Неожиданные трудности

— Слушай, а может, мы съездим в Киев, да и навестим этого господина Богрова? — задумчиво спросил Денисыч, держа в руках браунинг.

— Экий ты кровожадный товарищ, — усмехнулся Виктор. — Думаешь, это так просто? Во-первых, Богрова пока в Киеве просто нет, да и не факт, что наш дружеский визит поможет. Больно история темная там, слишком многим в Империи Столыпин был поперек горла. Ходили упорные слухи, что к убийству Столыпина причастны первые лица государства. А если это так — в случае чего моментально найдется другой стрелок. И вообще, сколько можно повторять — чтобы преодолеть инерцию истории, надо работать с политическими тузами и только в ключевых моментах времени. А Столыпин в этой исторической колоде — карта не старше валета, ведь на момент покушения он был уже в монаршей опале. Ты забыл — нас ждет Джокер! Нельзя нам размениваться на мелочи! Хотя конечно, жаль — больно вольготно здесь живут господа либерасты, радетели за всеобщее счастье, блин.

— Ладно, — вздохнул Денисыч, и с сожалением положил пистолет на витрину, — А второй раз в кого стреляли, и из какого Браунинга?

— Второй раз из такого браунинга будут стрелять в дедушку Ленина. Фейга Хаимовна Ройдманн, она же Фани Каплан, на заводе Михельсона двумя выстрелами тяжело ранит нашего вождя всех угнетенных.

— Кстати, интересно, что в 1906 году наша Фейга уже готовила террористический акт в Киеве (!!!) на местного генерал-губернатора. Ты только представь, какие исторические параллели, — Виктор важно поднял палец. — Еврейка с браунингом модели 1900 года, поспешная казнь (Каплан казнили еще быстрее, чем Богрова — всего через четыре дня после покушения), слухи о причастии к покушению первых лиц страны. Там тоже была непростая история — ведь во время подготовки к теракту в Киеве сама Каплан была ранена и частично потеряла зрение. Военно-полевой суд в Киеве приговорил её к смертной казни, которая из-за несовершеннолетия Каплан была заменена пожизненной каторгой. Больная, полуслепая каторжанка (в ссылке она полностью ослепла — потом зрение вернулось к ней лишь в минимальной степени) делает четыре выстрела и две пули попадают в Ленина, а одна ранит случайную свидетельницу. Подозрительно хороший результат — говорю тебе как практик,. — увлеченно рассказывал Виктор. — Как видишь, непростой перед тобой пистолетик.

— Но давай заканчиваем с предсказательством будущего. Вон у приказчика и так вид нервный. А лишнее внимание нам не к чему — лучше посмотри, какой пистолет я себе выбрал...

— С появлением этого 'Кольта' связана не менее занимательная история! — нарочито громко приветствовал вернувшегося с 'Кольтом' продавца эмоциональный рассказчик

Действие девятое (Анна)

— Сегодня я хотел бы рассказать вам, милая барышня, о сути своей маленькой просьбы. Я надеюсь, что этот пустяк, о котором я вас попрошу, покажется вам небольшой платой за вашу экипировку и мои скромные консультации, — антиквар усмехнулся, глядя на девушку необычно холодным взглядом.

— В чем же заключается ваша просьба, позвольте спросить? — настороженно поинтересовалась девушка, рассматривая стол антиквара, на котором были разложены карты и фотографии.

— О, не стоит беспокоиться, милая барышня, это даже и не просьба, а в сущности пустяк. Видите ли, еще зимой произошли... — антиквар на секунду задумался, подыскивая нужные слова, — скажем так, произошли непредвиденные обстоятельства, грозящие сорвать важное дело. Вам просто придется доставить туда небольшой саквояж и обменять его на другой, тоже, впрочем, небольшой.

— А что находится в саквояже, мне, конечно, знать не положено? — усмехнулась девушка.

— Вы непременно хотите это знать? Хорошо, я вам скажу. В одном саквояже будут деньги; если быть точным — три тысячи рублей. В другом же — редкая бижутерия, не дорогая, но представляющая для меня определенный исторический интерес. Я узнал, что одна дама пожелала продать свои фамильные драгоценности.

Заглянув в старый календарь, антиквар уточнил:

— Она прибывает в Вильну в пятницу 12 мая 1911 года. Помните, как у классика:

Вагоны шли привычной линией,

Подрагивали и скрипели;

Молчали желтые и синие;

В зеленых плакали и пели.

— В синий цвет окрашивали вагоны первого класса, в желтый — второго, ну а в зеленый, соответственно, вагоны третьего класса. — коротко объяснил он.

Затем антиквар достал карту города и, приглядевшись, добавил:

— Поселиться она должна в 'Георгиевской' гостинице по Георгиевскому проспекту. Вот здесь, смотрите. У вас будет два дня на завершение сделки, дело срочное! Впрочем, если вы передумаете, я пойму...

— Хорошо, я согласна, — решительно тряхнула головой девушка. — У каждого свои дела, ведь это просто бизнес.

— Конечно, просто бизнес, — поспешно подтвердил антиквар. — Просто бизнес...

Ночь того же дня...

Дрожащий свет свечи освещал неподвижно сидящего над картой антиквара, Он долго разглядывал документы на столе, потом открыл ящик стола и достал старую газетную вырезку. Приколов ее на карту, он удовлетворенно кивнул головой — картина стала завершенной.

— А эту дурочку хоть немного и жалко, но дело важней, — усмехнуля он про себя, — Впрочем, у нее есть шанс, если она доставит саквояж ОЧЕНЬ быстро..

Антиквар решительно достал мобильный телефон, который выглядел в этом полном старинных вещей кабинете на редкость чужеродным, и решительно набрал странно длинный номер.

— Операция входит в завершающею фазу. Готовьте изделие, свинцовый футляр в саквояже готов, — быстро проговорил он твердым голосом. — Бриллианты получите через неделю...

Игра началась, ставки сделаны...

Действие десятое (Виктор)

Два часа пополудни, окраина Империи...

Весенние солнышко пристально смотрело на посеревшие сугробы, весело искрилось в лужах, и дерзко заглядывало в магазинные витрины, чисто вымытые по причине скорых праздников. В двух высоких с толстыми стеклами витринах были выставлены горки, уставленные ружьями всех систем, а на подоконниках, красиво обитых зеленым сукном, лежали симметрично разложенные пистолеты, револьверы, охотничьи ножи и ящики с патронами. Все эти хитроумные механизмы, гордо разложенные в витринах, были новенькие и ярко блестели своими гладкими полированными частями. Тут же постоянно выставлялись чучела зверей и птиц. Они скалили зубы на проходящих людей, которые останавливались смотреть на их блестящие стеклянные глаза и восхищались искусством тех, кто с поразительной тщательностью придал им жизнь, выгнув их спины и оскалив их страшные челюсти. Гимназисты, возвращаясь из гимназии, постоянно толпой останавливались у этих окон и мечтали об оружии и охотах, никогда ими вблизи не виданных, но казавшихся особенно заманчивыми, потому что оружие было изящно и блестело, а звери и птицы красиво изгибались блестящими шкурками и пестрыми перьями.

Случайный прохожий, в тот день, ненароком заглянувший в глубь лавки, мог бы увидеть двух модно одетых господ, придирчиво выбиравших пистолеты.

— Посмотри, это ведь первый пистолет под патрон .45 ACP, — Виктор бережно достал из коробки большой пистолет.

— Калибр 11,5мм, казалось бы совсем не много. А разница, например, с патроном "Браунинга модели 1900 года" огромная.

Вот сравни...

Виктор взял два патрона и положил на прилавок:

— Как видишь разница заметна сразу...

— История появления этого патрона весьма занимательна... Новый, XX век принес не только новые надежды и технические чудеса. Сегодня уже мало кто помнит о бушевавшей тогда англо-бурской войне, а уж о войне разразившийся на другом конце света помнят теперь лишь историки. В самом конце бурного XIX века, Америка, пламенно поддержав стремление испанских колоний к независимости, ударила в спину одряхшей Испанской Империи, — держа в руках 'Кольт', Виктор страстно размахивал руками.

'Остапа понесло' — с улыбкой подумал Денисыч, разглядывая своего товарища эмоционально рассказывающего о своем увлечении. Сам он, как всякий мужчина, оружие любил, но в тонкостях оного разбирался слабо.

— В 1898 году, после 'несшей свободу и демократию угнетенным народам' испанско-американской войны, Испания была вынуждена передать Филиппины, Кубу, Гуам и Пуэрто Рико американцам.

Филиппинские партизаны, воевавшие против испанцев, тотчас же объявили обещанную американцами независимость. Но не тут то было...

Американцы были за свободу ИСПАНСКОЙ колонии, а от американцев же свободы, как известно, не бывает. Бывших союзников тотчас же решено было примерно наказать. Так началась Филиппино-американская война. Американцы одержали довольно легкую победу над слабо обученными и плохо вооруженными филиппинцами, в первых битвах. Разбив регулярные отряды, янки было обрадовались, но тут началась изнурительная партизанская война — а с этим американская армия имела большие проблемы. Местное население было настроено воинственно, и предпочитало рукопашный бой. На Филиппинах, в то время жили племена Моро, которые спокон веку резали друг другу глотки и были очень хорошими воинами. Даже само название 'Моро', было дано этим племенам испанцами по созвучию с их заклятыми врагами — свирепыми маврами.

Моро предпочитали партизанскую войну и самоубийственные вылазки, так что во многих случаях американцы не имели возможности использовать свое длинноствольное оружие, и были вынуждены драться с моро в рукопашной. В то время, американцы имели на вооружении револьверы .38 калибра (порядка 9мм), оказавшееся довольно малоэффективными против моро, которые были ребятами в хорошей физической форме, и были не прочь использовать некий местный наркотик. Представь — фанатики, да еще под наркотиками — которые делали туземцев менее чувствительными к боли и всякого рода физическим нагрузкам.

В общем, зачастую смертельно раненый повстанец успевал убить несколько американцев даже после того, как в него разрядили револьверы. Да будет тебе известно — человек с пробитым сердцем сохраняет боеспособность еще целых 10 секунд. А если такой человек имеет исключительные навыки с холодным оружием, и находится в двух шагах от цели, с хорошенько наточенным клинком и с хорошим настроением... — Виктор сделал драматическую паузу, всем своим видом показывая, насколько он не желал бы оказаться на месте такой цели.

— В общем, американцы подняли вопрос об адекватном калибре. Чтоб валил людей. Сразу...

Кольт разработал патрон .45АКП пуля которого весила 14.9 грамм(!), а старина Браунинг переделал модель 1902 под нужный калибр.

Дело было в 1905 году, так что немудрено, что новую модель назвали Кольт, модель 1905.

Армия закупила 200 экземпляров нового пистолета для испытаний. Было проведено много тестов, и после модернизации, и некоторого упрощения (вместо двух серьг у модели 1905, ствол модели 1911 — получил только одну, в казенной части). Пистолет был принят на вооружение, как легендарный армейский Кольт 1911. Жаль, конечно, что усовершенствованная модель 1911 года, пока в Империю не успела добраться.

Но ничего модель 1905 года тоже совсем не плоха.

— Семь патронов сорок пятого калибра весьма серьёзный аргумент в любом споре, — Виктор увлечённо рассматривал грозное оружие. — Конечно, как говорят наши заклятые друзья, "Accurate shot placement is the key" — но мощность никому не вредила. Уж простите за каламбур!

— Ну вот, с основным калибром вроде определились — тебе девятимиллиметровый длинный люгер, мне этот "Кольт". Осталось выбрать пару карманных пистолетиков — так сказать "последнего шанса". Ну и конечно, не могу отказать себе в удовольствии, рассмотреть здешних огнестрельных уродцев — вроде Веблея или Дрейзе...

Действие одинадцтое (интерлюдия)

Январь 1911 года. Москва

В Москве правила бал беспримерная по своей суровости зима 1910-1911 годов. Уже отшумели яркие и веселые праздничные дни, поэтому ранняя морозная темнота за окном была особенно мрачной. В доме было хорошо натоплено, но казалось, что мрак за окном несет в комнату зябкий холод. Женщина не могла оторвать взгляда от причудливых отблесков пламени свечи, что так завораживающе плясали по ледяным узорам на окне. Она была красива, даже не просто красива...

О, она была восхитительна!...

Пепельные волосы, глаза с поволокой, кошачья, ленивая грация...

Натали поежилась и поплотнее закуталась в накинутую на плечи шаль — холод, ледяной холод пронизывал ее насквозь. Ведь казалось, вот ее счастье — тут в ее руках. Их сын, богатство, титул... И вот она одна с детьми в Москве, а он блистает в Орле. Недоброжелатели не преминули донести все подробности его похождений. Ну что же, эта игра ей знакома. Еще в детстве Натали усвоила свой урок — не важно как — топая ли сердито ножкою, очаровательно ли улыбалась до ямочек на обеих щечках, морща ли вздернутый носик, готовясь громко заплакать, но желаемого она добивалась ВСЕГДА.

О нет, она не будет ничего требовать и просить...

Слова ровными строчками ложились на лист бумаги.

Письмо ему...

'Дорогой Миша, мне было очень грустно читать твое письмо и я хочу немного на него ответить.

Напрасно ты на все, что я тебе говорю, смотришь как на укоры. Я часто говорю тебе правду или по крайней мере то, что я действительно чувствую. Последний раз, в моторе, ты меня спросил, во имя чего я порчу наши отношения, на что я тебе скажу, что может быть я выбрала не тот путь (но другого у меня нет). Но вместе с тем то, за что я борюсь, для меня слишком свято и дорого, чтоб я могла равнодушно смотреть, как гибнет наша жизнь и любовь и как ты создал себе свою собственную, отдельную жизнь и отдельные интересы. Вспомни, еще в прошлом году, чуть ли не с первых дней как мы сошлись, ты уже начал скрывать и обманывать меня, теперь фотографии, которые ты передал для Соколова, служили для меня отличными иллюстрациями к твой жизни и к тому, как ты веселишься с дамами в Орле.

Ты все забываешь, что жизнь проходит и с ней молодость и пылкая любовь и первые два или еще не знаю сколько лет ты заставляешь меня жить отдельно от себя и мириться с тем, и равнодушно смотреть, как сам ты живешь отдельной полной жизнью и как приносишь в жертву неизвестно чему всю нашу любовь, все, чем я жила все эти последние годы и в Гатчине и здесь. Ведь ты себе устроил в Орле такую же жизнь, как и в Гатчине, те же скачки, пикники, охота, только все это с другими женщинами, а я должна сидеть здесь, слышать об этом со всех сторон, и ты еще требуешь, чтоб я никогда не протестовала и мирилась бы как с неизбежным. Ты пишешь, что во всем, что с нами случается, я виню тебя, но в этом ты все-таки не прав. Я всегда сумею разобраться в этом и знаю, что от многого, многого ты мог бы избавить меня, но по бесхарактерности и лени тебе не хочется, и виню тебя только в том, что действительно зависело от тебя. Ты захотел избавить меня от лишнего огорчения. Ведь действительно смешно, стоит только кому-нибудь сделать мне больно, как ты сейчас же этого человека приближаешь к себе и награждаешь. Неужели ты думаешь, что этого не учитывают!

Ах, не укоряю тебя, неправильно ты думаешь, но все-таки еще пробую бороться за то, что считаю для себя жизнью и правдой, но уже многое ты убил в моей душе и на многое меня перестало к жизни привязывать.