерянно отшатнулся советник.

— Ты хоть представляешь, что скажут люди? А твои подчиненные?! Донос уже вечером покинет Корд!

— Мы можем сотворить закрытый суд! — Пискнул старик.

— А если это не Станне? Что, если это его шутка?! — Загремел Бринмар, приподнимаясь и опираясь руками на стол, чтобы нависнуть над подчиненным. — Ты себе представляешь себе размер скандала?! К тому же, мы должны вернуть его мертвое тело, — словно сдувшись, рухнул мэр обратно в кресло и закрыл ладонями лицо. — Как мы вернем тело мальчишки, вместо тела мага? Скажи мне, кто нам поверит?

— Но столичные охранители...

— Обвинят нас в организации побега. — Ударил мэр ладонью по столу, но тут же смиловался. — Ты молодец, что ничего им не сказал. Молодец.

— Так что нам делать, господин? — Растерялся советник, признавая свое поражение в попытках найти выход.

— Что-что, — буркнул Бринмар. — Станне должен умереть. Так или иначе.

Мэр побарабанил пальцами по столу, будучи в глубокой задумчивости. Брови хмурились, через лицо проходили морщины и гримасы, но решение все-таки было найдено.

— Вот что, скажи этим столичным олухам, что есть сведения о готовящемся побеге мага. Мол, его друзья — чернокнижники хотят напасть на город и отбить подельника. И погода мерзкая — их делишки, готовятся, значит, сволочи.

Нумар скептически приподнял бровь — мол, что может узнать разведка уездного города, да еще про магов?

— У Станне нет друзей, — сказал он совсем иное.

— Да наплевать! Пусть просто думают, что нам страшно и мы боимся этого мага даже в клетке!

— В это они поверят, — признал Нумар, вновь оттирая пот со лба.

— Предложи его сжечь. Мол, набросаем хвороста ему в карцер и запалим. — Потер обеими ладонями щеки градоуправитель. — Вернем заказчику то, что от него останется. Скажем, что горел живьем. Они будут только рады.

— Но скелет-то будет мальчишки.

— Значит, слушай внимательно. — Посмотрел на него он хмуро. — Возьмешь кого-то, кто похож на Станне комплекцией, из висельников. Сунешь к нему в комнату.

— Но как?

— Не крути мне тут уши! Я что, не знаю, кто за золото вывел Тано-копыто из тюрьмы?!

Советник вильнул взглядом.

— Значит, через тайный ход сунешь смертника в комнату к Станне. Одежду Станне на него, морду в мешок и на завязки, потуже. Мальчишку из клетки изъять.

— Но повреждение клетки...

— Огонь все спишет, — отмахнулся мэр. — Там железо — дерьмо, только храмовое волшебство его держит. А волшебство долго огонь не терпит! В общем, нам сказали клетку не возвращать — мы и не будем.

— А если мальчик — Станне...

— А это и есть — Станне! — Гаркнул градоуправитель. — Я дам тебе оковы против магов, нацепишь ему. Придушишь. Затем выведешь тело из городской черты. Только детских трупов мне в городе не хватало!!!

— Сделаю. — Понурился советник.

— Сделай, Нумар, сделай. Иначе нам обоим головы оторвут. — Осклабился Бринмар кривой ухмылкой.

Первый советник повел головой, не решаясь соприкоснуться с начальником взглядами.

— А справишься — так будет у Корда новый градуправитель, — послышался куда более ласковый голос. — Всего-то за десятую долю от доходов, как и полагается между друзьями

Первый советник встрепенулся, глядя с надеждой и удивлением.

— Помни об этом и не сомневайся. Иди!

Нумар подскочил, как ужаленный и мигом выбежал из кабинета.

План, несмотря на поспешность и нервозность исполнителей, в общем-то, сбылся. И скоро в одном из тюремных закутков ярко загорелся огонь, в треске и гуле которого яростно орал заживо сжигаемый убийца и насильник. Только — другой убийца и насильник. Что не должно было тревожить столичных гостей, уже приготовивших сумку для сбора остатков костей и зубов. Потому что Станне так или иначе сегодня умрет.

Ближе к ночи из Корда выскочила запряженная одвуконь бричка и начала свой неспешный путь на север.

Уважаемый Нумар, разумеется, не собирался лично душить и убивать — для этого у него были верные помощники, о действиях которых — если Станне все же улизнул, и дело дойдет до суда — он официально даже не догадывался. Помощники посчитали правильным не душить мальца сразу — тащить на себе тело гораздо сложнее, чем тумаками заставлять хлюпающего соплями мальца двигаться в нужном направлении. Тем более, что тайные ходы под городским холмом частенько сужались, и взрослым сопровождающим самим приходилось с трудом протискиваться, чтобы идти дальше.

По городским улицам тоже оказалось, что лучше идти не с массивным мешком на плече, а с плачущим мальчишкой за руку, которого легко можно было назвать нерадивым племянником — мол, видите, господин городовой, как он изгваздался весь, аж свою одежду пришлось одалживать? Длинные полы одолженной мальцу накидки надежно прикрывали антимагические наручники, из-за размеров нацепленные на ноги — заодно не сбежит. Ботинок не было — но ситуация не из тех, где надо заботиться о здоровье, босиком пройдет, тут так многие ходят из бедноты, не смотря на осень...

В общем, мальчишка был жив даже когда бричка покинула город.

Душегубы из команды Тано-копыто, выполнявшие для советника щекотливое поручение, были равнодушны к его жизни — то есть, не стремились завершить ее побыстрее. Но и не видели причин сильно тянуть — просто выполняли указание, в котором тело должно было быть вне территории, относящейся к Корду. А раз так — то пусть подышит еще воздухом. Им, висельникам, эта мысль была близка и привычна.

Граница, за которой кончалась область, относящася к Корду, была достигнута на второй день — уж больно много полей и раздолов было приписано пограничному уезду. Разбитые телегами и дождем дороги давно кончились, сменившись подмороженной и сухой землей, а там и снежная поземка принялась виться меж колес, набираясь сугробами по обочинам.

Конечно, можно было прикопать мальца в ближайшем городском овражке, где не найдут и до скончания веков, но советник так вращал глазами во время указаний, что людям Тано показалось это очень важным.

Итог наступил все равно один и тот же — в придорожную канаву уложили сверток с уже мертвым телом — быть может, великого мага современности, быть может, просто мальчишки... Накидали поверх опавшей листвы, ветвей и направились в обратную дорогу.

И, разумеется, не видели, как из близкой к канаве чащобы выступил человек в меховой куртке из северного оленя, с массивным тисовым посохом в руках, украшенным черепом с шестью пустыми глазницами.

* * *

Большой достаток несет опасность куда большую, чем его отсутствие. Шаман племени Белого льда не желал делиться этой мудростью ни в тот миг, когда за серебро от проданных мехов покупали острое железо, ни в часы хвастливых обсуждений молодняка у костров, сколько они принесут скальпов трусливого южного народа с этим оружием, когда вождь объявит поход в чужие земли.

Два голоса объявляют войну и мир, и пока шаман слышал свое 'нет' столь же отчетливо, как гул северного ветра за стенами юрты, никакого похода не будет. Тогда к чему слова?

Так было до той поры, пока его толкнули в бок другой традицией, призывая в свидетели память предков и свидетельство полуслепого и дряхлого Тэнне, хранителя мудрости племени. У шамана должен быть ученик. Ученик, который рано или поздно заменит учителя, и сможет сказать 'да'.

Но Тэнне не помнил, в какой срок ученик должен появиться, так что не понадобилось и второго уточняющего вопроса. Шаман не нарушал традиций и традиции не смели ему более указывать.

Тогда его принялись убеждать и задабривать, дарили ценное и нашептывали ласковое. Когда не помогло — грозили недовольством предков и стращали карой духов(!). Шаман не спорил и не соглашался, не отказывал и не участвовал в торге, ценою которому была его жизнь. Потому что зачем племени старый и несговорчивый шаман, если будет новый и послушный вождю?

В ученики ему прочили сыновей Уллэна, главы племени, так что ни верности, ни послушания от таких учеников ждать не следовало. Растить же погонщиков, что поведут племя на убой в южные земли, ему не позволяла та самая память предков, про которую ему столько твердили.

Что его народ знал о южных соседях? Что видел, кроме торговцев с тех земель, таскающих на север подводы с железом, вином и солью в обмен на оленину, жир, кости и меха?

Племя знало, что те смертны, и в них течет та же алая кровь. Племя видело яркие цвета их одежд и богатство. Этого хватило, чтобы желать пролить одно и отнять второе.

Никто не задавал вопросов, почему столь богатый караван идет без вооруженного до зубов конвоя. Никто не спрашивал себя, как добывается это железо и кому пойдут эти меха далеко на юге.

Нет воинов — значит, трусы и торгаши. Если везут железо, значит, его там слишком много — в этих самых трусливых краях, а значит храбрые воины вправе забрать все по праву сильного. Это все, о чем говорили у костров про юг.

Племя, с утратой прежнего вождя на горном перевале, разучилось задавать правильные вопросы и искать на них ответы.

Новый же глава, Уллэн, не отличался особенной мудростью и рассудительностью. Говорят, в ночь, когда умирал его дед — достойнейший из достойных, и его отец поспешно зачинал наследника со своей женой, стараясь, чтобы дух предка остался в его сыне, кто-то прирезал глупую и брехливую собаку. Дух предка прошел мимо внука.

Собаку можно научить многим приемам — но как убедить ее бояться того, чего она никогда не видела?

Шаман племени безуспешно пытался рассказать про храмы богов, про магов, извергающих огонь и шквальный ветер из своих посохов, про жар каменного угля в топках механизмов и едкий запах дымного пороха. Уллэн же считал, что шаман пугает его, чтобы отговорить от похода. Уллэн считал правильно.

Только шаман сам видел, о чем говорил. Ему незачем было придумывать небылицы — юг был страшнее иных черных сказок в самое темное время долгой ночи.

Потом пропала одна из жен шамана. Ушла погостить в племя Кайры, стойбище которого перекочевало за переход к востоку от Белого льда, и не вернулась. Духи говорили, что она жива, а прирученные Игривый Аэ и Вьющийся Аэ обещали разыскать ту, что носила его отпечаток. Соседи тоже не остались равнодушными — чужие, но открытые сердцем, они знали цену потерям и теплу сердца близкого.

Но той же ночью Уллэн вырезал добрых соседей, а наутро показал тело супруги шамана в главном шатре мертвого вождя.

Олени и все добро перешли Белому льду. А шаман до последней искры пламени смотрел, как исходит дымом тело его любимой на погребальном костре. Любимой, дух которой подсказал имя похитителя за миг до того, как истаять в бесконечности северного ветра.

Наверное, Уллэн не сильно верил в духов.

— Я возьму ученика, — сообщил ему шаман этой же ночью.

И лицо хмельного от вина и удачи вождя стало еще счастливей.

— Но выберу его сам. — Постановил шаман, ударив простым тисовым посохом о мерзлую землю.

Дряхлый Тэнне сказал бы, что это решение теперь нельзя изменить, но Уллэн и не собирался спорить.

Зачем, когда можно приказать всем иным кандидатам, кроме его сыновей, отказаться в ответ на заманчивое предложение?

— В этот оборот луны, — нахмурился вождь.

— Духи говорят, это возможно, — отвернулся шаман и зашагал к себе в юрту.

Уже там, в протопленном тепле, в окружении двух супруг, смотрящих на него с тоской и сочувствием, он отпер один из сундуков с добром, накопленным за долгую жизнь, и достал из него простой холщовый мешок с увесистым содержимым. Развязал тесемку, выудил гладкий выбеленный череп с шестью глазницами и силой насадил на тисовое древко посоха.

В полумраке юрты, наполненной ответами алого пламени костра, резко вспыхнули шесть зеленых вспышек, заставив жен вскликнуть и прижаться к земле, закрывая голову руками. А шамана — встать во весь рост и распрямить плечи.

— Ищи!

Резко взвыл ветер за пределами юртами, разлетаясь по кругу во все стороны, тревожа стадо племени и пугая волков в тысячах шагов отсюда, заглядывая в души путников и разглядывая мертвые кости под слоем снега и земли.

Старший дух ветра, к своей досаде попавший под власть чужой воли, не отличал живое от мертвого, не знал разницу в возрасте, но мог отличить большое от малого. Поэтому, когда по одной из почти заброшенных северных дорог прокатила подвода с тремя головорезами и промерзшим до голодного обморока мальчишкой, ветер взвыл от радости.

Шаман нашел себе ученика. Того самого, которого и хотел — любого не из племени Белого льда, и пусть сыновья Уллэна и он сам изойдут от ярости и бессильной злости.

В путь шаман двинулся без промедления, надеясь выйти к точке встречи ближе к рассвету. Кое с чем из накопленных богатств, правда, пришлось расстаться — зато духи гарантировали безопасность передвижения, твердый снег под лыжами, приятный ветер в спину и ленивых волков.

Движение по снегу через ночь еле поспевало за бегом мыслей и планов. Следовало сохранить будущего найденыша от Уллэна и придумать способ мести, который не расстроил бы память предков. Потому что убивать соплеменника — нельзя, а за гибель вождя не будет ему прощения и после смерти. Тяжелая задача, у которой обязательно найдется решение.

Шаман опоздал, быть может, на сотню ударов сердца. Так бывает.

Мужчина склонился к канаве, подсказанной младшим из прирученных Аэ, и убрал ветви с ветвями в сторону. Присмотрелся к ровным чертам мальчишки, ушедшего в последний сон.

В ярости, еле сдерживаемой после убийства его милой Гэе, под крик, идущий из самого сердца, шаман вонзил посох на пядь в раскисшую землю и упер свой лоб ровно в лобовую кость шестиглазого мертвеца.

Этот ублюдок Уллэн не добьется своего. У него будет ученик. Даже, если душу для этого мертвого тела придется вытащить из другой сферы.

— Ты слышишь меня, Аллэ Хорон, — прошипел он, глядя в пустые глазницы. — Ты слышишь и берешь плату.

И те вновь наполнились светом, на этот раз — ядовито-алым, смеющимся и предвкушающим великую жертву.

Глава 1

Над крышами высоток неслись белые перистые облака, прикрывая тенью разошедшееся не по осени яркое солнце. Под таким небом даже вид на десяток одинаковых новостроек-высоток казался романтичным и красивым. Хотя, когда придет хмурая и серая Московская зима, зрелище, должно быть, выйдет депрессивным до крайности.

А если учесть ту высотку, которая строилась в том числе его, Дениса, руками, то где-то даже безнадежным — тень двадцатого этажа их новостройки уже накрывала два соседних строения, между которыми архитекторы нашли место воткнуть новую свечку в сорок этажей. Но ему тут не жить — и это не пренебрежение, вовсе нет. Просто сто двадцать тысяч рублей за квадрат — это не то, что мог бы осилить студент из бедного региона, приехавший на столичную стройку за длинным рублем.

Все деньги в Москве — так сказали верные друзья-товарищи, сколачивая бригаду на летние каникулы, и Денис рванул вместе с ними. Дома оставалась больная мама, мелкая сестра-школьница и отец, которому совсем нелегко приходилось тянуть весь семейный бюджет на своих плечах, не смотря на подработки сына и работу по выходным. Лекарства стоили бешеных денег, мелкая умудрялась вырастать из новой одежды каждые полгода, тянули из кармана средства коммунальные платежи, студенческие расходы и мелкие жизненные неурядицы. Короче, деньги были бы не лишними, даже если ради них пришлось бы отменить летние прогулки с Ларисой, совместные планы рвануть на попутках к какой-нибудь горе и совершить на нее подъем, а также прочая романтика, на которую тоже неплохо бы иметь ликвидные бумажки с изображениями российских городов. Собственно, ради заработка было изначально решено даже прогулять первый месяц университета, традиционно разгонный и малозначимый...

Да вот как-то все не ладилось. Нет-нет, работа была — за три месяца уже сменились шесть объектов, на которых приходилось таскать и красить, отрывать и клеить, штробить и штукатурить, мимоходом осваивать профессию электрика и сантехника... Получить опыт оптовой закупки Роллтонов и сна в клетушке с шестнадцатью кроватями. Только обещанных денег не было.

Шеф, пригласивший бригаду в златоглавую, отделывался цветастыми обещаниями и успокаивал скромными суммами авансов, которых хватало буквально на еду. Он говорил — отсрочка платежа. Он жаловался — не подписаны акты выполненных работ, а начальство заказчика уехало на юга. После чего перевозил бригаду на новый объект и уезжал на новеньком 'Лэнд Ровере', материально подтверждая состоятельность и усиливая надежду на то, что деньги все-таки будут.

— Мы тут сдохнем, — дрогнул голос Ивана рядом.

Напарник тоже смотрел на горизонт, но вряд ли видел переливы солнца и тени на кирпичной кладке соседних зданий. Его взгляд был тускл, как и голос, а исхудавшее за вахту лицо смотрелось маской на острых скулах.

Пожалуй, в чем-то можно было согласиться. Этаж — верхний, задача — вязать арматуру и ставить опалубку, а вот страховочных поясов как-то не выдали. Соседние бригады из местных, которые отстраивали дом вместе с ними, делиться не планировали, да и поглядывали на приезжих с превосходством. Короче, не получилось контакта.

— Шеф сегодня будет, — отозвался Денис, прикрывая глаза от вновь выглянувшего солнца.

Идти на край этажа и что-то там делать — не хотелось. Ранее, за три месяца, бригада не сталкивалась с высотой — так что сегодня впервые удалось прочувствовать, каково это, когда, стоя на самом краю возводимого этажа, ноги начинают подрагивать сами собой, а под солнечным сплетением ворочается неприятное предчувствие. Преодолеют, конечно. Особенно, если хоть какую-то страховку все-таки выдадут.

И шеф действительно приехал, да еще довольно споро. Вряд ли, правда, его взволновали условия труда наемных рабочих, но вот категоричная фраза бригадира, что иначе мы работать не будем и страх простоя — они могли. Вон, даже к ним на девятнадцатый этаж поднялся.

— Почему не работаем? — преодолев отдышку, грозно выдал шеф хмурой бригаде из шести человек.

— Договор был по внутренней отделке, — глянул на него Семеныч, говоривший за всех. — Про высоту слова не было.

— Отделку другие забрали, — цокнул шеф недовольно. — Мужики, либо берем опалубку, либо стоим. Нет другого варианта!

— Деньги когда будут? — Не выдержав, подали голос из группы.

Шеф покосился на него недовольно, но все же ответил, продолжая смотреть на бригадира.

— По деньгам не обижу. Стандартная ставка, плюс двадцать процентов за высоту. Мужики, ну что стоим, время идет!

— А страховка, каски где? — Напомнил Денис, заметив, как дрогнула его компания, неуверенно переступившая с ноги на ногу от энергии и напора начальника.

— Будет! Завтра привезу! — Уже вроде даже расслабился шеф, отмахнувшись стандартной фразой.

Опасной фразой, которая еще никогда не исполнялась.

— Нет страховки — нет работы. — Нахмурился Денис и повысил голос. — Там ветер, снесет ко всем чертям.

— Если ты не хочешь работать. — Поднял голос шеф и ткнул в его сторону пальцем. — Так вали, не держу! Да я свистну, десяток наберу за такие деньги.

— Про деньги тоже интересно, — спокойно шагнул в его сторону парень, вплоть до того момента, как палец уперся ему в спецовку.

А затем сделал полушаг так, чтобы отрезать нанимателю путь к выходу на лестницу.

Просто вчера, когда усталость не давала спать, решил для интереса узнать, сколько стоит квадратная и синяя машина шефа. Оказалось, что несколько больше, чем может заработать вся их бригада за два года. Неоконченное высшее образование подсказывало, что даже если надбавка посредника будет в пятьдесят процентов (Денис уточнял, сколько получают 'в белую' смежники и с запасом применил коэффициент на 'безнал' и 'приезжих'), то это уже четыре года работы бригады. А ведь строительный сезон — месяцев шесть из двенадцати... Плюс прибавим иные траты, желание красиво отдохнуть и красиво выглядеть, возможные простои и гарантийные обязательства по объектам... Выходило, что шеф либо гений, проработавший на выгодных подрядах всю трудовую карьеру. Либо по завершению работ их всей бригадой кинут.

— Ты мне что тут мужиков баламутишь, а?! Сам зарабатывать не хочешь — другим не мешай!

— Деньги плати, свалю, — без эмоций ответил Денис.

— Да какие тебе деньги, хуже всех работал! Я твои деньги лучше мужикам отдам, — отшагнул шеф к кирпичной, пока еще не штукатуренной стене, и хрустнул остатками цемента под подошвой лакированных туфель. — Пусть они решают, сколько ты заработал. Верно говорю, мужики?!

— А и вправду, деньги где? — Вместо этого шагнул вперед Семеныч и встал у начальника с другого бока.

— Я же говорил, Семен Прокопьевич, на подписании документы застряли. Каждый день к ним хожу, в приемной до обеда торчу, — заверил шеф истово, нервно покосившись на окружавшую его бригаду и с тоской — на выход с этажа, путь к которому был перекрыт.

— Так из своих плати, — меланхолично ответил Денис.

— Вы что, откуда у меня такие деньги? — Взгоготнул начальник и поискал взглядом понимание в лицах стоящих рядом людей.

Понимания не было.

— А ты барсетку открой, посмотрим, — чуть наклонил голову Денис.

— Вы что, обворовать меня решили?! Да я вас всех посажу! Милиция! — Хотел он было взвиться голосом, но охнул от легонького удара в солнечное сплетение.

— Не обворовать, — мягко произнес Денис. — Просто ты сейчас барсетку откроешь, сам. А мы посмотрим, руками не трогая. Ты же к шефу стройки в машину подсаживался, перед тем, как подняться. Я сверху видел. А вдруг он тебе что передал? Нашу зарплату, например?

Момент был скользкий. Потому как — что углядишь-то с двадцатого этажа, как бы пристально не вглядывался? Но Денис истово верил, что кожаную барсетку шеф в машину брал не зря — и тащил пешком с собой тоже не просто так, а остерегаясь оставить в машине. Звериным чутьем задолбавшегося и уставшего человека, знавшего, что его готовятся кинуть — Денис верил, что в барсетке были именно деньги. В том числе, его — Дениса.

— Это не ваши деньги, — дрогнул шеф, прижав барсетку к груди. — Это деньги другой бригады! Они четыре месяца ждали!

— С ними ты как-нибудь сам решишь. — Шагнул парень к морде начальственного лица почти вплотную. — Или пойдем, посмотрим, как на крыше интересно без страховки ходить? По самому краюшку, под ветром. Покажешь, как надо?

— Это в-воровство, — побагровел шеф.

Но нового удара побоялся и барсетку открыл.

— Вам будет стыдно перед людьми. Вы их деньги забираете. — Дернулся он, когда Денис попросту забрал уже открытую сумку из его рук и распахнул, демонстрируя ребятам.

Смотрели на уставшие лица пачки красненьких пятитысячных, собранные банковской резинкой.

Тут было больше, чем полагалось за этот объект, но меньше, чем за три остальные месяца. Денис выдернул всю наличность и отдал бригадиру. Барсетку сунул шефу.

— Ну, знаете, — заворчал тот. — С таким поведением, никто с вами в Москве работать не будет! Вам всего два дня подождать — все бы получили!

— Вот эти деньги той бригаде и отдашь, — глянул на него Семеныч, отсчитывая ребятам поровну. — И про остаток наш тоже не забудь.

— А по тебе, — ткнул начальник в Дениса. — Тюрьма плачет горючими слезами!

— Не заплатишь — в твой 'Рейдж Ровер' кирпич прилетит. — Выдержал его взгляд парень.

— До конца жизни платить будешь! — Взвился почти в истерике начальник.

— По пятьсот рублей в месяц, — оскалился улыбкой Денис. — Так что завтра деньги чтобы были.

— Это ваш последний объект, — поджал губы шеф. — А теперь, — оправил он сбившийся галстук и постарался убрать из голоса. — Наверх и за работу!

'Без страховки — так хоть с деньгами', — успокаивал себя Денис, выходя под ветер на высоту.

Купюры приятно грели карман — Семеныч накинул ему за всю летне-строительную эпопею, настояв, чтобы парень свалил из Москвы сегодня же. Мало ли, действительно подтянут полицию — а Дениса, без прописки и регистрации, даже слушать не станут. Бригада же разберется с остальной оплатой сама.

Так что, отрабатывать смену — и на вокзал, домой, к родным. Отличный план, приятный и светлый.

Если бы не сочетание гнилой доски настила, прятавшей дефект под слоем пролитой краски, скользкой арматуры, шквалистого ветра и отсутствия страховки.

Денис только помнил, как поднялись вдруг вверх ноги, а сам он провалился вниз, в неожиданную пустоту. Потом был удар о сырую землю, взрытую тяжелой техникой, отчего-то не убивший парня сразу.

Даже скорая — и та успела приехать, завывая сиренами где-то справа, с асфальта. Рядом суетились незнакомые люди в дорогих спецовках уважаемого строительного холдинга, ходил весь белый бригадир, не решаясь подойти ближе. И даже высокое строительное начальство — то самое, что передавало шефу деньги в машине — изволило прибыть.

— Почему не оказываете помощь? — Надавил на скорую начальственный голос.

— Не жилец, — ответили равнодушно. — Умрет — зафиксируем смерть.

— Как — умрет? — Растерялся строительный начальник.

— Так, говорят, двадцатый этаж, — был задумчивый ответ.

Словно не верили, что еще дышит. И Денис — тоже не верил, что все это с ним. Казалось, сейчас встанет, отряхнется и пойдет работать дальше — да только ноги, спина и руки не чувствовались. Даже голову — и ту не повернуть.

— Та-ак! — Лицо закрыло тенью от солнца, а потом в фокусе взгляда показалось старое лицо, пересеченное глубокими морщинами. — Как тебя зовут, парень? — Наклонился к нему строительный босс, выговаривая мягко и заботливо.

— Денис.

— Денис, все будет хорошо! — Заверил он его. — Давай, я тебе помогу голову поднять?

И действительно — помог. Даже каску надел зачем-то...

— А сейчас — приподнимем тебя немного. Что на холодном лежать, верно?

И вот она — так желанная с утра спецовка со всеми страховочными зацепами и поясами, под спиной... Потом и на руках, да еще застегнута усилиями босса и его помощника на груди... Туда же, в спецовку, в нагрудный карман — сложенный буклетик инструкции по технике безопасности...

Смешно — прикрыл Денис глаза. А затем тревожно ворохнулся — деньги!

Не важно, что с ним случится. Деньги нужно было передать домой! Потому если не в скорой, то в морге украдут точно — он знал это с кристальной ясностью.

— Друг, — произнес он высушенными губами, не зная, как обратиться к боссу.

— Да, Денис? — Тот все еще был рядом, изучая паспорт Дениса и какую-то бумажку, на которой пытался изобразить его подпись.

— У меня... В кармане деньги. Домой отдать. Маме. Пожалуйста. — Слова отчего-то забрали больше сил, чем все попытки пошевелиться.

— Хорошо, конечно, — заверили его и тут же выудили из его спецовки свернутые пополам красные пятерки. — Все будет хорошо, вот увидишь!

— Спасибо. — Закрыл Денис глаза, успокаиваясь.

Хоть эти четыре месяца — не зря.

— Все, — отчего-то констатировал медик.

Возмущение ворохнулось в Денисе, и он невольно открыл глаза. Чтобы увидеть, как строительный босс равнодушно прикладывает его деньги к стопке своих в черном кошельке, даже не пересчитывая.

'Ты же обещал!' — Хотелось произнести, но губы уже не слушались. — 'Ты же обещал, сволочь!' — Шли из сердца рев и отчаяние.

А руки хотели взять этого гада и встряхнуть, напоминая о слове и совести.

Все вокруг сузилось до равнодушной фигуры с оттенком брезгливости и раздражения и на лице, что уже отворачивалась от него.

'Ты обещал!' — Рванулся Денис всем телом.

Рванулся и схватил строительного босса за грудки... Вернее, рухнул своими отчего-то странно-белесыми ладонями внутрь его грудной клетки и вцепился в грязно-серую массу внутри, вытягивая на себя.

— Обещ-ща-а-ал, — шипел голос без эха посреди гулкой строительной площадки, в котором Денис с трудом опознал свой.

— Миша, срочно реанимацию! У старика сердце, похоже, от волнения! — Донесся словно из-под воды голос врача скорой.

Денис опомнился и обернулся.

Лежало на земле его, Дениса тела — сломанной, нелепой куклой. Чуть дальше, почти под ногами, валялся, скорчившись строительный босс, над которым склонились взволнованные медики с аппаратурой.

Но даже не это поразило его, ошарашило и изумило сквозь уже потерянную было способность испытывать иные эмоции, кроме гнева и ненависти.

Сквозь окружившую толпу, словно не замечая ее, плыли два черных силуэта, не отбрасывающих тени, сотканные из черных нитей. Плыли прямо на Дениса, уже вытягивая в его сторону нечто, что можно было назвать руками, царапая чувства ощущением жажды и нетерпения. Они были почти рядом, когда Денис буквально кинул в их сторону грязно-серую массу, которую выдернул из босса.

И те алчно вцепились в нее, дергая на себя, разрывая на куски и даже кусая друг друга, чтобы урвать часть побольше...

Словом, Денис почти тут же рванул от них в сторону. Потому как что-то ему подсказывало, что две их неспроста.

Неведомо куда парень бежал — он не разбирался ни в окружающих улицах нового района, ни в Москве вообще. Но иногда надо бежать, просто, чтобы не оставаться на месте.

Хотя мысль, чтобы сбежать от этих черных силуэтов, достаточно бредовая — уж слишком быстро и рядом они появились, чтобы расстояния для них что-то значили...

Поэтому, когда в душе появилось странное чувство, самым близким к которому был вызов на сотовый телефон с неизвестного номера, Денис условно 'взял трубку'.

— Помощ-щ-щь, — зашипело вокруг нечеловеческим голосом. — Согласие?

— Тс-се-ен-на? — голос Дениса тоже отчего-то был далек от идеала произношения.

— Т-сааплачен-но, — отчего-то заликовал и загоготал голос. — Не тхобой. Но за тхсебя-я. Согласие?

— Согласие, — выдал Денис.

Потому что знакомый черный силуэт уже вынырнул из ближайшего поворота — даже не того, со стороны которого он бежал...

— Согласие! — Заликовал чужой голос.

И мир померк, схлопнувшись в линию.

Глава 2

Холод в спине, ощущение ноющей пустоты вместо рук и невозможность пошевелиться. Первое, что Денис сделал — посмотрел наверх, чтобы увидеть с какой высоты он упал на этот раз.

Сверху было сизое небо без единой постройки над головой. Красивое небо, глубокое и безграничное — так бы и смотрел бездумно, прислушиваясь к сиплому дыханию, втягивающему ледяной воздух в легкие. Портил вид на небо только выветренная морда какого-то неопрятого старика с черепом на палке. Череп выглядел человеческим — только отчего-то в нем были пробиты еще по две глазницы сверху и снизу.

'Отлично, в этот раз меня еще и сожрут', — ворохнулась мысль, зато апатия, накатившая вместе с физической слабостью, мигом сменилась яростью.

Смерть не пугала — а вот быть съеденным каким-то бродягой в накидке из шкуры мехом наружу, сшитым на грубую серую нитку — это уже перебор для одного утра.

— А ну пошел нахер! — Выдохнул Денис сиплым, промороженным, а потому тонким голосом.

В ответ ощерили улыбку на тридцать два белоснежных зуба.

— Сейчас врежу, зубы с пола собирать будешь! — Попытался он добавить баса в голос, но вышло столь же несолидно.

В отчаянии Денис дернул рукой, и в ту будто сотни игл вцепились — болью и жаром прокатившись до плеча. Рука ощущалась! Он даже увидел ее — отчего-то тоненькую, маленькую, как у ребенка, в слишком широком рукаве из грязной тряпки. Но отпугнуть старика не получилось — и взмах был слабым, и вышел едва ли на треть до цели. На Дениса продолжали оценивающе смотреть, пробегая взглядом по лицу, по телу и ногам.

— Шесть оленей. — Прогудел старческий голос.

'Да еще и наркоман', — обреченно пронеслось в уме Дениса.

— Ш-ш-шестьдесят! — Возмущенно произнесли совсем рядом шипящим, странно-знакомым тоном.

Денис захотел повернуть голову, желая найти говорящего, но шея будто утопала в чем-то плотном и крепком, удерживавшем на месте.

— Шесть старых, полумертвых оленей, Аллэ Хорон. — Чеканил старик с плохо сдерживаемым разочарованием.

— Ш-ш-шестьдесят говорящей плоти, ходящей на двух костях!! Молодой плоти, не стар-рше десяти зим!

На этот раз Денис увидел говорившего — оказывается, для этого не нужно было смотреть еще куда-то. Говорил череп в руках старика — тот самый, с шестью глазницами. И если присмотреться, проморгаться, не желая верить, взглянуть еще раз и все-таки признать невозможное: внутри каждой глазницы тускло тлели алые угольки... Если бы Денис мог пошевелиться — то непременно дернулся бы назад.

— Ты смотри-и, смотри-и, что я сделал для тебя!! Я связал остатки того, что не успело уйти за грань, с новой душой! Теперь он знает твой язык!

— Ты его испортил.

— Тебе был нуш-шен ученик!! Я наш-шел тебе ученика!!!

— Мне был нужен ученик, а не шпион в моей юрте. Через язык до него доберутся слова моих врагов, их соблазны и угрозы.

— Ты ш-шел к живому человек-ку! — Горели яростью шесть глаз. — Нашел бы его ш-шивым, он тоже знал бы твой язык!

— Был бы он жив, я бы не платил тебе за новую душу, Аллэ Хорон. — Холодно отвечал ему старик. — Но я заплатил тебе, а ты испортил заготовку.

— Я потратил силы!

— Я не просил этого делать.

— Коварный ч-человек, ты ш-шелаешь обмануть Аллэ Хорон!

— Порождение северной бездны. Ты выдернул беспокойную душу в полумертвое тело и использовал остатки его тепла. Теперь оно не переживет дорогу. Ты пригнал стаю волков, чтобы я бросил тело. Ты говоришь мне про обман?

— Так с-саплати мне за его с-сдоровье и с-спокойный путь! — Смеялись огоньки внутри черепа.

Раскрытое коварство, казалось, его просто веселило.

— Я не возьму испорченное за полную плату и буду в своем праве.

— А я не отдам тебе эту душ-шу за ш-шесть спокойных смертей!

— Так забирай себе. — Равнодушно произнес старик, поднимаясь над Денисом. — Мне такая не нужна.

Старик повернулся широкой спиной и перестал портить вид на небо. Зашуршали лыжи по снегу — Денис никогда не перепутал бы этот звук. Странно, что холод не чувствовался, раз он тоже лежит на снегу. Денис прислушался он к себе, ощущению рук, спины, и понял, что холод все-таки был там. Просто он уже завладел всем телом и подъедал остатки тепла вокруг глаз.

И ощущение облегчения в душе, нахлынувшее после исчезновения странного старика, сменилось тревогой. Хотелось кричать и звать на помощь — но кого? Он все еще не хотел, чтобы старик возвращался. Есть ли тут нормальные люди?

'Есть тут хоть кто-нибудь?!' — билось в виске болью, когда он все-таки смог найти силы, чтобы повернуться на бок и приподняться на локте.

Оказалось, кто-то все же был. На фоне редкого леса, низкого и серого, к нему неспешно подплывал знакомый черный силуэт. А то, что спасло его от подобной участи в прошлый раз, и тот человек, который за это заплатил — удалялись на лыжах прочь. Понимание этой простой мысли пришло поздно — как оно обычно бывает с чем-то совершенно невероятным. Впрочем, толку от этого понимания, раз старику он оказался все равно не нужен...

— Пошла прочь! — Рявкнул на черный силуэт Денис. — Я еще жив!

Никакого толку. Впору заорать молитву в надежде отпугнуть — если бы он помнил хоть одну.

Подтянув себя второй рукой, парень попытался бросить в черную тень снегом, смятым в ладони.

— Кыш! Вон! Фу! — лихорадочно откидывался он снегом, не попадал, но раз за разом продолжал вновь, чередуя с попытками отползти на дрожащих руках — ноги не слушались.

И когда силы почти оставили его, а воли хватало только на то, чтобы не заскулить, закрыв голову руками, черный силуэт замедлился. А потом и вовсе рванул назад — будто вспугнутая хищником птица.

Денис шумно дышал, глядя вслед нечисти.

— Двенадцать оленей, — заставив вздрогнуть, произнес за спиной голос старика.

— Ш-шестьдесят душ. Он видит, человек. — Вкрадчиво ответило то, что звалось Аллэ Хорон. — Ты заметил и вернулся.

— Видит. Но будет ли старателен и послушен? — Задавался вопросом старик.

— Бей чаще!

Парень тем временем согнулся калачиком и все-таки закрыл голову руками в отчаянной попытке найти хоть каплю тепла. Там, над ним, решалась его судьба — и хотелось бы узнать приговор до того, как нахлынувшие слабость и головокружение не заберут его в беспамятство.

— Хватит ли ему ума и воли?

— Он с-слуш-шает нас. Он слуш-шает и с-спокоен.

— Доживет ли до момента, когда подчинит своего первого старшего духа? — Так ты хочеш-шь, чтобы я его оберегал?!

— За те шестьдесят человеческих душ, которые ты требуешь? Хочу. Но получишь ты их не раньше, чем он войдет в силу.

— Я хочу их сейчас, немедленно, этим кругом луны!!

— ...И платить тебе будет он.

— Ш-што?! — Загудел воздух над Денисом, принеся с собой холодную и мелкую снежную пыль, от которой пришлось зажмуриться.

— Что тебе человеческое время, Аллэ Хорон? — Вкрадчиво спросил старик. — Одна луна или сотня, для тебя, видевшего сотворение мира? — Добавили столь льстиво, что даже Дениса покорежило от этой неискренности.

Но, видимо, лесть, что сахар в чай голодного студента — никогда не бывает много.

— А я отдам тебе шесть старых оленей, как и обещал. За твое терпение, здоровье этого тела и спокойную дорогу обратно.

— Но ш-шестьдесят людских душ... — Был наполнен ответ жадностью и сомнением.

— Он отдаст. Когда станет шаманом и подчинит старшего духа. Срок ему для этого: две луны. Верно? — Болезненно ткнули Дениса в бок чем-то твердым. — Ты согласен на сделку?

Денис очень не хотел умирать. Но еще не угасшим от холода и слабости разумом понимал, что за свою жизнь придется отдать шестьдесят чужих. Скормить черепу с шестью глазами, и как-то существовать после этого.

— Согласен? — Пнули Дениса еще раз, вызвав стон.

— Он согласен, — уверенно произнес старик.

— Пус-сть с-скаш-шет с-сам. — Заупрямился Аллэ Хорон.

Легкую руку Дениса небрежно отвели посохом в сторону, и алый свет из шести глазниц болезненно засверкал прямо в лицо

— Ты хочеш-шь жить? — Вкрадчиво спрашивали у него.

— Говори! — очередной удар попал по позвоночнику, и даже через онемение боль прострелила вспышкой в глазах.

— Х-хочу. — не попадал зуб на зуб.

— Ты готов платить мне?

— Шестьдесят сладких человеческих душ в срок две луны для великого Аллэ Хорон, когда завершит обучение, получит посох шамана и подчинит старшего духа, — повторил старик ключевые условия.

Но если первую часть предложения он протягивал с подчеркнутым уважением, смакуя, то концовку равнодушно смял, будто некий пустяк.

А ведь условия-то ключевые... И до посоха — диплома, если по ихнему... До посоха Денис всегда может самоустраниться из этого мира сам. Или придумать, как отправить Аллэ Хорон в ад. Ведь еще несколько дней жизни... Даже пара, даже всего один день — это куда лучше, чем окоченеть и сдохнуть в снегу.

— Готов.

— С-сделка заключена, — сверкнули довольствием алые глаза.

А Дениса перекрутило жгучей волной боли — пронизывая каждый нерв тела, от ослепительной боли в пальцах, будто разом ударивших об острый угол, до боли в челюсти, из которой словно вынимали все до единого зуба и вбивали вместо них гвозди. Денис, кажется, терял сознание и очухивался от боли вновь — сначала в смятом снегу, потом частично в воде, наполнявшей снежную ложбину. Пока не осознал себя полностью голым, в обрывках одежды, вытащенным на снег подле снявшего лыжи старика. Снег вновь был жгуче холодным, и Денис дрожал на нем, чувствуя порывы холодного ветра на коже.

— Потерпи, — шептал старик, разматывая широкое шерстяное покрывало рядом с ним. — Перебирайся на него. Я помогу, — приподняли Дениса за плечи. — Во-от так. Ногами двигай.

Ноги тоже подчинялись. А когда парня закутали в шерсть целиком, показалось — вот он настоящий рай. Просто, когда нет боли, есть тепло, и черная мерзость не стоит рядом, желая сожрать.

— Черная тень. Что это? — Не удержался Денис от вопроса. — Она шла ко мне. Потом сбежала.

— Падальщик. Ищет свободную душу, на которую никто не претендует. Которая никому не посвящена. Там, где они, будет невкусная вода и плохие сны. Зато нет беспокойных мертвецов... — Деловито фиксировал старик Дениса широкими ремешками через туловище. — Я закину тебя себе на плечи. Нужно вернуться до темноты. Можешь спать — спи.

Денис мог. Он отключился почти сразу, как ритмичное движение пути стало укачивать тело.

Но последней мыслью перед сном все равно была безрадостная — шесть оленей из-за него все-равно умрут. И снились ему именно они — горделивые создания с огромными рогами с картинок и фильмов, виденных раньше. Целые стада — на редком белом снегу, через который пробивалась пожухлая трава и невысокие деревца. Раскиданные по неведомому порядку юрты с дымами от костров. Лай собак и внимательные взгляды невысоких, кряжистых людей восточного вида — в меховых шубах и дубленках, с узким прищуром глаз и полосками морщин на смуглой коже.

Когда окончился сон и началась явь, Денис так и не разобрал — но в один момент тьма входа в одну из высоких и ярко разукрашенных алым юрт надвинулась, чтобы смениться жарким, натопленным помещением с терпкими ароматами сушеных цветов, а старик распорядился в адрес двух вышагнувших вперед женщин:

— Этого раздеть, помыть, переодеть, накормить.

После чего скинул поклажу ввиде Дениса на пол юрты — а тот не смог удержаться на внезапно ослабевших ногах и повалился на застилавшие все вокруг меха.

— Спросят кто, это мой новый ученик. — Равнодушно прокомментировал старик чужую неуклюжесть. — Пойду, обрадую вождя.

И четыре женские руки тут же утянули Дениса, принявшись его раздевать, омывать из котелка теплой водой тряпками — не смотря на все Денисовы слабые возражения и желание сделать все самому. Его руки — оказавшиеся на самом деле детскими, как и тело, в которое его, по всей видимости, вселили, не могло противиться силе рук взрослых людей. Пришлось смириться — благо, одежда оказалась простой и удобной, хоть и безразмерной — сероватая льняная рубаха до пят, с зеленой вышивкой у подола, ворота и рукавов, а кушать горячую густоватую похлебку железной ложкой из железной же чашки ему позволили самому.

Вместе с ощущением сытости пришла сонливость, а мягкая подушка, подложенная у спины, была не хуже самой лучшей постели. Но провалиться в сон ему не дали — вместе с порывом свежего, холодного воздуха в юрту вновь зашел старик и отставил посох с черепом в сторону. Тут же подошедшие женщины сняли с него верхнюю одежду и обувь. От чистой рубахи старик отмахнулся, оставшись в богато расшитом кафтане — тут тебе и цветочные орнаменты, и небесталанно вышитый бег оленей — вон как сверкают глаза, вышитые бисером. Возле шеи — орнамент синей и тускло-белой нитью на серой основе. Ветер или снег, поднятый ветром?

Денис засмотрелся, а старик, присев напротив, не мешал — от тоже, в свою очередь, разглядывал.

Потрескивали поленьица в огне очага под котлом, еле слышно разговаривали меж собой женщины, спокойно и размеренно дышал Денис — в легких больше не было тревожных сипов, а сам он не чувствовал обморожения в руках и ногах. Удивительно... Но на фоне всего, что произошло с ним — пустяк.

— Вещи на тебе — моей младшей жены, — заговорил старик. — Ее выкрали и убили. Хочешь жить — не выходи из шатра один.

Денис коротко кивнул, настороженно глядя в ответ.

— Кем ты был раньше?

— Работал на стройке.

— Значит, не из благородных, — кивнул своим мыслям шаман. — Будешь послушен — станешь досыта есть и пить. Проведёшь жизнь в тепле.

— А как же Алл...

— Не поминай его, — грубо закрыли Денису рот морщинистой ладонью.

Старик поморщился, повернулся вправо, чтобы подхватить посох с нанизанным на него черепом и разъединить одно от другого.

Череп шаман бережно обернул той самой рубахой, что предлагали ему женщины, и внимательно к чему-то прислушался.

— Он не с нами. Нас не слышит, и если его не звать — ничего не узнает. — Давил шаман взглядом. — Твой долг никогда не придется отдавать. Ты никогда не завершишь обучение. Ты будешь вечным учеником.

— Почему? — Глухо уточнил Денис.

Не потому, что желал — но это было частью его новой судьбы, знать хотя бы часть которой он отчаянно желал.

— Потому что шаману положено брать ученика. — С легким раздражением ответил старик, посмотрев на стену юрты. — Они хотят этого, и я подчинился.

— Мало желающих? — напрягся парень.

Впрочем, если придется иметь дело с такими, как черные тени, то ясно, отчего так...

— Желающих полно, — ощерился шаман улыбкой. — Особенно среди детей вождя. Ты знаешь, что такое власть? Тебе знакомо это слово?

— Знакомо, — осторожно кивнул Денис в ответ.

— Есть две власти в племени, моя и власть вождя. Вождь хочет вести племя в набег на южные земли. Он ищет богатства и славы, но найдет только смерть. — Глаза старика гипнотизировали, давили чуть ли материализованным ощущением тяжести. — Моя власть не даст ему это сделать. Но если шаман племени сменится, все три сотни душ Белого льда сдохнут на чужой земле, среди чужих духов и богов. Я вижу это, остальные — нет. Им нужен другой шаман. Мне нужен другой вождь. Но я готов ждать, а они торопятся. Ты понимаешь меня?

— Меня зарежут. — Денис понимал.

— Я сказал вождю, что ты под покровительством высшего духа.

— Меня зарежут, а от покровителя откупятся. — парня начало потряхивать тем самым ознобом, что, казалось, навсегда прошел.

— Откупаться придется ценой всего племени, — отрицательно покачал головой шаман. — Вождь на это не пойдет.

— Значит, намекнет кому-нибудь из чужого племени.

— Ты слишком умен для рабочего, — словно пожаловался кому-то старик. — Надеюсь, не выходить из юрты ума тебе тоже хватит. Не смотри так, это не тюрьма. Будешь выходить вместе со мной, видеть чистое небо и дышать северным ветром. Никому не называй своего имени. Ты пришёл в этот мир быть моим учеником. Остальным ты не нужен, привыкай к этой мысли.

Денис помнил целый город, где он никому не был нужен, кроме ребят из бригады — привыкать не придется.

— Ты уже умирал. — Продолжал напирать шаман. — Помнишь, каково быть мертвым? Хочешь вернуться?

— Нет. — Передернуло его.

— Они убили мою жену, убьют и тебя, если позволить. Не дай себя убить.

— Я понял. Я услышал. — Прямо смотрел на шамана Денис, и не думая лукавить.

Жить хотелось — очень сильно. И ровно настолько же не желал он вновь бежать от черных теней.

Старик удовлетворенно кивнул и потерял к мальчишке интерес.

— Учитель... — Невольно вырвалось у Дениса, заставив того обернуться. — Я же могу так тебя называть?

— Называй, — равнодушно пожал тот плечами.

— А почему... Покровитель... — Мучительно подбирал он слова. — Не заберет души сам? Раз он может натравить волчью стаю и выпить тепло...

— А почему ты работал на стройке, а не грабил на широкой дороге? — Задумавшись на секунду, произнес шаман. — Потому что это чужие деньги, и за ними придут. Почему бы не перевернуть телегу с серебром на оживленной улице? Потому что налетят охочие до чужого добра, изобьют и отбросят в сторону. А может даже сдадут хозяевам пустой телеги. В мире духов и людей много общего. Например то, что богатеть лучше чужими руками.

— То есть, за эти шестьдесят душ спросят не с покровителя, а с меня?

— Духам нет дела до мира людей, — пожал плечами шаман. — Тем более, до одиночки, без храма и подвижников. Но если усердствовать, рано или поздно на след встанет монах или паладин какого-нибудь бога. Люди, в отличие от серебра, не любят, когда их приносят в жертву. Могут и дозваться до своих хозяев... Получается, это мой тебе первый урок. — Несколько озадаченно произнес шаман. — Аллэ Хорон будет рад, — ощерился он довольной улыбкой и направился к котлу — получать свою тарелку с ложкой от дожидавшейся его женщины.

Наверное, та самая старшая или средняя жена... Обе они выглядели ровесницами, лет по тридцать каждой — не разобрать так сразу... Или одна из них служанка?

Вновь накатила слабость, и пусть неспокойные мысли требовали их обдумать, Денис позволил телу провалиться в сон.

Дурацкий сон, который вновь вернул его в заснеженный холод редколесья, продуваемого ветрами — пусть и приподнял над ним, позволив встать на плоскую вершину утеса. Два десятка метров до земли — оценил Денис, щурясь от набегающих ледяных порывов и болезненно дрожа. На плечах была только знакомая льняная рубаха — но та почти не давала тепла. Наверное, оказался во сне на полу — отсюда и холод, пробирающий спину, ноги и руки. Или просто воспоминание тела о событиях этого утра? Обморожение вряд ли могло пройти просто так — но раз прошло, то отыгрывается во снах... Денис поверил в эти рассуждения, и успокоился.

Поэтому, когда рядом раздался голос, чуть не сорвался со скалы.

— Думали обмануть Аллэ Хорон? — раскатом злого смеха произнесли над самым ухом.

Денис присел, перенеся центр тяжести вниз, расставил руки и, подавив головокружение от чуть не прыгнувшей в лицо земли внизу, осторожно обернулся.

У Аллэ Хорон — настоящего, цельного, стоящего на двух ногах, закованных в стальные сапоги, переходящие в сероватый доспех, украшенный острыми шипами... У Аллэ Хорон, помимо рук, закрытых кольчугой мелкого плетения, выходящей из под стальных наплечников... Помимо посоха с темно-серым кристаллом, через который проходила явно видимая трещина... В общем, у Аллэ Хорон действительно было шесть глаз — только два из них настоящих, а ряд сверху и снизу — нарисованные черной тушью по белесой коже.

В ворот Дениса тут же вцепились рукой, больно оцарапав кожу стальной перчаткой, и приподняли над землей.

— Ты станешь шаманом. Ты подчинишь старшего духа. Ты получишь посох. — Выговаривали ему, и холод дыхания вымораживал лицо сильнее северного ветра, а от взгляда серых — будто подтаявший снег по весне — глаз, не было воли отвести взгляд. — Ты принесешь мне шестьдесят людских душ.

Голос, лишенный шепелявости и любой степени комичности, откровенно пробирал до ужаса.

— Я дал в этом слово, — смог выдавить из себя Денис, не брыкаясь и просто повиснув на руках. — Я выполню.

— Конечно выполнишь. — Не сомневался Аллэ Хорон. — А раз старый и хитрый Вачин не хочет, я сам возьмусь тебя учить.

Рука высшего духа небрежно откинула Дениса со скалы, и тот рухнул вниз с застрявшим в груди криком и отчаянной надеждой проснуться. Но там, внизу, не оказалось пробуждения среди теплого шатра в холодном поту.

Поверхность ударила по спине, переломав ноги и спину, а волна боли заставила прокусить язык.

Рядом гулко упало что-то массивное, и тут же латный сапог добавил Денису боли.

— Ты же не против, если я буду учить тебя так, как учили меня самого?! — Зашелся Аллэ Хорон в новом порыве безумного смеха.

И волна безумно горячего пламени намеренно медленно принялась собирать сломанные кости и разорванные мышцы Дениса в обычное и, как окажется позже, довольно редкое целое состояние.

Глава 3

Новый ученик вел себя просто образцово. Утром он спал, днем спал, вечером тоже пробуждался только для того, чтобы покушать и уснуть вновь. Только под ночь отчего-то долго смотрел на костёр в шатре — первые дни испуганно, потом просто с мрачной отрешенностью. Какие мысли были у него в голове — шамана не интересовало.

Только жены с сочувствием смотрели на светловолосого мальчишку с ледяными глазами.

'Скучно мальчику одному', — думали они. — 'Желает себе друга для разговора и игр, для веселого смеха и радости'.

Но возможности подружить его с детьми племени не было никакого — муж настрого приказал чужих людей к ребенку не подпускать, не делая различий ни по возрасту, ни по статусу. Женщины не смели ослушаться — да и не стали бы, как бы сердце не сжимало нежностью и заботой. Отголоски гнева вождя племени слышали и они — ветром донесло разговоры и перешептывания у колодцев, испугом и опаской в чужих глазах — стало явью. Люди говорили, что не дожить ученику шамана до новой весны.

— Почему у тебя нет детей? — Однажды спросил мальчишка учителя за ужином у костра.

Было в этом вопросе много обиды. Словно за чужую вину виноват.

Женщины, коротавшие вечер за вышивкой, сбились на миг, но тут же продолжили бег зеленой нити узора по плотной ткани. Только пропали легкие улыбки с их лиц, чуть ссутулились плечи, а узор пришлось потом расшивать и выполнять заново — слишком много тоски, не защитит он от злого глаза и недоброго слова, сказанного за спиной. Скорее, беду привлечет...

— Потому что я обещал всех своих детей покровителю, — спокойно черпнул новую ложку шаман. — За силу и знания.

— И он ждет?

— Ждет, ждет, — улыбнулся шаман уголками глаз. — Так же, как и тебя.

Ученик вздрогнул, опустил взгляд в миску и продолжил аккуратно есть густую мясную кашу. Неведомо, откуда он прибыл — но вести себя его научили. Хотя женщинам иногда хотелось, чтобы измазался — очень уж приятно было бы протереть розовые щечки, отругать с показной серьезностью, а потом приласкать... Своих детей у них никогда не будет — в тот год долгой зимы, голода и мора приняли они это тяжелое решение вместе с мужем.

И пусть муж мог просто приказать или выгнать строптивых жен на холод под черным небом — но по своей воле объяснил им, отчего такая цена за право владеть уродливым черепом. За право пугать им младших духов, чтобы те не изводили болезнями людей племени. За право договариваться со старшими духами от имени Аллэ Хорон, гордо вздевая череп на тисовом посохе — и жестокие холодные ветра соглашались на сделку, усмиряя жажду стереть наглеца ледяным крошевом до костей. За право увидеть тусклый свет солнца над горизонтом — для чужих детей, рожденных в это сумрачное время.

А ведь отдай муж будущих детей без их ведома — и женская месть обязательно нашла бы дорожку от отравленного сердца к рассудку...Кто знает, отказались бы они подмешивать в еду шамана яд, когда новый вождь подослал льстивую и лживую собаку Санура с льстивыми речами и дорогими подарками, обещая вернуть вдов в родное племя.

Санур, к слову, исчез после того, как женщины рассказали мужу о его предложении. Нашли пропавшего соплеменника луну тому назад, абсолютно случайно — охотники по следам прошли до логова убитой волчицы, где и обнаружили Санура, с которого живьем глодали мясо с костей шесть молодых волчат. Разума в измученном теле не осталось, а жизни не хватило даже на то, чтобы помереть под солнцем. Многие в племени потом скажут — какая страшная смерть. Но еще больше людей тихо поблагодарят северные ветра за справедливый суд.

После появления нового вождя — только на северные ветра и оставалось уповать. А ежели их помыслами принесло в юрту этого мальчишку — то и благодарить, тихонько любуясь умильной и упрямой мордочкой.

Проступок же за новым учеником числился всего один, хоть и очень серьезный — на десятый день пребывания он выкрал череп Аллэ Хорона и утопил его в отхожем месте. Женщины, которые сопровождали ученика, не заметили на спрятанное под дубленкой — та была слишком велика и держалась только за счет плотно застегнутого поверх ремня, образовывая крупные складки сверху. Но после этого события обыскивали уже тщательно, хоть и беззлобно, с некоторым сочувствием относясь к явно повредившемуся умом мальчишке, Ещё бы — только и делает, что спит, молчит, а с некоторых пор до остервенения отжимается и приседает по ночам, отчего-то не желая засыпать — пока шаман не кидал в него чем-нибудь, чтобы не сипел.

Били мальчишку не слишком сильно — оттого, что сразу признался, где череп. Правда, и признался только когда спросили прямо — спросили перед тем, как поднять все племя на поиски...

Доставал череп шаман собственноручно, потратив на это подозрительно много времени — будто ученик специально протопил украденное поглубже. Женщины считали, что лучше бы муж дал денег золотарю — но разумно молчали, не желая попасть под руку разъярённого старика. Мальчишку, впрочем, тот все равно побил во второй раз, когда шаману пришлось оставить старую шубу на улице — запахи было не отбить. Но бил снова весьма щадяще — размахивался ногами широко, да стопу выворачивал и старался попадать через подушку. Кричал больше, чем бил. Даже удивительно, что ученик после такого провалялся в бреду треть луны, не приходя в сознание.

Но потом вновь потянулись обычные дни — сонные, спокойные.

Покуда на порог шатра не заявился старый Тэнне, вспомнивший или выдумавший новую традицию.

— Учеником шамана Белого льда может быть только человек племени Белого Льда!

Явился он не один, и сопровождающие согласно загудели за его спиной. Было их с десяток — уважаемых людей племени, хозяев самого большого количества оленей и юрт. Только какое им дело до шамана и его ученика?

За спинами прибывших, впрочем, мелькало тому объяснение — проходил будто мимо, да решил задержаться вместе с уважаемыми людьми Анхет, правая рука вождя. Был он слишком молод для того, чтобы настаивать на словах Тэнне, а богатому стаду предпочитал серебряные монеты с юга, потому говорить с шаманом напрямую не мог. Но и разойтись людям он не даст, раз явно сам их привел — власти хватит.

И точно — разит от уважаемых людей настойкой из мороженой ягоды — будто собрали за одним столом, да разом попросили услугу оказать...

— Человеком племени Белого Льда может быть только рожденный внутри племени, либо же принятый в племя! — Продолжал голосить Тэнне в лицо скучающему шаману.

Тот, казалось, не слова гостя слушает, а с удивлением рассматривает его одежды — новые, богатые, с алым шитьем по выбеленному полотну шерсти. Это у старика, которого племя кормило только из-за почтенного возраста! Аккуратно расчесанная борода — куда уж тем вечно грязным колотунам, которые только состригать. Подстриженные ногти; железный кинжал соседствует с кошелем на подвязке — явно не пустым, вон как оттягивает пояс из южной ткани на подросшем брюхе. И самое главное — сапоги из красной кожи, которые привозят торговцы с юга, забирая по десятку куньих мехов за каждый.

— Если принимаешь ты его в племя, назови своим сыном, — вкрадчиво завершил Тэнне. — У общества не будет к тебе вопросов.

Лицо шамана оставалось спокойным — подумаешь, еще одну его тайну, его боль и жертву ради племени швырнули в глаза, будто пригоршню грязного снега. Если бы не купленные той ценой сила и знания — болезни прибрали бы этого самого Тэнне в первую очередь, а голод заставил бы племя выставить всех своих стариков на льдину, подношением Белому хозяину. Но сейчас нет болезней и голода, есть только мешающий им ученик — признай которого сыном, и Аллэ Хорон тут же заберет его душу, а долг в шестьдесят человеческих жизней спросит с отца...

Впрочем, сам виноват — сказал о сделке с Аллэ Хорон прежнему вождю племени, а тот поделился с наследником... Чего он ждал от людей, благодарности?

— А если я не признаю ученика своего — сыном моим? — Оперся шаман на свой посох — пустой, без черепа, не угрожающий никому и ничем.

Тэнне не скрыл довольной улыбки:

— Тебе придется выбрать другого ученика. Из племени.

— Я говорю о другом, Тэнне. Как чужой человек может стать человеком племени? Что говорят об этом традиции?

— У тебя нет дочери, чтобы забрать его в племя ее мужем, — задумавшись, загнул тот один палец, а потом и второй. — Сыном ты называть его не хочешь. Может, кто-то из племени согласится забрать твоего ученика в свою семью? — Повернулся он обществу за своей спиной.

Не согласятся — нет. Не для того пришли.

— Своей волей может принять вождь племени, — загнулся третий палец. — За подвиг, если общество об этом попросит. И пятое...

— Не трудно ли стоять тебе, Тэнне? — прервал говорившего шаман. — Вон, у шатра лежит моя старая шуба. Край ее из снега виден. Пусть положат ее на колоду у поленницы, из уважения к твоим сединам.

— А то и верно, — с хитринкой произнес тот. — Много во мне мудрости, даже стоять тяжело.

Тут же метнулся вперед какой-то мальчишка, что зеваками ходили вокруг, и постелил шубу, развернув ее мехом вверх. Отчего-то замешкался, но получив подзатыльник от подошедшего хранителя традиций, рванул обратно в толпу. В племени было мало развлечений — и на громкий голос вышли почти все соседи.

— Есть пятый способ, уважаемый, — кивнул Тэнне, чуть поерзав и расположившись на колоде поудобнее. — Бой на усладу Белого Хозяина! А разве есть слаще битвы, в которой победят злейшего его врага, волка? — Обернулся он на пришедших с ним.

Те, в общем-то, не жаждали его поддержать — но скупо кивнули, подтверждая слова.

— Ты предлагаешь, чтобы мой ученик, ребенок девяти коротких зим, бился с волком? — Оглядев главным образом людей, собравшихся за это время за спинами пришедших, не сдержал удивления шаман.

Толпа возмущенно зароптала. Ведь не будет битвы — волк порвет юнца. Мальчишку они уже видели — в племени охотно любопытствовали всем новым, и худощавый ученик явно не походил на героев сказаний.

— Охотники подобрали волчат из пещеры, где нашли уважаемого Самура. — Поднял голос Тэнне. — Бой будет равным! Юный человек против юного волка!

'Да тем волчатам уже три луны!' — Ворчали из толпы.

Саму идею притащить в племя волчат-людоедов — мало кто одобрял. Надрывались ночами собаки, учуяв вечного врага. Стадо вело себя беспокойно. Говорили — волчат продадут на юг, как диковинку, и это примиряло племя с таким соседством — тем более, что клетку с хищниками перенесли на выселки. А вот оно как обернулось...

— Мы не можем себе позволить, чтобы в наше сильное племя попадали слабаки! — Громко настаивал Тэнне. — Да, это традиция для взрослых мужей! Но уважаемый шаман всегда может взять ученика в сыновья. Это его решение: заставит ли он ребенка, избранного в ученики, насмерть драться с волком! — Надрывал он глотку, призывая все племя в свидетели. — Или назовет сыном!

И толпа успокоилась, принявшись внимательно смотреть на шамана. Даже пришедшие уважаемые люди — и те вопросительно глядели, мол: соглашайся уже, забирай в семью.

— Я решу и скажу тебе позже. — Спокойно произнес шаман.

— Реши сегодня, до вечера. — Опершись руками о меха, принялся подниматься Тэнне. — Племя итак долго терпело чужака!.. Тьфу, дерьмо какое-то прилипло. — Встав, брезгливо посмотрел он на свои руки.

— В этом весь ты, Тэнне. Как прилип к племени, так и одна вонь от тебя. — Развернулся от него шаман и шагнул в тепло юрты.

Женщины, испуганно прислушивавшиеся к беседе, изобразили, что ничего не видели и не слышали.

"Нет правил в бесчестном бою." — Со злостью думал шаман.

Ноги шагнули к окованному сундуку — на всякий случай, закрытому на прихотливого вида ключ, хранившийся в поясном кошеле.

Заветный череп лежал завернутым в чистую ткань, тщательно отмытый и переложенный засохшими листьями рябины.

"Нет воли людской там, где есть воля высшего духа!" — Поставил он череп на посох и прижался к выбеленной кости лбом.

-Ты слышишь, Аллэ Хорон. Ты обещал хранить ученика! — Требовательно призывал шаман.

Призывал и не слышал ответа.

Дрогнули руки, а взгляд, полный ярости, метнулся на мальчишку:

"Неужто шкодой своей разгневал Высшего?!".

Впрочем, Высший иногда неделями не смотрел на земли Северного ветра. Такое бывало и раньше — но отчего-то происходило сейчас, в самый неудачный момент.

"А плохо ли это?", — мелькнула непрошенная мысль.

Кто будет повинен, если волк отнимет жизнь мальчишки, и что случится с его долгом? По всему выходило: Аллэ Хорон обязан был защитить жизнь ученика, но не пришел. Нет вины шамана, нет вины ученика — и Высший не смеет претендовать на его душу.

А вот неисполненное обещание Высшего — можно было использовать в свою пользу... Хотя бы подобрать еще одного ученика — и на этот раз провести его через испытания.

"Не все так скверно", — пришло спокойствие. — "Но мы еще поборемся".

Два младших духа — они здесь, под рукой шамана, вьются поземкой вокруг юрты в своей вечной игре. Мало в них ума, еще меньше памяти — но прикажи, и ослепят, оглушат волка, запутают ему лапы, не дадут дышать. Только действовать нужно быстро: боль — сильная защита от воли духов. Много ли надо времени, чтобы разодрать юнцу глотку?..

"А знает ли об этом вождь?"

Шаман почувствовал, что уже долгое время стоит, глядя в мертвые глазницы белого черепа. Нет ответов, которые доставались так легко. Но разве это единственный источник?

Возле юрты крутился малец из бедняцкой семьи — потерявшие свое стадо часто уходили в услужение другим соплеменникам. Волки, болезни, коварный наст под ногами оленя — много бед может изменить судьбу, заставить влезть в долги и их не отдать. После долгой зимы в услужение ушло чуть ли не треть всего племени. Многие из них как раз и бредили грабежами юга. И многие из них — считали шамана своим личным врагом, из-за которого в нищете они, чужими батраками. Будто не заберут у них награбленные богатства, не отнимут за старые и новые долги, прикрываясь традициями, которые так ловко научился вспоминать Тэнне. Если вообще вернутся живыми...

Этот мальчишка был из трех семей, что служили самому шаману — обстирывали, собирали хворост, следили за стадом. Нелегко им приходилось — ненависть, не достигавшая шамана, ложилась на них. Зато и жили три семьи, крепко держась друг друга — а там, где кулаки не могли помочь, вмешивался шаман. Долгом он их не сильно обременял — добавляя каждую луну не более, чем требовали иные хозяева. Зато помогал вещами и отдавал часть подношений, так что в семьях дети росли крепкими, здоровыми, и на кулаках могли за себя постоять — и этого мальца избитым приводили к шаману куда как реже, чем его сверстников.

— Слышал, что хотел Тэнне?

Тот быстро закивал.

— Волка видел?

— В клетке, у юрты вождя. Там круг от снега чистят! А волк большой! Из клетки совсем вырос и злой! Его веткой ткнуть — так прутья скрипят! Весь бешеный, морда в пене! — увлекался малец, начиная подъедать буквы, чтобы сказать еще быстрее.

— Бьют его?

— Не бьют, но палок навалено, и ткнуть каждый может. А еще там предатель Ро из Кайры, но его бить палкой нельзя! Он с вождем стоит!

— Кто? — не разобрал старик, и даже головой дернул, чтобы освободить ухо от меха тяжелой шапки.

— Шаман Кайры! Которые вашу Гаэ убили! Он живой! — Был пропитан голос мальчишки ненавистью.

Ро полагалось быть мертвым, как и всему руководству Кайра... Шаман не видел его тела — и не искал в общем погребении. Но ежели Ро жив... Как он смог им простить?! Как смеет стоять рядом с убийцами?!

Живой... Стоит с вождем... И Аллэ Хорон не слышит призыва... Мысли собирались в очень нехорошую картину.

Проверить на Старших духах? Они в поединке не помощники — разве что юрты унесет к небу, а в круге будет два мертвеца — ученик и волк...

— Молодец. — Запоздало похвалил шаман мальчишку и в тяжелых думах вернулся в юрту.

— Аллэ Хорон, слышишь ли ты меня?!... — Не слышит...

— Гхо-Гзо, дух заблудившихся душ белой пустыни, услышь меня и прими плату!..

— Дарэ-Дат, дух подземного пожара Черного болота!..

Не слышат и они. Напрасно бил посох об пол, а голос требовательно взывал к алчным, оттого самым охотно отвечающим старшим духам.

Как много оленей отдал за это Ро? Именем какого высшего духа заклинал? И каких северных демонов он это сделал?! Ради кого — ради убийц его семьи, его племени?! Шаман не понимал этого. Он желал встряхнуть старого безумца за воротник и кулаками выбить ответы. Но "Ро из Кайры бить нельзя". И поединок — он должен состояться именно сегодня. Потому что каждый день приносить столько оленей в жертву не может даже безумный вождь.

Шаман подошел к мальчишке, преспокойно спавшему на подбитых под спину подушках. Присел с ним рядом и долго вглядывался в лицо ученика, который успел пробыть им так недолго.

тот будто чувствовал будущую судьбу — не было спокойствия на лице спящего, дергались его веки от снящихся кошмаров, вырывались короткие вскрики, то и дело сжимали руки легкую накидку, взятую вместо одеяла.

В накидке шаман узнал подаренный старшей жене широкий платок — привязались женщины к малышу. Но решение уже было принято — не могло быть другого.

— Просыпайся, — подергал он мальчишку за плечо.

— Уже вечер? — Мгновенно проснулся он.

Похлопал заспанными глазами и принялся растирать ладонями лицо. Странно, кормили его хорошо — а на такой же худой, как в первый день. Весь собран из острых углов — подбородок, нос, скулы, локти, плечи. Как у охотников, что смотрят в лицо Северному ветру. Только глаза — будто он и есть один из духов Северных ветров...

— Надо убить волка. — Скрипучим, от пересохшего горла, голосом произнес старик.

— Хорошо, — мальчишка быстро кивнул, скинул с ног шерстяное одеяльце и гибким ивовым прутом поднялся с места. — Где волк?

И легкой растерянностью посмотрел по сторонам. Но в ответ увидел только три удивленных взгляда.

— Ты уже убивал волка? — Уточнил шаман.

— А? — Похлопал малец все еще сонными глазами. — Да. То есть, не здесь... Там. — Показал он отчего-то на свою постель.

Может, родной край снился ему?

— То, что с тобой было раньше, и сейчас... Это немного разное. — Осторожно уточнил учитель.

— Я понимаю, — отвел тот взгляд.

— Но опыт... Если есть опыт, то это очень хорошо, — повеселел шаман.

И лица жен его впервые за этот день коснулись легкие — неуверенные улыбки.

Разное у них веселье — шаман радовался, что ученик легко уйдет из жизни: воином и в бою.

"Славным будет перерождение!" — хотел бы он сказать женам. Но те верили в чудо, и он не хотел им мешать.

— Нож тебе не дадут. Скажут, традиции: с чем чужак пришел в племя, тем и должен драться. Я дам тебе ремни, которыми ты был перевязан. Дам шерстяное покрывало, чтобы намотать на руки и ноги. Все видели, как ты приехал, и никто не посмеет спорить, что это не твое!

С этими словами шаман подошел к одному из сундуков и взял уложенные сверху вещи.

— Ничего, кроме этого, у тебя не будет. — Перекинул он их ученику.

— Нет-нет-нет! Ремни — это очень хорошо! — Выглядел мальчишка очень трогательно, отчего-то с любовью прижимая отданные ему вещи. — Обычно и ремней-то нет, — образовалась скупая слеза в уголке его глаз. — Говорит, иди и убей. Раз за разом, раз за разом...

— Какая жестокая у тебя родина... — Цокнул шаман.

Ученик в ответ увел взгляд в сторону и промолчал. И верно — какой бы не была родная земля, неправильно ее ругать. Видимо, в том краю было много волков, и мало оружия. Или волки те были маленькими — не ростом по плечо у взрослого, и по пояс у щенка...

— Действуй решительно! — Вырвалось у шамана. — А я тебе помогу! — Только сейчас нагнала его верная мысль.

Даже суетливость появилась, недостойная положения и седин — но среди глиняных чашек, сложенных в сундуке, аккурат было подходящее зелье. Глушащее боль, придающее силы, ярости, бесстрашия.

-Вот. — ткнул он чашку в подставленные руки ученика. — Намажь губы и щеки изнутри. Грибы и ягоды Черного болота!

-Не нужно, учитель, — забрав чашу и деловито спрятав под подушкой, тут же выпрямился малец.

И возмущение шамана вместе со злостью на строптивого юнца замерли, наткнувшись на уверенность в его глазах.

"Сам отказался от легкой смерти", — недовольно поджал губы старик и ушел к своей постели.

Многие умирали так — отказываясь от лекарств и советов. Значит, он спасет этим средством кого-нибудь еще.

Следовало подумать над тем, что будет после — покуда женщины собрали из покрывала обувь, перевязь на голову и накидку на тело.

А будет то, что всем скажут: вздорный шаман приказал юному ученику драться на смерть с волком, и тот его разорвал. Вздорный, безумный шаман. Нужен ли племени такой?..

И покуда жены подходили, подходили, примеряли, цокали, и перевязывали одежды на ученике по новой, шаман мрачнел все сильнее и сильнее. Не зря Уллэн не зарезал шамана Кайры. Но каким бы дураком не выставили сегодня шамана — чужака из Кайры племя не примет. Так что же они замыслили? Просто облить грязью? Сколько оленей они отправили под нож ради этого? Не сходилось.

Переодевание ученика неожиданно потребовало его участия — потому что мальчишка заупрямился и не отдал ремни, чтобы как-то украсить внешний вид или перетянуть ими пояс и грудь.

— Оставьте его, женщины. Пусть делает так, как привык.

Хотя даже намотай он все ремни на руку — волк все равно раздробит кость.

Мальчишка, впрочем, ремни оставил в ладони — еще успеет намотать.

— Скажи им, я выбрал поединок. — Вновь вышел шаман под холодное небо начала осени.

Тот же малец кивнул и унесся — только и видели. Надеюсь, хватит ума не орать и степенно сказать вождю...

Понятно, что в таком виде — как в племя пришел, ученика до места вести не стали. Закутали в шубу, надели шапку, варежки и унты — придет момент поединка, тогда и снимут. Нет тут нарушения традиции.

Упрямые жены взвалили мальца на себя — якобы, устанет за недолгий путь. Пусть их, в усталости есть своя польза — меньше переживаний...

Небольшая процессия собирала взгляды — новость обошла племя, как верховой пожар засохшую траву. И было в том взгляде так много недоумения, замешанного на искреннем интересе, что через какое-то время шаман понял, что именно скажут люди Белого Льда, когда мальчишку порвет волк: заносчивый шаман хотел показать, что он сможет защитить ребенка от волка своим искусством, но не смог. Так сможет ли он защитить племя?..

Ближе к центру стойбища через людей приходилось натурально проталкиваться — не помогали и затрещины посохом по мальцам, юзом сновавшим мимо них. А в чужом поведении чувствовалось все меньше уважения.

"— Мог бы и сыном признать", — шипели в спину.

Шипели на один голос, неустанно следуя за ним, пока процессия не вывалилась на огороженную частоколом круглую и вытоптанную снежную поляну, замкнутую меж юрт вождя и приближенных ему людей. Само место использовалось им для тренировки воинов племени -вон стоят, окружив место будущего боя. На груди и рукавах — стеганные кожаные крутки, на поясе — клинки в ножнах, украшенных цветастой тканью. На лице — высокомерие и скука, хотя сами наверняка полагали , что выглядят сурово и отважно. Много ли надо отваги, чтобы порубить дружеское племя?..

На отдельном возвышении, со стороны высоченной, украшенной алым и черным юрты вождя, сидел на мехах Уллэн в окружении ближних воинов. Там же был и Анхет. Там же был и Ро. Шаман попытался встретиться с ним взглядом — но тот упрямо смотрел под ноги...

А на том конце поляны — было то, что сегодня убьет в шамане еще немного от человека.

В крупной деревянной клетке ярился бело-серый волк. В шерсти были видны подтеки крови — двое мальчишек крови Уллэна, его выродки, смеясь, кололи людоеда острыми палками, вводя того в бешенство. И пасти зверя стекала вязкая слюна, а деревянные стержни решетки, излохмаченные когтями и зубами, уже не выглядели так надежно.

Как они собираются контролировать волка, когда он закончит с учеником?... "Так сможет ли он защитить племя?.." — ворохнулось снова в памяти. Это скажут людям, потерявшим близких из-за шамана, когда волк вырвется — а тот ничего не сможет сделать.

И нужен ли шаман вообще, если волка легко убьют воины с железным оружием?

В отличие от Ро, вождь ответил на взгляд легко и прямо. Даже улыбнулся.

— Люди Белого Льда! — Поднялся Уллэн с мехов и поднял руку, призывая общее внимание.

Вождь выглядел, так, как должен выглядеть вождь по мысли Уллэна — весь в дорогих одеждах с юга, аляписто красный, черный, золотой, медный — его бы возить по южным городам и показывать на потеху публике. Но молодежи и ближним нравилось — так много яркого цвета не бывает на севере, а цену этим вещам южные купцы выставляли такую, что нужно было отдать неплохое стадо ради легких тряпок. Богатство, выставленное напоказ, вызывало жадность и желание узнать, как получить такое же — желательно, ничего не делая. У Уллэна был легкий ответ — отнимите. Поэтому его обожали, а людей со скучными ответами про тяжелый труд — ненавидели.

— Шаман потребовал поединка для ребенка. С этим волком! — Драмматично простер он руки в сторону ученика, а затем и клетки.

"Требовал?!" — не узнавал шаман своих слов.

И тоже толпа столь же изумленно зароптала.

— Традиции говорят, он в своем праве. — Солидно кивнул Тэнне, отчего-то стоящий от группы правителя наособицу. — Шаман сказал, что брать ребенка в семью не будет. Шаман сказал, его будущий ученик легко убьет этого волка, и в славе войдет в наше племя!

"Подлецы"

Гул людской сменился на предвкушающе-заинтересованный.

— Да состоится бой! — Кратко отмахнулся Уллэн, садясь обратно на меховой трон.

Воины вокруг поляны синхронным жестом выхватили клинки, а еще двое принялись длинными палками осторожно вышибать затворы на деревянной клетке.

"Стойте! Дайте время!" — Чуть было в голос не заорал шаман.

Но вместо этого молча потянул женщин за плечи прочь с поляны — уже попрощались, уже ничего не изменить. Воины не очень-то и охотно пропустили их в толпу, а далее шаман буквально силком увел жен в сторону от возможного движения разъяренного волка и встал на пригорок рядом с вождем.

Из-за суеты шаман не сразу понял, отчего голоса людские столь взволнованны, а когда вновь посмотрел в круг, сам выдохнул что-то неоформленно-ругательное.

Клетку до сих пор не открыли — дело было не в ней. Излохмаченные когтями и зубами засовы дали то самое время подготовиться для боя. И что же сделал за это время ученик?

Ученик накрепко связал себе ремнями ноги по голени и выше колена, а теперь завершал застегивать туго намотанный ремень поверх локтей. Скованный самим собой, полуголый, против бешенного волка — ростом в холке выше, чем он сам.

Время будто замерло от изумления — или толпа внезапно замолкла в миг, когда хрустнула клетка. Запор попросту сломался, и зверь вышиб стену клетки вместе с остатками дерева.

"Не шевелись! Не шевелись!" — Орал про себя шаман, в надежде, что волк выберет другую цель.

Но черно-белый силуэт с окровавленной шерстью рванул именно к ученику. Чтобы рухнуть в каких-то трех шагах на подломленных ногах — будто он внезапно оказался связан, а не мальчишка. Будто...

Шаман сглотнул вязкую слюну. Его ученик, тихий и спокойный мальчишка, внезапно резко дернулся вперед, прыгнул к упавшему волку, тут же рухнул на снег и принялся извиваться всем телом, пытаясь быстрее добраться до упавшего тела, утробно рыча и исходя пеной изо рта. Рывок, еще один — покуда мальчишка зубами не вцепился в подставленное волком горло. И с низким рыком принялся вырывать кусок за куском меха и плоти, царапая по снегу ногтями связанных рук. Окровавленное лицо оторвалось от жертвы и волчий вой из глотки мальчишки вонзился в небеса, а плотные кожаные ремни принялись лопаться на руках и ногах...

— Убить его! Убить оборотня! — Взвился Анхет.

И воины невольно сделали шаг вперед, занося клинок над собой.

Покуда низкий, пробирающий до дрожи голос не заставил всех замереть от ужаса.

— Я посвещаю эту жизнь тебе, Аллэ Хорон, мой покровитель! — Вещало окровавленное лицо.

Мальчишка с располосанными вкровь руками от порванных ремней поднялся на ноги и с вызовом посмотрел на небеса.

И тихий, вкрадчивый смех был ему ответом, заставив многие штаны присутствующих внезапно потеплеть.

— Что ты там такого строил, рабочий на стройке? — Задумчиво пробормотал шаман

— Люди Белого льда! — Нашел в себе волю встать Уллэн.

Был он сер, зол, но спокоен.

— Славно! Еще один храбрый воин присоединился к племени! Своей волей, я считаю его достойным быть среди нас!

Люди не возражали. Люди желали быстрее разойтись, но кровь на снегу все еще притягивала взгляды.

— Рядом со мной стоит мудрый Ро, шаман Кайра. Я вижу, не всем нравится, что он здесь! — Перекричал он нарастающее недовольство. — А стоит он рядом, потому что невиновен он в преступлениях Кайра! В подтверждение слов моих, я доверю Ро воспитывать моих детей! Он передаст им свой талант и мастерство! Да, у племени может быть только один шаман! Но станет им — только достойнейший. Время покажет!

Мальчишка на поляне, стоящий над трупом волка, слизнул кровь с губ, и довод показался неубедительным.

-Таково мое слово! — Быстро свернул свою речь Уллэн и ушел к себе в шатер.

Следом за ним потянулась и свита — вместе с Ро и его двумя новыми учениками.

"В этом ваш новый замысел?" — Спокойно провожал их взглядом шаман.

Рядом уже не было жен — обе рванули на поле, закутывать, отмывать, обувать беззащитного малыша, вырвавшего зубами глотку хищному зверю.

"Надо будет прижать Тэнне. Пусть расскажет, как будет сделан выбор этого их достойнейшего". — Шаман плечом отодвинул стоящего воина и подхватил ученика на плечо.

Рядом счастливо улюлюкали люди, а в глазах жен было столько веры в него, любви, счастья, что становилось неуютно. Впрочем, если не говорить правду — то не придется врать.

* * *

Потребовалось много терпения, чтобы дождаться вечера и подловить Ро из мертвой Кайры выходящим из юрты.

— Ты что творишь?! — Вцепился шаман в ворот его шубы, как мечтал весь день.

А старик-ровесник, неожиданно не став бороться, повалился спиной в снег, утянув за собой и шамана.

— Как ты мог?! Помогать этой твари-Уллэну?! После всего, что они с тобой сделали?! После того, что они сделали с Кайра?! — Требовал он от него ответа, встряхивая за грудки.

Морщинистая морда оскаблилась мерзкой улыбкой, а из груди его вместе с дыханием вырывался пьяный смех.

— Что они тебе пообещали? Чем купили?! Подлец, предатель своей семьи, на что ты променял покой неотомщенных предков?!

Но ответом был лишь нарастающий гогот. До той поры, пока шаман не перестал сыпать изобличающими вопросами, в сердцах плюнув рядом с его головой, и не встал над лежащим стариком.

— После того, что они сделали с твоей младшей женой, — хитро улыбнулся Ро, не собираясь подниматься. — Отчего же ты не отомстил?

Шаман промолчал. У него были слова — что месть обязательно будет, но не сейчас.

— Я должен беречь людей племени. — Эти слова сейчас подходили лучше.

— Ты любимую-то не сберег, — тихо произнес Ро.

— Не нужно нам ругаться. — Пересилил себя шаман. — Не то время. Враг у нас один.

— У меня врагов нет, — вновь засмеялся Ро. — У меня — два новых ученика. Два тупых пня. Но это только сейчас... Вождь сказал, я могу их бить. Могу делать что угодно, но должен выучить. — Задумчиво произнес он. — Научил ты своего ученика славно, я видел. Обмен душами в таком возрасте... Но мои будут сильнее. — Хмыкнул Ро. — У тебя нет столько оленей для жертв старшим и высшим духам. Тебе не победить.

— Если у Белого Льда будет другой шаман, Уллэн поведет племя на бойню. На юг. Опомнись, Ро! Уллэн понятия не имеет, что ждет его на юге! Три сотни душ, три сотни душ умрут!

— И что с того? Что с того?! А может, я хочу, чтобы вы пошли на юг. — Блеснул взгляд Ро бешенством, ненавистью и безумием. — Может, я хочу, чтобы вы все там сдохли!