Непрощенные...

— Думаю, стоит поздороваться! — ухмыльнулся сержант.

Ильяса била запоздалая дрожь.

Глава 3

Олег.

Знакомство вышло горячим. Из люка "БТ", притормозившего у хутора, выскочил танкист в комбинезоне. Я не успел сообразить, как он облапил моего незадачливого спутника.

— Фима! Живой!

Паляница выглядел ошарашено: столь бурное проявление симпатии озадачило его не меньше меня. Он морщился и кривился. Танкист, словно почувствовав, отпустил Ефима и отступил на шаг. Теперь я сумел его разглядеть. На черных петлицах в треугольнике расстегнутого комбинезона по два кубика. Лейтенант... Лицо молодое: или учился вместе Паляницей или служил. Скорее всего, учился, послужили они немного.

— Шли мимо вашего полка! — частил лейтенант. — Одни развалины, все горит. Думал, погиб, а ты здесь воюешь. Двух немцев подбил!

— Одного, — уточнил "летеха". — Второго — он, — Паляниця указал на меня.

— Сержант Волков! — я воспользовался случаем.

— Лейтенант Анисимов, учебный взвод! — представился он. — Хорошо стреляете, товарищ сержант.

— Вы тоже неплохо.

— Снаряды кончились, — вздохнул он. — По три выстрела на орудие было...

"На пушку шли с пулеметами," — вспомнил я. Отчаянные здесь парни: с тремя снарядами в бой. Погибший Леша-курсант рвался бить Вермахт на клепаной жестянке... Немцы этого в расчет не берут. У них орднунг: наступление превосходящими силами, в случае ожесточенного сопротивления — отход и перегруппировка, война от рассвета до заката, обед по расписанию, ночью — отдых. Мы вас, суки, научим...

— Были танки пушечные, стали пулеметные, — улыбка Анисимова вышла горькой.

Я глянул на БТ-2, стоявший рядом. Клепаная броня, пулемет с орудием не спарен, торчит в сторону.

— Пушка — 37 миллиметров?

— Она, — подтвердил Анисимов.

Я напряг память. В одной из книг, присланных в колонию, про эту пушку что-то было. Та-ак... Была надежной, но не удовлетворила военных из-за слабого действия осколочного снаряда. Заряд взрывчатого вещества — слишком маленький, потому перешли на калибр 45. Ага!

— Конструкция пушки немецкая, — сказал я уверенно. — У них, — я кивнул на подбитый танк. — Точно такие.

На лице лейтенанта мелькнуло удивление.

— Там, — указал на раздавленную пушку, — тоже.

Удивление переросло в радостное изумление.

— Выстрелы подойдут? Точно?

— Одинаковые, — сказал я и добавил мысленно: "Немецкие даже лучше. За счет лучшего качества снаряда и начинки". О последнем, впрочем, промолчал.

— Киреев! — лейтенант повернулся к подошедшему механику. — Слышал? Организуй сбор трофеев!

Механик козырнул и побежал исполнять.

— Разрешите и мне?

Лейтенант кивнул. Пока он не передумал, двинулся к раздавленной пушке. Снаряды меня не волновали — танкисты подберут. Собирать их после того, как здесь прошел танк... Есть лучшие места. У нас с "летехой" даже ножей нет. Личное оружие никому не мешало, выдавать нам его не собирались. Добудем сами.

Ситуация оказалось хуже, чем казалось со стороны. "Бэтэшка" проутюжила расчет на совесть: вдавленные в землю кровавые ошметки, оторванные траками головы, руки и ноги. Винтовки, ящики — все изломано в щепы. Рыться в этом фарше не было ни смысла, ни желания. Я отошел и осмотрелся. На траве, слегка испачканный в грязи, лежал карабин — стандартный немецкий "Маузер". Плечевой ремень у карабина отсутствовал. Все ясно. Гусеница ударила немца в бок, повалила, вмяла в землю, зацепив ремень траком. Антабки оборвались, карабин отлетел в сторону. Я отер рукавом приставшую к оружию грязь. Стрелять можно. В танке с карабином неловко, да и патроны только те, что в обойме, но все же... Хотя... Если поискать... Снова подошел к месиву из человеческого мяса, грязи и деревянной щепы. Выковырял немецкий штык. Еще б патронов, но рыться в кишках не хотелось.

Перекинув флажок предохранителя, привычно загнал патрон в ствол. У зампотеха полка был такой "98к" — на кабанов с ним ходили. Валил секача с одной пули...

На поле дымил подбитый мной танк. У второго, заваленного Ефимом, люки задраены. Экипаж или погиб, или затаился — выковыривать долго. Я ступил в рожь и побрел к чадящему немцу. Хлеб в этом году вызрел на славу: колосья доставили мне до пояса, идти было трудно. Пропадет хлебушек... Пока пробирался, немец и чадить перестал — выгорел. Рожь огонь не затронул — зеленая. Что тут у нас? Pz t 35 (t), изделие братьев-славян из Чехии. Хорошо делали, братья, на совесть. Краска на корпусе и башне пошла пузырями: боеукладка наверняка сдетонировала, но броня устояла. В 1968-м отпрыски этих мастеров будут стрелять в наших ребят, объясняя миру, что борются с "империей зла". А Гитлер, значит, вам друг...

Противотанковая пушка лежала за танком вверх колесами, уткнувшись стволом в землю. Расчет не стал принимать бой и сбежал. Ящики со снарядами рассыпаны по сторонам. Вот и замечательно, не нужно из земли выковыривать. Нагнулся и краем глаза заметил, как что-то шевельнулась во ржи. Как дикая свинья перед скрадком.

— Встать! Хенде хох!

В хлебах замерли. Поздно...

— Бах!

Пуля прошла поверх колосьев. Затвор выбросил гильзу и дослал в казенник патрон.

— Встать, я сказал!

Рожь зашевелилась, над колосьями возникла человеческая фигура с поднятыми руками.

— Ком цу мир!

Немец подчинился. Пока он ковылял, я рассмотрел его. Черный мундир, на голове какой-то дурацкий берет черного цвета. Пехота такое не носит — танкист... Успел, выскочить, сука! На кожаном поясе — большая кобура. Отчего ж не стрелял? Я присмотрелся. Ага! Правая кисть черная и распухла — ожог. Левой затвор не передернуть. Немец, впрочем, пытался — крышка кобуры отстегнута. К тому же хромает, иначе б сбежал. Ничего, у меня потопаешь...

Шагнул вперед и, переложив карабин в левую руку, залез немцу в кобуру. Он стоял смирно. Пистолет оказался большой и тяжелый — "Парабеллум". Вот это добыча! Немец смотрел волком. Я сунул пистолет за пояс. Запасная обойма — в карман!

— Ком, тварь!

Пленный заковылял к хутору. Руки он по-прежнему держал поднятыми, хотя нужды том не было. Как сказать, чтоб опустил лапы, я не знал: познания в немецком кончились. Ну и ладно!

Выстрел привлек внимание. Лейтенанты, торя дорогу в хлебах, бежали навстречу. Анисимов сжимал в руке наган. Встретились мы на половине пути. Лейтенанты встали, во все глаза разглядывая пленного. Еще бы! Им внове, да и мне тоже. Я обошел немца, встал рядом с командирами.

— Имя? Звание? Воинская часть? — Анисимов нашелся первым. — И пусть руки опустит.

Немец не ответил: по-русски он явно не понимал. Анисимов посмотрел на меня, затем на Паляницу, и тот, запинаясь, перевел. Молодец, "летеха"! Немец опустил руки и что-то яростно забубнил.

— Он не будет отвечать на вопросы, — озвучил Паляниця.

Анисимов нахмурился. Ах, так! У нас гордый сын Альп, потомок Зигфрида и Брунгильды! Я перехватил "Маузер" и двинул фашиста прикладом в живот. Тот охнул и согнулся.

— Товарищ сержант! — Анисимов побагровел.

Ну, да. Пленных бить нельзя, они же пролетариат, воевать пошли подневольно. Сейчас мы им прочитаем лекцию, и "гансы" повернут оружие против шайки Гитлера — Геббельса. Даже у хороших людей случаются загибы в мозгах. Было такое в начале войны, читал, это позже сообразили...

— Разрешите провести допрос, товарищ лейтенант?

— Куда лезешь, сержант?! — рыкнул Анисимов.

— Обладаю опытом допроса пленных в полевых условиях. Результат гарантирую.

Вытянулся, ем глазами начальство. Вид принял придурковато-исполнительный. Анисимов смерил меня пристальным взглядом.

— Опыт, говоришь?

— Так точно.

Он еще больше нахмурился.

— Приходилось заниматься, товарищ лейтенант!

Немец хмыкнул и что-то пробормотал. Паляница не озвучил — наверняка гадость.

— Разрешите?

Анисимов посмотрел на Паляницу, затем — на копошащихся около разбитой пушки танкистов. Время таяло.

— Добро. Действуйте, товарищ сержант! Расспросите подробно. Откуда, сколько их, какие планы — все узнать.

Он побежал в сторону раскрытых ящиков — делить боекомплект между экипажами.

Я прислонил карабин к ноге, вытащил штык и улыбнулся немцу. Всеми зубами. Здравствуй, гость дорогой, залетный! Мы, монголы, народ дикий. Партайгеноссе Геббельс вам это объяснял? Разумеется! Геббельсу надо верить. Мы режем людей и живьем сдираем с них кожу. Монголам это доставляет неизъяснимое удовольствие. Мы делаем это с песней. "Я вчера тебе принес не букет из пышных роз, не тюльпаны и не лилии..."

Немец выпрямился и заорал

— Утерменши! — переводил "летеха". — Жить вам осталось не больше часа. Сюда мчится танковая рота: ей сообщили по радио о нападении русских. Камрады знают, сколько нас. Если окажем сопротивление, всех расстреляют, даже тех, кто выживет. У них приказ: фанатиков не щадить. У нас единственный шанс — сдаться. Он поможет. Надо выстроить танки вдоль дороги и вывесить белые флаги. Обещает, что к нам отнесутся гуманно. Ко всем кроме этого!

Обожженная клешня немца указала на меня. Блеклые глаза горели ненавистью. Фашист! Этот будет убивать: стрелять, жечь, давить гусеницами... Позволить ему это? Счас! Я вскинул "Маузер".

— Хайль Гитлер! — немец выбросил вперед горелую клешню.

— Сержант!

Приклад "Маузера" толкнул в плечо. Немец рухнул лицом вниз, прямо в стоптанную рожь. Жри, сука, землю! За этим шел?

— Ты что творишь? Да я на тебя рапорт подам! — подбежавший на звук выстрела Анисимов хватался за кобуру.

— Хоть два! Если выживете, товарищ лейтенант!

Он умолк, посмотрел на мертвого фашиста, на меня. Повернулся к Палянице:

— Что немец сказал?

Тот в двух словах обрисовал перспективы.

— Сюда идет вся их рота, — добавил я. — Еще пятнадцать танков, кроме тех, что мы сожгли, возможно, артиллерия с пехотой! Они быстро и качественно сделают нам больно.

— Предлагаешь драпать? — окрысился Анисимов.

— Можно и остаться. Только не идти на них в лоб, как вы только что. Это верная смерть.

— На войне умирают. Не знал? — лейтенант повернулся к Палянице.

Сержант более не интересовал командиров. Он, то есть я, — нарушитель устава и трус. Сейчас стратеги выберут план. Накосячат по самое не могу: с именем Ленина — Сталина вперед на врага! Тот только и ждет.

— Разрешите?

Он нехотя кивнул.

— Смотрите, — я указал запад. — Они придут оттуда, другой дороги нет. Будут двигаться колонной, у них так в уставах написано. Впереди разведка на мотоциклах. Заметят нас, развернутся и дадут прикурить из пятнадцати стволов. Пара минут — и все горят. Нужно рассредоточить и замаскировать "БТ", а разведку немцев пропустить. Как подойдут танки, бить их в борта, причем с близкого расстояния. Пока сообразят, развернутся и ответят, с десяток сожжем. Особенно, если не стоять, а менять позиции. Дальше — как карта ляжет.

"Дальше нам писец! — подумал я. — Но хоть потанцуем..."

Анисимов подумал и достал папиросы. Мы закурили. Паляница покосился, но не попросил. Правильно! Тебе вредно.

— Что, Ефим, думаешь?

Паляница пожал плечами. Анисимов чесал вспотевшую на июньском солнышке шею.

— Где воевал, сержант?

— В Испании.

В глазах его плеснулось уважение.

— Чем командовал?

— Ротой.

Он недоуменно глянул на мои петлицы.

— Водка и бабы довели до цугундера! Разжаловали, лишили наград...

Последние слова я произнес искренне, так что он поверил.

— У меня некомплект в экипажах, — он бросил окурок. — По одному человеку в башне. Даю вам танк и механика.

— Хорошего?

— Самого лучшего! После моего... Не подведи, Волков! Удачи вам, Ефим!

— Уроем гадов! — пообещал я.

Ефим что-то промычал.

— Немца убивать все же не следовало, — Анисимов с сожалением посмотрел на труп.

— Куда с ним? Фашист! Что от него требовалось, сказал.

— Вдруг из рабочих?

— Тогда кричал бы: "Рот фронт!"

— И то верно...

* * *

Ильяс.

Рыжий сержант мне нравился все меньше и меньше. Замашки — как у палача. Сдавшегося немца застрелил, будто тот не человек, а собака. Хорошо, хоть горло не перерезал, как барашку. С этого станется...

Еще и друг нарисовался. У этого "Ефима" активная жизнь была. Ладно, сейчас, в горячке, не лезет по душам и интересам потрепаться. А в передышке? Что мне с ним обсуждать? Истории из школы? Девочек, как их там, комсомолок? Или фильм "Волга-Волга"?

Я вздохнул, погладил ноющую руку.

Хорошо бы, чтоб все кончилось. Раз — и дома. Или хотя бы в своем времени. Или в раю?.. Нет. Даже дрожь по телу прошла. Умирать снова не хотелось.

Чтобы жить, надо думать. В первую очередь — как свалить отсюда. Только вряд ли выйдет. Придется воевать, и надеяться, что снова пронесет.

Осмотрелся.

В танке тесно. Маленькие, круглые сиденья, обитые дермантином, узкая полоска дермантина по краю погона — спинка. Вдвоем в башне не повернуться, особенно, когда второй — здоровяк-рыжий. Вот он, у траков, треплется с "мехводом". Механика зовут Николай, фамилия Климович. Невысокий, с широким крестьянским лицом. На гения-механика не похож, но сержанту понравился. Ручки, рычаги полчаса перебирали, обсуждали, даже ржали порой. Сидят теперь в теньке за гусеницей, а ему, командиру, надо в люке торчать, ждать сигнала в атаку. Броня под солнцем раскалилась, душно. Одежда промокла от пота.

Я глянул на флажки, которые мехвод вытащил из танка и вручил мне. На фиг они? Комаров гонять? И ведь не спросишь — сам знать должен. Приходится молчать и ждать с умным видом.

Отдыхаем почти час. Выпотрошили подбитые танки, снаряды поделили между экипажами. После чего отъехали в кусты за фермой, нарубили веток и старательно завалили машины. Сержант присоветовал. Вовремя! Через десять минут над дорогой прошли самолеты, немецкие. Рыжий их обозвал "штуками". Сказал, что пикировщики. Нас "штуки" не заметили.

Теперь ждем танки.

Анисимов с остальными "БТ" расположился неподалеку. Всем приказали разметить по паре мест, откуда стрелять удобнее. Сержант заставил накатать дорожку в небольшую балку, из которой в сторону дороги только башня и торчит. Он эту могилу даже назвал как-то. Ага, "капонир"!

Я хлопнул комара на щеке, потянулся. Жрать хочется до рези в животе. Еды ни у кого нет — выяснял. Возможно, в хуторе было, но дом раздавил немецкий танк. Тоска! Заглянул в башню — железный гроб! Масса острых железяк, торчащих внутрь, о которые постоянно бьешься. Казенник пушки, кассеты для пулеметных дисков, приклад пулемета, ручки маховичков... Все тело в синяках, и шишка на голове — вот она! Для кого этот танк делали? Это машина или пыточная камера? А вооружение? Пулемет рядом с пушкой, но торчит вправо, а сама пушка с большим прикладом и прицел сверху, как у "снайперки". Интересно, отдача у нее сильная? Сержант показал мне, как ее заряжать. Совсем не считается со званием! Подумаешь, командовал ротой! А сейчас кто?

Кажется, или вдали застрекотал мотоцикл? Едут? Сержант и мехвод насторожились и нырнули в танк.

Невидимые мотоциклы приблизились, замерли, видимо, осматриваясь. И погнали вправо, в сторону переправы. От наших танков замахали флажками. Что за хрень?