Том 2. Сладкая волшебница Якумо-чан

4.

Ближе к рассвету он вышел из леса.

Перед ним открылся широкий вид: далеко, до самого горизонта, простиралась белая земля, чуть присыпанная песком, ее с обеих сторон окаймляла зеленовато-коричневая полоска леса, а где-то в сторонке притаился морской берег, усеянный камнями. Ни одному человеческому поселению, гостинице или даже одинокому коттеджу, здесь места не нашлось. Лишь чистая, нетронутая природа. Однако и она хранила на себе шрамы, нанесенные человеком.

В белый песок были вкопаны массивные столбы с перекладинами; их было много. Выстроенные в два ряда, они начинались почти у самого леса и заканчивались где-то за горизонтом, образуя своего рода дорогу. На каждом кресте был распят человек. Гвозди матово блестели от подсохшей крови. Их вбили тремя ударами: одним ударом — два в руки и третий в обе ноги, на уровне щиколоток, насквозь. Все распятые были мертвы уже несколько дней, судя по степени разложения. Их количество было трудно сосчитать, но масштаб казней уже впечатлял.

Аяо подошел к ближайшему кресту и осторожно положил Май-чан на песок. Сам вид распятых вызывал у него в памяти какие-то смутные ассоциации. Ему вдруг захотелось коснуться мертвых тел, провести рукой по их мягкой от разложения коже.

— Основной причиной смерти при распятии является асфиксия, вызванная развивающимся отёком легких и утомлением участвующих в процессе дыхания межреберных мышц и мышц брюшного пресса. Дополнительными причинами смерти служат обезвоживание и потеря крови, — раздался чей-то голос.

Аяо резко развернулся и увидел Эри, которая держала на руках Люси-сан. Рыжие волосы девочки спутались и сейчас висели космами. Ее подбородок лежал на плече Эри, губы шептали прямо в ухо.

— Опорой тела в данной позе являются руки, и при дыхании мышцы брюшного пресса и межрёберные мышцы должны поднимать вес всего тела, что приводит к их быстрому утомлению. Также сдавливание грудной клетки напряжёнными мышцами плечевого пояса и груди вызывает застой жидкости в лёгких, — невозмутимо продолжила Эри.

Аяо чувствовал себя пойманным на месте преступления правонарушителем. Прижав руку к груди, он воскликнул:

— Кто же совершил подобное?! Это ужасно!

Эри приблизилась к нему вплотную и произнесла, глядя ему прямо в глаза:

— Не стоит притворяться передо мной, Ацумори-сан. В этом нет нужды. Я знаю, насколько низкий у тебя уровень эмпатии.

— Эмпатии?

— Сопереживания, — пояснила Эри. — У тебя нет ни души, ни сердца. Лишь чистый и холодный разум. Я обращаюсь именно к нему.

— Почему вы считаете...

— Потому что я вижу тебя насквозь, — отмахнулась от него Эри, повторив жест Люси-чан. — Ты ущербен по сравнению с прочими людьми, в тебе нет ни страстей, ни чувств, в тебе не горит пламень души. Ты ощущаешь это на уровне инстинктов и пытаешься как-то восполнить этот мучительный пробел. Но, просто копируя поведения других, нормальных людей, тебе этого никак не добиться. Одарить тебя душой способна только Дева Мира. А пока — я взываю к твоему разуму.

Аяо молчал, подавленный. Он понимал, что Люси-сан права — и как бы ни хотелось ему поспорить с ней, он этого попросту не мог сделать. Не хватало аргументации.

— Это сделала японская армия. Скоро в Токио прилетит с посланием от Папы архиепископ Фредерика Ланге, и Ямамото Фумио начал заранее готовиться к ее визиту. Наша организация уже была разгромлена, а члены ее — казнены через распятие, когда мы обратились к тебе за помощью. Смотри, Ацумори-сан. Эти люди безжалостны. Ты видишь, на что они способны. Как думаешь, они оставят тебя в покое?

— Нет, — едва пошевелил губами Аяо.

Что самое неприятное, он ничего не чувствовал. Вонь разложения, мухи, кружившие над мертвецами, сам размах казней и огромное количество мертвых тел, все это не вызывало у него никаких эмоций. Зато... зато он почувствовал азарт.

— Сегодня я возвращаюсь в Токио, — сказал он, вновь взваливая на себя Май-чан. — Прощайте, Люси-сан. Надеюсь, мы еще увидимся.

Люси и Эри долго смотрели ему вслед.

Глава третья.

1.

Прошуршали шины. Сузухара Негиши, криминальный авторитет, приехал навестить свою любовницу Акиру. Он не знал, что нежная и хрупкая Акира-чан уже давно-давно лежит связанной в собственном же подвале, а в постели его ждет вальяжный Такамура Коске.

Сузухара открыл дверь собственными ключами и с порога крикнул:

— Акира-тан, я приехал!

В этот момент Акиру уже кусали за пятки крысы, живущие у нее в подвале. Но ни Сузухара, ни даже Такамура об этом не знали.

"Любого человека нервирует, если в его дом имеет доступ другой человек, пускай даже любовник. — рассуждал Такамура, лежа под шелковым одеялом, — Сузухара-кун, вот зачем ты открыл дверь своими ключами? Постучался бы, дал бы своей Акире-тан иллюзию того, что дом принадлежит ей. Это было бы тактичным и в конечном итоге наиболее правильным решением."

— Акира-тааан! — позвал свою любовницу Сузухара, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

"Хотя благодаря бестактности Сузухары-куна мне не нужно вылезать из постели. Пожалуй, его надо за это отблагодарить," — Такамура откинул одеяло. Когда Сузухара Негиши вошел в спальню, перед ним предстала странная картина: полумрак, оттеняемый пламенем свечей, интимная обстановка, громадная кровать на всю комнату — и возлежавший на ней Такамура, голый, за исключением набедренной повязки. На ней было аккуратно выведены два иероглифа, обозначавшие — "человек искусства". Такамура своей повязкой очень гордился и потому берег и не стирал.

— Ты кто, уважаемый? — Сузухара удивился настолько сильно, что даже забыл рассердиться.

Такамура в пляшущем пламени свечей еле мог разглядеть его лицо. Грубо вырезанный нос, рот-прорезь с тонкими губами, узкие глаза и выпирающие скулы делали Сузухару похожим на какого-то свирепого бога войны. Носил он обычный костюм-тройку с красный галстуком, в руке держал букет цветов. Судя по всему, они предназначились Акире-тан, которая в этот момент пыталась отбиться от крыс, но тщетно.

— Друг всех влюбленных, христианский святой Валентин из Интерамны, — проворковал Такамура. — Я соединяю людские сердца.

— С ума сошел? — нагнул голову вперед Сузухара. Цветы полетели на пол, на свет появилось черное дуло пистолета. — Вали отсюда, пидор.

Такамура вскочил с постели, сбрасывая шелковое одеяло прочь. Неторопливой походкой он приблизился к Сузухаре. Тот попятился, выставив вперед пистолет. Однако Такамура ошибался, посчитав, что якудза попытается выстрелить — тот вдруг крутанул пистолет и нанес удар рукоятью. Холодное железо с размаху врезалось в щеку Коске и распалось в пыль. Сузухара с недоумением уставился на свою пустую ладонь. Такамура кулаком выбил из него дух, а когда тот попытался ответить контратакой — ударил его еще раз. Сузухара был тяжелым и хорошо держал удар, поэтому упал только с третьего тычка в грудь.

Такамура засунул ему в рот трусики Акиры-тан и уложил на постель. Напевая мелодию опенинга из "Сладкой волшебницы Якумо-чан", он стащил с него штаны и оголил задницу, после чего веревками привязал якудзу к кровати. Подумав, Такамура подложил Сузухаре под живот подушечку. Все было готово.

— Ты чего творишь, урод? — простонал якудза, прийдя в себя. Говорил он невнятно, мешал кляп.

Такамура присвистнул — прошло всего пару минут, а этот бандит уже очнулся! Так было даже лучше.

— Помогаю тебе обрести свою истинную любовь! — ответил Такамура, вытаскивая белый тяжелый вибратор. Он смазал его кончик кремом из тюбика, найденного на столе у Акиры-тан (сам вибратор он нашел под кроватью), и примерился. — Тебе уже тридцать семь лет, а ты все еще не женился. Все в поисках. Я вот что думаю, Сузухара-кун: возможно, ты не там ищешь. Попробуй поискать ее — хаха, ее — среди мужчин.

— Слушай, — наигранно-спокойным голосом произнес Сузухара, выплюнув трусики изо рта, — в этом нет никакой нужды. Скажи мне, кто тебя подослал. Сколько он тебе заплатил? Я дам больше.

— Святой Валентин работает бесплатно! — Такамура был оскорблен до глубины души.

— Ты совершаешь ошибку, парень. Серьезную ошибку.

— Ради любви и ошибку совершить не страшно, — ответил ему Такамура и приставил вибратор к его анусу.

— Стой! Стой, урод!

Анус никак не хотел пропускать в себя белый вибратор. Пришлось надавить. Наконец кожа вокруг ануса начала медленно продавливаться, и вибратор медленно вошел внутрь тела Сузухары. Покачивая его из стороны в сторону, Такамура давил и давил, преодолевая сопротивление. Якудза орал. Вокруг его ануса образовалось белое колечко от крема.

— Сука! Сука!!! Стой! Хватит!

— Еще немножечко, — попросил его о терпении Такамура и ввел вибратор до упора.

— Ладно, — переведя дыхание, пробормотал Сузухара. — Это все моя вина, признаю. Не надо было брать деньги с того урода. Он же... Аааа, хватит! Не то, да?! Не то? Тогда дай я... дай я догадаюсь! Шимура?! Китаяма?! Ако?! На кого я наехал, чтобы меня так наказывать?! Я же нормальный человек, у меня бизнес!!! Да хватит же!!

Такамура равномерно сношал его вибратором, пока Сузухара говорил и говорил, говорил и говорил. Очевидно, якудза полагал, что этим он сможет как-то разжалобить его. Но он не знал, что Такамура и так был преисполнен к нему самой искренней жалостью.

— Бедный,.. — произнес Такамура сочувственно. — Тебе был просто нужен хороший мужчина.

Сузухара скрипнул зубами с такой ненавистью, что сломал себе клык.

— Хватит!! Ты уже унизил меня, чего тебе еще надо?!

— Довести тебя до анального оргазма, как ты еще не понял этого, бака? — всплеснул руками Такамура.

Сузухара застонал и одновременно испустил газы.

— Вот и отлично, — заулыбался Такамура.

Он встал с кровати и порылся в вещах Акиры-тан (бедняжку уже начали поедать). Нашел пару интересных платьев, примерил их. Остановился он на легкомысленном платье с глубоким вырезом. В нем Такамура ощущал себя настоящим человеком.

— Тебе это нравится, да?! Педик. Гомик! — злобно прокудахтал Сузухара. Такамура засунул вибратор ему в рот.

— Помолчи-ка, бака. И найди себе мужика, наконец.

2.

Сакура-чан сидела в углу, поджав к груди свои длинные голенастые ноги. Волосы девочки от плохой пищи и стресса потеряли свою блеск и объем; Такамуре это не понравилось, поэтому он без особых сантиментов остриг Сакуру почти налысо. Девочка не возражала. Видимо, ей было уже все равно.

Такамура поманил ее пальцем, и Сакура тут же подошла к нему. Она уже усвоила, что лучше подчиняться Такамуре во всем, иначе будет больно. Девочка сохраняла на лице выражание покорного и тупого равнодушия, тем самым напомнив Такамуре овцу на ферме. Огорченный таким отношением к себе, он попытался исправить ситуацию:

— Как сегодня провела день?

Такамура надеялся завязать дружеский и непринужденный разговор, но Сакура почему-то не поддержала его инициативу.

— Вам лучше знать, — пробубнила она.

Такамура видел перед собой глупую и обиженную девчонку, которая все капризничает и не желает признавать, что ей нравится проводить время с ним. Однако можно было сказать и так: перед ним — несчастная и запуганная маленькая девочка, лишившаяся обоих родителей. И первая, и вторая Сакура заводили его.

Но он не мог просто так поддаться воле голосов. Это был его свет в ночи, единственный светлячок в темном лесу — это был его шанс выйти из-под контроля. Зависимость от голосов тяготила Такамуру. Ему хотелось бы избавиться от них и начать свою собственную охоту на людей. Или же так — он просто хотел оттянуть миг удовольствия от дефлорации маленькой девочки, он смаковал это ожидание, это грядущее удовольствие от своего будущего мерзкого и циничного поступка. Обе точки зрения были верны для Такамуры. Порой он мыслил сразу с двух позиций, пытаясь свести их при этом в одну. Это был его аналог трехмерного зрения.

— Сакура, хочешь данго? Или такояки? — вновь попытался наладить диалог Такамура. — Мы можем сходить в магазин. Я не против.

Девочка молчала, глядя куда-то мимо него. Такамура ждал, пока она ответит, но Сакура все стояла и стояла, угрюмо рассматривая его. Такамура вздохнул и потрепал ее по обритой голове.

— Как хочешь, — сказал он. — Ладно, без сладкого ты все равно не останешься.

Такамура сбросил с себя летнее платье, оставшись в одной лишь набедренной повязке.

Дом принадлежал какому-то политику, которому Такамура проломил череп битой. Сначала он хотел так и бросить политика на полу — пускай разлагается — но потом все же не стал пугать Сакуру-чан и распылил тело. Теперь политик тонким слоем покрывал стены и пол своего дома. Настоящее единение со жилищем.

Жилище для политической фигуры было довольно скромным: всего четыре комнаты, телевизор и двд-проигрыватель, старый компьютер и никак не желавшая работать стиральная машина. И главное, политик был одинок, ни семьи, ни друзей. Разве что избиратели, но до них никому дела не было.

Такамура включил телевизор и уселся на циновку. Сакура стояла на коленях перед ним, загораживая собой экран. Пришлось заставить ее пригнуться.

— Граждане! Сегодня мы все получили очень важный урок! — бодро произнес телевизор. Судя по всему, шел новостной блок.

Не обращая на него внимания, Такамура извлек свой вялый член и показал его Сакуре.

— Соси и думай, что это леденец, — сказал он.

Девочка посмотрела на него с плохо скрываемым отвращением, однако все наклонила голову и взяла в рот член. Даже не осознавая до конца всей ситуации, она понимала, что с ней делают нечто отвратительное. Такамуру это веселило.

— Бодрее, — приказал он, и Сакура начала активнее работать языком и губами. Делала она это неумело, царапая нежную кожицу зубками, однако сам процесс доставлял Такамуре огромное удовольствие. Он чуть откинул голову назад и начал смотреть новости.

Крупный, массивный мужчина с лысой и блестящей от пота головой стоял за трибуной и обращался к "гражданам". Он носил квадратные очки; свет отражался от них, и казалось, что глаза за стеклами очков светятся недобрым огнем. Такамура уже хотел переключить канал, когда вдруг услышал знакомое имя.

— ...Хосокава-сан был моим другом. Кое в чем наши с ним взгляды не сходились, но я никогда не путал жизнь и политику. Поэтому известие о трагической гибели моего друга потрясло меня. Сердце все ещё болит и отказывается понимать, что произошло. Но пока живы деяния человека, жива память о нем — и сам он жив наших сердцах. А Хосокава-сан оставил о себе хорошую память. Не буду идеализировать его. Подобным я бы только оскорбил его память. Он был злобным, он был злым. Он был непримирим к мерзавцам, трусам, негодяям. И он любил японский народ, служил ему и поэтому в наших сердцах такой болью отдается его трагическая смерть.

Лысый мужчина старательно делал вид, будто ему не все равно. Но даже с этой стороны экрана было видно, как же смертельно надоел ему этот фарс. Лысому мужчине хотелось как можно скорее закончить это дело и пойти пить растворимый кофе в своем кабинете.

— Да, вот так. Неплохо, — похвалил Сакуру-чан Такамура.