Том 2. Сладкая волшебница Якумо-чан

Глава первая.

1.

На окраинах Токио люди предпочитались селиться в небольших двухэтажных особняках почти что деревенского типа; возле каждого дома обязательно было посажено тощее деревце, символизирующее покой, уют и счастье хозяев. На одно такое деревце Такамура Коске и поссал, к своему удовлетворению. Желтая струя мочи ударила о ствол и разбилась на сотню капелек, которые затем стекли вниз, к корням. "Расти большим и сильным," — подумал Такамура и разразился смехом.

Вдали показался одинокий автомобиль, и Такамура плотнее прижался к забору, ожидая, пока он проедет мимо. Когда машина скрылась за углом, Такамура двинулся неторопливой походкой по тротуару, высматривая нужный дом.

Наконец он увидел неожиданно европейский, тщательно оштукатуренный домик, в окнах которого горел свет. Во дворе у крыльца стоял велосипед для девочки-подростка.

— Идиоты, украдут ведь ваш велосипед, — пробормотал себе под нос Такамура. — Думаете, забор вас защитит? Никого он, бля, не защищает.

Рядом с калиткой белела в сумерках табличка. "Асами", — прочитал Такамура и ухмыльнулся. Затем откинул щеколду на калитке и беспрепятственно вошел во двор.

Глазка в двери не было, и это значительно упрощало его задачу.

Он громко и требовательно постучал в дверь. Подождал немного и постучал снова.

— Кто там? — раздался мужской голос.

— Полиция, — протянул Такамура. — Эвакуация населения. В вашем районе утечка газа.

— Ври больше, — зевнул мужчина. — Сколько тебе лет, мальчик? Судя по голосу, в полиции ты служить никак не можешь.

Такамура пожал плечами. Асами Широ, профессор нейропсихологии, дураком не был. На свою беду.

— Не верите, и не надо, — произнес Такамура, после чего прижал ладонь к двери. С хрустом дверь разлетелась на куски, и в веере разлетающихся во все стороны щепок Такамура перешагнул через порог. Асами Широ, грузный мужчина сорока лет, в панике отступил назад. Он был одет в домашний халат и, судя по влажным волосам, только что вышел из ванны. Такамура наставил на него пистолет, который до этого прятал в кармане куртки. Глаза профессора расширились.

— Не двигайся, сука, а то ведь мозги вышибу. Ты не профессор, а говно. Что же тебе не сиделось себе спокойно в университете? Захотелось прославиться, сука? А? Я сказал, не двигаться!

Закричав, профессор Асами рванулся куда-то в сторону. Он не оставил Такамуре иного выхода. Подскочив к профессору, Такамура вогнал ствол пистолета ему в рот и выстрелил. Пуля прошила горло насквозь и вышла через затылок. Кровь брызнула на стены.

— Широ? Все в порядке? — раздался голос откуда-то из глубин дома. Спрашивала женщина, очевидно, жена.

— Широ? — с тревогой переспросила она.

А из другой комнаты раздался шум: кто-то спускал воду в унитазе. Затем оттуда вышла девочка, посмотрела на Такамуру и чуть не задохнулась от ужаса. Ей было не больше двенадцати лет. Такамура метнулся к девочке и прижал пистолет ей к виску. Девочка застыла на месте.

— Выйди из комнаты, тварь! — заорал Такамура жене профессора. — А то твоя дочка сдохнет!

— Я вызову полицию! — завизжала женщина, по-прежнему не показываясь ему на глаза.

— Хочешь, чтобы я пристрелил ее? Нет? Не хочешь? Скажи ей, пусть выходит! Скажи! — и Такамура встряхнул девочку, как собака крысу. Та вскрикнула:

— Выйди, окаа-сан!

— Молодец, — похвалил девочку Такамура и зажал ей рот ладонью. Пускай помолчит.

— Что вы сделали с Широ? — спросила женщина дрожащим голосом.

— Оглушил, — сказал Такамура.

Дверь спальни медленно приоткрылась. Такамура увидел женское лицо.

Когда жена профессора увидела кровавые потеки на стенах и на полу, то тут же закричала в отчаянии. Вопль разнесся по всему дому и заставил девочку сжаться.

— Я тебя обманул, прости, — признался Такамура и выстрелил в женщину два раза. Хорошо, что пистолет был с глушителем, и выстрелы прозвучали двумя хлопками. Одна пуля выбила жене профессора глаз, другая вошла чуть повыше сердца. Отброшенная выстрелами назад, она упала, заливая мягкий ковер своей кровью.

Дело было сделано, и Такамура вдруг почувствовал себя ужасно уставшим. Ему захотелось немного посидеть в ванне с теплой водой. Не горячей, а именно теплой, расслабляющей.

Девочка молчала. Такамура решил, что ей тоже не помешает хорошая ванна.

Санузел в доме был раздельным, и ему это понравилось. Нечего в одну комнату пихать одновременно и унитаз, и ванную, в этом есть что-то мерзкое и противоестественное.

Он распахнул дверь ванной и втолкнул девочку внутрь, затем вошел сам. Большую часть комнаты занимала огромная ванная, белая и сияющая. В такой можно было поместиться сразу двум людям. Отлично, подумал Такамура, и начал раздеваться.

Он скинул с себя куртку, затем стянул джинсы, сбросил на пол черно-белую футболку и остался в одних трусах. Из зеркала, висевшего над раковиной, на него уставился худой подросток с взломахченными черными волосами. Тело у него было неестественно тощее, с проступавшими ребрами и острыми лопатками. Лицо скорее женское, чем мужское, с мягко очерченными скулами и округлым подбородком; глубоко посаженные глаза с красноватыми зрачками. Пару раз на улице Такамуру принимали за девушку. Ему вдруг пришло в голову отрастить длинные волосы — тогда сходство будет еще сильнее.

Девочка стояла, с опустошенным видом вжимаясь в стену. Она была одета в коричнево-кремовую ночную пижаму. Только теперь Такамура заметил, что волосы у нее были пушистые и мягкие, точно такие же, как и у него самого. Ему захотелось прижать их к лицу и вдохнуть аромат.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Она молчала и не шевелилась. Такамура разозлился.

— Отвечай, сука, когда к тебе обращаются!

Тут девочку словно прорвало. Ее лицо помертвело, из глаз брызнули слезы, и она скорчилась на полу, издавая рыдания. Подойдя к ней, Такамура с удовольствием пнул маленькую тварь.

— Отвечай, сука, — и он намотал ее волосы, такие мягкие и шелковистые, на свой кулак. — Отвечай, когда к тебе обращаются!

Девочка билась в истерике. Такамура отвесил ей пощечину, чтобы привести в чувство. Голова девочки мотнулась в сторону.

— С-сакура...Асами Сакура, — простонала она. Видимо, пощечина все же помогла ей прийти в себя.

— А меня зовут Коске, — представился Такамура. — Можешь звать меня онии-чан. Хотя нет, не стоит. Зови просто Коске-кун, ведь мы не родственники. Родственников трахать запрещено, знаешь ли, — и он залился смехом. — А именно это я и собираюсь сделать.

Сакура под его присмотром начала раздеваться. Вниз полетели и ее пижама, и трогательные детские трусики, больше напоминавшие шорты. Она стояла перед Такамурой, закрывая руками и свои розовые соски, и гладкую, лишенную волос промежность, и тряслась от страха. А может, и от холода.

Такамура решил, что пора бы уже и согреться. Наполнив ванну чуть теплой водой до середины, он приказал Сакуре залезть туда, затем плюхнулся в ванну сам. Вода приняла его в свои мягкие объятия. В ванне было очень удобно сидеть, Такамура сразу же это ощутил. У покойного профессора определенно был вкус.

Сакура сидела в воде, поджав к груди колени и обхватив их руками. Закрытая поза, обозначавшая недоверие и боязнь. Такамуре это не понравилось, поэтому он притянул девочку к себе.

— Не закрывайся от меня, — хихикнул Такамура, обхватив ее за грудь. Сакура вздрогнула, но не стала сопротивляться. Ее грудь только начала развиваться, но уже имела объем. Кожа вокруг ее сосков была очень нежная и приятная на ощупь. Такамура чувствовал, как испуганно бьется ее сердечко.

— Хорошо, — выдохнул он, — как хорошо-то...Тебе ведь тоже нравится, Сакура-чан? Скажи мне это.

— Да, — тихо произнесла девочка. Она уже знала, что будет, если не подчиняться его приказам.

Такамура молча опустил правую руку вниз и схватил ее между ног. Сакура попыталась свести вместе колени, но он ущипнул ее за сосок, и она перестала сопротивляться.

— Я особенный человек, Сакура-чан, — прошептал ей на ухо Такамура. — Особенный. Если я засажу в тебя, сможешь зачать от меня столь же особенного ребенка. Хочешь такого сына, а, Сакура-чан? Одаренного, бля, сына. Хочешь?

Сакура дрожала. Такамура еще сильнее стиснул ее промежность. Его член дрожал от напряжения, но пока еще было рано.

— Я пристрелил твоего безмозглого папашу из пистолета, хотя мог бы оторвать ему голову голыми руками. Для меня это совсем не трудно, Сакура-чан. Стоит только пожелать. Но люди почему-то куда больше боятся пистолета в моих руках, чем меня самого. Странно, да? — он рассмеялся, запрокинув голову назад. — А ведь я гораздо опаснее! Сакура-чан, я обладаю одной способностью, которая защищает меня гораздо лучше, чем любое сраное оружие.

Такамура задумался, как бы лучше продемонстрировать свои умения.

— Знаешь, что это за дар? — спросил он, взяв с полки шампунь. — Я вношу хаос в систему, тем самым разрушая ее. Смотри.

Бутылка с шампунем рассыпалась в прах, оставив после себя желтый порошок. Сакура замерла. Такамура подул на свою ладонь, и желтая пыль взвилась в воздух.

— Это так легко — разъять систему на элементы, Сакура-чан, разрушить между ними связи. Что самое замечательное, наш мир состоит из систем. Например, человеческое тело — система, дерево, что растет у вашего дома — система, ваш дом и эта ванна — система, даже ты система, Сакура-чан. И если мне вдруг захочется, — Такамура понизил голос, — захочется разъять тебя на элементы, я смогу сделать это в любой момент. Поэтому не дергайся. Понятно?

— Д-да, — поспешила ответить ему Сакура. В ее голосе проступила обреченность. С детьми так легко — им гораздо проще поверить в сверхестественное, и не нужно долго и нудно объяснять им физические принципы, на которых работает его дар.

— Вот и замечательно, — Такамура начал растирать ее грудь.

Они сидели в ванной долго, до тех пор, пока вода не остыла окончательно. От холода член Такамуры опал. Он задумчиво тронул его пальцем, затем с сожалением вылез из ванной. Сакура-чан продолжала сидеть там.

— Погрелись и хватит, — сонным голосом сказал Такамура. — Пошли спать. Где у вас тут спальня?

2.

Бирюзовые волны медленно накатывали на пляж. Солнце перевалило через середину неба и уже клонилось к горизонту. Где-то далеко в океане виднелся маленький белый парус — кто-то катался на своей собственной яхте. Аяо лежал на теплом песке, еще не успевшим остыть после яростной полуденной жары, и смотрел в бесконечно высокое, чистое небо.

Июль — прекрасное время для того, чтобы посетить Окинаву. Жаль только, что понимали это не только мудрые педагоги из старшей школы Шико: окрестные гостиницы буквально ломились от приехавших сюда на каникулы школьников со всей Японии. И днем, и ночью они постоянно шумели и орали, слушали свою странную музыку и мешали спать. Белый песок пляжа усеяли грязные бутылки и пустые упаковки из-под мороженного. Аяо это раздражало. Устав от постоянной суеты, он приходил сюда, к самому берегу, и лежал, стараясь отрешиться от происходящего.

Возможно, в той, прошлой жизни, все было по-другому.

Кто знает?

Как никогда раньше Аяо ощутил свое одиночество, свою оторванность от других людей. Отношения строятся на общих воспоминаниях. Аяо же потерял память и вместе с ней — те сотни ниточек, что связывали его с другими, неважно, с нэ-сан, Мейдой или Когой-куном. Такое чувство, будто все принимало его за кого-то другого. "Очнитесь! — хотелось закричать ему. — Я не тот Ацумори Аяо, которого вы знали до этого, я другой! У нас совершенно разная память, разные воспоминания, разные воззрения. Как вы можете так ошибаться, считая, что я — это он?"

Но они один за другим повторяли эту ошибку. И все будто ждали от него чего-то, может, ответной реакции или чего-либо еще. Нэ-сан отпускала Аяо на Окинаву со слезами на глазах и долго просила его, чтобы он был осторожен. Потом она полезла целоваться и как бы случайно запустила свой язык ему в рот. Аяо был шокирован и до самого отъезда старался не смотреть сестре в глаза.

Вспомнив об этом случае, Аяо поморщился и перевернулся на живот. Солнечные лучи упали ему на спину, усеянную налипшими песчинками. Аяо положил подбородок на сложенные руки и устроился поудобнее.

В воде резвились японские школьники и школьницы: худые и неопрятные обладатели гаремов и постоянно проигрывающие им статные гайдзины с вечной улыбкой на лице, старшеклассницы, которые выглядели как лоли, и младшеклассницы с грудью пятого размера, толстые красногубые отаку и бледные юноши с горящими глазами. Аяо увидел среди них Михару Касуми в новом желтом купальнике, который еле-еле прикрывал ее массивную грудь. Заметив взгляд Аяо, обращенный на нее, Касуми явно обрадовалась и помахала ему рукой. Аяо махнул в ответ и отвернулся.

Рядом с ним лежала, завернутая в футболку, еще одна ниточка, связывающая его с прошлой жизнью. Первый том ранобе под названием "Мастерпис". В доме Аяо под многочисленные тома этого ранобе была отведена целая полка; на полу под ней громоздились целые горы дисков с одноименным аниме. Видимо, прежний Аяо очень любил этот цикл ранобе, раз уж собирал даже аниме, снятое по нему.

Отправляясь на Окинаву, Аяо решил взять с собой первый том. Но в самолете не было времени на чтение — Мейде укачало, и Аяо пришлось весь полет присматривать за ней. Когда же они приземлились на Окинаве, Мастерпис был забыт: Аяо плавал, загорал и пытался при этом не попадаться на глаза Касуми и Тецуне, которые постоянно искали случая остаться с ним наедине. Мейда чувствовала себя нехорошо, очевидно, из-за жаркого и влажного климата Окинавы, и все время сидела в гостинице. Книгу Аяо оставил в ее комнате, и вспомнил об этом только этим утром. Захватив ранобе, Аяо пошел на пляж.

Аяо расстелил футболку на песке и положил на нее книгу. Рисунок на обложке не особо вдохновлял — зеленоглазая девочка в белом одеянии стояла под падающими перьями. Странный наклон глаз делал ее похожей на умственно отсталую. "Чем-то напоминает Мейду," — подумал Аяо и погрузился в чтение.

Простая японская школьница Хаяма Каору бежала по улицам ночного Токио, пытаясь скрыться от преследующих ее гопников. Но главная опасность представляла вовсе не гопота — Каору преследовал еще и некий Шимидзу Том, который по ночам выходил на улицу и избивал девочек. Том получал от этого огромное удовольствие и сопровождал процесс избиения долгими философскими тирадами.

Аяо дочитал до сцены, где Том случайно спас Каору от гопников (так уж получилось), и захлопнул книгу. Ему надоело.

"Интересно, эта Каору и есть та умственно отсталая на обложке?" — промелькнула ленивая мысль. Скорее всего, нет, потому что Хаяма Каору описывалась как цундере, а изображенная на обложке ранобе девочка на цундере никак не походила.

При мысли о том, что придется выдержать еще шестьдесят томов этого бреда, у Аяо заныло в груди.

— Аяо-кун?

Ацумори поднял голову. Рядом с ним стояла Минамори Тецуна, девочка из параллельного класса. Нижнюю половину лица Тецуны скрывала зеленая бактерицидная маска. С ней Тецуна никогда не расставалась, интересно, почему?

— Что читаешь, Аяо-кун? — поинтересовалась Тецуна, подойдя к нему поближе. Ее желтые волосы колыхались на ветру.

"Какие именно отношения связывали меня с ней в прошлом? — гадал Аяо. — Она ведет себя так, будто между нами что-то было; но Кога-кун уверял меня, что Тецуна — девушка Кейтаро-куна. Так в чем же дело? Тецуна изменяла Кейтаро с мной? Нет, конечно же. Я бы не стал встречаться с девушкой своего одноклассника. В этом можно быть уверенным."

Поэтому Аяо и старался не иметь с Минамори никаких дел. Да и потом, Тецуна не нравилась ему сама по себе.

— Книгу, — односложно ответил Аяо на вопрос Тецуны.

— Какую? — склонила голову набок она. Не дожидаясь ответа, Тецуна присела рядом с Аяо и положила руку ему на спину. Тонкие пальчики заскребли по его коже. — Аяо-кун... Почему ты так холоден со мной? Я же вижу, ты закрываешься от меня. Не делай так, я ведь всего лишь хочу быть вместе с тобой.

Аяо глубоко вздохнул.

— Тецуна-чан, — сказал он твердым голосом, — пожалуйста, отвали.

Нормальная девушка должна была после такого немедленно обидеться и уйти — по крайней мере, Аяо надеялся на такой исход — но Тецуна только рассмеялась.

— Аяо-кун, если бы я ушла, ты бы обиделся, верно? Ты как цундере: сначала гонишь, а потом любишь. Цун-цун, дере-дере, — она провела пальцем вдоль его позвоночника. — Я никуда не уйду. Я всегда буду с тобой, Аяо-кун.

Аяо встал и надел на себя футболку. Тецуна смотрела на него со странным выражением лица. Словно она была заворожена им. Нужно было срочно отпугнуть ее чем-нибудь. Аяо подумал немного и произнес:

— Ты же плоская, как доска. Зачем мне нужна такая? И сними ты наконец свою маску.

Не обращая внимания на Тецуну, он положил книгу под мышку и двинулся с пляжа. Если подумать, Аяо как раз и нравились плоскогрудые девушки; он надеялся, что Тецуна об этом не знает.

"Почему я нагрубил Тецуне? — подумал он. — Зачем?"

Но это было правильно, он ощущал это где-то на уровне подсознания. У него же есть... Мейда?

Нет, это глупости. Мейда — маленькая девочка, гораздо младше его. Они просто не могут быть вместе.

3.

Гостиница для школьников была выстроена в виде ряда примыкающих друг к другу домиков с пластиковыми стенами. Дешево и не протекает. Температура на Окинаве никогда не опускалась ниже 24-25 градусов, что позволяло сэкономить на нормальных стройматериалах и вместо деревянных или бетонных домов выстроить пластиковые. Аяо видел в этом очередное проявление западной цивилизации. Говорят, именно на Окинаве были сильнее всего западные традиции — сказывались почти двадцать лет оккупации.

Аяо с Мейдой жили в смежных домиках, так что у нее была возможность в любой момент перебраться к нему в комнату и посидеть вместе с ним. Обычно все начиналось с тихого стука: Мейда стучала по стене со своей стороны. Тогда Аяо вставал и отпирал дверь; через минуту в его дом осторожно, оглядываясь по сторонам, входила Мейда. Она начинала жаловаться, что ей страшно сидеть одной, и Аяо разрешал ей остаться на ночь. Они сидели вместе и ели чипсы, пили колу, смотрели фильмы — занимались всякой чепухой. Аяо надеялся, что подобное времяпровождение когда-нибудь откроет ему путь к прошлому себе. На что надеялась Мейда, он не знал.

Он открыл дверь своего домика, кинул книгу на кровать и улегся рядом. Дверь осталась незапертой. Вскоре подул ветер, и она распахнулась, пропуская внутрь песок и соленую пыль с пляжа. Аяо выругался и встал с кровати.

Когда он подошел к двери, чтобы закрыть ее, то заметил в окне Мейду, которая смущенно топталась на одном месте.

— Заходи уже, — позвал ее Аяо, выглядывая наружу.

Мейда тут же вспыхнула от смущения. Помявшись немного, она поднялась на крыльцо. К облегчению Аяо, по прибытию на Окинаву она избавилась от своей жуткой формы горничной и теперь носила простое летнее платье с открытыми плечами. Гетерохромные глаза сияли от радости. Синие волосы спускались ей на спину; Аяо хотел какое-то время узнать, почему у них такой странный оттенок, потом решил, что не стоит доставать Мейду такими вопросами. Мейда смотрела на Аяо с обожанием, и его это сбивало с толку.

— Ацумори-сама...

— Заходи, не стой на пороге, — устало произнес Аяо, пропуская ее внутрь.

Мейда уселась на кровать, чуть приподняв при этом подол своего платья. Кашлянув, Аяо произнес:

— Ты хотела о чем-то поговорить?

— Да, Ацумори-сама. Я... Я хотела бы поговорить с вами, — Мейда уставилась себе под ноги и обняла себя за колени.

— В чем дело? — встревоженно спросил Аяо, присаживаясь на кровать рядом с ней.

— Ацумори-сама, с тех пор, как вы вернулись из Канкешина, вы сам не свой.

"Опять потеря памяти! Вам что, так нравится тыкать меня в этот факт?!" — чуть было не закричал Аяо. Поднявшая из глубины души волна ярости удивила и испугала его самого. Постаравшись взять себя в руки, Аяо размеренно произнес:

— И что же не так со мной?

— Вы больше не любите меня.

"Отлично, просто прекрасно, — уныло подумал Аяо. — Я знаю тебя от силы месяц, о какой любви может быть речь? Хорошо, я попробую. Но не стопроцентного результата не гарантирую."

Он неуклюже приобнял Мейду за плечи и с максимальной убежденностью в голосе выговорил:

— Эээ... Мейда-чан, я люблю тебя. Правда. На самом деле.

— Физически.

— Что?

— Физически. Вы перестали любить меня физически, — выдавила из себя Мейда и залилась густой краской.

Аяо не знал, что тут и сказать.

— Даже если я... я имею в виду, предыдущий "я" и делал с тобой что-либо, то давай оставим это в прошлом. Это неправильно, — максимально жестко сказал он, убирая руку с плеча Мейды.

"Неужели я и в самом деле?... Нет, это бред. Она смеется надо мной."

— Я больше не могу терпеть, Ацумори-сама, — еле слышно пробормотала Мейда. — Внизу все жжется, жжется. Помогите мне.

Она взялась за край своего подола и начала медленно приподнимать его. Аяо увидел сначала ее округлые колени, затем бедра, слишком худые и длинные для подростка, потом — белую полоску трусиков. Она носила девичьи трусики, не по возрасту эротичные. Аяо не знал, куда спрятать глаза.

Он не проявлял инициативы, и Мейда, осмелев, взяла его за руку и сунула ее себе под юбку. Пальцы Аяо уперлись в что-то влажное и теплое, прикрытое тонкой тканью. По его телу пробежала дрожь.

— Нет уж, — сказал он, вырывая свою руку. Кончики пальцев жгло огнем. Мейда посмотрела на него с отчаянной мольбой в глазах, но Аяо был непреклонен.

— Иди...иди к себе. Мне надо побыть одному, — произнес он с трудом.

— Ацумори-сама... пожалуйста...

— Иди!

И она ушла, оставив Аяо одного. Он долго сидел на своей кровати, пытаясь понять, что только что произошло.

4.

Такамура проснулся посреди ночи от возбуждения. Член стоял колом, он буквально пульсировал от прилившей к нему крови. Яички налились тяжестью и теперь болели. Казалось, что сердце билось прямо в паху. Такамура тронул член пальцем и судорожно вздохнул.

Рядом с ним лежала Сакура. Судя по темпу дыхания, она так и не сумела заснуть и теперь лежала, глядя в пустоту. Интересно, что она испытывала в данный момент, подумал Такамура. Страх, ужас, отвращение, стыд? Или же она вообще ни о чем не думала? Какие мысли скользили в ее голове, если ее родители мертвы и сейчас лежат в соседней комнате, сваленные вместе на одной кровати, мертвые и нашпигованные пулями? А их убийца лежит рядом с ней и мирно спит?

"Она могла бы перерезать мне глотку," — подумал Такамура.

Но это ведь всего лишь ребенок. Говорят, у детей, если на их глазах произошло нечто ужасное, включается выборочная амнезия — они помнят только хорошее, а плохое блокируется в их памяти, словно его и не произошло. Саморегулирующий организм, мать его.

К сожалению, сам Такамура помнил все, что с ним случилось.

Обыкновенный японский школьник, он однажды пришел домой, вооруженный ружьем, и по очереди застрелил из него своего отца, свою мать и свою младшую сестру. Потом он долго и с наслаждением насиловал их трупы, отрывая при этом от них по кусочку — нужно же было ему что-то есть. Это было весело, и в тоже время страшно. Неестественное ощущение, когда жуешь кусочек тела своего отца, при этом трахая его в зад.

А виной всему был голоса.

Это они подговорили Такамуру на то злодеяние, это они привели его в этот вечер к дому семейства Асами. Темная сторона его личности, зло, всплывшее из самых глубин его души. Голоса льстили, манили, звали, они требовали и угрожали; Такамура попросту не мог противиться их воле.

В его голове раздавался звон колокольчиков, и голоса начинали свою тихую песнь, предрекая убийства и насилие. Такамура повиновался беспрекословно. Голоса был его богами, а он сам — жрецом.

Ты особенный, говорили они ему, тебе дана сила, и это значит, что любое твое деяние пройдет безнаказанным. Такамура обнаружил у себя странные, пугающие способности к искажению системы окружающего мира. Поначалу он старался не использовать их; затем стал пользоваться ими постоянно.

Тебя никто не посмеет наказывать за твои действия, какими бы жестокими и противозаконными они ни были, говорили ему. И сказанное голосами находило свое подтверждение в жизни: полиция словно закрывала глаза на существование Такамуры. Бойня, устроенная им в собственном доме, так и прошла незамеченной. Трупы кто-то убрал. Дом был продан другой семье. Кто занимался этим за Такамуру — сам он не знал, да ему и не особо хотелось знать.

Плата, которую требовали голоса за свою помощь, была совсем небольшой. Такамура, просыпаясь после долгого и мирно сна, часто находил рядом с собой записки, где было указано имя его следующей жертвы и обстоятельства, при которых она должна была быть убита. Записки были выведены его же собственной рукой; видимо, во время сна его тело полностью переходило под контроль голосов.

Он убивал странных, не знакомых ему людей, порой быстро и суетливо, порой неторопливо и с максимальной жестокостью. Одним он сносил головы, других разрывал на части, третьих топил в туалете. Совершая все эти убийства, Такамура ничего не испытывал. Такое впечатление, будто все удовольствие забирали себе голоса, оставляя его ни с чем.

Даже секс не приносил ему радости, оставаясь простым физиологическим процессом. Желание он испытывал, однако насладиться самим сексом у него не получалось. Все уходило к голосам, в их шепчущую тьму.

Такамура стиснул в руке свой напряженный член.

Ему хотелось прямо сейчас повернуть Сакуру к себе и вставить член ей между ног. Слышать ее крики, жадно тискать ее тело, приносить ей боль. Чтобы она плакала, а он наслаждался ее мучениями.

Где-то на грани сознания звенели колокольчики — значит, это желание было угодно его богам.

— Вы так хотите этого? Чтобы я трахнул ее? — вслух произнес Такамура.

Сакура явно услышала его слова, но так и не пошевелилась. Наверное, шок заблокировал и ее слух.

— Ну нет, — сказал Такамура, поддавшись внезапному импульсу. Ему вдруг стало интересно, что же будет, если не подчиняться воле голосов.

Шепот стал громче, но Такамура не обратил на это внимания. Он словно бы одержал на голосами маленькую победу. Приятное ощущение; что самое главное, оно было настоящим.

— Я ведь имею право выбора? — Такамура поднял руку к смутно белевшему в темноте потолку. — Я не буду делать что-либо плохое с этой девочкой. Такой мой выбор. А причина? Скажем, мне ее жаль. Бедняжка только сегодня потеряла своих родителей. Как я могу?

Голоса уверяли его, что он может. Такамура только рассмеялся:

— Раз вам так хочется этого, заставьте меня.

Он почувствовал сильную боль в паху. Яички едва ли не лопались, член дрожал от напора крови. На него нахлынула похоть, могучая, настолько первобытная и сильная, что Такамура едва мог противостоять ей.

Похоть как инстинкт можно было считать системой, вдруг пришло ему в голову. Если попробовать внести в нее свои коррективы...

Нет, не стоит экспериментировать над самим собой.

Такамура свернулся на кровати в позе эмбриона и поджал колени к груди. Смысл был прост — перекрыть приток крови к члену. Через некоторое время боль в паху прекратилась, а напряженный член обмяк. Такамура сам не заметил, как вцепился зубами во внутреннюю поверхность щеки; он понял это, лишь когда рот наполнился солоноватой кровью. Сглотнув, он широко улыбнулся. Победа была за ним.

Голоса стихли, сдаваясь. Темнота перестала шуметь.

— Вот и отлично, — произнес Такамура и сонно вздохнул. — А мне пока нужно поспать. Спокойной ночи.

Он приобнял Сакуру и сомкнул веки.

"Если она и попытается меня убить, то пусть. Сможет — значит, достойна свободы. А если нет... то и присунуть ей не жалко," — думал он, засыпая.

Сакура, разумеется, так ему ничего и не сделала.

5.

Аяо решил прогуляться. Ему надо было срочно обдумать все то, что сказала Мейда. Это же немыслимо! Как он мог... Нет, он попросту не мог. Это невозможно. Разрыв между ним прошлым и ним нынешним все рос и рос, и кто знает, до каких пределов будет расширяться эта пропасть. Может, предыдущий он был настоящим чудовищем? Кто знает.

"Курумару Тацуо может знать, — вдруг пришла ему в голову мысль. — Мейда говорила, что именно с ним я дрался, когда потерял память. Только он и может наиболее беспристрастно и полно описать прошлого меня."

Вот только как найти этого Курумару? И кто он вообще такой? Аяо знал только имя и тот факт, что неведомый Курумару жил в замке Канкешин где-то над Токио. Вот бы побывать в этом проклятом замке... Только для этого нужно было вернуться в столицу, а решение надо принимать уже сейчас.

Солнце почти что утонуло в водах океана, когда Аяо вышел на пляж. Чайки призывно кричали, обращаясь к морским богам. Аяо провел рукой по своей груди, где был выжжен христианский знак, и подумал, что с самого своего рождения у него не было выбора. Он только покорно следовать по пути, проложенном еще предыдущим им.

Хорошо, что черная крестообразная метка постепенно подживала, оставляя за собой лишь расплывчатый шрам. Но она существовала, и вряд ли она когда-нибудь исчезнет полностью. Она свидетельствовала о выборе предыдущего Аяо — он стал христианином и уверовал в христианского бога, распятого на кресте. Нынешний Аяо сомневался, что выбрал бы столь странного и требовательного бога.

"Голодать в пост не буду," — твердо решил он.

Аяо увидел тропу, петлявшую вдоль кромки берега, и двинулся по ней. Ноги вязли в мокром песке. Со стороны моря ветер доносил запахи соли и рыбы. Аяо нравилась такая прогулка. Она успокаивала его, давала его оголенным нервам отдых.

Он увидел, как пухленькая девушка в черном купальнике сбежала с берега прямо в море и с визгом плюхнулась в его прохладные воды. Волосы девушки трепетали, пышная грудь колыхалась от движения. Аяо невольно улыбнулся. Подобная идиллическая картина просто идеально вписывалась в пейзаж Окинавы.

Аяо двинулся дальше и миновал ту часть пляжа, которая была предназначена для туристов. Теперь он шел уже не по мягкому белому песку, а по жестким камням, царапая пальцы об их острые грани. Тут никого не было, разве что одинокие птицы парили над берегом. Здесь он мог спокойно обдумать произошедшее.

"Мейда-чан не шутила. Она и в самом деле хотела, чтобы я... Ксо, какая идиотская ситуация. Имею ли я право принимать ее предложение? А право отказаться? Не уверен, что она перенесет жесткий отказ. Как бы потактичнее намекнуть ей на то, что подобные отношения противоестественны?"

Что самое неприятное, Аяо не особо хотелось отказывать Мейде-чан. Возможно, он и самом деле был педофилом, как и утверждала Мейда. Ему нравились вовсе не плоские девушки низкого роста, вроде Тецуны, ему нравились именно лоли.

Интересно, а Кога-кун или Май-чан знали о лоликонских наклонностях предыдущего Аяо? По крайней мере, Аяме точно должна была знать. Вот почему она так ревновала его к Мейде! Или это тоже была шутка?

Как разобраться, что было правдой, а что нет? Аяо понятия не имел.

— Ацумори-сан!

Голос раздался откуда-то со стороны моря. Аяо повернулся и увидел, как по мелководью, едва погружая ступни в воду, к нему неторопливо приближается черноволосая девушка в белой свободной рубашке и тесных шортах. Она держала за руку маленькую девочку с длинными рыжими волосами. Очередные знакомые из прошлой жизни, подумал Аяо с внезапным раздражением.

Рыжеволосая девочка смотрела на него с испугом и смущением. Аяо обратил внимание на черты ее лица — вздернутый нос, широко расставленные глаза, пухлые губы; на щеках — ямочки. Девочка, несомненно, не была японкой. Иностранка, скорее всего, из Европы.

Поняв, что Аяо рассматривает ее, девочка тут же спряталась за спиной своей спутницы.

— Вы что-то хотели? — вежливо осведомился Аяо.

Черноволосая наклонилась к девочке, и та начала что-то нашептывать ей на ухо. Выслушав девочку до конца, черноволосая обратилась к Аяо:

— Ее высокопреосвященство Люси-сан хотела бы обсудить с вами недавнее происшествие в Токио. Ей интересно, готовы ли вы сотрудничать с нами.

Аяо устало присел на прибежные камни.

— Высокопреосвященство — это кто, она? — и он показал пальцем на рыжую девочку. Та сжалась под его взглядом. — Я готов сотрудничать. Что мне нужно сделать?

Аяо решил пойти им навстречу. Странная парочка вызывала у него симпатию. Особенно рыжая Люси-сан.

Черноволосая поклонилась и осторожно села рядом. Девочка устроилась у нее на коленях и положила голову ей на грудь.

— Меня зовут Эри. Я излагаю волю ее высокопреосвященства простым людям, — сказала черноволосая. — К сожалению, делать это самой Люси-сан затруднительно.

Аяо пожал плечами.

Девочка притянула Эри к себе и начала вновь что-то шептать ей. Эри начала говорить, то и дело делая паузы, чтобы дослушать до конца ту или иную фразу Люси. Голос у самой Эри был ровный и равнодушный, словно ей было все равно, что именно пересказывать.

— Люси-сан возглавляет организацию "Пустующий Трон", которая не признает нынешнего Папу Римского и его предшественников, начиная от Иоанна XXIII, настоящими понтификами и предпринимает все усилия, чтобы на папский престол наконец-то вступил истинный католик, который бы чтил предписания первого из апостолов, святого апостола Петра.

Выговорив эту фразу, Эри перевела дыхание, потом продолжила:

— Разумеется, из-за подобной позиции мы подвергаемся гонениям. Японское правительство, крайне враждебно настроенное по отношению к западному миру и католической церкви, предоставило нам политическое убежище. Не задаром, конечно. Нам пришлось пожертвовать кое-какой информацией, выдать часть секретов христианства, у нас забрали наше главное сокровище, тот самый Пустующий Трон. Вы понимаете.

Эри говорила о себе так, будто сама не являлась японкой. Но это было неудивительно: говорила на самом деле Люси-сан, а Эри лишь озвучивала ее шепот.

— Здесь, на ваших островах, нашли себе пристанище и другие секты. Но все держалось на двух столпах. Первым столпом были мы, а вторым — сторонники новой церкви.

— Последователи Курумару Тацуо, — понял Аяо. — Да?

— Именно. Пока Курумару был с нами, японское правительство опасалось как-то всерьез притеснять нас. Мы были силой, с которой нужно было считаться. Но вот когда Курумару был убит в своем собственном замке, премьер-министр Японии Ямамото Фумио переменил свое мнение о нас. Ему вдруг показалось, что удобнее начать переговоры с западной церковью, чем по-прежнему держать нас на государственном обеспечении.

— Значит, Курумару мертв, — Аяо поежился.

— Мертв, и что самое неприятное, Ямамото Фумио решил, что Курумару был убит католиками — а это значит, что могущество католической церкви много больше, чем он представлял себе. Теперь ему выгоднее не воевать с Папой, а наоборот, сотрудничать с ним. И ради того, чтобы переговоры прошли успешно, он готов подарить католикам наши головы.

Аяо потер лоб ладонью. На него вдруг свалили ответственность, и это нужно было обдумать. Победив Курумару (неужели тот и в самом деле убит?), прежний "он" тем самым подставил под удар Люси-сан и ее людей.

"И что с того? Да плевал я на них," — вдруг произнес внутри него холодный и циничный голос. Аяо испугался и тут же заставил его замолчать. В рассуждениях внутренного голоса было нечто нечеловеческое, пугащее.

— А вдруг я работаю на католическую церковь? — спросил он, пытаясь разобраться в ситуации. — Ведь именно католики больше всего выиграли от смерти Курумару.

— Мы могли бы подумать и так, — согласилась Эри, — если бы не знали, что это невозможно. Мы были осведомлены о замыслах Курумару. Он хотел провести реформацию церкви и с этой целью вывел генетическим путем новую Деву Мира. С того момента, когда родилась новая Дева, сам Курумару потерял свое значение. Имеет значение лишь тот, кто находится рядом с Девой — ему просто не избежать своей судьбы, не сойти с назначенного пути. Этот путь в конечном итоге все равно приведет его к столкновению с католиками. Так что мы обращаемся к вам, Ацумори Аяо-сан, как к продолжателю дела Курумару. Вы должны помочь нам. Воссоздайте замок Канкешин, пусть он снова нависает над Токио дамокловым мечом. Используйте Деву Мира по назначению — пусть она родит от вас ребенка, который и изменит существующую систему мира. Покажите японскому правительству и зарвавшемуся Ямамото Фумио, что не стоит вас недооценивать! Разрушьте прогнивший Рим и накажите подлецов, оккупировавших Святой Престол! Пусть знают, чего вы стоите! — голос Эри стал на октаву выше, однако по-прежнему оставался столь же безэмоциональным. Зато Люси-сан раскраснелась и теперь размахивала кулачками. Вид у нее был предельно воинственный.

Вскочив с рук Эри, Люси-сан подошла к Аяо и показала ему свою ладошку. Затем поднесла ее ко рту и прокусила свою кожу до крови. Карминовые капли упали на камни и смешались с соленой морской водой. Аяо наблюдал за ее манипуляциями со все возрастающим недоумением и испугом.

Люси поднесла окровавленную ладонь к его губам.

— Она хочет, чтобы вы попробовали, — пояснила Эри, не двигаясь с места.

— Выпей, — тихий, как дуновение ветра, шепот достиг слуха Аяо. — Выпей и вспомни о святой крови, Ацумо...

Аяо размахнулся и отвесил Люси пощечину. Та вздрогнула, прижимая к ушибленному месту ладонь. На щеке остался кровавый отпечаток. Люси-сан сморщилась и тут же разразилась горьким плачем.

— Ты с ума сошла! — воскликнул Аяо. — Зачем ты себя калечишь?

— Поверьте, в этом есть смысл, — сказала Эри. Она подошла к Люси-сан и взяла ее на руки. — О нет, она опять описалась. Во всем вы виноваты.

— Присматривайте за ней получше! — крикнул ей Аяо, разворачиваясь и шагая обратно в сторону пляжа. — И пусть держится подальше от острых предметов!

Аяо решил, что больше высовываться из гостиницы не будет. Мало ли какие личности жаждут познакомиться с ним поближе. Сотрудничать с "Пустующим Троном" или как их там у него желания не было.

6.

Ночью, когда Аяо лежал в своей постели, а свежий ветер теребил занавески, со стороны Мейды послышались странные поскребывания. Тонкая смежная пластиковая стена, разделявшая оба домика, пропускала все звуки. Аяо поднял голову, затем опустил ее обратно на подушку. Не хватало еще беспокоиться о всях там шуршаниях.

Но тут к шороху добавился еще и стон.

Аяо вздрогнул и прислушался.

— Ацумори-сама...да, вот так, Ацумори-сама...я так люблю вас...Да!.. Ааа...

Сбивчивое бормотание Мейды, снова шорох — и вскрик.

Аяо, поняв, что происходит, спрятал голову под подушку. Ему хотелось провалиться сквозь землю. А еще он ощутил возбуждение, но в данный момент вряд ли бы признался в этом даже себе самому.

Глава вторая.

1.

Завтрак Такамура решил начать с кацудона. Мясная отбивная в чашке со специями и рисом, политая нежным соусом. Блюдо требовало от повара аккуратности и умения. Такамура не обладал ни тем, ни другим, поэтому получилось не очень вкусно.

Напротив него сидела Сакура-чан, которая с отрешенным видом ковырялась в собственной чашке. Вытащить ее к завтраку было трудной задачей. Сакура лежала как бревно и старательно делала вид, что умерла или впала в кому. Зрачки девочки не реагировали на свет, она не шевелилась, а тело ее было холодным. Пришлось ударить ее несколько раз, чтобы привести в тонус. Усадив полумертвую от горя и шока Сакуру на стол, Такамура поднес ей чашку с кацудоном.

— Кушай, детям нужны витамины, — произнес он заботливым тоном.

Сакура смотрела в пустоту и не двигалась. Лишь когда Такамура пригрозил ей пистолетом, девочка медленно поднесла к своему рту кусочек мяса и проглотила, почти что не прожевав.

— Вкусно, да? — спросил Такамура. Девочка склонила голову в знак согласия.

Такамура начал быстро забрасывать себе в глотку мясо и комки риса, стараясь как можно скорее расправиться с едой. День обещал быть насыщенным. Сегодня на подушке рядом с собой Такамура нашел записку, где было выведено новое имя — Хосокава Сабуро, член парламента и один из лидеров Партии Чистой политики. Хосокава сегодня встречался со своими избирателями в районе Минато. Шанс предоставлялся отличный.

— Ну, как тебе еда? Понравилось? — осведомился Такамура, обращаясь к Сакуре. Она едва сумела справиться с четвертью своей порции.

Сакура снова опустила голову.

— Да, вкусным человеком был твой отец, — согласился с ней Такамура и встал из-за стола.

Переменившись в лице, Сакура мгновенно вскочила на ноги. Такамура поразился богатству эмоциональной гаммы, отразившейся на ее лице. Сначала — рвущаяся по швам маска равнодушия, потом — проступающее недоумение, недоверие, а дальше были только ужас и отвращение. Сакура упала на колени рядом с мусорным ведром, и ее обильно вырвало.

Сначала Такамура хотел сказать ей, что на самом деле они ели обычную свинину, найденную им в холодильнике, но потом решил, что для Сакуры это происшествие станет хорошим уроком. Пусть поразмыслит об этом на досуге.

2.

Такамура сидел в машине и жевал банан. Связанная Сакура-чан лежала в багажнике; рот ей он заклеил скотчем, чтобы не выдавала его криками.

Машину Такамура позаимствовал у семейства, которое жило по соседству с Асами. Хозяева никак не хотели расставаться со своей подержаной Хондой, чем и вывели Такамуру из себя. У христиан алчность считается смертным грехом, почему бы японцам у них не поучиться этому? Упорствующих в своем грехе соседей Такамура сбросил в заранее выкопанную им яму. Что самое замечательное, конечной глубины этой ямы он не знал и сам. Может, соседи до сих пор летят вниз и жалеют о том, что не согласились помочь ближнему своему.

На соседнем сиденье лежал купленный в одном из специализированных магазинов костюм Санта-Клауса, а поверх него — бейсбольная бита. Такамура не хотел убивать Хосокаву исподтишка — ему требовался яркий карнавал, веселье, безумие! Чтобы Хосокава понял, что все это ради него, и обрадовался карнавалу последний раз в жизни.

Такамура доел банан до конца и выбросил кожуру себе под ноги. Пора бы уже и начинать: полдень близко. Именно в это время Хосокава и должен открыть свою конференцию в Минато.

Коробка с патронами была на месте, бита тоже, пистолет в кармане. Все, готов к веселью. Чтобы закончить приготовления до конца, Такамура надел на себя красную шубу, криво наклеил себе на лицо бороду и мохнатые белые брови, затем надвинул на лоб алую шапку. Под шубу он засунул себе подушку, чтобы создать впечатление грузного мужчины. Мешок с подарками лежал на заднем сиденье, ожидая своей участи.

— ОРЕ ВА САНУТА-КУРАУСУ!!! — взревел Такамура и дал по газам.

Первым под колеса попал какой-то гражданин, переходивший дорогу в неположенном месте. Такамура наказал его за этот ужасный поступок, размазав по асфальту.

— Он нарушил закон! — крикнул он в окно. — Он за это поплатился! Максимальное наказание, хаха!

Район Минато был известен тем, что здесь располагалось целых 49 посольств, а также штаб-квартиры и головные офисы крупнейших корпораций, включая Mitsubishi Motors, NEC, FTL, Sony и Toshiba. Но Такамуре было посрать на это. Он просто веселился, давя прохожих колесами и стреляя в них из окна машины. Почти все его выстрелы уходили в молоко, однако сам процесс стрельбы ужасно нравился Такамуре.

— Санта пришел по ваши души! И срать, что сейчас июль! Я могу наградить вас и сейчас! Прямо сейчас! — вопил он.

Впереди показалась полицейская машина. Такамура вспомнил, как однажды залез в такую же и задавил девушку в белой шляпке, которая шла по краю дороги. Он захихикал:

— Думаете, сможете меня остановить? Нет уж!

Он вдавил педаль газа до упора и понесся вперед, прямо на полицейскую машину. Руку Такамура высунул из окна и помахал ею. Бледные лица полицейских, рев клаксона, выхваченное ими оружие — все это отпечаталось в памяти Такамуры мгновенной вспышкой. Проносясь мимо полицейской машины, он коснулся ее поверхности кончиками пальцев. И в тот же момент машина будто взорвалась изнутри: ее крыша промялась, стекла распались на острые осколки, колеса расплавились. Мертвые полицейские остались внутри, раздавленные и изрезанные осколками стекла.

Такамура вырулил на другую улицу и задавил благообразную бабушку с сиреневыми волосами. Площадь, где Хосокава выступал со своей речью, находилась прямо перед ним. Она была заполнена народом от одного края до другого. Сам Хосокава, толстый бровастый мужчина в белом костюме, яростно жестикулировал и что-то внушал своим слушателями; те в знак согласия скандировали его имя. Такамура не знал, чем лидер Партии Чистой политики так не угодил голосам. Может, налоги не заплатил вовремя? Бывают, людей наказывают и за это.

Такамура

припарковал свою машину на краю площади. Кто-то обратил внимание на тело старушки под колесами, еще несколько человек заметили брызги крови на лобовом стекле и капоте. В общем, явление Такамуры на карнавал не прошло незамеченным. Полицейские явно заинтересовались им. Сразу пятеро двинулись сквозь толпу к Санта-Клаусу, на ходу извлекая тонфа и газовые пистолеты.

Такамура долго думал над тем, как можно использовать свою способность в бою. Для того, чтобы внести хаос в систему, ему требовался с ней телесный контакт. Но не скакать же ему от одного человека к другому, прикасаясь к каждому? Значит, убивать людей следовало по-другому. Например, разрушить почву под их ногами и отправить людей в увлекательное путешествие к центру земли. Но на такое у Такамуры попросту не хватило бы сил.

Но он нашел простой и эффективный способ уничтожать большое количество людей, манипулируя газом. Он взаимодействовал с системой, которая включала в себя воздух, углекислый газ и человеческую систему дыхания. Контакт с этой системой у него уже был — воздух был распространен везде. Такамура разнимал связующие элементы системы, лишая людей доступа к кислороду. Воздух словно отказывался входить в их легкие. Замечательное, наверное, ощущение, когда у тебя начинает заканчиваться кислород. Такамура пару раз душил себя шнуром, чтобы пережить подобное.

Человеческая масса всколыхнулась, кто-то закашлялся. Люди были в недоумении. Сам Хосокава поперхнулся на полуслове и теперь сипел в микрофон, не в силах выговорить ни одной фразы.

— Дышать вредно! — провозгласил Такамура, вступая на площадь. — Пора бы уже избавляться от этой гадкой привычки и становиться сверхлюдьми.

Полицейские, напуганные странным отсутствием кислорода, открыли по нему огонь. Отнюдь не из газовых пистолетов — нет, они сразу повытаскивали боевое оружие. Пули прошили насквозь и толстую шубу, и подушку. Касаясь кожи Такамуры, они тут же распадались на составляющие элементы. Он захихикал, когда эта пыль упала ему в штаны, и поднял вверх бейсбольную биту.

— Я принес вам подарки, мои дорогие!

Он не желал никого убивать. Ему хотелось именно что калечить людей, ломая им кости и разрывая мышечные связки. Бита с хрустом врезалась в лицо ближайшего полицейского, повалив его на землю. Второго Такамура угостил пулей, третьего разорвал на части, коснувшись. К этому времени народа на площади осталось не так уж много — самое сообразительные бросились прочь из опасного места, глупые и нерасторопные же уже начали терять сознание один за другим. Хосокава относился ко вторым. Он навалился грудью на свою трибуну и шумно хватал воздух толстыми губами. Такамура пробился к нему и крикнул:

— Привет, депутат! Ты чего такой грустный? Санта не хочет, чтобы ты грустил! Вот, лови подарочек!

Такамура поставил беспомощного лидера Партии Чистой политики на колени. Рядом не были никого — сбежали либо задохнулись и телохранители депутата, и журналисты, и простые избиратели. Брошенный кем-то плакат одиноко блестел на солнце.

— Кто...ты? — выдавил из себя Хосокава, комкая галстук. Лицо депутата посинело.

— Возмездие. Наказание за твои грехи. Это... а, чего я вру. Я просто поклонник шутеров. Отыгрываю любимых героев. Искренне твой, Санта-Клаус, — издевательски поклонился ему Такамура.

Депутат поднял голову, попытался что-то сказать, может, даже взмолиться о пощаде, но Такамура разрядил пистолет ему прямо в открытый рот. Булькнув, умирающий Хосокава изверг из желудка поток крови, окатив белые кроссовки Такамуры.

— Ааа, весело-то как! — заорал Такамура, сбрасывая тело депутата с трибуны. И тут же приуныл, потому что на площади не осталось никого, кто мог бы увидеть его победу. Тела усеивали ее. Люди еще не умерли; стоит ему вернуть обратно кислород в их легкие, как они оживут.

Но Такамура не зря взял с собой мешок с подарками. Оставив его на трибуне, он поспешил к своей машине, по пути сбрасывая с себя косплей Санты. Скоро бомбы сдетонируют, и ему лучше поскорее убраться отсюда.

Колеса взвизгнули. Такамура был уже далеко, когда в небо взметнулся огненный столп.

Да, сегодняшний день определенно удался.

3.

Вопрос застал Когу-куна врасплох.

— Что я думаю о Курумару Тацуо? — переспросил он, после чего недоуменно пожал плечами. — Аяо-чан, да я вообще не был с ним знаком.

Разговор этот состоялся на следующий день после встречи с Люси-сан. Аяо твердо решил как можно больше узнать о прошлом "себе" и его отношениях с разными людьми, начиная от Мейды-чан и заканчивая Курумару Тацуо.

К сожалению, прежний Аяо был человеком довольно скрытным и необщительным, и мало кто мог рассказать о нем что-то внятное. Распрашивать Мейду Аяо не решался: то, что произошло вчера, выбило его из колеи. Кога же, к которому Аяо обратился первым, ничего не знал ни о Курумару, ни о Мейде, за исключением уже известных Аяо фактов.

— Знаешь, Аяо-чан, сегодня будет тест на храбрость, — Кога решил перевести неприятный разговор в другое русло. — Не хочешь принять участие? Пригласил бы Май-чан прогуляться с тобой в темноте, залезть в тот старый храм в лесу. Там, говорят, веселье. Работники гостиницы переоделись в разных екаев и пытаются напугать любого, кто войдет внутрь. Но меня им не испугать, будь уверен, — Кога сжал пальцы в кулак и задорно улыбнулся. — Пойду с Матоко.

Матоко, суетливая и добрая генки-девочка, Аяо нравилась. Она искренне любила Когу-куна, и он отвечал ей взаимностью, и уже то, что есть на свете нормальные люди с нормальными взаимоотношениями, вселяло в Аяо надежду на то, что когда-нибудь и он сможет разобраться во своих чувствах к Мейде и прочим девушками из его прошлой жизни.

— А почему я должен приглашать именно Май-чан? — как бы невзначай спросил Аяо, забравшись с ногами на кровать. Сидели они у Коги-куна, в его домике, где пластиковые стены были раскрашены в яркие цвета, оранжевый, красный и желтый. Непонятно, кто постарался — Кога или же тот, кто жил здесь до него — но эта мешанина красок не резала глаз, а наоборот, давала ощущение тепла и внушала уверенность в завтрашнем дне.

— Ну как, — Кога замялся, — вы ведь с ней были вроде как ... парой?

Аяо насторожился. Май-чан об этом ни разу не упоминала. Она вела себя так, будто они были лишь друзьями, и у него не было оснований заподозрить что-то иное.

С замиранием сердца Аяо задал наиболее важный вопрос:

— А как же Мейда-чан?

— А что Мейда-чан? — удивился Кога.

Аяо не стал рассказывать ему о себе и Мейде. Подобная тайна, будучи раскрыта, больно ударит не только по нему, но и по ней. Поэтому Аяо выкрутился, пояснив, что Мейда, наверное, должна быть достаточно осведомлена о его отношениях с Май-чан. Кога согласился с ним.

— Эта девчонка от тебя ни на шаг не отходит. Сколько бы я вас не видел, обязательно Мейда-чан жмется к тебе, как будто отпустить не может. Бедная Май-чан, как же она с ней намучилась.

В свете сказанного Когой был смысл поговорить и с самой Май, узнать ее отношение к прошлому Аяо. Ацумори попрощался с Когой (тот тут же начал собираться на встречу с Матоко) и, перешагнув через порог, двинулся в сторону пляжа. Подступала душная окинавская ночь, а воздух ее был настолько жарким и плотным от испарений, что его можно было резать ножом. В лунном свете плясали мохнатые цикады; в их пении было что-то настолько пронзительно-родное и успокаивающее, что Аяо позабыл на какое-то время о всех своих проблемах.

Из тьмы вынырнуло яркое пятно костра. Его отблески плясали на голой коже, отражаясь в глазах, подсвечивая азартные лица тех школьников, что пришли сюда ночью — для того, чтобы в последнюю ночь каникул насладиться отдыхом по полной. Где-то здесь были и Касуми с Тецуной; Аяо следовало быть осторожным. При мысли о том, что у костра сидит и Мейда, ему вдруг стало нехорошо. Аяо поискал глазами Май-чан и нашел ее на самом краю пляжа, где желтый песок вплотную подступал к жесткой траве и спутанным корням деревьев. Окликнув ее, Аяо приблизился.

Май-чан мило улыбнулась и потупила взгляд.

— Аяо-кун, а где Мейда-чан? Почему ты не с ней? — спросила она. Длинная зеленая юбка струилась по ее бедрам. Из прочей одежды на ней был только венок из фальшивых цветов и белый купальник, который ужасно походил на бюстгальтер.

— А разве я должен? — произнес Аяо, привалившись плечом к дереву. Кора была теплой. — Кога-кун сказал мне, что...

— Что я твоя девушка? — рассмеялась Май, сложив руки на груди. — Нет, конечно же.

— Вот как, — приуныл Аяо. Точнее, приуныл он лишь для приличия. Внутри же Аяо ликовал, потому как сугубо дружеские отношения с Май-чан ему очень нравились и в ином виде он их себе не представлял.

Май-чан выжидательно смотрела на него. Аяо переступил с ноги на ногу и не без смущения произнес:

— Не хочешь сходить на тест храбрости? Со мной.

— Конечно же! — хлопнула в ладоши Май. — Я совсем не против. А Мейда-чан не обидится?

— Не думаю, — неразборчиво, что Май не поняла, ответил Аяо.

Они двинулись сквозь толпу, ориентируюсь на свет факел — тот был подвешен у входа на тропу, ведующую в старый храм. С сомнением Аяо взял Май за руку и был обрадован, когда она ободряюще сжала его пальцы.

Ночной лес встретил их прохладой. Нет, воздух был по-прежнему столь же влажным, однако теперь он хотя бы перестал быть душным. Аяо почувствовал облегчение. Он с удовольствием шагал по лесной тропе, держа Май-чан за руку; они шли так долго, и за все это время ни один из них не проронил ни слова. Они понимали друг друга без слов.

Наконец Аяо нарушил тишину:

— Май-чан, расскажи что-нибудь о моем прошлом.

Она тихонько рассмеялась.

— Я могу много чего рассказать, аж сама не знаю, что именно выбрать. Это... Например, когда нам было по девять лет, ты прибежал ко мне в слезах и начал жаловаться, что Ая-чан тебя обижает. Я пошла и надрал а ей уши, вот было весело! А ты стоял рядом с пришибленным видом.

Аяо удивился:

— Неужели я был таким? И что, нэ-сан дала себя побить?

Пришла пора удивляться и Май-чан.

— Нэ-сан? Аяме-сан? Нет, она здесь ни причем. Ая-чан — это твоя младшая сестра. Ты не знал?

Аяо не знал. Естественно, ему об этом еще никто не говорил.

— Когда тебе было десять лет, твои родители вдруг собрались и уехали за границу, и Аю-чан они забрали с собой. Я не знаю всего, но они, судя по всему, почему-то поссорились с Аяме-сан. Страшная была ругань. Ты очень тяжело переживал ее. Все время проводил у нас, жаловался, что отец запрещает тебе видеться с Аей-чан.

— Это...интересно, — отстраненно произнес Аяо.

Нужно было что-то сказать, но у него в голове не было ни одной дельной мысли по этому поводу. Поэтому Аяо выпалил:

— Странный набор имен — Аяме, Аяо и Ая. У моих родителей совершенно нет таланта к выдумыванию новых имен.

— Да, действительно, — засмеялась Май.

Сверху упала первая капля. В темноте это было незаметно, но в небесах уже сгущались тучи. Ветер гнал их с моря сюда, на остров; еще немного — и разразится гроза.

— Я похож на себя предыдущего? — спросил Аяо, смущаясь. Май взяла его ладонь обеими руками и с убеждением произнесла:

— Конечно же! Ты ничуть не изменился, все тот же молчун. Угрюмый, но в душе добрый и трогательный.

— Понимаешь, я... Мне вот теперь Мастерпис не нравится, а я им раньше зачитывался...так мне говорят, — Аяо хотел сказать совсем не то, он пытался рассказать Май-чан о Мейде и их отношениях, но не смог облечь свои мысли в слова. Проще было поговорить о книгах, нежели о людях.

— Не волнуйся, он тебе с первой книги и не понравился. Это я настояла на том, чтобы ты взялся за вторую. Вот с нее-то тебя и затянуло, — успокоила его Май.

— А, вот как, — пробормотал Аяо.

Небо прорезала белая молния. С некоторым запозданием раздался тяжелый грохот; тут же хлынул дождь. Аяо с Май мгновенно промокли. Прошло всего полминуты с момента начала грозы, как на них не осталось ни единой сухой нитки.

— О, ксо, — прокомментировал этот факт Аяо. — Май-чан, нам лучше вернуться.

Возможность прервать тяжелый разговор он расценил как помощь от всемогущих богов.

Май-чан не ответила, и это его не на шутку встревожило. Взяв Май за плечи (пальцы заскользили по мокрой коже), Аяо встряхнул ее. Она вздрогнула.

— Аяо-кун...

— Пошли, нам пора! — и Аяо потянул ее за собой.

Они сами не заметили, как сошли с тропы. Теперь Аяо уводил Май еще дальше от гостиницы и пляжа — они шли в самую глубину леса, к центру острова. Дождь усилился, став почти что сплошным потоком воды, льющейся с небес. Аяо с содроганием представил себе, какую опасность для организма представляют собой подобные прогулки под дождем в тропическом лесу.

Вновь небо расколола молния, и Май вдруг с криком упала на колени. Руками она выставила перед собой, словно защищаясь от невидимого врага. Глаза ее были плотно зажмурены.

— Вставай, Май-чан! — Аяо дернул ее за руку, вынуждая подняться и идти за ним дальше. Ноги скользили по грязи. Аяо и Май несколько раз падали прямо в липкие лужи, кое-как вставали на ноги и вновь шли по земле, уже размытой дождем и потерявшей плотность.

Обернувшись, Аяо понял, что все это время Май шла с закрытыми глазами. Девушку била крупная дрожь. Притянув ее к себе, Аяо спросил, перекрикивая шум дождя:

— Ты что, боишься грозы, Май-чан?!

— Да! — не открывая глаз, ответила она. — Пожалуйста, уведи меня отсюда, Аяо-кун. Скорее, я больше не выдержу!

"Интересно, а предыдущий я знал об этой ее фобии?" — мрачно подумал Аяо, продираясь сквозь заросли. Он знал, что спасение не за горами. Дождь скоро прекратится — его максимальная протяженность в этих местах составляет десять минут. Сезон дождей уже прошел, и можно было уже не опасаться, что ливень затянется до трех-четырех недель сплошного водопада.

Вот только где они? Аяо не знал, в правильном ли направлении они идут. И эта грязь, ксо, эта грязь...

Небеса раскалывались от грохота. Молнии слепящими вспышками озаряли лесную тьму, оставляя после себя резь в глазах. От каждого громкого звука Май-чан ощутимо вздрагивала, и ногти ее глубоко впивались в ладонь Аяо. С раздражением он отпустил ее руку, чтобы перехватить ее у основания ладони. Теперь он держал ее за кисть, и можно было уже не опасаться новых порезов от ногтей.

Май-чан на мгновение подумала, что он собирается ее бросить, и завизжала от страха.

— Аяо-кун, не надо!..

— Успокойся, все хорошо, — попытался привести ее в чувство он, но Май-чан уже понесло:

— Нет, не хорошо! Не хорошо! Ты чувствуешь это?!

Ее дрожащий палец указывал куда-то в сторону. Аяо скептически скривил губы и повернул голову вслед за пальцем Май.

Молния, рассыпав вокруг себя ворох искр, ударила в ближайшее дерево. Грохот поднялся ужасающий. Аяо отпрыгнул назад, оттаскивая упирающуюся Май-чан прочь от траектории падения дерева. Кроме того, ему хотелось как можно скорее убраться отсюда. Озаряемая небесным пламенем, рядом с падающим деревом стояла темная фигура. Лицо существа рассекала широкая ухмылка. Они стояли вместе под одним дождем, двое и неведомая тварь, и вопрос, кого кому следовало опасаться, даже и не нужно было поднимать.

Май-чан обмякла, может, потеряла сознание, а может, и умерла от разрыва сердца. Аяо в тот момент было все равно. Он будто впал в транс и перестал испытывать какие-либо чувства. Взвалив тело Май себе на спину, он помчался через утопающий в потоках воды лес. Существо не стало его преследовать.

Дождь прекратился так же резко, как и начался. Ночная мгла сгустилась и погрузилась в тишину; теперь лес слышал лишь шумное дыхание Аяо и чавканье грязи под его ногами. Май тяжелым грузом давила ему на плечи; то и дело приходилось останавливаться, чтобы перевести дух. Аяо не думал ни о чем. Он просто шел вперед, стараясь как можно скорее достичь гостиницы.

4.

Ближе к рассвету он вышел из леса.

Перед ним открылся широкий вид: далеко, до самого горизонта, простиралась белая земля, чуть присыпанная песком, ее с обеих сторон окаймляла зеленовато-коричневая полоска леса, а где-то в сторонке притаился морской берег, усеянный камнями. Ни одному человеческому поселению, гостинице или даже одинокому коттеджу, здесь места не нашлось. Лишь чистая, нетронутая природа. Однако и она хранила на себе шрамы, нанесенные человеком.

В белый песок были вкопаны массивные столбы с перекладинами; их было много. Выстроенные в два ряда, они начинались почти у самого леса и заканчивались где-то за горизонтом, образуя своего рода дорогу. На каждом кресте был распят человек. Гвозди матово блестели от подсохшей крови. Их вбили тремя ударами: одним ударом — два в руки и третий в обе ноги, на уровне щиколоток, насквозь. Все распятые были мертвы уже несколько дней, судя по степени разложения. Их количество было трудно сосчитать, но масштаб казней уже впечатлял.

Аяо подошел к ближайшему кресту и осторожно положил Май-чан на песок. Сам вид распятых вызывал у него в памяти какие-то смутные ассоциации. Ему вдруг захотелось коснуться мертвых тел, провести рукой по их мягкой от разложения коже.

— Основной причиной смерти при распятии является асфиксия, вызванная развивающимся отёком легких и утомлением участвующих в процессе дыхания межреберных мышц и мышц брюшного пресса. Дополнительными причинами смерти служат обезвоживание и потеря крови, — раздался чей-то голос.

Аяо резко развернулся и увидел Эри, которая держала на руках Люси-сан. Рыжие волосы девочки спутались и сейчас висели космами. Ее подбородок лежал на плече Эри, губы шептали прямо в ухо.

— Опорой тела в данной позе являются руки, и при дыхании мышцы брюшного пресса и межрёберные мышцы должны поднимать вес всего тела, что приводит к их быстрому утомлению. Также сдавливание грудной клетки напряжёнными мышцами плечевого пояса и груди вызывает застой жидкости в лёгких, — невозмутимо продолжила Эри.

Аяо чувствовал себя пойманным на месте преступления правонарушителем. Прижав руку к груди, он воскликнул:

— Кто же совершил подобное?! Это ужасно!

Эри приблизилась к нему вплотную и произнесла, глядя ему прямо в глаза:

— Не стоит притворяться передо мной, Ацумори-сан. В этом нет нужды. Я знаю, насколько низкий у тебя уровень эмпатии.

— Эмпатии?

— Сопереживания, — пояснила Эри. — У тебя нет ни души, ни сердца. Лишь чистый и холодный разум. Я обращаюсь именно к нему.

— Почему вы считаете...

— Потому что я вижу тебя насквозь, — отмахнулась от него Эри, повторив жест Люси-чан. — Ты ущербен по сравнению с прочими людьми, в тебе нет ни страстей, ни чувств, в тебе не горит пламень души. Ты ощущаешь это на уровне инстинктов и пытаешься как-то восполнить этот мучительный пробел. Но, просто копируя поведения других, нормальных людей, тебе этого никак не добиться. Одарить тебя душой способна только Дева Мира. А пока — я взываю к твоему разуму.

Аяо молчал, подавленный. Он понимал, что Люси-сан права — и как бы ни хотелось ему поспорить с ней, он этого попросту не мог сделать. Не хватало аргументации.

— Это сделала японская армия. Скоро в Токио прилетит с посланием от Папы архиепископ Фредерика Ланге, и Ямамото Фумио начал заранее готовиться к ее визиту. Наша организация уже была разгромлена, а члены ее — казнены через распятие, когда мы обратились к тебе за помощью. Смотри, Ацумори-сан. Эти люди безжалостны. Ты видишь, на что они способны. Как думаешь, они оставят тебя в покое?

— Нет, — едва пошевелил губами Аяо.

Что самое неприятное, он ничего не чувствовал. Вонь разложения, мухи, кружившие над мертвецами, сам размах казней и огромное количество мертвых тел, все это не вызывало у него никаких эмоций. Зато... зато он почувствовал азарт.

— Сегодня я возвращаюсь в Токио, — сказал он, вновь взваливая на себя Май-чан. — Прощайте, Люси-сан. Надеюсь, мы еще увидимся.

Люси и Эри долго смотрели ему вслед.

Глава третья.

1.

Прошуршали шины. Сузухара Негиши, криминальный авторитет, приехал навестить свою любовницу Акиру. Он не знал, что нежная и хрупкая Акира-чан уже давно-давно лежит связанной в собственном же подвале, а в постели его ждет вальяжный Такамура Коске.

Сузухара открыл дверь собственными ключами и с порога крикнул:

— Акира-тан, я приехал!

В этот момент Акиру уже кусали за пятки крысы, живущие у нее в подвале. Но ни Сузухара, ни даже Такамура об этом не знали.

"Любого человека нервирует, если в его дом имеет доступ другой человек, пускай даже любовник. — рассуждал Такамура, лежа под шелковым одеялом, — Сузухара-кун, вот зачем ты открыл дверь своими ключами? Постучался бы, дал бы своей Акире-тан иллюзию того, что дом принадлежит ей. Это было бы тактичным и в конечном итоге наиболее правильным решением."

— Акира-тааан! — позвал свою любовницу Сузухара, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

"Хотя благодаря бестактности Сузухары-куна мне не нужно вылезать из постели. Пожалуй, его надо за это отблагодарить," — Такамура откинул одеяло. Когда Сузухара Негиши вошел в спальню, перед ним предстала странная картина: полумрак, оттеняемый пламенем свечей, интимная обстановка, громадная кровать на всю комнату — и возлежавший на ней Такамура, голый, за исключением набедренной повязки. На ней было аккуратно выведены два иероглифа, обозначавшие — "человек искусства". Такамура своей повязкой очень гордился и потому берег и не стирал.

— Ты кто, уважаемый? — Сузухара удивился настолько сильно, что даже забыл рассердиться.

Такамура в пляшущем пламени свечей еле мог разглядеть его лицо. Грубо вырезанный нос, рот-прорезь с тонкими губами, узкие глаза и выпирающие скулы делали Сузухару похожим на какого-то свирепого бога войны. Носил он обычный костюм-тройку с красный галстуком, в руке держал букет цветов. Судя по всему, они предназначились Акире-тан, которая в этот момент пыталась отбиться от крыс, но тщетно.

— Друг всех влюбленных, христианский святой Валентин из Интерамны, — проворковал Такамура. — Я соединяю людские сердца.

— С ума сошел? — нагнул голову вперед Сузухара. Цветы полетели на пол, на свет появилось черное дуло пистолета. — Вали отсюда, пидор.

Такамура вскочил с постели, сбрасывая шелковое одеяло прочь. Неторопливой походкой он приблизился к Сузухаре. Тот попятился, выставив вперед пистолет. Однако Такамура ошибался, посчитав, что якудза попытается выстрелить — тот вдруг крутанул пистолет и нанес удар рукоятью. Холодное железо с размаху врезалось в щеку Коске и распалось в пыль. Сузухара с недоумением уставился на свою пустую ладонь. Такамура кулаком выбил из него дух, а когда тот попытался ответить контратакой — ударил его еще раз. Сузухара был тяжелым и хорошо держал удар, поэтому упал только с третьего тычка в грудь.

Такамура засунул ему в рот трусики Акиры-тан и уложил на постель. Напевая мелодию опенинга из "Сладкой волшебницы Якумо-чан", он стащил с него штаны и оголил задницу, после чего веревками привязал якудзу к кровати. Подумав, Такамура подложил Сузухаре под живот подушечку. Все было готово.

— Ты чего творишь, урод? — простонал якудза, прийдя в себя. Говорил он невнятно, мешал кляп.

Такамура присвистнул — прошло всего пару минут, а этот бандит уже очнулся! Так было даже лучше.

— Помогаю тебе обрести свою истинную любовь! — ответил Такамура, вытаскивая белый тяжелый вибратор. Он смазал его кончик кремом из тюбика, найденного на столе у Акиры-тан (сам вибратор он нашел под кроватью), и примерился. — Тебе уже тридцать семь лет, а ты все еще не женился. Все в поисках. Я вот что думаю, Сузухара-кун: возможно, ты не там ищешь. Попробуй поискать ее — хаха, ее — среди мужчин.

— Слушай, — наигранно-спокойным голосом произнес Сузухара, выплюнув трусики изо рта, — в этом нет никакой нужды. Скажи мне, кто тебя подослал. Сколько он тебе заплатил? Я дам больше.

— Святой Валентин работает бесплатно! — Такамура был оскорблен до глубины души.

— Ты совершаешь ошибку, парень. Серьезную ошибку.

— Ради любви и ошибку совершить не страшно, — ответил ему Такамура и приставил вибратор к его анусу.

— Стой! Стой, урод!

Анус никак не хотел пропускать в себя белый вибратор. Пришлось надавить. Наконец кожа вокруг ануса начала медленно продавливаться, и вибратор медленно вошел внутрь тела Сузухары. Покачивая его из стороны в сторону, Такамура давил и давил, преодолевая сопротивление. Якудза орал. Вокруг его ануса образовалось белое колечко от крема.

— Сука! Сука!!! Стой! Хватит!

— Еще немножечко, — попросил его о терпении Такамура и ввел вибратор до упора.

— Ладно, — переведя дыхание, пробормотал Сузухара. — Это все моя вина, признаю. Не надо было брать деньги с того урода. Он же... Аааа, хватит! Не то, да?! Не то? Тогда дай я... дай я догадаюсь! Шимура?! Китаяма?! Ако?! На кого я наехал, чтобы меня так наказывать?! Я же нормальный человек, у меня бизнес!!! Да хватит же!!

Такамура равномерно сношал его вибратором, пока Сузухара говорил и говорил, говорил и говорил. Очевидно, якудза полагал, что этим он сможет как-то разжалобить его. Но он не знал, что Такамура и так был преисполнен к нему самой искренней жалостью.

— Бедный,.. — произнес Такамура сочувственно. — Тебе был просто нужен хороший мужчина.

Сузухара скрипнул зубами с такой ненавистью, что сломал себе клык.

— Хватит!! Ты уже унизил меня, чего тебе еще надо?!

— Довести тебя до анального оргазма, как ты еще не понял этого, бака? — всплеснул руками Такамура.

Сузухара застонал и одновременно испустил газы.

— Вот и отлично, — заулыбался Такамура.

Он встал с кровати и порылся в вещах Акиры-тан (бедняжку уже начали поедать). Нашел пару интересных платьев, примерил их. Остановился он на легкомысленном платье с глубоким вырезом. В нем Такамура ощущал себя настоящим человеком.

— Тебе это нравится, да?! Педик. Гомик! — злобно прокудахтал Сузухара. Такамура засунул вибратор ему в рот.

— Помолчи-ка, бака. И найди себе мужика, наконец.

2.

Сакура-чан сидела в углу, поджав к груди свои длинные голенастые ноги. Волосы девочки от плохой пищи и стресса потеряли свою блеск и объем; Такамуре это не понравилось, поэтому он без особых сантиментов остриг Сакуру почти налысо. Девочка не возражала. Видимо, ей было уже все равно.

Такамура поманил ее пальцем, и Сакура тут же подошла к нему. Она уже усвоила, что лучше подчиняться Такамуре во всем, иначе будет больно. Девочка сохраняла на лице выражание покорного и тупого равнодушия, тем самым напомнив Такамуре овцу на ферме. Огорченный таким отношением к себе, он попытался исправить ситуацию:

— Как сегодня провела день?

Такамура надеялся завязать дружеский и непринужденный разговор, но Сакура почему-то не поддержала его инициативу.

— Вам лучше знать, — пробубнила она.

Такамура видел перед собой глупую и обиженную девчонку, которая все капризничает и не желает признавать, что ей нравится проводить время с ним. Однако можно было сказать и так: перед ним — несчастная и запуганная маленькая девочка, лишившаяся обоих родителей. И первая, и вторая Сакура заводили его.

Но он не мог просто так поддаться воле голосов. Это был его свет в ночи, единственный светлячок в темном лесу — это был его шанс выйти из-под контроля. Зависимость от голосов тяготила Такамуру. Ему хотелось бы избавиться от них и начать свою собственную охоту на людей. Или же так — он просто хотел оттянуть миг удовольствия от дефлорации маленькой девочки, он смаковал это ожидание, это грядущее удовольствие от своего будущего мерзкого и циничного поступка. Обе точки зрения были верны для Такамуры. Порой он мыслил сразу с двух позиций, пытаясь свести их при этом в одну. Это был его аналог трехмерного зрения.

— Сакура, хочешь данго? Или такояки? — вновь попытался наладить диалог Такамура. — Мы можем сходить в магазин. Я не против.

Девочка молчала, глядя куда-то мимо него. Такамура ждал, пока она ответит, но Сакура все стояла и стояла, угрюмо рассматривая его. Такамура вздохнул и потрепал ее по обритой голове.

— Как хочешь, — сказал он. — Ладно, без сладкого ты все равно не останешься.

Такамура сбросил с себя летнее платье, оставшись в одной лишь набедренной повязке.

Дом принадлежал какому-то политику, которому Такамура проломил череп битой. Сначала он хотел так и бросить политика на полу — пускай разлагается — но потом все же не стал пугать Сакуру-чан и распылил тело. Теперь политик тонким слоем покрывал стены и пол своего дома. Настоящее единение со жилищем.

Жилище для политической фигуры было довольно скромным: всего четыре комнаты, телевизор и двд-проигрыватель, старый компьютер и никак не желавшая работать стиральная машина. И главное, политик был одинок, ни семьи, ни друзей. Разве что избиратели, но до них никому дела не было.

Такамура включил телевизор и уселся на циновку. Сакура стояла на коленях перед ним, загораживая собой экран. Пришлось заставить ее пригнуться.

— Граждане! Сегодня мы все получили очень важный урок! — бодро произнес телевизор. Судя по всему, шел новостной блок.

Не обращая на него внимания, Такамура извлек свой вялый член и показал его Сакуре.

— Соси и думай, что это леденец, — сказал он.

Девочка посмотрела на него с плохо скрываемым отвращением, однако все наклонила голову и взяла в рот член. Даже не осознавая до конца всей ситуации, она понимала, что с ней делают нечто отвратительное. Такамуру это веселило.

— Бодрее, — приказал он, и Сакура начала активнее работать языком и губами. Делала она это неумело, царапая нежную кожицу зубками, однако сам процесс доставлял Такамуре огромное удовольствие. Он чуть откинул голову назад и начал смотреть новости.

Крупный, массивный мужчина с лысой и блестящей от пота головой стоял за трибуной и обращался к "гражданам". Он носил квадратные очки; свет отражался от них, и казалось, что глаза за стеклами очков светятся недобрым огнем. Такамура уже хотел переключить канал, когда вдруг услышал знакомое имя.

— ...Хосокава-сан был моим другом. Кое в чем наши с ним взгляды не сходились, но я никогда не путал жизнь и политику. Поэтому известие о трагической гибели моего друга потрясло меня. Сердце все ещё болит и отказывается понимать, что произошло. Но пока живы деяния человека, жива память о нем — и сам он жив наших сердцах. А Хосокава-сан оставил о себе хорошую память. Не буду идеализировать его. Подобным я бы только оскорбил его память. Он был злобным, он был злым. Он был непримирим к мерзавцам, трусам, негодяям. И он любил японский народ, служил ему и поэтому в наших сердцах такой болью отдается его трагическая смерть.

Лысый мужчина старательно делал вид, будто ему не все равно. Но даже с этой стороны экрана было видно, как же смертельно надоел ему этот фарс. Лысому мужчине хотелось как можно скорее закончить это дело и пойти пить растворимый кофе в своем кабинете.

— Да, вот так. Неплохо, — похвалил Сакуру-чан Такамура.

Журналистка в плотном деловом костюме прорвалась к лысому мужчине и всунула ему под нос микрофон.

— Премьер-министр, у вас есть что сказать по поводу переговоров с Берлином?

Лысый неожиданно вспылил и заорал:

— Да у вас что, совсем совести нет? Мой друг умер, а вы тут о каких-то переговорах! Газетные собаки! Сволочи!

Он вырвал у журналистки микрофон и разломил на две части. Немедленно вспыхнули и погасли огни сотен фотоаппаратов — пресса внимательно следила за каждым действием премьер-министра.

Такамура кончил Сакуре в рот. Девочка поперхнулась, но все же проглотила все до конца. Погладив ее по голове, Такамура выключил телевизор и задумался.

"Может, мне как-нибудь к премьер-министру наведаться? Поговорим с ним о рыбалке, обсудим, какой из двухста способов приготовления рыбы лучше, я оторву ему голову и поджарю мозги на сковородке. Весело будет," — Такамура облизнулся. У его ног сидела безмолвная Сакура-чан.

3.

Сразу по прибытию в Токио Аяо попал в неприятную историю.

Хотя нет, неприятности начались еще в самолете. Мейда попыталась завести с ним разговор о каких-то отвлеченных материях. Голова ее при этом лежала у Аяо на коленях. Мейда все говорила и говорила, а палец ее водил по груди Аяо. Осмелев от собственной безнаказанности, девочка вообразила себя опытной соблазнительницей. Пришлось Аяо ущипнуть ее за нос, чтобы не думала о себе слишком много.

Несколько раз мимо них прошла Тецуна. Взгляд, которым она одарила Мейду, был полон праведной ярости. Аяо встревожился, подумав, не достанется ли когда-нибудь Мейде от озверевшей цундере.

Чувство опустошенности никуда не ушло, однако Аяо постарался не думать о нем. Он уже успел позабыть, какие же ощущения испытал в тот момент, когда увидел ряд уходящих за горизонт крестов — спокойное, созерцательное равнодушие, холодный интерес к смерти и жестокости. Неужели это и есть истинная сущность моего прежнего "я"? — спросил у себя Аяо и тут же ответил: "Нет, конечно же. Этого попросту не может быть", — и попытался забыть об этом.

Май-чан после грозы вела себя странно. Сославшись на недомогание, она теперь сидела в своем кресле возле окна и смотрела вниз, на проплывающие мимо зеленые пятна леса и желтые — пляжа, ни с кем не разговаривая. С ней попытался завести разговор Кога — тщетно. Аяо же таких попыток не предпринимал. Он не знал, что ему нужно сказать Май-чан. Та тварь, что они встретили в лесу, была как-то связана с Май, однако расспрашивать об этом свою подругу Аяо не решался. Мало ли у кого бывают какие секреты?

— Ацумори-сама,.. — томным голосом произнесла Мейда.

— Помолчи, мне нужно подумать, — прижал палец к ее губам Аяо.

— Я могу подумать вместе с вами, — лукаво предложила Мейда.

Аяо сдался.

— Мейда-чан, может ли человек жить, не имея души? — с сомнением произнес он.

Мейда посерьезнела и посмотрела на Аяо совсем другим взглядом.

— Нет, Ацумори-сама. Без души тело загниет и перестанет двигаться. Человек состоит из двух сторон, идеальной и материальной. Лишившись одной из них, он умирает. Таков закон божий.

— А может ли... быть нарушен этот закон?

— Ацумори-сама, откуда такие мысли? — удивилась Мейда. — Перестаньте думать о всяких гадостях. Лучше обнимите меня.

Аяо обнимать ее не стал. Вместо этого он спросил:

— Как я смог победить этого Курумару?

— Я не знаю. Не хочу об этом думать, — капризно произнесла Мейда.

Повинуясь внезапному порыву, Аяо вдруг схватил ее за ухо и начал его выкручивать.

— Больно... Ацумори-сама, мне больно!.. Да хватит же!

Мейда не воспринимала это всерьез — ей казалось, что это просто очередная шалость, игра.

— Говори, а то ведь оторву, — бесстрастным голосом предупредил ее Аяо.

Что-то было в выражении его лица, что Мейда мгновенно побледнела. Запинаясь, она выговорила:

— Ацумори-сама, простите меня! Я... простите! Я не хотела задеть вас! Курумару-сан... Курумару сказал, что это все разрушение магических потоков!

— Да? Разрушение?

— Вот именно, — лихорадочно закивала Мейда. — Курумару ничего не смог вам противопоставить!

— Спасибо за информацию, — Аяо дал знак, что можно снова расслабиться.

Судя по реакции Мейды, это и было проявление его прежнего "я". Интересно, а старый Аяо всегда вел себя так? Аяо нынешний видел в этом аморальный, низкий поступок; запугивать несчастную девочку — отнюдь не верх благородства. Стоит ли в таком случае вообще обращаться к прошлому, если оно целиком состоит из эпизодов унижения Мейды, сестры или Май-чан?

Аяо не знал.

Все оставшееся время до посадки Мейда молчала. Аяо не знал, что же именно она ощущала. Может, страх или гнев? А может...

"А может, и радость от унижения, — предположил внутренний голос. — Тецуне бы точно понравилось. Поэтому я был выбрал именно ее."

Аяо заставил его замолчать.

4.

Аяо был уже дома и отбивался от чрезмерно заботливой Аяме, когда ему позвонила Май-чан.

Слегка успокоившись после происшествия в самолете, Мейда сидела на кухне и лакомилась тамагояки, которые заранее приготовила Аяме для любимого брата. К сожалению, брат не особо горел желанием садиться за стол, и вся еда досталась Мейде. Аяме злилась, дулась, но ничего с этим поделать не могла. Поэтому она яростно тормошила Аяо, убеждая его отправиться с ней за покупками на рынок.

Прозвенел телефон, и Аяо вздохнул с облегчением. Аяме огорченно уставилась на него, затем ушла на кухню придираться к Мейде.

— Май-чан? — сверившись с экраном телефона, произнес Аяо.

— Только не злись, Аяо-кун, — сказала Май-чан. Ее голос прозвучал как-то странно. — Я знаю, ты только приехал домой, но мне нужно срочно нужна твоя помощь. Сможешь прийти ко мне?

То, что Май сама обратилась к нему после вчерашней ночи, удивило Аяо. Однако он согласился.

— Спасибо, Аяо-кун.

Предупредив сестру и Мейду-чан, Аяо быстро надел куртку и вышел из квартиры. Уходя, он заметил обращенный на него взгляд Мейды — встревоженный и печальный. По-прежнему ли доверяла ему Мейда-чан? Или же поведения Аяо оттолкнуло ее от него?

После жаркого и влажного климата Окинавы вечерняя прохлада городских улиц была особенно приятна. Солнце притаилось за облаками. Уже высыпали на небо первые звезды — и они было гораздо более слабым и немощным источником освещения, нежели сияние неоновых вывесок. По стенам зданий поползли тени.

Аяо дошел до конца улицы и спустился в парк, вступив под сень деревьев. По ногами хрустнула ветка. Он посмотрел вниз, где, окруженный деревьями сакуры и зарослями азалий, стоял синтоистский храм.

Пройдя под аркой из сплетенных драконов, Аяо оказался в узком внутреннем дворике. Там его уже ждала Май-чан, которая уже успела переодеться после приезда в традиционную одежду мико. Ее белая рубаха в сгущавшейся темноте выглядела смутным пятном.

— Аяо-кун!

Май вдруг бросилась к нему и с всхлипом прижалась к его груди. Пораженный этим, Аяо не знал, что ему делать. Наконец он бережно приподнял склоненную к нему на грудь голову Май-чан и посмотрел в ее лицо.

Она плакала, и по ее щекам стекали слезы.

— Май-чан? — встревожился Аяо.

— Прости, что... что... Просто я...

— В чем дело?

У Аяо словно окаменела душа. Ему было все равно, страдает ли Май-чан или нет, да пусть хотя бы и орет от боли — все равно. Хотя нет, на кричающую в муках Май-чан он бы не отказался взглянуть, пускай и краем глаза. Осознание этого факта испугало Аяо.

Но он устал бояться. Поддавшись всего на минуту черной мутной волне, поднимавшейся со дна души, Аяо не совершит ничего плохого, разве нет?

Поэтому он позволил неведомому механизму отключить собственные эмоции. Тем более что эти эмоции были скорее наигранными.

— Май-чан, скорее говори, в чем дело, — холодно произнес Аяо. — Мне уже надоело стоять здесь на ветру.

— Прости! — снова всхлипнула Май. — Моя подруга... ты знал ее, Хи-чан... Знаешь, что произошло с ее семьей? Я только сегодня узнала и в таком шоке...

"Ты что, хочешь, чтобы я тоже расчувствовался и начал рыдать вместе с тобой? Да ты же идиотка. Самая настоящая, безмозглая дура!" — подумал Аяо. Теперь мысли текли легко и свободно, не стесняемые фальшивым сочувствием.

— Какая еще Хи-чан? — Аяо грубо схватил Май за плечи и встряхнул, чтобы она пришла немного в себя.

— Асами Хироко-чан, — пробормотала Май, утирая слезы. — Ее семью на днях вырезал какой-то маньяк. Хорошо, что ее самой там не было, когда это случилось. Бедная Хи-чан, я даже не знаю, что она чувствует... Аяо-кун, пожалуйста!

— Что?

— Пойдем со мной! Мы должны навестить Хи-чан!

"Навестить?" — Аяо хотелось вернуться домой, обратно к Аяме и Мейде. Однако что-то подсказывало ему, что отказывать Май в такой просьбе не стоит. Ведь когда прилив бездушия схлынет, он же сам первым пожалеет о таком поступке.

Мысль о том, что период равнодушия может затянуться, не пришла ему в голову.

5.

— Самое страшное, что ее младшую сестру так и не нашли, — сказала Май тихим голосом. — Наверное, маньяк забрал ее с собой.

"Забрал и трахнул! Забрал и трахнул!" — чуть было не ляпнул Аяо, но вовремя спохватился. Вместо этого он произнес постным тоном:

— Значит, она еще жива. Ее можно спасти.

— А вдруг он обидит ее?! — закричала Май в панике.

"Конечно же, он ее обидит. Много-много раз."

— Будем надеяться на лучшее, — успокоил ее Аяо.

Неведомая Асами Хироко по понятным причинам больше не жила в своем собственном доме. Ее приютила у себя Ишикава Каеде-сан, давний друг семьи Асами. Она работала с покойным отцом Хироко в одном университете и, как и он сам, имела звание профессора. Дом Ишикавы-сан стоял на самом отшибе Токио, даже дальше от центра, чем жилище самих Асами. Аяо представил, сколько ей нужно добираться до места работы, и поморщился.

"Теперь бедной Хироко придется жить чуть ли не в пригороде, как же я ей сочувствую," — подумал он.

— Аяо-кун, это так ужасно — потерять семью, — сказала Май. Голос ее дрожал.

Аяо не знал, есть ли родители у самой Май-чан, или же нет, или же они в отъезде, как и его собственные. В этот момент он вновь остро почувствовал собственную оторванность от окружающего его мира, и желание острить по поводу лишившейся семьи Хироко вдруг пропало. Он сумел обуздать себя и теперь смотрел на мир глазами нормального человека.

"Должен ли я что-то ответить ей?" — подумал Аяо, глядя на Май-чан.

Да. Должен.

— Май-чан, я понимаю, — склонив голову, произнес Аяо. — Ведь и я сам пережил нечто подобное.

Май принялась уверять его, что это неправда, что его родители скоро вернутся вместе с Аей-чан, но Аяо жестом прервал ее поток слов. Он сказал:

— Прибереги эти слова для Хироко, когда она будет ныть насчет своей пропавшей сестры.

"О, я так и не сдержался," — отстраненно отметил он про себя.

— Аяо-кун...

Некоторое время Май-чан молчала, а затем вдруг выпалила:

— Спасибо тебе, Аяо-кун!

Аяо пораженно воззрился на нее, а Май продолжала:

— Ты пытаешься так подбодрить меня, да? Держишься невозмутимо и хладнокровно, не давая мне впасть в панику? Это так ... это так в твоем духе, Аяо-кун!

Аяо вздохнул.

6.

Дом профессора Ишикавы располагался в западной части Токио. Небольшое строение из кирпича, во дворе цвели розы. Старое, рассохшееся, но пока еще не утратившее уютного вида. Окна были занавешены белыми кружевными шторами; почему-то Аяо почудилось в этом нечто неприличное.

Очень спокойное, тихое место — как раз отлично подходит для того, чтобы успокоить изорванные нервы и залечить душевные травмы. Возле входа висела табличка "Ишикава" с наполовину стертыми линиями. Еще немного дождей и ветров, и иероглифы окончательно сотрутся.

Кто-то черным маркером написал что-то поверх "Ишикавы". Приглядевшись, Аяо прочитал:

— "У вас пропала девочка пубертатного возраста? Не беда! Обратитесь в полицию ПРЯМО СЕЙЧАС! Результат ГАРАНТИРОВАН! Обратившимся до конца месяца — скидка в 15 процентов."

— Это что, шутка? Как можно так шутить?! — пришла в негодование Май-чан. Она принялась яростно оттирать надпись с таблички, но безуспешно. Наконец Май сдалась, когда обнаружила, что полностью стерла иероглифы "Ишикава", а издевательская надпись так и осталась невредимой.

— Тут еще иероглифы, — вдруг произнесла она. — Подпись. Смотри, здесь, в углу.

— Такамура Коске, — прочитал корявую надпись Аяо. — И что, это должно нам что-то сказать?

Профессор Ишикава Каеде ходила по дому в поношенном домашнем халате и тапочках на босу ногу. Волосы она зачесывала назад; чтобы удерживать их там, Ишикава-сенсей использовала очки в строгой металлической оправе, надвинутые высоко на лоб. Ей было под сорок, но профессор держалась с непринужденностью молодой девушки.

В отличие от нее, Асами Хироко была замкнутой, мрачной и неразговорчивой. Аяо, конечно, мог бы списать это на случившуюся с ней трагедию, однако у него возникло подозрение, что Хироко-чан была такой всегда. Она сидела на диване, глядя пустыми глазами в стену, в то время как ее пальцы разбирали и вновь собирали железную игрушку-головоломку. Увидев Хироко, Май-чан тут же бросилась к ней и обняла. Хироко не отреагировала на такое проявление сочувствия.

— Совсем раскисла, — шепнула замершему у порога Аяо Ишикава-сенсей. — Не представляю, как ее можно расшевелить. Придумай же что-нибудь, не стой как истукан.

Ишикава-сенсей использовала почему-то мужскую версию японского языка, что несколько удивило Аяо.

— Вы пробовали обращаться в полицию? — спросил он, игнорируя ее просьбу.

— Пробовали, — недовольно ответила профессор. — Они нас послали куда подальше. Полные уроды. Говорят, с резней в Минато разбираются, людей не хватает. Я им говорю — вам что важнее, мертвый политик или живая девочка? Меня даже слушать не стали, просто выкинули за дверь. А потом появилась эта надпись издевательская. И это еще что! Пока я была на работе, мне принесли письмо эротического содержания. Какой-то урод со смаком описал, как, куда и чем он будет иметь меня в разных позах. И подпись свою оставил, Такамурррра! Вот ведь мерзавец. Поймать бы извращенца и яйца ему оторвать, вот тогда он бы узнал, как я веду свои дела.

— Может, этот Такамура связан с полицией, — предположил Аяо.

— Наверняка! — согласилась профессор. — И что нам это дает? Я тебе скажу сама: ни-че-го! Разве что если мы похватаем подручные средства и пойдем громить полицейский штаб. Может, среди этих уродов и удасться найти нашего Такамуру. Но это все пустые мечтания. Не люблю мечтать попусту. Вот Широ-кун — он любил это дело, а я нет.

— Широ-кун?..

— Асами-сенсей, которого я в последний раз в гробу видела, среди цветочков и веночков. Бедняга посинел весь. Жалел, наверное, что Сакуру-чан не смог уберечь. Или нет. Нет, я думаю. Наверняка Широ в последние минуты жизни о своей машине продолжал думать. У него ведь голова только ей и была забита. Машина то, машина се! Идиот! Старый идиот! — разгорячилась Ишикава-сенсей. Хироко подняла голову и посмотрела на нее своим замутненным взором. Профессор поперхнулась своими же словами и, приобняв Аяо за плечи, потащила его на кухню.

— Аяо-кун, у меня к тебе просьба, — прошептала она, стараясь, чтобы ее не услышала Хироко. — Сможешь выполнить?

С силой воли и напором у Ишикавы Каеде было все в порядке. Аяо даже и в голову не пришла мысль отказаться. Он кивнул, соглашаясь.

— Мне нужно сегодня отлучиться. Сможешь посидеть вместе с Хи-чан и Май-чан? Страшно оставлять девочек одних. Вдруг сюда притащится этот псих Такамура. И о маньяке не стоит забывать... Аяо-кун, что думаешь?

— Ладно, — пожал он плечами.

— Я знала, что на тебя можно положиться, — профессор Ишикава чмокнула его в щеку.

"Странно, мы знакомы всего-то десять минут, а она уже целоваться лезет," — пронеслась в голове мысль. Аяо потер щеку в том месте, где ее коснулись губы Ишикавы-сенсей.

Она тем временем объясняла встревоженной Хироко, что ей нужно уйти. Новоиспеченная сирота хныкала, подобно большому младенцу, и лишь с большим трудом удалось уговорить ее отпустить профессора. Май-чан прижала к себе расстроенную Хироко и теперь говорила ей что-то успокаивающее. Ишикава-сенсей же начала собираться в дорогу.

— Ишикава-сан! — позвал ее Аяо, когда профессор была уже около двери.

— Да?

— Что за машина, о которой вы говорили?

Ишикава-сенсей нахмурилась.

— Машина? Какая еще машина? Аяо-кун, запомни: некоторых вопросов лучше не задавать. Ладно, бывай, — и она закрыла за собой дверь.

Аяо остался в ее доме вместе с Асами Хироко и Май-чан.

7.

Теперь он смог получше разглядеть Хироко. Примерно его возраста, на вид ужасно больная и грязная, Хироко имела трогательно большие глаза, как у ребенка; к сожалению, глаза эти были окружены синяками и глядели исподлобья. Два хвостика по бокам головы огорченно обвисли. Приглядевшись, Аяо заметил у Хироко на губах шрамы от укусов.

"Кусала собственные губы? Это такая привычка?" — размышлял он, сидя на стуле рядом с диваном. Дом профессора Ишикавы был меблирован в европейском стиле — никаких циновок, ширм или низких столиков. Здесь было господство диванов, столов и стульев с длинными резными ножками; стены обклеены дешевыми обоями, а полы устланы облезлыми коврами. Японский минимализм уступил европейской нищете.

— Ну же, Хи-чан, не молчи, — уговаривала подругу Май-чан, гладя ее по волосам. — Выговорись, тебе станет легче. Мне ты можешь сказать все что угодно.

Хироко открыла рот и попыталась что-то сказать, но вместо этого издала лишь ряд хрипов. Затем с мрачным видом она свой рот закрыла.

"Мерзкая девчонка, — недовольно подумал Аяо. — Скажи уже что-нибудь, не зли меня."

Разраставшееся слепое пятно равнодушия в его душе уже не пугало Аяо. Скорее, сам факт его наличия успокаивал, давал надежду на скорое единение со своем пропавшей памятью.

Хироко вдруг подняла на него глаза.

"Прости, я не хотела тебя сердить," — прозвучал в его голове чей-то чужой голос. Тонкий, журчащий, подобно ручейку. Голос девушки.

Аяо поднял брови.

— Хи-чан, дай мне, я распутаю, — Май-чан попыталась забрать у Хироко ее металлическую головоломку. Та стиснула ее в кулаке и замотала головой.

"Скажи, она и вправду так заботится обо мне? Это правда? Ей не все равно? Ты должен знать ее лучше, чем я," — вновь раздался тот же голос.

"Не сомневайся, она несет эту ерунду от чистого сердца. Это ведь Май-чан," — поморщился Аяо. Любопытные же люди живут в этом доме, действительно...

Май оставила Хироко в покое и теперь просто прижимала ее к себе. Они были чем-то похожи на встреченных им на Окинаве Люси-сан и Эри. Аяо подумал, что ни за что бы не позволил Май так тискать себя. В конце концов, даже самая теплая забота начинает со временем раздражать. А Май и так чрезмерно настойчива в своих проявлениях сочувствия.

"Я не могу читать ее мысли," — призналась Хироко.

"А тебя так заботит, что у нее на уме?" — Аяо бросил пренебрежительный взгляд в сторону Май.

"Да," — просто сказала Хироко.

— Аяо-кун, — Май-чан встала с дивана и подошла к нему. — Я пока приготовлю нам всем чай, а ты посиди с Хи-чан. Говори с ней, не давай ей думать о произошедшем, — и она понизила голос.

— Ладно.

Аяо сел рядом с Хироко и резким движением вырвал у нее головоломку. Она вскрикнула. Май этого не видела — она уже была на кухне и возилась с чайником.

"Ты злой," — сказала Хироко.

Аяо беззвучно рассмеялся.

"Ты так думаешь? А вот Май-чан считает иначе."

"Зачем ты обманываешь ее?" — Хироко глядела на него с ненавистью.

"Она сама предпочитает обманываться, — жестко ответил ей Аяо. — Такова она от природы. Не может разглядеть в людях зла. Полная идиотка. Мне жаль ее."

Хироко сжала кулачки.

"Именно это и делает ее такой...такой.., — она запнулась. — Такой доброй и заботливой!"

"Юри-девочек только здесь не хватало, — Аяо ухмыльнулся. — Ты бы еще ее "онее-сама" называла, глядишь, ей и понравится."

Хироко вспыхнула и ткнула его кулачком в бок.

"Я не юри-девочка!"

"Ага, ага," — Аяо развел руками в стороны.

Мирная, спокойная беседа подействовала на него благотворно. Жесткий комок равнодушия начал медленно рассасываться. Может, у него когда-нибудь и получится стать настоящим человеком. И вновь вопрос — что за чудовищем он был в прошлой жизни?

"Ты счастлива?" — вдруг спросил он у Хироко.

И сразу обрушилась та плотина, что она возвела в своем сознании, та самая плотина, что сдерживала напор темных мыслей и злых воспоминаний, горя и ужаса, тоски и печали. Хироко вздрогнула всем своим телом.

"С чего бы?" — пробормотала она.

"Май-чан теперь всегда будет с тобой. Ты используешь собственную трагедию для того, чтобы притянуть ее к себе, заставить ее сочувствовать тебе. Скажи, ты вообще вспоминала о своих родителях за все эти дни? Или ты думала только о Май-чан? Прав ли я? Прав? Скажи мне это!" — Аяо буквально наслаждался своим обличающим тоном. Будучи далек от всех переживаний обычных людей, он видел их со стороны, взглядом, не замутненным розовой дымкой.

Он наверняка попал в цель. Сейчас Хироко сломается изнутри. Сейчас.

Странно, но она почему-то посмотрела на него с внезапным сочувствием.

"Зачем ты так? — Хироко взяла его за руку. — Тебе ведь тоже больно. В тебе нет ничего, кроме боли и отвращения. Ты гораздо более несчастен, чем я."

Аяо фыркнул.

"Конечно же!"

"Я видела тебя и раньше, — призналась Хироко. — Вместе с Май-чан. Тогда твоя душа была затянута чернотой. Сейчас она немного чище. Она другая."

"Правда?" — Аяо удивился настолько, что решил вернуть ей обратно ее головоломку. Тонкие пальцы сомкнулись на металлическом узоре.

"Да," — улыбнулась Хироко.

Май-чан принесла им чай.

8.

Зов голосов поднял Такамуру посреди ночи. Он встал с постели, посмотрел немного на спящую Сакуру, затем начал собираться. Похоже, сегодняшнее задание будет особенным. Голосам срочно требовалось ликвидировать неугодного человека. Их команды были торопливыми, сбивчивыми; такое ощущение, что обладатели голосов пребывали в состоянии, близком к панике.

— Вот и на вас, тварей, нашелся свой охотник, — бормотал Такамура, натягивая на себя тесное розовое платьице с рюшечками. Белые роликовые коньки, белые же колготки, поднимавшиеся снизу вверх к неприлично короткой юбочке с оборками; за спиной пластмассовые крылышки, на груди — бутафорский рубин, заключенный в позолоченный круг; наконец, завершал этот наряд совершенно чудесный штрих в виде серебристой короны в волосах — Такамура косплеил Сладкую волшебницу Якумо-чан. Жаль, не удалось найти нормального жезла. Такамуре пришлось вместо него вооружиться обыкновенной битой.

— Лунное семя, дай мне сил! — заорал он и выпрыгнул прямо в раскрытое окно, на улицу, к темным полосам асфальта и белым — бетона. Роликовые коньки звякнули, и Такамура понесся вперед, к своей жертве. Пластмассовые крылышки грохотали на ветру.

Песня из опенинга прокручивалась в его голове как заведенная, пока Такамура скользил тенью по городским улицам. По тротуару шел одинокий прохожий. Получив битой по голове, он перестал ходить и теперь лежал. Размахивая своим жезлом справедливости, Такамура на полной скорости ворвался в круг пьяных подростков, которые устроили себе небольшой праздник после школы и слегка загулялись. Двое получили серьезные травмы, остальные отделались легким испугом. Впереди показались парень с девушкой; парню Такамуры выбил зубы, девушку же он протащил по асфальту за собой, пока она не перестала дергаться. Это было весело, и Такамура смеялся. Запрокинув голову назад, он пел:

— Fighting evil by moonlight! — удар сбил с ног какого-то припозднившегося офисного работника.

— Winning love by daylight! — мотоциклист не пережил столкновения с битой и разлегся на земле.

— Never running from a real fight! — Такамура проехался по сбитому им ребенку, ломая ему позвоночник.

— She is the one named Yaaaaaakumo-chan! — он нырнул в токийскую подземку, распугивая бомжей и попрошаек.

Пел Такамура с жутким акцентом, как, впрочем, и сама исполнительница песни, несравненная Химура Мидорико. Да и не полагается Сладкой волшебнице петь. Ее дело — сражаться со злом.

Голоса говорили ему, что цель находится под землей. Вероятно, там было и нечто важное для них самих, раз уж его требовалось защищать от посторонних. "Снесу нарушителю голову, — подумал Такамура, — а потом и узнаю, что он там искал."

Знание никогда не повредит.

Он с разбегу спрыгнул вниз, на рельсы. Близилась полночь, поэтому поезда ходили с большим интервалом. Времени ему должно хватить.

— Бака! — крикнул ему какой-то сердобольный гражданин с платформы. — Тебя же задавят! Совсем жить надоело, малолетка?

Такамура обернулся и помахал ему рукой в белой перчатке.

Рельса скрежетала под колесами его роликов. Такамура влетел в темный коридор, откуда и должен был выползти поезд; интересно, хватит ли у него времени?

Времени не хватило. Мигающие огоньки впереди вдруг приблизились и стали ослепляюще яркими.

Такамура обезумел от этого света.

— Якумо-чан не боится боя! — расхохотался он. Его выставленные вперед ладони в белых перчатках встретились со стальным рылом поезда и погрузились в него, как нож в масло. От грохота заложило уши. Такамура закрыл глаза и стоял на одном месте, пока мимо него проносились какие-то цветные пятна — он рассекал поезд, подобно клинку. Обращалось в пыль все: и пол, и колеса, и поручни, и те неудачливые пассажиры, которым не повезло оказаться посередине вагона. С каждой уничтоженной деталью Такамура чувствовал все нарастающую боль в сердце. Ему стало тяжело дышать, в груди сперло. Мышцы чуть ли не лопались от напряжения; казалось, шевельни он хоть пальцем — и сухожилия попросту порвутся, и тогда руки обвиснут вдоль его тела бесполезными кусками мяса. И это было... еще веселее!

С ревом Такамура развел руки в стороны, и вся громада поезда обрушилась на него. Мир треснул напололам.

А затем движение вокруг Такамуры как-то само собой прекратилось.

"Ого, я распылил целый поезд!" — подумал он, открывая глаза и оглядывая пустой коридор. Нигде не было и следа от поезда. Лишь пустые рельсы и крысы, сновавшие среди проводов.

— Успех, Якумо-чан! — провозгласил Такамура и вдруг согнулся. Изо рта хлынула кровь, смешанная с белой блевотиной. Такамуру выворачивало наизнанку. Все веселье испарилось. Теперь ему стало немножечко грустно и даже обидно. Почему вдруг он должен расплачиваться за целевое использование своего дара? Все ведь правильно — он разрушитель, вот он и разрушает. Так почему же он может распылять исключительно всякую мелочь, а что-нибудь действительно крупное — нет? Смахивает на изощренное издевательство. Такамура хотел стирать в пыль целые галактики, а довольствовать пока ему приходилось какой-то ерундой.

Голоса требовали, чтобы Такамура поскорее привел себя в порядок и отправился вслед за нарушителем. Он не обратил на них внимания. Обойдутся.

В этот же момент его тело словно разорвалось на части от боли. Такамура упал на колени и снова начал блевать. Отвратительно.

— Якумо-чан больно, — пожаловался он вселенной, кое-как утирая слизь со своих губ. — Якумо-чан рассердилась! Она хоть и приличная девочка, а все равно тех уродов, что обломали ей все веселье, подвесит на их же собственных кишках!

9.

Такамура бродил по токийской подземке, пока не пришел новый приказ от голосов — выбираться на поверхность. Нарушитель, видимо, так и не решился на что-то серьезное. Он вылез из метро и теперь разгуливал наверху. Голоса советовали Такамуре расправиться с ним как можно более мучительным способом. Он послал их куда подальше, потому как в подобных делах имел уж побольше опыта, чем они. Сам разберется, как и кого ему убивать.

"Жаль, что так и не удалось приблизиться к тайне," — думал он, поднимаясь по эскалатору. Люди, кто был далеко, смеялись над ним, а кто поближе — смеяться побаивались, поскольку видели его окровавленную биту и алые пятна на одежде.

Что-то подсказывало Такамуре, что ему не следует совать нос в тайны подземки. Он послал куда подальше и этого непрошенного советчика. Ему ужасно хотелось узнать, что же именно скрывалось в глубинах токийской подземки, что-то, связанное с природой голосов.

"Вот только подвешу нарушителя на крюк и сразу вернусь сюда," — решил он, выходя на поверхность.

В небесах плыла тяжелая желтовато-зеленая луна. Ее мертвенный свет падал на город, отражаясь в окнах и стеклах машин. Зловещее сияние неона и энергосберегающих лампочек растекалось по стенам. Воняло чьей-то мочей и несвежим пивом. Такамура вдохнул воздух ночного Токио полной грудью и расхохотался.

— Прекрасная ночь! — воскликнул он тонким девичьим голоском. — В самый раз для Сладких Чудес! Сдохнут все!

Такамура вскочил на ролики и помчался вниз по улице, навстречу зовущим огням.

10.

Грубо и бесцеременно прозвенел телефон. Звонила нэ-сан; Аяо вздохнул, но все же решил не отклонять вызов.

— Да, нэ-сан, — сказал он.

Аяме рвала и метала. Она в самой популярной форме объяснила своему безмозглому брату, что не стоит уходить из дома и не возвращаться до полуночи. Брат стоял и выслушивал все это с кислым выражением лица.

— Я останусь на ночь вместе с Май-чан, — заявил Аяо.

— Что?!.. Аяо-кун, ты!...

— Пока, нэ-сан.

Аяо нажал отбой. Ему пришло в голову, что сейчас Аяме бешено грызет несчастную Мейду. "А может, это шанс для них подружиться, — рассуждал он. — Станут юри-девочками и перестанут мне мешать."

Одна юри-девочка как раз укладывала другую спать. Хироко, как оказалось, боялась спать одна. Поэтому с ней делила кровать Ишикава-сенсей. Теперь же Май сомневалась, не стоит ли ей последовать примеру профессора.

— Если Хи-чан начнет стонать во сне и метаться, я обязательно с ней лягу! — наконец пришла она к решению.

Аяо наблюдал за ними с унылым видом.

Собственно, сама Хироко тоже была не промах. Она попросту использовала его, чтобы повысить самооценку и придать себе уверенность в собственных силах. Пока он думал, как унизить ее, она перехватила инициативу и стала изображать из себя мудрую, добрую и всепрощающую. Забавно получилось.

— Май-чан, можно спросить? — сказал Аяо, когда Май уже закончила возиться с Хироко и они оба сидели в соседней комнате.

— Конечно, — произнесла Май, отхлебывая сок из банки. — Спрашивай, что хочешь, Аяо-кун. Я вся твоя.

Устав от всех сегодняшних забот и переживаний, Май наконец-то расслабилась и сняла с себя маску генки. Теперь она выглядела как обычная и совершенно нормальная девушка, милая, добрая и трогательная. "А ведь мы с ней росли вместе," — как-то некстати подумалось. Сталкивалась ли хоть раз Май с проявлением его темной стороны? А если и сталкивалась, то как реагировала?

— Почему,.. — Аяо задумался, стоит ли вообще задавать такой вопрос, но потом все же решился. — Почему ты так испугалась грозы там, на острове?

"И что это за тварь явилась нам среди молний?" — хотел спросить он.

Май отложила банку в сторону.

— Аяо-кун, может, не будем? — мягко попросила она.

— Нет, будем, — с напором произнес Аяо.

В данный момент он особенно мучительно ощутил аморфность своей личности, отсутствие у себя каких-либо определенных черт характера, привычек, вкусов. До боли хотелось стать хоть кем-то, пусть мерзавцем, чудовищем или монстром, лишь бы не оставаться серой безликой массой. Лишь бы воплотиться в этом мире, стать реальным.

И Аяо выбрал пример для подражания.

— Май-чан, на весах сейчас находится жизнь Хироко-чан. Мы просто не можем сейчас медлить. ТОЛЬКО ТЫ МОЖЕШЬ ПОМОЧЬ ЕЙ, МАЙ-ЧАН! Дай мне шанс помочь ей! Дай мне возможность ПОМОЧЬ ЕЙ!

Пока он говорил, в нем медленно зарождался восторг узнавания. Это был ОН! Прежний он! Неужели ему удалось нащупать ниточку к прежнему себе?

Ацумори схватил Май за руку.

— Май-чан! Дай мне эту возможность спасти ее. Пожалуйста!

Собственно, Аяо сам слабо представлял, каким же образом астрапофобия Май-чан связана со спасением Сакуры или Хироко. Однако главным здесь был напор и сила убеждения.

— Аяо-кун...

Аяо кивнул, приободряя ее.

— Я не знаю, почему я боюсь грозы, — честно сказала Май.

— Май-чан, ты должна понять! — вскричал Аяо.

— Нет, я и вправду не знаю, — попыталась улыбнуться Май, но вышла какая-то перекошенная гримаса.

— Май-чан! Вспомни!

— Почему я должна,... — начала кипятиться она.

— МАЙ-ЧАН! — решил довести дело до конца Аяо.

— Да не знаю я! — закричала вдруг Май и встала на ноги. — И я не хочу знать! Почему ты заставляешь меня вспоминать это?! Отстань! Отстань, ты, недоразвитый!

Аяо замер на месте, заинтригованный. Май же охнула и прижала руку ко рту.

— Прости меня, Аяо-кун...

— Недоразвитый? — склонил он голову набок.

В соседней комнате неожиданно громко и надрывно заплакала сквозь сон Хироко. Май, обрадованная возможностью уклониться от неприятного разговора, тут же побежала ее успокаивать.

Аяо же прилег на пол, спиной ощущая ворс ковра даже через футболку. Полученная от Май информация была несколько не такого типа, как он надеялся, но назвать ее бесполезной у него язык не поворачивался. Тут было над чем задуматься.

Снова зазвенел телефон. Аяо мимоходом подумал, что неплохо было бы поставить вместо звонка мелодию из... Ну, хотя бы из опенинга Мастерписа. Почему бы и нет?

— Да? — спросил он, нажав кпопку не глядя на экран.

— Аяо-кун, ты где?!

— Ишикава-сан? — поднял он брови и перевернулся на живот.

В ее голосе звенела паника.

— На улицу, живо! Выйди из дома и тут же по улице направо! Только быстро!

— В чем дело? — Аяо попытался добавить тревогу в свой голос, но получилось не очень.

— Ты не смейся, но тут ко мне маньяк прицепился! Он меня убить может! На самом деле! — прокричала в телефон Ишикава.

— Ишикава-сан... Иду!

11.

Аяо подумал о том, что нормальный человек ни за что не стал бы выходить на улицу навстречу неведомому "маньяку" и тем неприятностям, которые сулила встреча с ним. Но ему ужасно хотелось протестировать вновь обретенную матрицу поведения. Защищать друзей (пускай они и знакомы всего-то один день) от негодяев — тут и сочинять ничего не надо, достаточно одной поучительной речи, и вот, готовая мотивация для мордобоя.

"Замечательно", — решил он и зажмурился от удовольствия.

Выскочив на улицу как был, в футболке, он побежал по тротуару в том направлении, которое указала Ишикава-сенсей. Дышать прохладным ночным воздухом было особенно приятно. Аяо с легкостью покрыл расстояние примерно сто метров.

Улица, однако, была довольно длинной. Лишь когда за спиной Аяо оставил уже полкилометра, он расслышал впереди какие-то вопли. Ускорившись, Аяо заметил дальше по улице чью-то фигуру в белом плаще. Ишикава-сан бежала как мужчина, сильно наклонив корпус вперед. За ней на роликах следовал странный тип, который на ходу вопил что-то жизнеутверждающее. Поначалу он показался Аяо девушкой из-за своего яркого девчачьего платьица, тем более что голос у него был довольно высоким, однако характерный мужской тембр не оставлял сомнений. Перед ним был маньяк, не маньячка.

Аяо вздохнул.

— Аяо-кун! Ты пришел! — закричала Ишикава еще издали.

Она помчалась к нему, маньяк неторопливо двинулся вслед за ней. В лунном свете мелькнула бита, которую он держал чуть впереди себя. Аяо показалось, что он разглядел на лице у маньяка хищную ухмылку.

Остановившись, Аяо глубоко задумался о грозе и том самом существе, что они с Май встретили на Окинаве.

— Ко мне, дурак! Ко мне! — крикнула Ишикава, задыхаясь. — Не стой на месте!

Аяо поднял на нее глаза и хотел было обрадовать ее тем, что осталось до него бежать всего-то метров пять. Затем характер его мыслей поменялся. Аяо хотел предупредить Ишикаву о том, что маньяк-то тоже ускорился и теперь уже находится прямо у нее за спиной. Потом, через секунду, когда маньяк уже начал свой замах, Аяо пришел к выводу, что предупреждать-то, пожалуй, и поздно.

Поэтому он ограничился фразой:

— Never forget.

Пожалуй, сказано это было несколько не к месту.

12.

С удивительным металлическим звоном бита врезалась профессору Ишикаве в голову. Аяо подумал о энергии, которую заботливо вложил маньяк в этот удар. Человек, существо жалкое и глупое, не может жить без энергии, однако именно она и является основной причиной насильственной смерти. Особенно приложенная к чьей-то голове. Аяо нарисовал в уме схемку: поток E рождается в мышцах маньяка, через биту входит в объект под названием "Ишикава-сенсей", придает ему ускорение и разворачивает в другую сторону. Попутно ломая череп, сминая в кашицу мозги, разрывая сосуды, обрывая жизнь. Мгновение остановилось, и Аяо увидел картину целиком — холодная, тяжелая луна, гнилостно-белая кожа профессора Ишикавы, радостная ухмылка маньяка, брызги крови у него на лице. Само очарование. Как замерла на месте Ишикава-сенсей и как изящно (да нет, не особо изящно, скорее наоборот) она свалилась на землю, поливая все вокруг потоками собственной крови.

Маньяк опустил биту. К его лицу, как раз над верхней губе, прилип кусочек мозга. Маньяк слизнул его и проглотил, не жуя.

Повисла тишина.

Маньяк помялся и произнес:

— Ну, я пойду?

Аяо решил придерживаться новой матрицы поведения.

— Гнида! Мразь! Я тебя ненавижу!

Что-то не то, подумал Аяо, и попытался издать вопль горя и отчаяния. Затем бросился к трупу Ишикавы и прижал ее разбитую голову себе к груди. "Что же мне сказать, что же сказать?" — лихорадочно думал Аяо, не переставая баюкать голову Ишикавы. Пальцы окрасились алым. Остро пахло кровью. Этот запах сводил его с ума, будоражил кровь. Аяо никак не мог сосредоточиться на своей задаче.

Маньяк с интересом наблюдал за ним.

— В чем дело? — озадаченно произнес он.

"Скажи же хоть что-нибудь!" — приказал себе Аяо. С трудом приведя мысли в порядок, он бережно опустил Ишикаву-сенсей обратно на землю и закричал:

— ЗАЧЕМ?!

— Зачем этот костюм? — смутился маньяк и даже биту за спину спрятал. — Якумо-чан стесняется говорить об этом. Ей стыдно.

— Ты преследовал ее...Убил ее,.. — нудно произнес Аяо. — Для тебя вообще существуют понятия "добра" и "зла"?! Чудовище!

— Якумо-чан сражается во имя добра и справедливости! — оскорбился убийца и скорчил гримаску.

— И это ты называешь "добром"?! — закричал Аяо. Похоже, ему удалось — хоть какие-то оттенки искренности в его речи все же появились.

Маньяк был сбит с толку.

— Ты злишься на Якумо-чан? — спросил он обиженным тоном. — Она не хотела ничего плохого!

— Сейчас я тебе мозги вправлю, "Якумо-чан!" — заорал Аяо и бросился вперед, уныло размышляя при этом, сможет ли он справиться с вооруженным противником.

Убийца отскочил в сторону, гремя бутафорскими крыльями. Он поднял биту и вытянул Аяо поперек спины. Не очень сильно, зато больно. В кровь тут же впрыснулась огромная доза адреналина. Взбудораженный болью и запахом крови, Аяо развернулся и попытался достать маньяка кулаком. Тот увернулся, но при этом потерял равновесие и был вынужден опустить биту. Аяо воспользовался паузой и выкрикнул:

— Неужели для тебя человеческая жизнь не имеет ценности?! Разве для того тебя родила твоя мать, чтобы ты творил подобное?! Ответь мне!

Убийца нахмурился.

— Ну что за бака...

Аяо едва успел разглядеть его удар. Бита летела низко, удар должен был прийтись в коленную чашечку. Инстинктивно одернув ногу, Аяо получил весомый удар по икре. По ней словно искры пробежали. Великолепное ощущение.

— Зачем ты творишь эти мерзости?! Ради чего?! Ради какой цели, ответь мне?! — продолжил свою речь Аяо, не обращая внимания на боль в икре.

— Да потому что это весело! Ты что, не понимаешь?!

Аяо понимал, но признаться в этом не мог.

— Жить ради жестокости — это твоя цель?! И ради этого ты живешь?!

Убийца остановился. Похоже, он был чем-то недоволен.

— Хватит мне проповеди задвигать, бака, — потребовал он. — Ты ведь все веселье Якумо-чан испортил. От боли не орешь, сопротивляешься. Кто же ты такой?

— Ацумори Аяо! — крикнул Аяо. Кодекс требовал от него честности.

— Так вот, Ацумори-кун,.. — начал маньяк, резко срываясь с места. Бита пронеслась совсем рядом с правым ухом Аяо и ударила о покрытие тротуара, высекая сноп искр. Убийца замер на месте, облизывая губы. — Я попытаюсь объяснить тебе, почему я такой. Мне нравится убивать людей. Это так забавно! Меня всегда возбуждали убийства и смерть. Я не хотел причинять людям боль. Я просто хотел их убить. У всех нас есть сила в руках для того, чтобы убить, но большинство боится ее использовать. Я же чувствую себя посторонним. Я не на той волне, что и все остальные — запрограммирован на убийство. Высшая моя цель — убить как можно больше людей. Как можно больше беспомощных людей. Мне хотелось бы убить всех на свете! — голос маньяка дрожал от сладострастного удовольствия.

Аяо почувствовал к нему уважение. Нормальный маньяк, скучный и предсказуемый, не стал бы рассказывать ему о всех своих мотивах. С таким типом даже и не поговоришь по душам. А это явно был настроен на одну волну с ним, с Ацумори Аяо. Аяо приготовился к долгой и приятной беседе.

— Это не может быть правдой! — в фальшивом отчаянии закричал он.

Маньяк пожал плечами.

— Вообще да, забудь, что я сказал до этого. Я выдумал эту херню, когда на толчке сидел.

Бита взмыла вверх. Убийца целил Аяо в голову; уворачиваясь, Аяо пошел на сближение. Поменяв направление удара, маньяк попытался достать Аяо сбоку. Подняв правую руку вверх, Аяо принял удар на мышцы под ней; одновременно с этим он левой рукой с силой хлестнул убийцу по лицу. Дезориентированный, маньяк выронил биту и отступил назад. На его лице было написано изумление.

— Идиот! — пояснил его криком Аяо.

С ревом маньяк ринулся вперед, пытаясь дотянуться до Аяо руками. Получив удар в челюсть, он слегка успокоился и даже начал четко проговаривать свои мысли.

— Якумо-чан так не играет! — пожаловался он, потирая место удара. — Играй по правилам!

— В чем дело?! — удивился Аяо.

— Ты должен был рассыпаться. А ты не рассыпался!

Аяо сократил расстояние между ними и снова врезал убийце по лицу. Затем добавил еще несколько ударов в корпус. Тот всхлипывал от боли, вздрагивал, но стоял на одном месте. Аяо сорвал у него с груди бутафорский рубин и швырнул на землю.

— С чего бы я должен?! — подумав, Аяо решил все же удивиться.

— Ну как, — надул губки маньяк. Аяо тут же разбил ему губы, чтобы не кривлялся. Убийца сглотнул кровь и продолжил. — Я ведь особенный. Каждый мой удар превращает людей в пыль. А ты в пыль не превращаешься, и это неправильно!

Аяо засадил ему в живот, чтобы взболтать содержание желудка.

— Это... разрушение потоков или как-то там, — с трудом припомнил он объяснение Мейды.

— Вот как оно, оказывается, бывает, — с грустью произнес убийца. — Тогда ты тоже особенный. Я не один такой. Ксо. Человечество только что всерьез разочаровало меня.

— А как ты разочаровал человечество! — Аяо с удовольствием вогнал кулак ему в рот.

— Хватит меня бить! Больно же! — взмолился негодяй, выплевывая сгусток крови.

— Эта боль — лишь слабое наказание за твои грехи! Чудовище! Маньяк! Урод!

Маньяк стоял на коленях и был уже весь в крови.

Аяо намеревался его убить, для острастки. Но убийца вдруг вскочил, развернулся и припустил прочь на роликах. Не успевший дочитать свою лекцию до конца, Аяо пришел в ярость и вцепился ему в фальшивые крылья.

— Стой!

Убийца дернулся, и крылья с хрустом отошли от его спины. Вскоре он был уже на другом конце улицы. Догонять его было бессмысленно. Отбежав от Аяо на расстояние больше двухста метров, убийца повалился на колени и начал кто-то кричать в небо. Видимо, ему вдруг стало больно. Аяо хотел было догнать негодяя и покончить с ним, но затем посмотрел на свои кулаки, заляпанные кровью, на труп Ишикавы-сенсея, на биту у своих ног, и задумался — что же ему сказать Май-чан и Хироко?

Свет гнилой луны все так же освещал улицы ночного Токио.

Глава четвертая.

1.

Аяо стоял над мертвым телом Ишикавы-сенсей и думал над тем, что именно он скажет Май-чан. Член налился кровью и думать мешал. Странно, что его так возбудила эта встреча с маньяком — в конце концов, тот был мужского пола, хоть и носил костюм девочки-волшебницы. Поразмыслив над этим, Аяо пришел к выводу: причина в жестокости. Его возбудила беспомощность маньяка, его неспособность дать отпор. Как он стонал и всхлипывал под ударами Аяо... Все могло зайти слишком далеко. Хорошо, что маньяк сбежал, и процесс избиения не затянулось — в противном случае Аяо бы не выдержал и присунул маньяку член в задницу. А уж это вряд ли было бы благоразумным поступком. Убийца назвал его особенным. Что ж, Аяо был с этим согласен. А особенным в этом мире лучше не выделяться. Мало ли что. Лучше уж он будет держать свою темную сторону под контролем, чем уподобится маньяку с крылышками и станет приложением к своим же собственным страстям и маниям.

Но с возбуждением следовало что-то срочно сделать, а то он с ума сойдет. Аяо задумчиво оглядел труп профессора Ишикавы Каеде.

— Простите, сенсей, — изрек он, расстегивая ширинку.

Аяо не стал осквернять тела профессора. Он просто немного подрочил на него. Ничего противозаконного.

Кончив себе в руку, Аяо вытер ее об асфальт.

— Вот и все, сенсей, — сказал Аяо. — Видите, я даже не стал вас трогать. Хотя, может, вы были бы и не против.

Профессору Ишикаве Каеде было уже все равно, но как-то прокомментировать произошедшее Аяо был просто обязан.

В кармане загудел телефон. Как назло, звонила именно Май-чан. Вероятно, хотела узнать, куда же пропал из дома Аяо прямо посреди ночи.

Аяо пока еще не решил, в какой именно форме он расскажет Май о смерти Ишикавы-сенсей. Поэтому он отклонил вызов и набрал номер скорой помощи.

Пускай врачи разбираются с этим трупом, ему же все надоело. Он сделает вид, что произошедшее потрясло и шокировало его — и тогда все будут утешать его, как Хироко-чан. Аяо будет лежать дома и сможет больше времени уделить Мастерпису. При людях, конечно, придется делать постное лицо и скорбить о погибшей Ишикаве-сенсей — но уж с этим придется смириться. Надо же как-то платить за статус страдальца.

— Муси-муси, — пропищал телефон голосом женщины-оператора.

— Помогите! Мне плохо! — сообщил Аяо бесстрастным тоном, затем назвал адрес, по которому следовало приехать карете скорой помощи. Адрес он прочитал на чьем-то покосившемся заборе. Глушь, задворки Токио — сколько сюда будут ехать врачи?

Аяо прикинул, что получается не меньше сорока минут. Чем ему заниматься все это время — непонятно. Со вздохом Аяо присел на мягкий еще труп Ишикавы-сенсей и погрузился в тяжелые размышления. Ночь становилась все более прохладной. Он чувствовал себя неуютно.

"Май-чан, Каеде-сан больше нет. Ее убили на моих глазах, жестоко и безжалостно. Убийца скрылся. Прости, что я не смог ничего сделать," — прокрутив в мозгу этот вариант, Аяо решил, что он вполне неплох.

— Май-чан, — произнес он вслух.

Ночь отозвалась звоном цикад.

— Каеде-сан больше нет. Ее убили.

Воображаемая Май всплеснула руками и закричала: "Правда?! Да неужели?!"

— Конечно, Май-чан. Я не стану лгать тебе. Ее убили на моих глазах, жестоко и безжалостно, — пробубнил Аяо.

"И ты не смог ничего сделать?! Ты должен был убить негодяя! Выгрызть ему горло! Вырвать кишки! Сожрать его сердце!" — бесновалась Май в его голове.

— Я пытался, Май-чан, но убийца скрылся. Прости, что я не смог ничего сделать.

"Что ты лепечешь, идиот?! Слабак! Ты не смог какого-то захудалого маньяка убить, а еще меня трахать собрался! Ты не мужчина, ты пидор!"

Аяо понял, что уж Май-то вряд ли станет такое говорить, и ему сразу стало неинтересно. Похоже, слабо он знает свою подругу детства, раз не может даже смоделировать ее поведение.

Когда приехала скорая помощь, Аяо уже откровенно скучал. За эти полчаса Ишикава-сенсей остыла, кровавая лужа, в которой она лежала, стала липкой и вязкой. Сильный, бьющий в нос запах с металлическим привкусом витал в воздухе. Хорошо, что Аяо уже успел разрядиться, потому что иначе он не смог бы долго выдержать в такой атмосфере — сошел бы с ума.

Сначала послышался звук сирены, затем по асфальту пробежали лучи света. Из-за поворота вылетела белая машина с красным крестом на кузове, чуть притормозив на перекрестке. Аяо встал и помахал рукой, чтобы заметили. Карета скорой помощи подъехала поближе к нему и остановилась.

Дверь отошла в сторону, и из машины выпрыгнул человек в белом халате. Вслед за ним вышли еще двое фельдшеров с лицами, скрытыми за бактерицидными масками. Аяо невольно вспомнил Тецуну.

— У нас труп, — с бесконечной усталостью произнес первый фельдшер. Оттолкнув Аяо в сторону, он подошел к телу Ишикавы-сенсей и присел на корточки. — Свежий. Вы вызвали скорую? — обратился он к Аяо.

Ацумори изо всех сил постарался изобразить на лице отчаяние.

— Да! — закричал он, заламывая руки. — Спасите Каеде-сан! Умоляю! Еще ведь еще можно спасти, верно?! Не смейте говорить, что она умерла! Не смейте!

— Извините, — покачал головой фельдшер. — Мне очень жаль, но она умерла. Летальный исход.

— Нет! Вы лжете!

Пока Аяо старательно имитировал истерику, фельдшера погрузили тело Ишикавы-сенсей на носилки. В свете луны лицо профессора казалось страшным. Висок был разбит, вместо него была мешанина костей и мяса. Кожа возле раны бугрилась. Глаза плотно сжаты, рот, наоборот — распахнут, и язык вывален наружу. Словно профессор хотела перед смертью что-то лизнуть.

— Не забирайте ее! — попросил Аяо, провожая Ишикаву-сенсей прощальным взглядом.

— Потом получите ее обратно, — успокоил его фельдшер. — А пока скажите мне свои данные и телефон, по которому можно с вами связаться.

Аяо фельдшер не понравился. Слишком уж равнодушно он вел себя. Неужели врачи и те, кто работает в больницах и госпиталях, настолько пресытились видом ран и увечий, что даже смерть их не трогает?

Он скороговоркой продиктовал номер Май-чан, затем склонил голову и прижал руки к лицу, словно силы покинули его. Фельдшер вдруг положил свою ладонь ему на плечо и ободряюще улыбнулся.

— В жизни всякое случается. Надо найти в себе силы двигаться дальше. Уверен, она бы не хотела, чтобы вы страдали из-за нее.

Аяо вздрогнул.

— Мне...мне нужно ехать с вами? — спросил он дрожающим голосом.

— Желательно бы, — произнес фельдшер. — Хотя... идите-ка лучше домой. Тащить вас с собой куда-то — нет, мы не настолько жестокие. Идите, мы вам завтра позвоним. Постарайтесь пока о случившемся не думать. Выспитесь, отдохните. А завтра, с утра... тогда и вам станет легче, и нам.

Аяо согласился с доводами фельдшера. Он и в самом деле ощущал себя немного уставшим. Бросив последний взор на белую машину, он развернулся и двинулся по улице. Фельдшер немного постоял на месте, провожая его взглядом, затем залез на место водителя и нажал на газ. Карета бесшумно тронулась с места и поехала вслед за удалявшимся Аяо. Включилась сирена.

Когда свет фар упал на дорогу перед ним, Аяо сперва удивился, затем, поняв, что происходит — разозлился. Сначала его обыграла Хироко, теперь какой-то жалкий фельдшер. Да и был ли тот парень фельдшером?

Повернувшись всем корпусом, Аяо с разбегу налетел на капот машины. От удара у него сотряслись все кости в теле; такое ощущение, что мозг превратился в желе. Превозмогая боль во всем теле, Аяо ударил кулаком в лобовое стекло — и его рука без особых препятствий прошла через него. Фельдшер со своего места смотрел на геройствующего школьника с укоризной. Аяо вцепился ему в волосы и несколько раз приложил прямо о руль. Машина вильнула в сторону. В этот же момент фельдшер с силой утопил педаль газа — и карета с ревом понеслась по улице, все набирая и набирая скорость. Аяо не удержался и слетел на землю, больно приложившись спиной о чей-то забор. Машина пролетела мимо него и скрылась вдали. Вскоре затихла и сирена.

2.

Аяо, стараясь не морщиться от боли во всем теле, медленно ковылял по улице. Он решил не возвращаться в дом Ишикавы-сенсей. Конечно, маньяк может наведаться к Хироко и Май-чан. Или фальшивому фельдшеру вдруг придет в голову навестить их — по пути в несуществующий морг. Но сегодня Аяо слишком устал, чтобы думать о судьбе Май-чан или Хироко. В висках медленно пульсировала боль.

"Странно, — подумал Аяо. — В обычное время я бы только обрадовался ей. А уж схватка с маньяком под луной и лже-врачи со своими заговорами — уже нечто за гранью удовольствия. Но сейчас я устал. Надоело. Фельдшер-кун сказал правду — мне следует отдохнуть".

Впереди показался дом Ишикавы-сенсей. Похоже, его друг-фельдшер уже успел побывать здесь: забор был заляпан темной кровью, а к почтовому ящику кто-то приколотил человеческую руку, отрезанную по локоть. Аяо выругался и подошел поближе, чтобы рассмотреть подарок от доброго сотрудника больницы. Да, рука, человеческая. Судя по всему, принадлежит покойной Ишикаве-сенсей. В кулаке зажат листочек; Аяо даже не стал заглядывать туда. Наверняка одни и те же однообразные угрозы, перемежающиеся идиотскими шуточками.

В доме уже потушили свет, и в темных окнах отражались звезды. Май-чан и Хироко спят. Пусть им снятся хорошие сны, подумал Аяо. В конце концов, завтра им будет над чем поплакать.

Аяо принялся за дело. Первым делом, он оторвал от почтового ящика руку. На ощупь она была твердой, и при этом воняла мясом. От соприкосновения с мертвой плотью ладони Аяо покрылись липким потом. Сжав руку в районе кисти как можно крепче, Аяо резко дернул ее вниз. С чавкающим звуком рука отошла от ящика; гвозди же так и остались вбитыми в дерево. Их шляпки блестели от человеческого жира.

Аяо стащил с себя футболку и, как мог, стер с забора кровавые потеки. Он обратил внимание на то, что кровь была нанесена определенным образом — полосы и линии складывались в некий иероглиф. Аяо не стал читать его, просто стер.

Наконец забор стал выглядеть так, как раньше. Кое-где оставались следы от крови, однако они были не особо заметны. Зато футболка была безнадежно испорчена. Нэ-сан будет в ярости.

Руку Аяо закопал во дворе. Может, Хироко-чан не обратит внимания на разрыхленную землю возле забора? Аяо наделся, что у нее хватит благоразумия не вытаскивать руку обратно на свет божий.

Закончив, он поплелся домой.

3.

— Аяо, бака! Что с тобой случилось? Почему ты не отвечал на звонки?! — прорычала нэ-сан, едва Аяо вошел в квартиру.

Оказывается, ни Аяме, ни Мейда так и не заснули. Все ждали его. Они выскочили из комнаты: сначала Аяме, в глупом белом халате с коротким подолом, затем — Мейда, зачем-то вновь надевшая на себя костюм горничной.

— Аяо-кун, ты... Что с тобой?! — закричала нэ-сан, когда увидела, в каком состоянии находится Аяо. Действительно, посмотреть было на что. Тело обильно усеивают свежие кровоподтеки и синяки, возле горла — порез, правую руку держит осторожно, словно она сломана или вывихнута. В левой руке Аяо держал мятую футболку, испачканную темной кровью.

— Тебя побили?! — воскликнула Аяме, бросаясь к брату. — Я звоню в полицию! Бака, ты чем вообще занимался?!

Мейда остановилась и стала смотреть на Аяо с молчаливой тревогой. Она вела себя намного спокойнее, чем нэ-сан. Почему? Неужели она была настолько уверена в нем, что даже не допускала мысли о его возможной гибели?

— Ацумори-сама, с победой вас, — тихо произнесла Мейда, подтвердив его догадку.

— Что ты несешь, идиотка?! — накинулась на нее Аяме. Мейда, как ни странно, не стала молчаливо сносить от нее очередной разнос. Вместо этого она закричала в ответ:

— Раз Ацумори-сама пришел домой так, значит, он знает, что делает! И не смей его в чем-то упрекать! Ты не имеешь на это права!

— Ах я не имею права?! — вскинулась Аяме. Она вдруг размахнулась и отвесила пощечину — не Мейде, нет, а своему любимому брату. Аяо аж отлетел к двери. Голова загудела от боли. — Я-то как раз право имею! А ты нет!

— Не смей поднимать на него руку! — Мейда попыталась дать Аяме по лицу, но из-за разницы в росте ее удар пришелся нэ-сан по животу.

Аяме сложила руки на груди и презрительно хмыкнула.

— Что, коротышка, плохо быть маленькой девочкой? — осведомилась она.

Это должно было случится. Аяо знал, что Аяме и Мейда терпеть друг друга не могут, однако он и понятия не имел, насколько сильно. "Это же ненависть, самая настоящая ненависть, — думал он, наблюдая за их ссорой. — Но почему? Неужели из-за меня?"

Аяо почувствовал, как его губы сами собой раздвигаются в злобной ухмылке.

Этот спор между ними решать нужно ему. Иначе это никогда не прекратится. Возможно, какой-нибудь Кейтаро-кун бы долго колебался с выбором, решал, мучился — и в конечном итоге потерял бы все. Но Аяо не был героем гаремника. Свой выбор он сделал уже давно.

Ему никогда не нравились зрелые женщины.

— Нэ-сан, — позвал он сестру. Аяме повернулась к нему свою красивую голову, и Аяо ударил ее в челюсть. Он не вкладывал в удар особой силы, главным здесь было не нанести ей физический ущерб, а показать, кто здесь главный.

Нэ-сан взвизгнула от неожиданности.

— Не трогай Мейду, — сказал ей Аяо.

Аяме неверяще уставилась на брата, словно он вдруг сказал ей нечто ужасное, кощунственное, словно попрал священную связь между братом и сестрой. В ее уголках ее глаз дрожали капельки слез.

— Ладно! — выкрикнула она с обидой. — Вот и трахай свою Мейду! А обо мне забудь!!!

С этими словами Аяме заперлась в своей комнате. Аяо слышал, как она возилась около двери, придвигая к ней то шкаф, то еще какие-то предметы мебели. При этом нэ-сан что-то бормотала сквозь слезы. Она плакала и плакала, словно это могло чем-то помочь ей. Звуки рыданий были приглушенными — словно она изо всех зажимала себе рот ладонью.

— Ацумори-сама...

Мейда стояла рядом с Аяо и смотрела на него с обожанием. Аяо вновь ощутил себя ужасно уставшим. Он чуть приобнял Мейду и потянул ее за собой в их комнату.

— С Аяме-сан все хорошо? — спросила Мейда.

— Нет, ей очень плохо, — ответил Аяо печально. — Мне жаль ее, аж сердце разрывается. Но это единственный выход из нашего положения, не так ли? Пойдем, Мейда-чан. Последуем совету нэ-сан.

4.

Разумеется, у Аяо и в мыслях не было заниматься сексом с Мейдой-чан.

Он не считал себя педофилом, извращенцем или фетишистом. Может, таким был прошлый Ацумори Аяо — но у нынешнего не было желания идти по его стопам. Он хотел стать обычным человеком, пускай для этого и потребуется целую жизнь скрывать от окружающих свой истинный облик, пряча его под маской. Возбуждение, которое он испытал, избивая маньяка на улице, явно было нездоровым — и его следует как можно скорее забыть. Да, он, Ацумори Аяо — добропорядочный японский школьник, совершенно обыкновенный, ничем не примечательный. И сейчас он просто ляжет спать.

Мейда стояла около двери, наблюдая за ним. Она все ожидала, пока он возьмет инициативу в свои руки. Нет уж, подумал Аяо равнодушно, такого не будет. Сегодня Мейда будет спать одна.

— Давай посмотрим телевизор? — предложил он. Мейда неохотно кивнула. На ее лице было написано нетерпение. Неужели ей настолько хочется, чтобы все перешло в горизонтальную плоскость?

Аяо включил телевизор и поставил звук на минимум. В комнате замерцало. С непривычки зарябило в глазах; Аяо поморщился и растер веки двумя пальцами.

Он бросил окровавленную футболку в угол комнаты, затем осторожно опустился в кресло напротив экрана и чуть было не застонал от облегчения — оказывается, накопившаяся за день усталость была уже невыносимой. Сидеть в кресле, расслабив все тело, каждую свою мышцу, было блаженством. Вдавив голову в спинку кресла, Аяо стал смотреть на экран — ни о чем не думая.

Мейда подошла к нему и села в ногах, обхватив колени Аяо своими теплыми ладошками. Она сидела спиной к телевизору. На ней по-прежнему было это дурацкое платье горничной. Сейчас оно выглядело просто нелепо.

— Да сними ты наконец это платье, хватит уже, — без всякой задней мысли произнес Аяо.

По щекам Мейды разлился румянец.

— Да, Ацумори-сама, — прошептала она.

Она потянулась и стащила свое платье через голову.

В черно-белом мерцании телевизора ее кожа, казалось, светилась. Тонкая шея плавно переходила в хрупкие плечи, между ключицами — ямочка, затем — едва намечающаяся грудь с розовыми сосками и бархатистый плоский живот с впадинкой пупка. Мейда свела ноги, скрывая от взора Аяо белые трусики. Затем, поняв, что смотрит на грудь, она закрыла и ее руками.

— Не холодно? — спросил Аяо.

— Холодно, — призналась Мейда дрожающим голосом. Интересно, подумал Аяо, неужели голос у нее в самом деле дрожит от холода, а не от чего-то другого?

— Ну тогда ложись на кровать и накройся одеялом, — пробормотал он.

Мейда встала, и, все так же закрывая свою грудь ладошками, запрыгнула в кровать. Одеяло она натянула на голову, после чего стала лежать и ждать, пока к ней присоединится Аяо.

Но Аяо остался в кресле.

Шел какой-то американский боевик. Кто-то кого-то убивал, гремели выстрелы, развеселый коммандос вырезал целое поселение, напевая себе под нос американский гимн. Аяо этот образ пришелся по вкусу. Он решил выучить гимп Японии, чтобы походить на воинственного американца.

— Ацумори-сама?.. — позвала его Мейда из-под одеяла.

Мейда явно изнывала от похоти. Нехорошо выходит, подумал Аяо.

Сейчас он как никогда раньше чувствовал себя опустошенным. День был ужасно тяжелым. Ночь в самолете, затем встреча с Хироко, схватка с маньяком под луной, и наконец, ссора с нэ-сан. Аяо хотелось просто закрыть глаза и погрузиться в сон. Но оставить так ситуацию с Мейдой он не мог.

"Поговорю с ней, — решил Аяо. — Просто поговорю. Переведу ее внимание на что-нибудь другое."

— Ацумори-сама...

— Мейда-чан, каким я был раньше? — лениво спросил Аяо, перебивая ее.

Если честно, этот вопрос надоел уже ему самому. Но о чем еще он мог спросить у Мейды?

Мейда помолчала некоторое время. Затем, когда Аяо уже решил, что она заснула, Мейда пробормотала:

— Злым.

"Я так не думаю. Скорее, равнодушным," — подумал Аяо.

— А еще?

— Еще?.. — протянула Мейда. — Идите ко мне, я вам расскажу.

Против собственной воли Аяо встал с кресла и направился к ней. Пожалуй, сейчас он даже испытывал некое возбуждение — столь же странное и извращенное, как при встрече с маньяком.

Сняв с себя одежду, Аяо забрался под одеяло. Там было тепло, даже слишком тепло — он мгновенно вспотел. Его голая нога касалась ножки Мейды.

— Так что насчет?.. — как-то робко произнес он.

Мейда, почувствовав, что теперь инициатива перешла к ней, тут же стала вести себя по-другому — кокетливо и капризно.

— Ну... Вы были ужасным. Злобным и агрессивным. Больше пока не скажу.

— А когда скажешь?

— Поцелуйте меня, — приказала Мейда.

Аяо осторожно обнял ее под одеялом, прижавшись к ней всем своим телом. Затем нашел ее губы в темноте и приник к ним. Слюна хлынула меж их губ, когда Аяо погрузил язык ей в рот. Мейда глухо застонала и потянулась к нему. Подумав, Аяо укусил ее за язык.

— Ну? — спросил он, когда Мейда в панике отодвинулась.

— Так нельзя, — прошептала она, задыхаясь. — Ацумори-сама...

Желание причинить ей боль было почти невыносимым.

Аяо властно притянул Мейду к себе и провел языком по ее носу, затем перешел на ухо. Она почти не сопротивлялась. Аяо немного пожевал ее ухо, оттягивая и прикусывая мочку. Нежная кожа разошлась под его зубами, и Аяо ощутил привкус крови. Мейда судорожно вздохнула, затем тихонько вскрикнула.

— Что еще ты можешь сказать? — продолжил он свой допрос.

— Оххх... Вы...как я вас ненавидела, Ацу...Ацумори-сама...

— Почему же?

— Вы мучили меня...вот как сейчас...

"А это и неудивительно, — подумал Аяо. — Видимо, мне и в самом деле такое нравится."

Член напрягся, и Аяо боялся, что может не выдержать.

Он скользнул рукой по ноге Мейды и слегка коснулся ее трусиков. Ткань была влажной. Он с силой вдавил палец в ткань, и Мейда вздрогнула, словно по ее телу пробежал ток.

— И как я это делал?

Аяо погладил ее теплый живот, обвел пальцем впадину пупка, затем стиснул один из напрягшихся сосков. Ее грудки были маленькими и прохладными. Он сжимал и массировал их, наслаждаясь упругостью. Мейда ритмично стонала.

Пожалуй, это было даже приятно, решил Аяо.

— И как же именно я тебя мучил? — повторил он свой вопрос.

— Били,.. — еле слышно произнесла Мейда. — Пороли... Вы изнасиловали меня...

— В самом деле? — удивился он. Неужели он и в самом деле зашел настолько далеко?

— Но я была не против. Совсем даже не против...

Аяо оставил ее грудь в покое и положил руку ей между ног. Затем оттянул одним пальцем резинку трусиков.

"Вот бы загнать туда нож и провернуть," — неожиданно мелькнула мысль. Аяо отогнал ее прочь.

Аяо погрузил средний палец во горячее и влажное влагалище, практически не встречая сопротивления. Мейда выгнула спину и хотела было закричать, но Аяо вовремя зажал ей рот ладонью.

— Не разбуди нэ-сан, — сказал он.

Медленно вынув палец, Аяо тут снова ввел его внутрь, и так несколько раз. Потом сжал ее клитор. Пальцы тонули в смазке. Аяо ввел во влагалище второй палец, потом к нему присоединился и третий.

— Ацумори-сама!..

Мейда почти что перестала дышать.

— Что? — спросил Аяо.

Мейда не ответила. Вместо этого она запрокинула голову и издала глухой стон. Рот на этот раз она прикрывала сама, прижав ладошку к губам. Ее тело несколько раз дрогнуло, а затем на руку Аяо брызнула обжигающая жидкость.

Вытащив руку из ее трусиков, Аяо приобнял Мейду за талию. С всхлипом она вдруг потянулась к его губам и жадно впилась в них поцелуем. Затем она вцепилась пальцами в его колено, поднялась чуть по выше, к бедру, потом стала гладить выпирающий из трусов член. Рука ее скользнула внутрь.

— Ацумори-сама... я так люблю вас,.. — бормотала Мейда, как в забытьи.

— Перестань, — сказал он.

Он и в самом деле ощущал желание, но в данный момент уже сумел обуздать его.

Тем временем она медленно сдвигала кожицу на его члене, касаясь подушечками пальцев оголенной головки. Он ощутил, как ее пальчики медленно спускаются к основанию члена и начинают перебирать яички.

— Давайте...давайте скорее...

— Нет, я сказал, — произнес Аяо твердо. Отодвинув ее руку в сторону, он обхватил член и начал мастурбировать. Пара движений — и он кончил себе в трусы. Сразу стало намного легче, пропал туман в мыслях. Это хорошо — в данный момент Аяо хотел полностью контролировать себя.

Мейда разочарованно застонала.

— Но почему?!

— Потому что я не хочу, — сказал Аяо. — Давай спать.

Воцарилась тяжелая тишина.

— Вот теперь, — тихо произнесла Мейда, отворачиваясь, — я вас действительно ненавижу.

5.

Такамура Коске вернулся в свое убежище злой, расстроенный и совершенно подавленный. Неадекватный школьник, встреченный им под грязной луной, испортил все веселье. Хотя нарушитель был мертв, а значит — цель достигнута, Такамура не ощущал себя удовлетворенным.

Более того, он забыл наведаться в подземку, а когда вспомнил о ней — был уже на пороге дома, и возвращаться к метро совершенно не хотелось. Такамура выругался и распахнул дверь.

Он старался не думать о туманных, пугающих видениях, что посетили его там, на серой пустой улице. Убегая от школьника, Такамура практически не видел перед дороги; нет, перед его глазами мелькали смутные картинки, не имевшие к реальной жизни ни малейшего отношения. Он видел серо-стальные равнины, заполненные пылью, зеленую луну, черно-красные леса. В самом центре мира высился громадный механизм, вращавшийся вокруг собственной оси, машина размером с целую планету, порождение чьего-то мрачного гения. А далеко-далеко, где-то за дюралевыми и алюминиевыми облаками, было поле, на котором росли одуванчики — и там стояла девочка в белом платье. Она повернулась к Такамуре лицом и произнесла:

— Онии-чан...

Уйди, хотел крикнуть Такамура, скользя и спотыкаясь, стараясь убежать от проклятого школьника. Уйди, тебя уже нет. Я изнасиловал и убил тебя, а потом еще и отъел от тебя пару кусочков. Тебя больше нет!

Мию, его младшая сестра, только покачала печально головой. Такамура впервые осознал, насколько сильно похожа на нее Сакура, и закричал:

— Уйди! Убирайся! Исчезни!

Он протянул к ней руку, пытаясь уничтожить ее, разъять на микроэлементы, чтобы больше никогда эта тварь, его сестра, не являлась ему! Но Мию не стала ждать, пока он убьет ее во второй раз — она сама махнула ему рукой, после чего исчезла, а вместе с ней пропали и поля под алюминиевыми облаками.

И сразу же стало легче. Перед Такамурой снова была дорога, залитая лунным светом. Он перевел дух и огляделся. Похоже, школьник больше его не преследовал.

— Вот ведь урод, — сказал Такамура. — На девушку руку поднял. Совсем совесть потеряли, мерзавцы.

Более того, этот Ацумори ему еще и костюм подпортил. Что же теперь делать бедной Якумо-чан?

С этой мыслью Такамура вошел в дом.

Сакура-чан безмятежно спала. Ее остриженная головка покоилась на подушке. Выглядела сейчас она такой спокойной и умиротворенной, что Такамуре даже не захотелось причинять ей боль. Видимо, сегодня день такой — не самый удачный, не самый приятный. Встретился со школьником под луной, чтоб его.

— Онее-чан,.. — причмокнула Сакура и перевернулась на живот.

"У нее была сестра?" — отстраненно подумал Такамура, затем зевнул. А если бы у Сакуры-чан был старший брат, то она бы сказала "онии-чан" — и тогда Такамура бы потерял покой на последующие несколько дней. Хорошо, что обошлось сестрой.

Такамура улегся рядом с Сакурой и забылся тревожным сном. Странно, но голоса молчали; никто так и не оповестил его, было ли произошедшее к добру или ко злу.

6.

На следующий день Такамура решил стать для Сакуры-чан настоящий добрым братом. Разбудив ее к завтраку, Такамура накормил "сестренку" свежим тамагояки. Сакура выглядела вялой и безжизненной. Ее не порадовал даже свежий апельсиновый сок, который Такамура купил в соседнем магазине специально для нее. Говорят же, детям нужен витамин C, так почему же Сакура не обрадовалась при виде сока? Такамура выпил его сам — в конце концов, назвать себя взрослым он тоже не мог.

Солнце стояло в зените, когда он решил покинуть убежище. Такамура вышел из дома, крепко держа за руку Сакуру-чан. Она молчала, словно так и нужно. Такамуру слегка огорчало подобное равнодушие, но он пока не показывал своего недовольства.

Он купил ей мороженного, и сейчас Сакура медленно, неохотно лизала его своим алым язычком. Вид у нее был предельно обиженный. Возможно, дело было в убитых родителях, а может, и потому, что прохожие тыкали в лысую девочку пальцем и тихо смеялись. Такамура рассматривал оба варианта.

— Сакура-чан, хотел спросить у тебя: как спалось? — сюсюкая, произнес он.

Она быстро ответила:

— Хорошо.

— А почему ты такая грустная? Менструация?

Сакура покачала головой. Такамура сомневался, что она знала слово "менструация", но не стал ловить ее на этом.

Кстати, а у нее уже начались месячные?

Проблемы с беременностью ему сейчас не нужны. Такамура ненавидел беременных; он не мог выразить, какое отвращение вызывают у него эти раздутые животы и отечные лица, толстые ноги и обвисшие груди. Отвратительно. Он уничтожал все то, чтобы считал отвратительным, и беременных в первую очередь.

Такамура решил посетить вместе с Сакурой-чан парк Уэно. Замечательный парк, где можно подышать свежим воздухом, посмотреть на ручных животных и посетить национальный музей. Именно в парке Уэно был открыт первый в стране музей изобразительного искусства, устроен первый зоопарк. Это место, где можно ощутить, как бьет пульс времени.

В этот жаркий воскресный день на улицах почти не было машин, лишь стойкие пешеходы спешили по своим делам. Благодаря небоскребам можно было не беспокоиться о тени, а воздух был хоть и горячим, но сухим. Соли в нем почти не ощущалось. Такамура с удовольствием втягивал его в свои легкие.

Они с Сакурой посетили небольшой ресторанчик, где Такамура долго пил свой молочный коктейль, воображая себя нежной девушкой. Сакура же едва отпила четверть от своего стакана. Затем они вместе стали свидетелями аварии: машина врезалась в мотоцикл и проволокла его несколько метров по асфальту. Мотоциклист получил открытый перелом бедра и теперь лежал на земле, корчаясь от боли. Такамура заснял его на мобильный телефон. Рядом с ним толпились еще несколько зевак, кто с фотоаппаратами, кто, как и он сам — с телефонами. Мотоциклист плакал от болевого шока и просил вызвать врачей. Сакура-чан закрыла глаза и уши, и не открывала их до тех пор, пока они не покинули место аварии.

В парке Такамура из любопытства сломал несколько деревьев, что, конечно, было ужасным вандализмом. Он искупил свою вину, когда придушил голыми руками кошку, гадившую под кустом. Сакура при виде дохлой кошки с выпученными в агонии глазами почему-то разрыдалась. Пришлось кошку выбросить обратно в кусты.

К Такамуре пристал странный господин, утверждавший, что он является известным писателем и поэтом. Писатель и поэт жадно косился на Сакуру и ни разу не отвел от нее взгляда за все время разговора.

— А почему бы вам не познакомить меня с этой чудесной девочкой? — стараясь унять в своем голосе алчные нотки, спросил как бы невзначай писатель и поэт. — Я как раз пишу книги для таких, как она, детей, цветов жизни!

Такамура улыбнулся:

— Это Сакура-чан. Поздоровайся, будь хорошей девочкой.

Сакура понурилась. Вообще, она после дохлой кошки была подавленная. Наверное, расстроилась.

— Не хочет! — развел руками Такамура. — Ну что за ребенок.

Писатель и поэт рассеянно кивнул ему.

— Знаете, — вкрадчиво произнес Такамура, взяв писателя и поэта за локоть, — мы в данный момент испытываем небольшие финансовые затруднения. Скажите, писатель-сан, вам понравилась Сакура?

— Очень! — горячо подтвердил писатель и поэт.

— Хорошо! — Такамура заговорщицки подмигнул ему. — Пойдемте. Пойдемте.

Троем они двинулись вглубь парка. Там, среди редких деревьев и жидких зарослей кустарника, писатель и поэт, который и дышать стал чаще, с какими-то влажными всхлипами, вдруг не выдержал и набросился на Сакуру. Девочка громко завизжала, но писатель и поэт всунул ей в рот кулак.

— Во всем ты виновата, — пробормотал он, капая с губ слюной. — Ты, и только ты, проказница. Я больше не могу терпеть. Оооо, адово семя.

— Эй, а что это вы делаете с моей Сакурой-чан? — поразился Такамура.

— Ты чего?! — завизжал в гневе писатель и поэт. — Сам же намекал! Не бойся, я тебе столько денег дам, что сможешь до конца жизни кормить свою Сакуру!

Такамура рассердился. Схватив писателя и поэта за редкие волосы, он откинул ему голову назад и втиснул пальцы в глотку. Тот захрипел и отпустил Сакуру, которая тут же упала на колени. Такамура посмотрел в налитые кровью глаза писателя и поэта, уже до предела испуганного, и продекламировал:

— Далекий зов кукушки

Напрасно прозвучал. Ведь в наши дни

Перевелись поэты.

После чего обхватил пальцами скользкий, липкий язык писателя, сжал его и дернул к себе изо всех сил. Писатель и поэт заорал и начал дрыгать ногами. Такамура снова попробовал оторвать ему язык. Не получилось, только надорвал. Кровь забулькала в горле поэта. Пришлось дернуть в третий раз. Наконец Такамура извлек изо рта поэта мокрый от крови кусок мяса, слабо напоминающий язык, и бросил его на землю.

Писатель и поэт мертвой грудой свалился рядом со своим языком. Бедняга, как бы он от болевого шока не скончался, подумал Такамура и распылил его. Лишь пыль взметнулась в воздух. О, как же хрупка и чиста поэзия. Как душа ребенка.

— Сакура-чан! — бодрым голосом произнес Такамура.

Сакура затравленно посмотрела на него.

— Пойдем домой, — сказал он. — Ты проголодалась?

7.

Поев, Такамура взялся за свежую газету.

— "Смерть Хосокавы Сабуро отдается болью в наших сердцах". До сих пор отдается? Зазвездился старый педик, теперь о нем в газетах пишут, ну надо же, а раньше ведь не писали. Хм..."Запад и Восток должны встретиться в Японии: премьер-министр Ямамото Фумио подчеркнул, что необходимость сближения с Германией"... А, ерунда. На фоне недавнего землетрясения упали цены на нефть... В нашей стране было крупное землетрясение? Сакура-чан, ты что-нибудь об этом слышала?

Сакура-чан покачала головой. Девочка была мрачная и насупленная, как и всегда. Или так на нее смерть писателя подействовала?

Такамура снова погрузился в чтение. Голоса до сих пор не вышли на связь. Неужели с ними что-то произошло? Нарушитель добился своего, и теперь голосов больше не существует в этой реальности? Глупости. Скорее, проблема не в голосах, а в самом Такамуре. Быть может, странный школьник Ацумори Аяо что-то повредил в той тонкой системе, которая связывала Такамуру Коске и его самозванных богов в единое целое? Вполне возможно.

Такамуре не знал, радоваться ли ему или печалиться. Поэтому он не стал об этом много думать. Вместо этого он решил немного повеселиться в свое удовольствие.

Этот вечер у него будет шикарный.

Такамура связал Сакуру и уложил ее под кровать. Перед этим он слегка потрепал ее по щеке и посоветовал лежать тихо — ведь на шум могут явиться плохие люди и причинить ей боль. Сакура исподлобья смотрела на него. Интересно, о чем она думает, что происходит в ее голове?

Такамура представил себе человека, чья память держит в себе только хорошие события. Все неприятное сразу же выветривается из его головы. Любое зло, любая гадость или мерзость — ничто не способно уязвить такого человека. И душа его будет беспредельно чиста и невинна. Такамура хотел, что все люди на земле были такими, все, кроме него самого. Чтобы он мог ходить и беспрепятственно творить зло, а остальные лишь терпели и улыбались. Просто рай.

С этими мыслями Такамура вышел на улицу и прищурился.

Солнце уже скрылось на западе; от горизонта до самого зенита протянулись кровавые потеки. Надвигалась чернильная темнота ночи, от которой город начал защищаться уже сейчас — окна вспыхивали желтым светом, водители включали фары, а один одинокий прохожий даже извлек фонарик и сейчас шарил им по стенам домов. Густая атмосфера, злая темнота. Такамура посмотрел на небо и не нашел там луну — ее скрыло за собой проплывающее облако. Это было хорошо: после встречи с Ацумори Такамура слегка опасался лунного света.

Он двинулся по улицам легкой танцующей походкой, невысокий, чрезмерно худой для своего возраста, с длинными взлохмаченными волосами и по-женски мягкими чертами лица. В этот момент Такамура Коске хотел бы стать женщиной, настоящей женщиной — чтобы получить возможность вновь встретиться с Ацумори Аяо и остаться при этом неузнанным. Ему было интересно, чем тогда окончится их встреча. Поднимет ли Ацумори руку на настоящую девушку? Нет, конечно же. Ведь он из тех, кого называют рыцарями без страха и упрека, современный паладин, больной на всю голову уродец, для которого главное — кого-нибудь защитить и что-нибудь превозмочь. Такамура искренне недоумевал: неужели такие еще остались? Видимо, Ацумори был последним.

Такамура остановился на перекрестке и замер. Перед ним расстилалась улица: широкая дорога с хорошим асфальтным покрытием, столбы, опутанные проводами; дома по левую и по правую сторону были совершенно одинаковыми, никакой разницы — бетонные коробки, в которых были прорезаны окна. Первый этаж одного из ближайших домов занимал магазин. Туда и зашел Такамура.

Он купил себе бутылку кока-колы и уже собирался уходить, когда на него вдруг налетела девушка в глупом розовом платье. Кола упала вниз с глухим стуком. Испуганная, девушка наклонилась, чтобы поднять колу — и уронила собственную корзинку, чье содержание тут же покатилось по полу. Такамура заметил: замороженную рыбу, консервы, куриную грудку, множество полуфабрикатов и сладости, очень много сладостей. Девушка пришла в отчаяние и уже собиралась отбить перед Такамурой сотню поклонов. Видимо, ей было очень стыдно и страшно.

— Простите! Простите меня! — жалким голосом повторяла она. Такамура отмахнулся, мол, это неважно, и помог ей собрать рассыпавшиеся продукты обратно в корзинку.

Теперь он мог рассмотреть девушку получше. Явно не японка, пускай и говорила почти без акцента. Длинные, стального цвета волосы спускаются почти до пояса. Глаза редкого серого оттенка, в тон волосам. Девушка была красива, однако затравленный взгляд и жалобно сморщенный нос портили ее, превращали чуть ли не в дурнушку.

— Простите, — снова пробормотала девушка со стальными волосами. — Я опять все испортила. Я всегда все порчу. Мне так жаль.

— Да нет, ничего, — сказал Такамура. — Вы иностранка? Хорошо говорите по-японски.

Они вместе вышли из магазина.

— Д-да, я из Европы, — испуганно призналась девушка. — А как вы узнали?

— Это было нетрудно.

Разумеется, нетрудно, потому что отличить европеидку от азиатки вообще дело обычно не самое трудное.

— Меня зовут Фредерика, — представила девушка. Голос у нее был тихий и словно бы дрожащий, под стать ей самой.

Она все ждала, пока Такамура представится в ответ, но он молчал. Фредерика никак не могла начать разговор первой. Она открывала рот и просто не могла выдавить из себя фразу. После чего она смущалась и краснела.

Они шли и шли по улице, солнце скрылось во тьме окончательно, а Фредерика все никак не могла произнести то, что хотела. Такамура ждал, пока она от него отстанет, но девушка по-прежнему следовала за ним, будто им и в самом деле было по пути.

— Мне туда, — сказал он, когда перед ними возникла ближайшая подворотня. Такамура думал, что Фредерика уж точно не станет лезть в темный переулок, но она упрямо мотнула головой и продолжила идти рядом с ним.

— М-мне тоже, — выдавила она из себя.

Такамура хотел было прогнать ее, но тут ему в голову пришла мысль: а зачем? Он хотел сегодня повеселиться, вот добыча сама и идет в руки. Но почему-то ему не хотелось причинять боль испуганной иностранке, которая столь доверчиво потащилась за ним в темный закоулок.

"Может, она и есть тот самый идеальный человек, который готов подставить левую щеку, если его ударили по правой?" — подумал он.

— Фредерика.

— Д-да? — встрепенулась она и тут же уронила свою корзинку. Хорошо, что ее содержимое на этот раз не рассыпалось, и им не пришлось собирать его среди грязи.

— Зачем ты за мной идешь? — с раздражением произнес Такамура.

Нет, сегодня у него нет желания причинять боль добрым христианам.

— М-мне в ту же сторону...

— Хватит врать! — оборвал ее Такамура. — Что тебе от меня нужно?

— Я...Я бы хотела провести немножко больше времен вместе с вами! — собравшись с духом, выдала Фредерика. А потом сникла и добавила совершенно убитым тоном. — Простите.

— Со мной? — поразился он.

Все, решил Такамура, у него огромный запас терпения, но теперь оно подошло к концу. Девушка сама напрашивалась на неприятности — он их ей обеспечит.

— Вы особенный, — вдруг сказала Фредерика, и Такамура замер на месте. А затем он разозлился.

— Что ты сказала? — он бросил бутылку на землю и хрустнул пальцами, разминаясь.

Фредерика радостно повторила:

— Особенный!

И Такамура ударил ее по лицу. Оглушенная, Фредерика прижалась к темной стене. Корзинка лежала у ее ног.

— Простите! — всхлипнула Фредерика, закрывая лицо руками. — Я не хотела! Простите!

Она была испугана, хотя и не понимала, почему Такамура вдруг напал на нее. Вероятно, она считала, что происходящее — всего лишь недоразумение, и его можно разрешить несколькими правильными фразами. Жаль, Фредерика ошибалась.

— Почему ты все время извиняешься? — спросил Такамура тихим голосом. — Счастье есть удовольствие без раскаяния.

— Вы...

Такамура разбил ей нос, и Фредерика влажно высморкалась. В темноте ее глаза блестели; она плакала.

— Простите! Простите! — бормотала она все тише и тише, почти шепотом.

— Нет, ты не виновата, — утешил ее Такамура. — Твоей вины в этом нет. Снимай свое платье.

"Я что, пытаюсь таким образом компенсировать то унижение, которому подверг меня Ацумори Аяо?" — подумал Такамура. Затем рассмеялся, громко, в голос. Нет, конечно же, нет! В таких вещах Такамура Коске не отличался хорошей памятью. Он уже простил Ацумори все. Сейчас же он просто веселился.

— Простите! — завизжала Фредерика. — Я не хотела! Я больше не буду!

— Жалеешь, что пошла за мной? — спросил Такамура.

— Простите...

Он провел пальцами по шее Фредерики, поразившись, насколько же нежная у нее кожа, затем расстегнул верх платья. Фредерика что-то жалобно бормотала, захлебываясь слезами и кровью, но Такамура не обращал на нее внимания.

— Знаешь, по всем правилам и канонам я должен был пригласить тебя к себе домой, — сказал он, ощупывая ее груди. — Ты рассказала бы мне о всех своих проблемах, а бы пообещал тебе помочь. Или, как это... Защитить. Вот именно, защитить. Мы прошли бы с тобой долгий путь, набрали команду верных друзей, одолели первых левел-боссов, затем боссов покруче. У нас начали бы развиваться отношения, нежная такая романтика: инфантильные школьные сопли, признания, фансервис, случайные хватания за сиську и любовные письма. А потом пришел бы главный злодей, смахивающий на пидора, и началась последняя битва, а я бы тебя...защитил, а злодея уделал. Вот такая вот история. Такие перспективы. Полное дерьмо, не находишь? А итог один — ебля. Школьники сражаются только ради того, что им дали большегрудые школьницы, ты знала об этом? Знала? Так вот, мы можем обойтись без всей этой наносной ерунды. Я могу обеспечить тебе еблю прямо сейчас.

Такамура одной рукой удерживал Фредерику, другой расстегнул ширинку у себя на джинсах.

— В самом деле? — тихо спросила Фредерика.

— Что в самом деле? — недовольно осведомился Такамура, вытаскивая член.

— В самом деле сможешь обеспечить?

Что-то в голосе Фредерики Такамуре не понравилось.

— Конечно же! — ответил он, пристраиваясь к ней поближе.

И тут член взорвался, оставив у него в руках лишь кусочки мышщ и клочки кожи. Из раны хлынула жидкая темная кровь.

Такамура сначала удивился, затем разозлился, и наконец — испугался.

— Это ты сделала? — спросил он.

Странно, но ему совсем не было больно.

Фредерика ощерилась.

— Ты больше не мужчина, — глумливо произнесла она. — Ну и что ты теперь будешь делать? Сможешь обеспечить... "еблю"?

Теперь она ничем не напоминала прежнюю, тихую, милую Фредерику, разве что цветом своих волос. Злобная гримаса исказила ее лицо до неузнаваемости. Зрачки превратились в точки.

Такамура осмотрел свою рану. Потом осторожно застегнул ширинку. Пальцы были скользкими от крови и плохо слушались. Возможно, у него болевой шок.

— Смогу, — сказал он, стараясь не потерять сознание. — Для меня это не проблема.

— Хватит шутить! — загремела Фредерика и пнула его ногой в грудь. При этом платье задралось, и Такамура на мгновение увидел ее кружевные трусики. А затем он повалился спиной на землю.

Это уже вторая добыча, которая ему не по зубам. Не пора ли призадуматься о своих перспективах в будущем?

Превозмогая слабость, Такамура встал и двинулся к Фредерике.

— Я обещал, что смогу, — произнес он и навалился на нее. Фредерика в ответ врезала ему в лицо. Он отступил назад, и это его спасло — пространство перед ним вдруг искривилось, затем взорвалось. Такамура видел, как разлетаются на отдельные атомы молекулы кислорода.

— Ты хоть знаешь, кто я?! А?! — Фредерика злобно оскалилась. — Смотри, что могу я!

Словно чья-то гигантская рука сплющила мусорный бак, после чего швырнула его в Такамуру. Он не смог увернуться и снова упал на землю.

Такамура чувствовал, что находится внутри замкнутой системы. Здесь, в создаваемой ею аномалии, Фредерика была всесильна. Она как улитка, которая всегда носит на себе свой собственный дом.

— И что? — спросил он, поднимаясь на ноги.

— Я же хотела с тобой подружиться! — билась в истерике Фредерика. — А ты все испортил! Мерзавец!

Такамура поднял руки и попытался обрушить ее систему. Зря — он на секунду почувствовал себя атлантом, который пытается держать на себе тяжесть неба. Словно вся вселенная обрушилась на его плечи. Такамура почувствовал, как к горлу подкатывает тягучий комок блевотины.

Он рванулся к Фредерике, обхватил ее за плечи и выблевал содержимое своего желудка ей в лицо. Белая жижа с красными пятнами хлынула на обомлевшую Фредерику. Она стояла на месте, пока Такамура не закончил, и лишь беспомощно взмахивала руками.

А затем Такамура отпустил ее и, шатаясь, бросился прочь по улице. Он чувствовал себя в дерьме.

Фредерика позади него громко, во весь голос, требовала, чтобы он остановился и немедленно извинился перед ней. Но он же не был идиотом. Границы персональной вселенной Фредерики, где она обладает божественной мощью, явно не превышают пяти метров в радиусе от нее. Так что из зоны ее власти он уже вышел.

Тут Такамура вспомнил, чего он лишился, и чуть было не застонал от обиды. Каким бы могущественным он ни был, вся его сила не поможет вернуть ему член.

8.

— Сакура-чан! Ужин! — потребовал Такамура, вваливаясь в дом.

В паху угнездилась боль, и ничего с этим поделать было нельзя. Странно еще, что он до сих пор не умер от кровопотери. Такамура стащил с себя джинсы и слегка удивился, что крови натекло совсем немного. Он бросил джинсы на пол, затем стянул вниз трусы.

Вместо члена и мошонки у него был гладкий розовый шрам, напоминавший волдырь. Кожа вокруг него стянулась морщинами и теперь бугрилась. Что с этим делать — непонятно. Главное, каким же образом ему справлять малую нужду?

Хорошо хоть, Фредерика сработала чисто, без лишней крови.

Кто она вообще такая? Тоже особенная, как и он, как и Ацумори? Сколько таких бродит по Токио?

— Не люблю я яндере, — уныло пробормотал Такамура. — Сакура-чан?

Он вспомнил, что оставил ее лежать под кроватью, выругался и поплелся в спальню.

Освободив Сакуру и приказав ей приготовить ужин, Такамура без сил распростерся на кровати. Сакура покосилась на него, но так ничего и не сказала.

— Сакура-чан, ты умеешь готовить? — спросил Такамура с запозданием.

Сакура была уже на кухне.

— Да, — неохотно ответила она. Такамура еле расслышал ее голос.

— А кто тебя научил? — задал он новый вопрос. Ужасно хотелось поговорить с кем-нибудь живым, понимающим. Такамура готов был открыть перед Сакурой свою душу, рассказать ей и о голосах, и о той судьбе, что постигла его собственных родителей, и о своей сестре. Такамура хотел ее сочувствия. В тот момент он был слаб, и сам понимал это.

— Онее-сан, — помолчав, произнесла Сакура мертвым голосом.

— А, — столь же равнодушно ответил Такамура. Он уже потерял к Сакуре всякий интерес: ясно же, что идти на контакт у нее нет никакого желания. Так зачем зря стараться?

— Прости меня, Сакура-чан, — внезапно произнес он. Голос его был столь тихим, что, возможно, Сакура его и не услышала. Во всяком случае, она ему ничего не ответила. Лишь ножи стучали по доске. Интересно, что она там приготовит?

Такамура погрузился в тяжелую полудрему. По-прежнему болело внизу живота. Он понял, что совершил сразу две большие ошибки, когда напал сначала на Ацумори Аяо, затем на Фредерику. Первый лишил его связи с голосами, вторая лишила возможности функционировать как мужчина. Обе ошибки были непоправимыми.

Но, рассуждал Такамура, разве они не сделали его однообразную жизнь чуточку интереснее?

Если рассматривать все произошедшее с такой позиции... то да. Такамура вздохнул. Ему хотелось сделать Сакуре-чан что-нибудь приятное.

— Сакура-чан! — позвал он ее.

С кухни не донесло ни звука. Такамура подождал немного, затем позвал ее во второй раз.

И тогда к нему в комнату вошла Сакура, держав в руках две миски — одну с салатом, другую с мисо. Мисо Такамура видел до этого в холодильнике; видно, Сакура просто разогрела его.

— Ты такая заботливая, — искренне произнес он и принялся за еду.

Такамура не видел, как Сакура закусила в гневе свою нижнюю губу.

— Вкусно! — похвалил он ее. — Ты постаралась. Хочешь, завтра пойдем в цирк?

— Чтобы ты там кого-нибудь убил?

Вопрос был настолько неожиданным, что Такамура поперхнулся.

— Нет, конечно, — возразил он, справившись с кашлем. — Я же просто хочу, чтобы ты улыбнулась. Ну хоть раз.

— Ты врешь! — с ненавистью произнесла Сакура.

Такамура пожал плечами, стараясь не показывать, как ему неприятно слышать такое. Сразу две неприятности выбили у него почву из-под ног. Теперь вот Сакура... Словно другой человек. Будто теперь она одержима голосами, а не он.

Такамура доел салат и перешел к мисо. Сакура молча стояла рядом с его кроватью.

— Можно мне в туалет? — спросила она вдруг. Такамура махнул рукой — иди.

Сакура вышла из комнаты.

Такамура вновь ощутил тошноту. Неужели последствия встречи с Фредерикой дают о себе знать?

Он включил телевизор.

— В городе за последнее время произошел ряд жестоких убийств, совершенных, возможно, с ритуальной целью, — сообщил диктор.

Такамура сначала подумал, что речь в репортаже пойдет о нем, однако репортер стал рассказывать о странном маньяке, который убивает своих жертв с помощью европейского меча. На его счету были уже десятки убитых. Такамура присвистнул.

Тошнота все усиливалась.

Такамура встал с кровати и двинулся к санузлу.

— Сакура-чан? — спросил он.

Сакура не ответила.

И тут Такамура увидел, что входная дверь распахнута.

— Ах ты маленькая дрянь! — пожаловался он. — Я же...я же... А ты меня отравила!

Потом его обильно вырвало себе под ноги.

Такамура решил, что этого достаточно, чтобы избавиться от яда.

Интересно, чем же она отравила его? Каким именно бытовым ядом? Крысиным порошком?

Он сделал еще один шаг, и тут земля двинулась ему навстречу. Такамура Коске ударился лицом о пол и лишился сознания.

Глава пятая

1.

Ацумори Аяо лежал на кровати и читал первый том "Мастерписа". Ему было скучно.

Сюжет был простейшим: защитить лоли — превозмочь врагов. Автор попытался замаскировать это, введя большое количество сцен насилия и жестокости, но вышло плохо. Мотивация что главных, что второстепенных персонажей никуда не годилась. Особенно раздражал Ацумори главный герой — Шимидзу Том, его поведение и его те мотивы, что двигали им. В реальной жизни Аяо таких Шимидзу бы сжигал в газовых камерах.

Но душу Аяо грело воспоминание о темной улице под гнилой луной: он надел на себя маску Тома и сумел на некоторое время стать настоящим, реальным человеком. Не самым приятным, может быть, но — живым, чувствующим, способным взаимодействовать с другими людьми. Эту маску было приятно носить. Только ради этого Аяо и решил дочитать "Мастерпис" до конца.

"Очередная порнографическая сцена, — грустно подумал Аяо, перелистывая страницу. — Автор больной какой-то. Ему еще самому не надоело?"

Судя по шестидесяти еще не прочитанным томам, автору это не надоело.

Мейда, одетая в полупрозрачную ночную рубашку, сидела перед телевизором и жевала ломтики ямса, не отрывая взгляда от экрана. Показывали развлекательную программу для детей: мускулистый солдат избивал мышонка в красных штанишках. Вот он оторвал мышонку руку, и на экран брызнула весьма натуралистичная кровь. Мейда вздрогнула, но продолжила смотреть шоу.

Аяо надоело читать. Он захлопнул книгу и бросил ее обратно на полку.

Он был голоден, но нэ-сан с утра пораньше куда-то ушла, и завтрак так и не был приготовлен.

Аяо поймал себя на мысли, что воспринимает сестру исключительно как ту, кто готовит для него еду и стирает его грязные носки. Возможно, ему следовало бы устыдиться своего потребительского отношения к той, кто вырастил и воспитал его.

Над этим следовало бы подумать. Но ему было лень.

— Мейда-чан, — негромко позвал ее Аяо.

Девочка повернулась к нему и вопросительно подняла брови. Под нижней губой у нее были крошки от ямса.

Люси-сан говорила, что Мейда должна родить от Аяо ребенка, и, чем скорее, тем лучше. Но разве безопасно рожать в ее возрасте? Разве Мейда сама еще не ребенок?

— Ацумори-сама? — спросила она, слизывая ямс с губ.

— Когда у тебя начались менструации?

Мейда пожала плечами. Если вопрос и показался ей странным, то она не подала виду.

— В четыре года. Крови натекло — море. Я думала, что умираю, — она хихикнула, затем помрачнела. — Курумару планировал, что менструация произойдет уже в двухлетнем возрасте. Но настолько исказить мои природные характеристики не получилось даже у него.

Словосочетание "природные характеристики" далось ей с трудом.

— Исказить?

— Ах да, вы же забыли... Ну, лучше не вспоминайте, — с легкой душой произнесла Мейда. — Это все неважно.

В дверь постучали, и Аяо не успел возразить ей. Мысленно он отметил, что к этому разговору они еще успеют вернуться.

— Да? — спросил он, подойдя к двери.

— Аяо-кун, ты живой! — воскликнула Май с другой стороны. — А я думала, ты умер!

"Ты так заботлива," — саркастично подумал Аяо. Да, заботу Май-чан порой было трудно отличить от изощренного издевательства.

"Она и в самом деле о тебе беспокоилась," — возразил ему знакомый голос. Вместе с Май, похоже, явилась и Асами Хироко.

Аяо провернул ключ в замке и впустил внутрь Май и ее подругу. Май щеголяла стильной блестящей шапочкой, сделанной из фольги. Когда Аяо спросил, зачем она нужна, Май возмутилась:

— Как зачем? Это уже универсальное средство защиты от враждебных телепатов!

"Она на самом деле так считает," — пожаловалась Хироко.

Если подумать, то у Май и так уже имелась защита от телепатии, причем природная.

"Ты плохо ее знаешь, — возразил Аяо. — Вчера между нами произошла ссора. И теперь она пытается загладить вину. Способ дурацкий. Но уж такая она, Май-чан."

"Глупости," — буркнула Хироко и отвернулась.

— Мейда-чан! — крикнул Аяо. — Оденься, у нас гости!

Из комнаты вышла Мейда, которая поверх своей ночной рубашки натянула желтую футболку, принадлежавшую Аяо. Она увидела Май-чан, радостно взвизгнула и бросилась ей на грудь. Хироко с пораженным видом смотрела, как Май подхватила Мейду и закружила ее по комнате.

— Привет, Мейда-чан, — сказала Май, поставив Мейду на ноги. Та кивнула ей и утянула за собой в комнату.

"Это нормально?" — забеспокоилась Хироко.

"Думаю, да, — ответил ей Аяо. — Мейда вообще не очень общительная, но Май она любит."

"Меня волнует Май-чан, а не эта Мейда, — Хироко схватила его за руку. —

"Не бойся, Мейда не из таких, как ты," — Аяо усмехнулся. Он предложил Хироко зайти в комнату, но та, скрестив руки на груди, приняла надменную позу.

"Нам нужно поговорить," — сообщила она.

Мейда умильным голосом рассказывала что-то Май-чан, а та ахала и охала в ответ.

Аяо предложил Хироко посидеть за чашкой зеленого чая. Хироко нетерпеливо кивнула.

"Не говори Май-чан о вчерашнем," — сказала Хироко, когда Аяо наливал ей в голубую чашку чай.

"Ты знаешь?"

"Да. Конечно же," — отрывисто произнесла она.

Аяо сел напротив нее и поджал ноги под себя. Чай плескался в его чашке, Аяо отпил немного и зажмурился от удовольствия.

"Вот как," — только и смог сказать он.

"Мне жаль Ишикаву Каеде, но ее смерть не будет напрасной, — голос у Хироко был ровный, равнодушный. — Как прошла встреча с сыном Такамуры-сенсея?"

Аяо нахмурился.

"Я отслеживала ситуацию через Каеде-сан. Смотрела на мир ее глазами. Когда она погибла, связь прервалась. Ты остался один против Такамуры-младшего. Так как прошла встреча? — продолжала настаивать на ответе Хироко. — Раз ты сидишь здесь, значит, победил ты. Так ведь?"

Аяо одним глотком осушил свою чашку и потянулся за чайником.

"Ну так," — согласился он.

"И как именно ты его победил? — спросила Хироко, промокая рукавом кофты вспотевший от горячего чая лоб. — Мне вот это интересно. Такого, как Такамура-младший, победить очень сложно, почти невозможно. Он разрушает связи между системными элементами. Например, он спокойно может разъять тебя на молекулы. И ты вдруг вышел из схватки с ним победителем. У тебя есть какой-то секрет?"

Аяо не знал, как можно скрыть что-либо от телепата. Едва он спросила его о "секрете", как в голове у него сразу же всплыла мысль — "разрушение потоков". Это произошло непроизвольно, на автомате. И, разумеется, Хироко сразу же узнала об этом.

"Никогда о таком не слышала, — призналась она. — Налей мне еще чаю."

Судя по всему, Хироко не очень-то и горевала о несчастной Ишикаве-сенсей. Может, и о родителях тоже? Теперь Аяо смотрел на нее совсем по-другому. Неужели Хироко — такая же, как и он?

"Нет, — рассмеялась Хироко. — Все люди разные. Ты разрушаешь потоки, а я — читаю мысли. Мы с тобой абсолютно разные."

"Ты считаешь, что единственное, что определяет человека — это его способности или их отсутствие?" — спросил Аяо.

Наверное, это было странное зрелище: два человека сидели друг напротив друга, молчали и пили чай, в то время как их глаза метали молнии.

"Вот именно, — уверенно произнесла Хироко. — Ладно, вернемся к нашей ситуации. Итак, ты сумел противопоставить свое "разрушение потоков" способностям Такамуры-младшего. Очень интересно. Отцу бы такое понравилось до безумия."

"Да неужели?" — всплеснул руками Аяо.

"Ты вот сейчас думаешь, что я ужасная. Злая, как и ты, — голос Хироко дрогнул. — Но я же дочь ученого! Я и должна быть такой! Меня такой воспитали! И мне не стыдно!"

Аяо вспомнил, как она была вчера — милой, доброй и немного застенчивой. Неужели то, как она сейчас ведет себя — это защитный механизм? Хироко заталкивает свою боль вглубь души. Она старается убедить себя в том, что ей все равно — жива ли Ишикава Каеде или нет. Прячет свою боль за напускным цинизмом. И фраза "Мне не стыдно!" говорила сама за себя.

"Ты пробовала связаться с сестрой?" — спросил он.

Хироко кивнула.

"Конечно же! У нас с ней настолько прочная связь, что я чувствую Сакуру даже сейчас."

"И?"

"Я помогаю ей. У нее все будет хорошо."

Хироко отхлебнула еще чаю.

"Ей было больно?" — спросил Аяо жадным голосом.

"Даже не думай о таком, — жестко ответила Хироко. — Сколь бы ни было ей больно, я помогу ей выстоять в любой беде. Хватит об этом."

Аяо зевнул и потянулся. Хрустнула поясница.

"Ну и ладно."

Хироко огляделась и посмотрела в сторону двери.

"В данный момент кто-то упорно думает о тебе," — вдруг сообщила она.

"Касуми-чан? — удивился Аяо. — Ну и пусть."

Он протянул Хироко корзинку с конфетами. Та с удовольствием съела одну.

"Ацумори-кун!" — торжественно произнесла Хироко, жуя конфету.

"Да?"

"Поможешь мне свергнуть японское правительство?"

2.

Такамура Коске увидел отца.

Отец стоял у двери, высокий, худой, в белом халате, какие носят врачи и фельдшера. Короткие темные волосы топорщились ежиком. Слишком грубые черты лица, подчеркнуто маскулинные — мощная челюсть, нос с четко выраженной переносицей, резко очерченные скулы. Длинная тонкая шея делала его похожим на стервятника.

— Коске, — произнес Такамура Акинори и сделал шаг к своему сыну. — Ты обоссался.

Такамура осознал, что лежит на полу, в луже мочи. Он вспомнил, что же именно произошло, и чуть было не застонал от разочарования. Одно радовало: видимо, мочеиспускательный канал у него остался целым, раз уж он обмочился во сне.

— Отец, я...

— Я сказал, ты обоссался. Сделал тебе замечание. А это значит, ты должен немедленно исправить то, что натворил. Все понятно, выблядок?

Голос отца дрожал от еле сдерживаемого гнева.

— Хорошо, я все исправлю, — автоматически произнес Такамура.

— А уже поздно! — Акинори подошел к своему сыну и изо всех врезал ему ногой в рот. К счастью, он носил не тяжелые ботинки, а мягкие кроссовки, но удар все равно был очень сильным. Рот Такамуры наполнился соленой кровью. Он скорчился на полу, прижимая ко рту руку.

— Выблядок! — отец пнул его еще раз. — Забыл отцовскую руку? Так я тебя заставлю вспомнить!

"Он же умер, — подумал Такамура отстраненно. — Я же сам убил его. Как он может быть жив?"

— Вставай, выблядок, — Акинори схватил его за шировот и заставил приподняться с пола. — Чего разлегся?

У Такамуры кружилась голова, его тошнило. Яд его не убил, но отравление все равно давало о себе знать. Такамура прижался лбом к холодной стене, стараясь привести свои мысли в порядок. Тем временем отец мерил комнату шагами, то и дело вскидывая к потолку свою руку в белой перчатке.

Точно такие же перчатки носила Сладкая Волшебница Якумо-чан.

— Я так и знал, что ты уебок, — злобно бормотал себе под нос Акинори. — Полный неудачник. Тебе ни одно дело доверить нельзя. Все ведь просрешь.

"Надоело", — подумал Такамура.

Отец уже начал действовать ему на нервы.

"Убил один раз, убью и во второй."

Он повернулся к отцу. Тот заметил его взгляд и ухмыльнулся. Улыбка бешеной собаки. Такамура стиснул пальцы в кулак и размахнулся, стараясь попасть отцу в челюсть. Тот слегка отклонился и перехватил руку Коске у запястья, остановив его удар в сантиметрах десяти от лица.

— Ха! — пролаял отец. — Бунт, да?!

Коске закрыл глаза и послал разрушительный импульс в систему под названием "Такамура Акинори".

Ничего не произошло.

Акинори залился безумным смехом.

— Не получилось, да? Еще бы, ведь я един и неделим. Вещь в себе. Понимаешь? Нет? Слишком сложно для тебя, выблядок?! — он подтянул сына поближе к себе и с силой вогнал кулак ему в живот. Такамура задохнулся.

— Ты... ты же сдох, — пробормотал он, повиснув на отце.

Казалось, Акинори не обратил на его слова никакого внимания. Он снова ударил сына, на этот раз в лицо, и воскликнул:

— Аааа, как же мне этого не хватало! В последнее время я мало времени уделял твоему воспитанию, Коске. Нам так редко удается увидеться... А твой отец скучал по тебе!

Физические атаки. Он ведь уязвим к физическим атакам, подумал Такамура.

— Хорошо-то как! Как думаешь, Коске? — обратился Акинори к сыну.

— Да, отец, — Такамура вдохнул как можно больше воздуха в грудь. Затем с размаху наступил ногой на пол.

Он хотел обрушить землю под Акинори, чтобы тот провалился обратно в ад и больше не досаждал ему своим присутствием. Однако — не получилось. Пол так и остался на своем месте.

Отец схватил Такамуру за голову и нажал большим пальцем на область рядом с ухом. Такамура согнулся. Боль была ужасающей. Такое впечатление, что его мозг пронзило иглой. И что самое неприятное — Такамура перестал ощущать свой дар. Будто его никогда и не существовало.

— Не дергайся, выблядок! — приказал отец. — Все равно ведь не получится ничего.

Такамура не послушался отца. Он попытался ударить его в солнечное сплетение. Акинори лишь усмехнулся. Он мгновенно блокировал удар, затем наградил сына сильной затрещиной. Из носа Такамуры брызнула кровь.

"В последнее время все меня колотят," — грустно подумал он.

— Выблядок, — обратился к сыну Акинори. — Мы с тобой идем в резиденцию премьер-министра. Смотри, не опозорь меня.

3.

В Токио сегодня был день улыбок.

Завидев Такамуру и его отца, горожане махали им руками и улыбались. Их лица лучились нездоровым светом. В воздухе висел тяжелый запах праздника — праздника без видимого повода, пустого и бессмысленного.

— Они рады, — сказал отец, который шел чуть впереди. — Они рады видеть тебя, выблядок.

Такамуру Коске такое внимание к своей персоне немного смущало. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Особенно учитывая тот факт, что промежность у него была мокрой от мочи.

А еще больше его смущало присутствие отца.

Попробуем рассуждать логически, решил Такамура. Вполне возможно, что его воспоминания подверглись коррекции: отец жив, и Такамура его не убивал.

Какой в этом был смысл?

Отец хотел убедить Такамуру в своей смерти. Чтобы отдать его во власть голосов?

у него пока было слишком мало данных, чтобы делать какие-либо выводы. Такамура решил подождать, пока они не войдут в здание правительства: возможно, недостающие детали мозаики он найдет там.

Отец остановился у входа в метро.

— Вниз, выблядок, вниз, — скомандовал он.

Вместе они спустились в подземку по сверкающей полосе эскалатора. Здесь, в метро, запах бессмысленного счастья был еще сильнее. Люди буквально пускали слюни при виде Такамуры. Их липкие взгляды словно шарили по его коже, и это было неприятно.

Внизу, на платформе, стоял непрестанный грохот и воняло алкоголем. Отец уселся на одну из стальных скамеек и вытянул вперед длинные тощие ноги. Такамура устроился рядом с ним.

— Чуешь, да? — спросил отец, поглядывая на наручные часы.

— Чую что? — задал ответный вопрос Такамура.

Он и в самом деле ощущал что-то на периферии сознания, что пока не мог сформулировать, что же именно.

— Скоро сам поймешь, — отец хищно ухмыльнулся, предвкушая что-то. — Пошли, наш поезд приехал.

Вагон был совершенно пуст, и Такамура уселся на первое же попавшееся место.

Как-то некстати Коске вспомнил, что в глубинах токийской подземки слепнут и глохнут люди, пропадают дети, сходят с ума животные. Кому-то даже примерещился жаббервог. Кошмар-то какой. А еще, говорят, пропал поезд — вместе со всеми своими пассажирами он превратился в пыль. Кто-то мог такое сделать с несчастными людьми, а?

Поезд катился от станции к станции, низкий женский голос звучал в динамиках, объявляя о следующей остановке, а Такамура сидел на мягком сиденье, держался за поручень и старался понять, что же он чувствует. Отец снисходительно наблюдал за его попытками.

"Говно," — к такому выводу пришел Такамура, когда их поезд прибыл к нужной станции.

Они поднялись на поверхность. Белое солнце, находившееся почти в самом зените, чуть было не ослепило Такамуру. Он зажмурился. Перед глазами плавали разноцветные круги. Это был дезориентирован, и его это раздражало; Такамуре хотелось бы, чтобы солнце как можно скорее скрылось за облаками.

Отец дернул его за локоть, вынуждая следовать за собой. Такамура, почти ослепший, поплелся вперед, периодически спотыкаясь на ровном месте.

— Пришли, выблядок. Конец пути, — наконец объявил отец.

Перед ними была резиденция премьер-министра Японии.

Казалось, невысокое пятиэтажное здание целиком состояло из одних только пластиковых окон. По задумке архитектора, это обеспечивало максимальную прозрачность деятельности: никаких секретов от народа. Но сейчас, когда в каждом окне отражались солнечные лучи, разглядеть, что же происходит внутри, было невозможно. Даже смотреть на это здание было больно. Когда глаза Такамуры немного привыкли к этому сиянию, он сумел разглядеть на крыше резиденции красно-белую башню, окруженную солнечными батареями.

В небесах вращались орбитальные спутники, чьи антенны в данный момент были нацелены именно на эту башню. Такамура представил, как лучи из космоса падают вниз, разрывая атмосферу, и вонзаются в здание резиденции, уничтожая его, стирая в прах. Ему хотелось, чтобы это произошло: Такамура чувствовал, что здесь и находится источник вони, пронизывающей весь город. Даже небо над резиденцией было мутно-желтым, больным.

— Поторапливайся, выблядок, — крикнул через плечо отец, проходя в блестящие двери.

Охранник на входе не стал спрашивать у Такамуры Акинори документы. Вместо этого он отвесил ему глубокий поклон.

Едва Такамура вошел внутрь, как его пронзило острое чувство сопричастности. Он чувствовал биение сердца каждого, кто в данный момент находился в здании. Будто он вместе с ними составлял один организм.

— Нравится, да? — усмехнулся отец.

Большое, просторное фойе было заполнено людьми в деловых костюмах; кто-то был поглощен своими нетбуками и айфонами, кто-то беседовал, кто-то просто сидел, уставившись в противоположную стену. Обычная деловая атмосфера. Но, едва Такамура показался в дверях, все изменилось. Глаза завращались в орбитах, руки сами собой потянулись к воротникам, расстегивая их, ноги стали отстукивать нервную дробь. Вонь стала нестепимой. Такамура ощущал ее почти что физически. Давление усилилось, он едва мог передвигаться. А жадные взоры людей заставляли его нервничать еще больше.

— Не смотрите на Якумо-чан, ей стыдно, — еле слышно пробормотал он.

Отец вызвал лифт. Медленно разъехались в сторону двери, и перед Такамурой и его отцом возник толстый коротышка в джинсовой куртке. Ниже пояса он был абсолютно голым.

— Возбуждает! — провозгласил коротышка, посмотрев на Такамуру. Он положил руку на пенис и начал бешено мастурбировать.

Такамура недоуменно уставился на отца.

— Выблядок, ты что, испугался? — произнес Акинори язвительно. Он подошел к поглощенному своим занятием коротышке и наградил его парой ударов. Тот протестующе закричал "Нет! Не смейте!" — но после третьего удара поспешил ретироваться. Такамура и его отец вошли в освободившийся лифт.

Перед тем, как дверцы успели захлопнуться, Такамура увидел: коротышка подбежал к почтенному старичку, сидевшему на диване, и кончил ему в лицо.

Отец нажал на кнопку пятого, самого верхнего этажа. Лифт загудел, поднимая их обоих вверх.

Чем ближе был последний этаж, тем сильнее было чувство сродства. Словно к Такамуре со всех сторон тянулись нити, оплетая его. И там, на верхнем этаже, был кто-то, кто звал его к себе.

"Мию?" — подумал Такамура и стиснул зубы. Он не хотел вновь встречаться с сестрой — после того, что он с ней сделал. Или это тоже была иллюзия?

— Теперь-то чуешь? — спросил отец.

Такамура чувствовал. Он вновь слышал шепот голосов, их смутные стоны и крики, плачи и хохот. Чем он ближе был к источнику, тем сильнее ощущал чье-то чужое присутствие в своей голове.

— Голоса, — медленно произнес Такамура.

— Умный, бля, — похвалил его Акинори. — Шлюхопидор. Ты им свой зад подставлял, все это время. Должен же чуять. Я ждал, что ты почувствуешь.

— Кому принадлежат эти голоса? — напряженным тоном спросил Такамура.

— Ты их видел внизу, — небрежно ответил отец.

— Работники министерств? — пробормотал Такамура. — Нет, подожди. Все японское правительство? Весь город? Вся Япония?

Отец молча смотрел на него. Ясно, от него ответа не дождешься.

— Но зачем? — вновь попытался Такамура. — Зачем убивать Хосокаву ... и остальных?

На этот раз отец соблаговолил ответить:

— Хосокава хуй сосал у Рио Такахико. За что и поплатился.

— А этот Рио...

— Нахуй пошел, выблядок, со своими вопросами, — отец отвесил ему позатыльник. — Заткнись.

Лифт остановился. Они достигли пятого этажа.

4.

Они стояли перед тяжелой черной дверью с ручкой в форме головы дракона. Шесть иероглифов, выгравированных на двери, складывались в надпись — "Премьер-министр Кабинета".

Такамура Акинори хрустнул костяшками пальцев, затем деликатно постучался.

— Можно войти? — пропел он.

Дверь распахнулась, и на Такамуру пахнуло совершенно ужасной вонью. Будто здесь сдохло и разложилось животное, а его забыли вынести. Миазмами гнили было пропитано все: и массивный стол у окна, и стеклянный шкаф с книгами, и флаг Японии в углу, и пушистый ковер на полу, и в особенности — толстый мужчина в деловом костюме, который так разволновался при виде Такамуры, что начал обильно потеть. Его лысая голова была гладкой и круглой, как мяч, а глаза прятались за стеклами очков. Ямамото Фумио, премьер-министр Японии, напоминал скорее не политика, а отошедшего от дел якудзу. Ну, или маньяка-педофила, уточнил Такамура, когда заметил, с каким вожделением смотрит на него Ямамото-сан.

— Премьер-министр! — поклонился Такамура Акинори.

— А, это вы, Такамура-кун. Вы, я смотрю, привели с собой сына? Какая удача, сегодня я встретился с Коске-куном! Привет, мой миленький! — захлебываясь слюной, Ямамото Фумио потянулся к Коске. Тот застенчиво ударил премьер-министра кулаком в лицо, сбив с него очки.

— Совсем охуел, выблядок? — Акинори схватил сына за кадык и стал медленно его выкручивать. Такамура начал задыхаться. Он поднял руки к шее, но тут отец снова нажал ему чуть левее уха, и Такамура потерял контроль над своим телом. Руки бессильно опустились вниз.

— Извиняйся! Извиняйся перед премьер-министром, падаль! — потребовал отец.

— Не бейте его! — закричал Ямамото-сан. — Он испугался, это бывает!

— Да ну? — повернулся к нему Акинори, продолжая держать Такамуру за кадык. — Вы так думаете, премьер-министр? Не надо обманываться его внешним видом. Он только выглядит как миленький смазливый пидор. На самом деле этому мудаку ничего не стоит убить живого человека. Это настоящий выродок, я специально вырастил его таким. Премьер-министр, с таким, как он, надо быть поосторожнее — как бы в горло не вцепился.

— Все нормально! Да отпустите же его, я сказал! — премьер-министр чуть повысил голос. Такамура Акинори неохотно выпустил кадык из своих рук. Коске рухнул на пол.

"Отец, ты ведь только что подписал себе смертный приговор, — тоскливо подумал он. А затем его мысли потекли в другом направлении. — Интересно, как там мой член? А вдруг он отрос?"

Ямамото Фумио помог Такамуре подняться на ноги. При этом премьер-министр как бы невзначай ощупал его задницу своими сосискообразными пальцами. Такамуру чуть не вырвало — но вовсе не из-за руки Ямамото-сана на своих ягодицах. Карман премьер-министра оттопыривался: там что-то лежало, и это "что-то" и было источником вони. Такамуре хотелось зажать нос, однако это вряд ли бы помогло. Ведь вонь проникала прямо в его мозг, минуя носовые рецепторы.

Омерзительный запах счастья витал в кабинете.

— Вы починили систему, Такамура-кун? — обратился премьер-министр к отцу.

Акинори почесал свою длинную шею и утвердительно кивнул.

— Причина сбоя не совсем понятна. Может, он сам захотел освободиться, и что-то расстроил в системе.

"Это не я," — подумал Такамура. Причиной всему был Ацумори Аяо. Именно Аяо был виноват в том, что сейчас Такамура стоит рядом с этими двумя уродами.

— Но сейчас все работает, — закончил отец.

— Вот и отлично! — потер ладони Ямамото Фумио и сунул руку в карман. — Коске, сидеть! Сидеть, милый мой!

— А не пойти бы тебе нахуй, — огрызнулся Такамура, но, к своему удивлению, сел на пол. Ноги его действовали отдельно от мозга.

Кабинет наполнился голосами; издаваемый ими шум был настолько громким, что Такамура едва мог слышать, о чем же беседуют отец и премьер-министр.

— На кого сегодня падет ваш гнев, премьер-министр? — слащавым голосом произнес отец.

— Думаю вот наказать антиправительственного активиста. Тазава Норифуми. Он считает себя анархистом-интеллектуалом. Совсем совесть потерял.

— Тазава? — прижал руку ко лбу отец и рассмеялся. — Он же английский шпион! Какой из него анархист?

— Вот и я говорю: какой? И интеллектуал из него не очень вышел. Хочу, чтобы Тазаву изнасиловала его собака. У него есть большой лабрадор с большим таким... ну вы меня понимаете, — хохотнул Ямамото-сан.

— Понимаю, понимаю. У вас богатое воображение, премьер-министр! — польстил ему отец.

— А вы думали! Кого угодно император премьером не назначит! — Ямамото похлопал отца по плечу. — Такамура-кун! Ваша игрушка восхитительна! Самое лучший способ провести досуг. Играли всей семьей. Мой сын в восторге. Он раньше не мог оторваться от компьютерных игр, а теперь и смотреть на них не может, говорит, скучно. Настоящие взрывы и пострелялки гораздо интереснее!

Отец угодливо смеялся.

— А уж чем я сам занимаюсь, — наклонился поближе к нему премьер-министр и понизил голос. — Вот раздавишь пару надоеливых червяков вроде Хосокавы Сабуро, и на душе сразу легче становится. И еще... маленькие девочки. Это моя слабость. Только никому не говорите. От милой Сакуры я с ума сходил. А Коске так упрямился, не хотел ей вред причинять. Не понимаю, чего это он?

— Да придурок он, — с веселой злостью произнес отец. — Я потом чуток управление подкручу, чтобы на команды реагировал лучше.

— А можно убрать шумы? — попросил Ямамото-сан. — Мне они довольно сильно мешают.

— Шумы? Нет, с этим пока проблема, — нахмурился Такамура Акинори. — Понимаете, связь с Коске идет через определенное место, и...

— Все, все, не нужно объяснять. Я верю, вам виднее, — сказал премьер-министр.

Отец поблагодарил Ямамото-сана за понимание.

— Ах да, премьер-министр, — произнес отец. — Сегодня Коске мне понадобится. Помните семью Ацумори? Вот думаю сегодня их раздавить. Помощь Коске не будет лишней.

— Тоже развлекаетесь? — понимающе хихикнул Ямамото Фумио. — Сначала Асами-кун, затем Ишикава-кун. А теперь Ацумори. Сводите старые счеты?

— Можно и так сказать, — уклончиво ответил отец. — Кстати, премьер-министр, как там насчет дополнительного финансирования?

Ямамото Фумио тут же поскучнел.

— Вам мало субсидий? — спросил он. — Ваш НИИ и так неплохо финансируется. Но! Но ради малыша Коске я готов пойти вам навстречу.

Отец показал Такамуре большой палец.

Похоже, он был доволен.

5.

"Чем же тебе не угодило правительство Японии?" — удивился Аяо.

Асами Хироко, сидевшая напротив него, поджала губы.

"Сейчас, когда у власти стоит Ямамото Фумио, мы беспомощны. Против нас — целое государство, со всеми его институтами и службами. Противостоять ему бессмысленно. Рано или поздно нас уничтожат. Они могли сделать это и раньше, но им хочется оттянуть миг удовольствия, поиграть с нами еще немного времени. Проклятые садисты."

"Ты сейчас напоминаешь мне одну мою знакомую," — сказал Аяо, вспомнив Люси-сан. Которая, кстати, тоже не могла говорить.

Хироко проигнорировала его комментарии.

"Уничтожим Ямамото Фумио и его Кабинет министров — к власти придут уже другие люди, которым мы будем без надобности. Если же мы этого не сделаем, младший Такамура и ему подобные убьют нас самих. Смотри, Аяо-кун, выбора у нас просто нет."

"Ладно, — сказал Аяо. — А что требуется от меня?"

Хироко уже собиралась что-то сказать, когда из комнаты донесся грохот, а затем — и визг Мейды. Аяо вскочил на ноги и бросился к ней на помощь, чуть не поскользнувшись на гладкой поверхности пола. Хироко последовала за ним. На ее лице было написано неудовольствие.

В комнате стоял густой дым; чадил старый телевизор, установленный на комоде. По экрану расползалось белое слепое пятно. Дым валил из динамиков и по виду напоминал сигаретный, только чуть погуще.

— Простите, я не хотела,.. — растерянно произнесла Май-чан. Мейда пряталась у нее за спиной.

— Что произошло? — спросил Аяо.

— Май-чан хотела выключить телевизор и случайно сломала его! — пискнула Мейда.

— Там показывали гадость какую-то, — зачем-то сказала Май. — Я хотела его на другой канал переключить.

"Не смей ругать Май-чан, — вмешалась и Хироко. — Скажи ей, что все хорошо. Скажи, что не сердишься на нее."

"Хорошо," — согласился Аяо.

"Молодец," — похвалила его Хироко.

— Май-чан, ты ведь это специально? — задал свой вопрос Аяо.

— Нет!

— Как ты это сделала? Покажи мне! — потребовал Аяо. Он пересек комнату и схватил Май-чан за запястье. — Ты ведь хотела, чтобы он сгорел, да? Чтобы больше не показывал дрянь всякую? Ты пожелала, чтобы он сгорел? Да?

Мейда замерла на месте, не зная, что ей делать. Май-чан заплакала.

"Прекрати это немедленно!" — возмутилась Хироко.

— Я давно это подозревал, — еще громче произнес Аяо. — Еще с Окинавы. Ну же, давай, Май-чан. Покажи мне! Покажи мне свою силу, дегенератка!

"Да хватит же!"

— Нет, я не буду! Это плохо! Папа говорил, что это плохо! — Май мотала головой из стороны в сторону. По ее лицу градом катились слезы. Она была в отчаянии.

Аяо хлестнул ее по щеке, и Май вскрикнула.

— Ты бесполезна, — сказал Аяо. — Никакой пользы от тебя.

6.

Май сидела в кресле и пила чай, который принесла ей Хироко. Май было плохо: плечи поникли, голова опущена, губы бормочут что-то невнятное. Она была бесполезна и остро переживала этот факт. Май чувствовала свою вину и хотела бы извиниться — но в горле стоял комок, мешавший говорить. Поэтому она молча отхлебывала свой чай из кружки и дрожала всем телом.

"Ты совершил отвратительный поступок," — сказала Хироко.

Пожалуй, она была права. В чем виновата Май? Она боится собственной силы и не хочет использовать ее, пускай даже если в этом возникнет нужда. Нормальная реакция.

"В самом деле. Чего я к ней привязался? Не хочет использовать дар — ну и пусть," — подумал Аяо и почесал подбородок.

"Причем здесь это? — Хироко присела на кровать рядом с Май-чан и чуть приобняла ее, утешая. — Просто нельзя так обращаться с девушкой. Это омерзительно."

— Все хорошо? — спросила Мейда, заглядывая Аяо в глаза. — Ацумори-сама?

"Ацумори-сама?! — поразилась Хироко. — Да ты же просто животное!"

Аяо пожал плечами.

— Да, все нормально, — сказал он Мейде.

Но почему-то его слова не успокоили девочку. Сидя в кресле, она нервно ерзала и комкала подол своей ночной рубашки, затем, не выдержав, под благовидным предлогом улизнула на кухню.

От телевизора по-прежнему валил густой белый дым, и пахло паленым пластиком. Аяо встал со своего места и открыл окно, чтобы проветрить комнату.

Пока он был на Окинаве, нэ-сан успела вставить новое стекло взамен разбитого. Интересно, а кто его разбил? Может, он сам?

"Хироко-чан", — обратился к ней Аяо. Хироко сделала вид, что не слышит его. Она погладила Май по спине и ободряюще улыбнулась. Май от этого сникла еще больше.

"Хироко-чан," — попытался Аяо вновь.

"Чего тебе?" — с раздражением откликнулась она.

Аяо почувствовал, как уголки рта сами расползаются в улыбке.

"Можешь мне помочь в одном деле? А я тогда перед Май-чан извинюсь," — сказал он.

Хироко скривила губы.

"Ты просто ужасен! Ты что, издеваешься?"

"Нет," — искренне ответил Аяо.

В кармане завибрировал телефон. Мысленно извинившись перед Хироко за прерванный разговор, он принял входящий вызов. Номер был незнакомым.

— Ацумори Аяо-сан? — прозвучал хрипловатый мужской голос.

— Да, — ответил Аяо.

— Вы и в самом деле Ацумори Аяо-сан? Тут нет никакой ошибки?

— Да, это я.

— ТОГДА СДОХНИ, ПИДОР! — заорал мужчина и отключился.

Аяо вздохнул и положил телефон обратно в карман, затем повернулся к Хироко.

"Меня смущает присутствие Май-чан. Своим унылым видом она портит всю картину, — сообщил он ей. — Давай скорее покончим с нашей сделкой, я перед ней извинюсь, и пусть она проваливает домой. Надоела уже."

Хироко аж покраснела от злости и возмущения.

"Какой же ты отвратительный слизняк! Как я тебя ненавижу! Если бы я только могла заглянуть в голову Май-чан и успокоить ее без слов... Если бы только я,.. — она запнулась. — Ну хорошо! Что я должна сделать?"

Аяо подавил довольную ухмылку и уже собрался рассказать Хироко, что же именно он ждет от нее, когда снова загудел телефон. Испытывая плохое предчувствие, Аяо нажал на кнопку приема.

— Да?

— Ацумори Аяо-сан? Вы дома? — пропищал старушечий голос.

— Да, в чем дело?

— Скоро к тебе придет мой внук! Он тебе язык вырвет, ты понял меня?! Сука! Когда же ты сдохнешь, наконец?! Импотент!..

На всякий случай Аяо отключил телефон.

— Кто звонил? — безучастно спросила Май. — Там кто-то кричал.

— Неважно, — ответил Аяо.

— А, ну тогда,.. — пробормотала Май и замолкла.

"Хироко-чан! Вернемся к делу."

"Ну?" — недовольно отозвалась Хироко.

Аяо подумал о Мейде, представил себе, как она сидит на кухне в полном одиночестве и молча водит пальцем по деревянной поверхности стола. Аяо кашлянул и произнес:

"Хироко-чан, ты сможешь вернуть мне память?"

"Нет, не смогу," — быстро ответила Хироко.

"Почему?"

"Потому что не получится. Я на такое не способна, — помедлив, Хироко добавила. — Я вообще не вижу у тебя пробелов в памяти. Все работает просто отлично, никаких проблем."

"Ладно, тогда я тоже не вижу никаких проблем. Можешь идти, Хироко-чан," — сказал Аяо.

Асами Хироко испытывала боль от того, что не может стать ближе к Май-чан; Ацумори Аяо же боли не испытывал, однако то, что он не может получить доступ к своей памяти, раздражало его неимоверно.

Когда Май и Хироко ушли, Аяо немного побродил по комнате, затем включил телефон и, игнорируя множество непринятых вызовов, начал набирать текст сообщения.

"Май-чан. Прости, я погорячился. Я бы извинился перед тобой прямо здесь, но постеснялся присутствия Хироко. Вот. Поедим как-нибудь пиццу? P.S. Только не говори Хироко, а то она окончательно убедится в том, что я лицемер."

Закончив, Аяо отослал сообщение.

Он не сомневался в том, что Май немедленно поделится содержанием с Хироко; более того, сам текст был предназначен именно для этой цели — убедить Асами Хироко, что Ацумори Аяо вовсе не так плох, как кажется. Создав у нее подобную иллюзию, Аяо обеспечит себе какую-никакую, но поддержку.

— Мейда-чан? Нэ-сан задерживается, не находишь? — крикнул он.

Мейда ему не ответила. Она мирно спала прямо за столом, положив голову на тарелку.

7.

— А вот и наша цель, — Такамура Акинори облизнул свои тонкие губы. — Смотри, какая шлюшка.

В городских трущобах было темно — здесь беспорядочно расположенные высотки и небоскребы соперничали друг с другом за право заслонить небо от горожан. Вместо голубого купола, пронизанного солнечными лучами, Такамура Коске видел над собой только жалкие лоскуты неба — все остальное скрывали нависшие над улицей дома. Такамуре это нравилось.

Он посмотрел на женщину, которую отец назвал их целью.

Невысокая брюнетка с красивыми плечами, подтянутая, со спортивной фигурой. Грудь чрезмерно большая, к старости наверняка обвиснет. Такамуре она напомнила порноактрису. Он так и представил себе эту брюнетку: извивается под жирным стариком в кимоно, стонет, всхлипывает, бурно кончает, чуть приоткрыв рот с крупноватыми передними зубами. Ни разу не слышав ее голос, он уже мог себе его представить — тонкий, девчачий, сладенький и противный.

— Кто это? — спросил Коске.

— Старшая дочь Ацумори Шои, Аяме. Полная дура, за йену сделает тебе минет. Только и стоит она ровно одну йену, не обольщайся. Младшая — другое дело... но до нее так просто не добраться, — с сожалением произнес Акинори.

Девушка, которая носит фамилию Ацумори, и фраза, сказанная отцом еще в кабинете премьер-министра — "раздавить семью Ацумори" — вряд ли это может быть совпадением. Такамура с тоской ждал новой встречи с Ацумори Аяо: наверняка ведь паладинствующий школьник снова вылезет на сцену.

— Ты убьешь ее? — спросил Такамура у отца.

Акинори сверился со своими наручными часами и пробормотал:

— Выблядок, моя роль на сегодня — стоять в сторонке и дрочить. Ромео у нас ты, вот и действуй. Только не перестарайся, дохлой она мне не нужна.

Такамура бросил еще один взгляд на Ацумори Аяме, которая шла по улице с тяжелой сумкой в руках, и подумал, что режиссер из отца никудышный. Точнее, излишне склонный к драматизму.

Коске был далек от того, что испытывать сочувствие к совершенно незнакомой девушке, однако причинять ей какой-либо вред ему не хотелось. Просто не было желания. Она, несомненно, связана с Ацумори Аяо — но стоит ли только за это избивать ее?

— Чего стоишь на одном месте? Давай, иди работай.

— Она же ни в чем не виновата, — сказал Такамура, и тут же получил удар ребром ладони по шее.

— Ты еще спорить со мной будешь, выблядок? — деловито осведомился отец.

Такамура Коске был вынужден подчиниться. У отца есть план, и сейчас он его приводит в действие. А Коске — орудие. М-да, просто замечательно.

Мягким шагом он двинулся вперед, пересекая улицу. Аяме даже не заметила, что кто-то следует за ней — все внимание ее было приковано к телефону, который она держала в правой руке. В левой была сумка.

Аяме ждала звонка, но ей так никто и не позвонил.

Наконец она, потеряв терпение, сама набрала нужный номер.

— Аяо-кун! — недовольным тоном обратилась она к кому-то.

Такамура насторожился и приблизился к ней поближе.

— Почему ты не позвонил? Тебе все равно, да? — упрекнула Аяме своего собеседника. Тот что-то ответил ей, но Такамура не смог расслышать его слов.

— Волновался?! Ах, значит, волновался?! А вот и сиди себе там, и пусть Мейда тебе еду готовит! А я у себя на работе переночую! — Аяме с остервением вжала ногтем кнопку отбоя, затем глубоко вдохнула, успокаиваясь.

Такамура Коске оглянулся на отца, который неторопливо шел по другой стороне улицы. Акинори сделал знак — действуй.

Такамура догнал Аяме и положил руку ей на обнаженное плечо. Вздрогнув от неожиданности, она обернулась. Перед ней стоял совершенно незнакомый мальчик. Аяме расслабилась и даже попыталась ему улыбнуться.

— Нельзя так людей за плечи хватать, это неприлично, — пожурила его Аяме. Такамура лишь одарил ее усталым и укоряющим взглядом.

— Мой отец болен, — сказал он и, в общем-то, не солгал. — Ему срочно нужно лекарство.

— А я могу ему чем-то помочь? — Аяме удивилась.

— Да. Его может спасти только свежее женское молоко. А у вас его много. Помогите ему, умоляю!

Шуточка была откровенно дурацкой, и Такамура стало стыдно. Он уже собирался извиниться перед Аяме за свою пошлость, а после вежливо распылить ее — когда она вдруг произнесла:

— Ну если это ему поможет,.. — и тяжело вздохнула, словно смирившись с необходимостью помогать на улице незнакомым людям.

"Она что, кормящая мать?" — невольно подумал Такамура, затем помотал головой из стороны в стороны, стряхивая с себя наваждение. Происходившее было слишком бредовым, чтобы воспринимать его всерьез.

— Пойдем, где твой отец? — Аяме попыталась взять его за руку.

Ее ладонь была мягкой, очень теплой и нежной. Такамура Коске подумал о бескрайних полях под алюминиевыми облаками, о Мию, что ждала его там, и о тех чувствах, что связывали их. Он ощутил острую тоску.

А еще ему было противно.

Такамура Коске стиснул пальцы Аяме в своей ладони так, что она невольно вскрикнула. Убить ее было легко, не сложнее, чем раздавить насекомое. Она такая уязвимая, такая слабая. Наверное, как и Мию.

— Пойдем? — Аяме недоуменно склонила голову набок.

Такамура Коске остановил циркуляцию крови в ее организме, вызвав фибрилляцию сердца — и как следствие, дефицит кислорода.

Аяме вздрогнула и стала медленно заваливаться набок.

— Мне... мне что-то нехорошо. Прости, я... я немного отдохну, — пробормотала она.

Коске изо всех сил сжал ее ладонь, эту птичью лапку, ломая кости, разрывая сухожилия. Аяме даже этого не заметила. Теряя сознание и продолжая при этом спутанно извиняться, она осела на землю.

— Сука! Вот ты сука! — Такамура чувствовал себя обманутым, сам не зная, почему. С удивившей его самого яростью он подтянул к себе Аяме и ударил ее в живот. Никакой реакции. Такамура вывернул ей правую руку, сломал ключицу, перебил все пальцы на левой руке, и она все равно не закричала. Бормоча себе под нос бессмысленные угрозы, Такамура стал пинать ее ногами. Он сам не заметил, как начал плакать.

— Сука! Сука! — рыдал он.

— Стой! Да стой же ты, выблядок! — отец схватил его за шею и отшвырнул назад, к дороге, к столпившимся зевакам. — Я же тебе сказал: не убивай!

Такамура бессильно плакал.

"Наверное, у меня уже андрогенный дефицит," — промелькнула отстраненно мысль.

На секунду Такамура преставил себе, что Аяме не является родственницей приснопамятному Аяо, и истерически расхохотался.

8.

Уже несколько минут кто-то упорно колотил в дверь. Аяо хотел сначала включить телевизор на максимальную громкость и позабыть о назойливом госте. Но, когда Мейда проснулась от стука, испугалась и спряталась в шкафу, терпения у Аяо лопнуло. Он подошел к двери и спросил с видимым раздражением:

— Кто там?

— Полиция!

Телефон, который Аяо все-таки включил, разрывался от звонков. Очередная порция угроз, не иначе. Аяо хотел потом, когда все уляжется, подсчитать общее количество непринятых вызовов. Интересно ведь, сколько людей желают ему гибели.

Аяо и не сомневался, что за дверью стоят вовсе не полицейские; наверняка это были очередные доброжелатели. И откуда они только берутся? Правительство Японии и в самом деле настолько ненавидит его?

"Легко во всем обвинять правительство, — назидательно сказал Аяо сам себе. — Но ведь люди часто сами виноваты в своих бедах. Разве это вина премьер-министра, что кто-то преследует меня?"

Стук возобновился.

— Я открываю, открываю, — сказал Аяо.

На лестничной площадке стояло двое полицейских. Рядом лежал мешок, в который было небрежно завернуто чье-то тело.

— Ацумори Аяо? — спросил ближайший к нему полицейский.

— Да?

— Ваша сестра. Можете ее забрать, — полицейский вместе со своим напарником занесли мешок в квартиру и оставили на полу. По мешковине расползалось кровавое пятно.

— Все в порядке? — спросил полицейский у оторопевшего Аяо. Не получив ответа, он приложил руку к козырьку. — Тогда мы пойдем.

Когда за ними захлопнулась дверь, Аяо неторопливо подошел к мешку и открыл его. Он увидел лицо Аяме — невредимое, целое, только бледное. Веки плотно сомкнуты, губы чуть приоткрыты, можно заметить ее чуть крупноватые передние зубы. Как у кролика, подумал Аяо.

— Аяо-кун? — веки Аяме дрогнули.

"Не дотянули драму до конца, — с досадой отметил про себя Аяо. — Нужно было убить ее, вот тогда был возник хороший катарсис. А так — ерунда."

— Нэ-сан?! Что они сделали с тобой?! — Аяо подпустил в свой голос отчаяния.

— Все... все хорошо, — еле слышно произнесла Аяме. — Аяо-кун, ты стал таким хорошим мальчиком... Заботишься о нэ-сан... Бросил пить, курить...

— Что ты несешь, нэ-сан?! Какое еще "курить"?! Тебе срочно нужно в больницу! Мейда! Мейда!!!

Прибежала из комнаты Мейда, обмотанная покрывалом, ахнула, увидев, в каком состоянии находится Аяме, и тут же впала в панику. Получив пощечину, взяла себя в руки и стала набирать на телефоне номер скорой помощи.

Аяо же осторожно стащил мешок с находившейся в полуобмороке сестры, затем перенес ее на кровать. Состояния у Аяме было ужасное. По меньшей мере три перелома, правая ладонь превратилась в месиво, на теле — многочисленные синяки и ушибы. Крови, как ни странно, не было. "Вот и хорошо, кровать не запачкает," — думал Аяо.

Аяме застонала от боли, когда он коснулся ее раздавленной ладони. У Аяо было очень неуютное ощущение: он остро переживал свою инаковость — и пустоту своей души. Он был лишен эмоциональной связи с другими людьми, уровень его эмпатии был на нуле. Он просто физически не мог переживать за свою сестру, ощущать ярость и отчаяние из-за того, что ей причинили боль. Он не мог — но ему хотелось.

Нападение на Аяме означало — "мы следим за тобой, мы готовы в любой момент уничтожить тебя". Какие шаловливые люди сидят в правительстве, им так и хочется поиграть немного с Ацумори Аяо. Ладно, поиграем, решил Аяо.

Первым делом он позвонил Май.

— Май-чан?! Хироко с тобой? Дай ей телефон! Хироко!

— Она не может говорить, Аяо-кун, — напомнила ему Май.

Аяо выругался.

— Передай ей, что я согласен!

— Согласен на что?

— Неважно! — имитируя отчаяние, воскликнул Аяо. — Где мы можем встретиться?! Возьми Хироко с собой! Быстро, Май-чан!

Мейда уже успела позвонить в скорую помощь. Аяо приказал ей оставаться дома, присматривать за Аяме и никому не открывать. Потом, подумав немного, велел попросить помощи у их соседки по лестничной площадке.

— Касуми-чан тебе поможет, она наша одноклассница, в конце концов, — напомнил он.

— А вы, Ацумори-сама?!

Аяо не стал ей отвечать.

Когда он выскочил из дома, на улице уже стояла карета скорой помощи, вызванная Мейдой. "Бесплатный транспорт," — подумал Аяо, выбрасывая на обочину врачей и забираясь в кабину.

— Надеюсь, Касуми-чан с Мейды кожи сдирать не станет, — произнес он и завел двигатель.

Глава шестая.

1.

Толком водить автомобиль Аяо не умел. Едва не сбив соседского ребенка, он кое-как вырулил на трассу и встроился в поток машин, между желтой каплевидной Хондой и черным грузовиком. Салон пропах рыбой, поэтому Аяо открыл окно, нажав на кнопку. Стекло медленно втянулось в черную прорезь. Салон наполнился свежим воздухом, и дышать стало намного легче.

"А зачем мне куда-то ехать?" — вдруг подумал Аяо.

И в самом деле, зачем? Мстить за сестру? Но разве он почувствовал гнев, когда увидел ее искалеченной и избитой? Нет, конечно. Там, в квартире, он был совершенно спокоен.

Так зачем же?

Аяо представил себе: вот он разворачивается и едет обратно домой, выходит из машину, медленно поднимается вверх по ступеням в свою квартиру. Успокаивает парой фраз Мейду, гладит ее по пушистым волосам. Стоит на коленях перед Аяме, убеждает ее, что все хорошо, что все обойдется — и не стоит беспокоиться. И нэ-сан улыбнется печально, а потом скажет: "Ну ты что, Аяо-кун. Я и не беспокоилась. Ведь меня защищает мой младший брат. Ему я могу доверять".

Да, скорее всего, так и будет.

А если нэ-сан умрет?

Сложно представить, что к каким последствиям это приведет. Жизнь перестанет быть такой легкой и приятной. Конечно, функции Аяме возьмет на себя Мейда, но сможет ли она достойно исполнять их?

Нет, оборвал себя Аяо. Не в том дело, что без нэ-сан квартира превратится в свалку, а сам Аяо умрет с голоду — нет, не в том. Дело было в самой нэ-сан. Аяо никак не мог сформулировать, почему она так важна для него.

Важнее, чем Мейда?

Возможно.

"Аааа, это так утомительно," — вздохнул Аяо. Ему надоели эти душевные терзания. Нужна или не нужна ему нэ-сан — неважно. Представители правительства разозлили его — вот что главное. Он уничтожит их, и все сразу вернется на круги своя.

Едва Аяо откинул сомнения, сразу стало легче. Он улыбнулся и прибавил скорости.

Аяо подобрал Май-чан и Хироко возле светофора. Увидев, кто именно сидит за рулем белой машины с красным крестом, Май-чан остолбенела. Хироко нетерпеливо дернула ее за подол платья и подтолкнула к кабине.

— Аяо-кун, это же скорая помощь, — пробормотала Май, забираясь внутрь.

— В самом деле? — поразился Аяо.

"Пока правительство не принимает нас всерьез. Давай к ближайшему входу в метро. Как можно скорее. Иначе придется иметь дело с армией," — Хироко сразу перешла к делу.

— Нам надо серьезно поговорить с тобой, Аяо-кун, — Май рассеянно вертела на пальце свою шапочку из фольги.

Аяо утопил педаль газа, и машина тронулась с места.

— Да? — спросил он, — в чем дело?

— Хироко-чан, не подслушивай, — предупредила подругу Май. Та тут же отвернулась и стала смотреть в окно. — Аяо-кун, я вот подумала... Ну, я... Мне жаль, в общем.

— Жаль?

— Д-да. То есть... Прости, что я тебе всякого наговорила. Я не специально, так получилось.

— Я уже забыл об этом, — отмахнулся Аяо.

В данный момент он думал, как бы не врезаться во что-нибудь. На Май-чан ему было плевать.

— Ну... ну ладно, — похоже, она ждала другой реакции.

Мимо проехала полицейская машина. Они ищут его, Ацумори Аяо? Или едут в нему к квартиру, чтобы добить Аяме? Чтобы покалечить еще и Мейду?

— И... и вот еще что, Аяо-кун. Я не хочу быть бесполезной. Можешь... можешь использовать меня, как захочешь! — Май залилась краской.

— Замечательно, — ответил Аяо.

Он остановился возле здания FTL. Чуть левее, на перекрестке, расположился спуск в подземку. Странно, но людей вокруг не было. Лишь полицейские машины, и все пустые.

"Хироко-чан, мы на месте".

"Скажи же что-нибудь Май-чан. Не игнорируй ее," — упрекнула его Хироко.

"Сейчас нам не до нее," — ответил Аяо, и произнес вслух:

— Май-чан!

— Да? — отозвалась она. Май вышла из машины, и ветер растрепал ее волосы. Она стояла, купаясь в солнечных лучах. Его подруга детства. Аяо не хотел, чтобы Май спускалась с ними в подземку — мало ли там опасностей?

— Пойдешь с нами, Май-чан.

Она кивнула.

"Так ты беспокоишься за нее? Тащишь в самое опасное место в городе?"

"Да, — беззаботно ответил Аяо. — Возьмем ее с собой. Жаль, но ее сила нам понадобится. Кстати, а что должен делать я?"

Асами Хироко забрала у Май шапочку из фольги и надела себе на голову. Май с любопытством наблюдала за ней.

Хироко повернулась к Аяо.

"Разрушать иллюзии," — наконец ответила она.

2.

"Ямамото Фумио — глава Северной демократической партии. Занял пост премьер-министра два года назад, в народе умеренно популярен. Тратит большие средства на разработки в области физики, психологии, медицины. Крайне консервативен. Приватизировал почтовую службу. В целом — ничего особенно".

Полоса экскалатора медленно ползла вниз. Вокруг не было ни души — лишь сталь и резина пустой подземки. Где-то в отдалении грохотали поезда.

Аяо ждал, пока Хироко продолжит.

"На свои деньги Ямамото Фумио содержит собственный НИИ, где исследуются аспекты нейропсихологии. Этот НИИ — его опора, его трон, источник его власти и могущества. Разумеется, никакой нейропсихологии. Здесь пытаются подчинить себе сверхестественное. Бог запретил бы человеку даже думать о таком. Но бога нет, поэтому ученые спокойно режут людей и вживляют им в мозг электронные чипы в попытках создать телепатов или телекинетиков, или еще каких-либо небывалых существ. Они конструируют все новых и новых уродцев, даже не задумываясь об этике, — подчеркнуто равнодушно произнесла Хироко. — Хотя нет, некоторые о ней не забывают. Например, мой отец. Он все свои эксперименты ставил только на собственных детях — чтобы чужих не калечить."

"А я думал, твой дар — природный," — сказал Аяо.

"Вот уж точно нет! И твой, скорее всего, тоже. Наверное, долго пришлось им резать твой мозг, чтобы получить нужный результат. Сложная, тонкая работа".

Аяо проигнорировал ее слова.

"Что находится в подземке?" — спросил он.

"Мой отец хотя бы пытался следовать научной этике, — произнесла Хироко. — В отличие от Такамуры Акинори. Это нынешний глава НИИ нейропсихологии, если что. Как и мой отец, Такамура-сенсей тоже резал исключительно собственных детей. Просто ему доставляло это небывалое удовольствие. Я видела Такамуру-сенсея вблизи, на полевых испытаниях. На моих глазах он жестоко избил свою жену по пустяковому поводу. Не постеснялся никого. Год назад его жена умерла. Это неудивительно — странно, что она вообще протянула столько времени рядом с ним".

Аяо неинтересно было слушать про какого-то Такамуру, поэтому он засунул руки в карманы и стал внимательно изучать потолок.

Май-чан выжидающе смотрела на него. Она не понимала, почему Хироко и Аяо бросают друг на друга многозначительные взгляды и сопровождают это достаточно выразительной мимикой. Со стороны это смотрелось смешно.

"И что же такого в этом Такамуре? Какое отношение он имеет к нам?"

"Такамура-сенсей создал монстра, — сказала Хироко. — А мы этого монстра уничтожим. И все закончится".

Это было любопытно.

Аяо захотелось узнать об этом Такамуре побольше — но тут ступени эскалатора плавно сложились в гладкую полосу, и они втроем оказались на платформе.

Сверкающий купол нависал над ними; это больше напоминало не метро, а дворец. Стены, украшенные плакатами, урны, забитые мусором, белые пластиковые колонны. Смутно пахло алкоголем и застарелой блевотиной.

Слева и справа, по обе стороны от Аяо и его спутниц, стояли поезда. Вагоны были заполнены людьми. Они не спешили сходить на платформу; они вообще не двигались. Лишь мертвые глаза смотрели на нарушителей.

"А, вот почему грохот прекратился," — с облегчением подумал Аяо. Теперь он успокоился.

"Что ты несешь?! Они же нас убьют!" — Хироко невольно схватила его за руку. Ее ладошка была потной от страха.

Видно, такой вариант развития событий она не предусмотрела. Неужели она не понимала, что правительство будет защищаться?

"Сейчас сюда спустится один-единственный солдат с автоматом и расстреляет нас. И все закончится," — лениво думал Аяо.

"Заткнись! Заткнись! Ничего не желаю слушать!"

— Аяо-кун, — тихо позвала его Май. — Может, вернемся?

— Нет, — столь же тихо ответил ей Аяо. — Май-чан, мне понадобится твоя помощь.

Май побледнела.

— Я не буду, Аяо-кун, даже не думай!..

— А тебе и не нужно ничего делать. Я все возьму на себя. Хироко-чан, помоги мне.

Услышав свое имя, Хироко отняла руки от лица и огляделась. Вид у нее был затравленный. Она видела вокруг только людей с мертвыми глазами, и не могла думать о чем-то ином.

"Что ты задумал?" — ее мысли были затуманены страхом. Аяо воспринимал их с трудом.

"Успокойся. У меня есть план. Сможешь передать мои мысли в мозг Май-чан?"

"Нет! Я не могу открыть ее разум! Ты уже забыл об этом, идиот?!" — вскипела Хироко.

"Послушай, успокойся, — Аяо наклонился к ней. — Я считаю, что барьер, мешающий тебе читать мысли Май-чан, создала ты сама."

Хироко протестующе засипела. В ее горле что-то забулькало.

Аяо отвесил ей хлесткую пощечину.

"Да что с тобой?!" — воскликнула она, отступая на всякий случай на шаг назад.

"Барьера больше нет, Хироко-чан. Я разрушил его".

— Аяо-кун, не смей! — вдруг закричала Май-чан. Аяо обернулся и тут же получил несильный удар по скуле. Рядом стояла разгневанная Май и размахивала кулачками. Видимо, ей не понравилось такое обращение с Хироко.

— Давай уйдем отсюда! — требовала Май. — А потом у нас с тобой будет еще один серьезный разговор!

— Май-чан, смотри! — Аяо показал куда-то ей за спину. Май обернулась и невольно сглотнула.

Ожидание ни к чему не привело, нарушители по-прежнему находились в запретном месте. Подчиняясь приказу, люди из вагонов сошли на платформу. Аяо почему-то думал, что они будут двигаться как зомби, раскачиваясь из стороны в сторону. Но это были нормальные люди, и приближались они к Аяо и его компании обычным человеческим шагом.

Май следила за ними напряженным взглядом. Аяо же вернулся к Хироко.

"Я жду".

Она посмотрела на него с отвращением.

"Ты же сама хотела этого, разве нет?" — удивился Аяо.

Хироко жестом приказала ему наклониться. И тут же ударила Аяо в глаз.

"Это тебе за Май-чан!"

Аяо сдержался и не стал бить ее в ответ. Он знал, что Хироко уже сдалась.

"А это тебе за подобные мысли!" — Хироко довольно чувствительно хлопнула Аяо по щеке.

Затем, стиснув зубы, накрыла ладонью его лоб.

Аяо почувствовал это — их связь, тонкую ниточку, протянувшуюся между ними. Она пульсировала, пропуская через себя потоки информации; Аяо пересылал свои мысли в разум Хироко напрямую, даже не озвучивая их в собственной голове. Они были единым целым.

А затем Хироко робко потянулась к Май-чан... и не встретила сопротивления. Подключение было успешным.

"Май-чан?" — облизнув губы, послал свою первую мысль Аяо.

— Аяо-кун, нам пора уходить! — Май, похоже, не заметила, что голос Аяо раздался прямо в ее голове.

Толпа сомкнулась вокруг Аяо и его спутниц. Резко запахло нечистым алкоголем и испортившейся рыбой. Какой-то бомж приобнял Аяо сзади и рыгнул ему прямо в ухо. Толпа поддержала его ровным смехом. Словно семпл хохота, записанный давным-давно, настолько давно, что его исполнители уже умерли.

Аяо не обратил на это никакого внимания.

"Май-чан, расслабься. Следуй моим указаниям, и все будет в порядке."

— Ты о чем?! — Май вежливо отпихнула бомжа от Аяо. — Уйдем отсюда, Аяо-кун. Пожалуйста, давай уйдем.

"Твой разум под моим контролем," — максимально убедительно произнес Аяо.

Увы, на Май-чан его слова не произвели никакого впечатления. Молча взяв Аяо за руку, она потащила его за собой. Хироко плелась вслед за ними с потерянным видом. В мозгу что-то хлопнуло, и связь оказалась разорвана.

— Не получилось, — константировал Аяо.

А затем схватил Хироко поперек туловища, поднял ее в воздух и одним броском забросил в гущу толпы. Хироко рухнула на солидного бизнесмена в деловом костюме. Он с размаху швырнул ее на пол и положил ей ногу на грудь, не давая подняться. Хироко закричала.

"Вытащи меня! Немедленно!"

Собравшись вокруг Хироко, люди стали бить ее ногами.

— Аяо-кун?! — закричала Май в ярости. — Что происходит?!

"Ты урод! Я тебя никогда не прощу! Никогда, ты слышишь?!" — визжала Хироко. Ее боль толчками входила в разум Аяо.

— Спаси ее, Май-чан, — он скрестил руки на груди. — А то ведь она погибнет.

Май молчала. Вид у нее был подавленный.

— Надеюсь, это недоразумение, — наконец сказала она.

"Спаси меня! Пожалуйста! Прошу! Умоляю!" — Хироко уже не угрожала, а просто хныкала. Видимо, ей и в самом деле было больно.

"Это ненормально," — подумал Аяо. Ситуация накалена до предела, бедняжку Хироко вот-вот убьют, а Май все колеблется. Может, ей все равно?

Или она обладает настолько слабой волей, что просто не может принять хоть решение, взять на себя ответственность?

У Май дрожали зрачки. Словно в плохом сериале. Аяо вдруг осознал, что Май тоже слышит отчаянные вопли Асами Хироко.

"Решится или нет? Как думаешь, Хироко-чан?" — обратился Аяо к Асами, но она не ответила ему.

В воздухе скопилось напряжение. Аяо ощутил, как по его телу словно пробежал парализующий ток, и немедленно упал на пол.

Она все-таки решилась.

— ПРОСТИТЕ МЕНЯ! — выкрикнула Май-чан перед тем, как ее тело вспыхнуло огнем. По коже разлилась мертвенная бледность, которая контрастировала с желтыми языками пламени. А потом из огня вырвались молнии. Они стекали по ее рукам, ногам, телу, спадали вниз каскадами. Май повела плечами, и молнии, подобно ослепительным копьям, устремились во все стороны.

Вокруг Аяо немедленно образовался бушующий пожар — то горели люди на станции. Молнии пронзили их насквозь, оставив после себя огонь. Кожа и мясо выгорали, и гореть начинали уже кости. В воздухе витал аппетитный запах. Никто даже не успел закричать — было слышен лишь звук лопающей плоти.

Прошив толпу сотней копий, молнии ударились о стены и погасли. Однако огонь никуда не исчез.

Аяо вскочил с пола и бросился к распростертой на полу Хироко. Он отбросил от себя несколько ходячих факелов, затем бережно подхватил потерявшую сознание девочку и взвалил себе на плечо. Хорошо, что она надела шапочку из фольги: ее волосы не пострадали.

Было жарко, как в лесу во время пожара. Однако Май действовала довольно аккуратно: ни Аяо, ни Хироко так и не задело ни огнем, ни молниями.

Пламя вскоре погасло, и на платформе остались лишь обгорелые трупы, в беспорядке сваленные на полу. Посреди станции стояли Аяо, державший на плечах Хироко, и Май-чан. Аппетитный запах никуда не исчез.

"Ммм, с хрустящей корочкой", — принюхался Аяо.

Страшную, бессмысленную смерть, постигшую людей на станции, Аяо воспринял с затаенным восторгом. Он чувствовал, как души покидают их тела — это было удивительно! Что-то божественное было в этой бойне. Высшее удовольствие. Аяо сглотнул набежавшую слюну.

"Вот бы и мне, — промелькнула мысль. — Вот бы и мне попробовать".

Ему хотелось убивать, нести смерть, разрушение, горе. Прежний Аяо наконец-то воскрес в его памяти; эта связующая нить, эта жажда убийства, была крепче всех прочих нитей, крепче их связи с Мейдой, крепче родственных отношений, крепче дружбы с Когой и Май-чан. Аяо нащупал в полной темноте свое прежнее "Я" — и оно было отвратительно.

И поэтому Аяо подавил его. Он отказался от восторга убийства.

Иначе он бы уподобился тому маньяку под гнилой луной, разве нет?

— Удивительно,.. — раздался свистящий шепот.

Май-чан стояла посреди трупов, по колено в золе, и смотрела на Аяо совершенно безумным взглядом. Одежда ее превратилась в лохмотья. Сквозь прорехи и дыры можно было разглядеть молочную белизну ее кожи.

— Удивительно, Аяо-кун! Это просто удивительно!

— Май-чан,.. — неверяще произнес он.

— А я и не знала, что это настолько... настолько хорошо! — Май зачерпнула немного золы в ладонь и понесла ко рту. Алые губы чуть приоткрылись. Она лизнула черный пепел и разразилась хохотом.

— Аяо-кун, — прошептала Май. — Хочу еще.

3.

Теперь он знал, кого встретил на Окинаве — там, в лесу, под потоками льющейся с небес воды. Тварь, что родилась из разожженного молнией костра, вновь стояла перед Ацумори Аяо.

Май грациозно потянулась всем телом и зевнула. Ее волосы рассыпались по спине. Белая кожа сияла неземным светом; по ней то и дело пробегали электрические разряды. Май, которая никогда не казалась Аяо особенно красивой, теперь обрела пугающее очарование. А может, дело было в фансервисе? Одежда еле держалась на Май-чан, еще немного — и слетит на землю жалкими клочками. Аяо тщательно изучил ее узор на ее черных трусиках, немного успокоился и пришел в себя. Осторожно уложив Хироко на землю, Аяо позвал Май-чан. Плавным движением она повернулась к нему. Раздался электрический треск.

— Май-чан, ты в порядке? — спросил Аяо с некоторой опаской.

Май серебристо рассмеялась.

Приблизившись к Аяо, она положила обе руки ему на плечи. Ее прикосновения били током.

— Аяо-кун, — с придыханием произнесла Май. — Это... я даже не могу это описать...

— Май-чан.

— Это самое лучшее, что случалось когда-либо в моей жизни, Аяо-кун...

"Прибереги эти слова для своей дефлорации," — кисло подумал Аяо.

— Май-чан, успокойся.

Она непонимающе уставилась на него.

— Аяо-кун, ты какой-то серьезный, — упрекнула его Май.

Вместо того, чтобы ответить, Аяо просто обнял ее. Май удивились, но возражать не стала. Они стояли так некоторое время: руки Аяо лежали на пояснице Май, пальцы касались линии позвоночника. Он крепко сжимал ее в своих объятиях. Аяо надеялся на терапевтический эффект — может, Май немного успокоится, приведет мысли в порядок, поймет, что ее нынешнее состояние не совсем нормально. Аяо ждал, когда это произойдет.

Май ровно дышала, и он старался подстроить свой ритм дыхания под нее.

— Аяо-кун... Мне немного неудобно, — выдохнула Май и тут же хихикнула.

Аяо посмотрел вниз и увидел, что груди Май плотно прижаты к его телу. Наверное, ей тяжело так дышать.

С сеансом релаксации пора было заканчивать.

— Ты как, нормально? — спросил Аяо.

— Нормально, — Май кивнула.

В подземке была налажена хорошая система вентиляции: весь запах уже успел выветриться из воздуха. Зола же — просто зола. Она может быть прахом сгоревших людей, а может и простой золой, той, что остается после костра.

Аяо отпустил Май, и она медленно побрела куда-то, оставляя следы на пепле.

— В чем дело, Май-чан?

— Ты слышишь это? — спросила она в ответ.

Разумеется, нет.

Аяо взвалил себе на плечи безвольное тело Хироко. Ее тяжесть приятно успокаивала.

— Ты куда? — произнес он, заметив, что Май идет в сторону поезда. Она не ответила.

Нужно было скорее разбудить Хироко; в конце концов, привела их сюда именно она, причем с неясной целью. Однако позволить Май-чан уйти Аяо не мог — только она могла обеспечить им защиту. Поэтому Аяо, взвесив все доводы за и против, двинулся вслед за Май.

— Подожди, Май-чан! — крикнул он.

Не обращая на него внимания, Май вошла в поезд. Треск электричества стал громче; железо и сталь реагировали на Май-чан. Оглядевшись, она направилась к тамбуру.

— Май-чан!

Аяо не успевал за ней. Май перешла в другой вагон, затем — в следующий. Вокруг была тишина, лишь ветер свистел в тоннеле. Зола медленно рассеивалась; однако, поднимаясь вверх, она снова оседала на стенах и на лампах, закрепленных на потолке.

Достигнув кабины машиниста, Май выжгла в лобовом стекле круглое отверстие, достаточное, чтобы мог пролезть один человек.

— Аяо-кун, ну почему ты такой медленный! — воскликнула Май. Не дожидаясь, пока Аяо доберется до головного вагона, она вылезла из поезда и припрыжку понеслась по темному тоннелю, распугивая крыс.

Аяо пришлось немало повозиться, чтобы протащить через отверстие сначала Хироко-чан, а затем и пролезть самому. В тоннеле пахло машинным маслом и падалью. Аяо представил себе, как поезд несется вперед, неостановимый, неудержимый, как давит он своими колесами крыс, аллигаторов и прочих паразитов, обитающих в метро — а может, и людей, которые забрели сюда случайно. Аяо облизнулся.

Звук шагов Май-чан постепенно удалялся от него. Нужно поторопиться, чтобы догнать ее. Аяо двинулся вперед, стараясь не угодить ногой между шпал.

— Аяо-куууун! Ты скоро? — голос Май-чан был искажен эхом.

Аяо не знал, насколько сильно она обогнала его, поэтому ответил: "Да!" — и прибавил шагу.

Такое ощущение, что с каждым пройденным им метром Хироко словно наливается тяжестью; если раньше он нес ее без всяких усилий, то теперь будто огромный мешок с песком лежал у него на плечах и прижимал Аяо к земле.

— Хироко-чан, — пробормотал Аяо, обливаясь потом, — пора просыпаться.

Высвободив правую руку, он ущипнул Хироко за щеку. Никакой реакции, разумеется.

— Аяо-кун! Тут какие-то люди!

"Ну ты же не будешь их убивать, а, Май-чан? Ты ведь милая и добрая девочка, которую можно всем ставить в пример. Не так ли?"

Грохот и чьи-то мучительные крики были ему ответом.

Когда Аяо догнал Май-чан, все уже закончилось. Холодный свет ламп падал на стены тоннеля, и можно было разглядеть два обугленных трупа, скорчившихся на полу. Над ними стояла Май. Она буквально светилась от счастья. Хорошо ей, наверное — освободилась от всех оков, смогла сбросить всю наносную шелуху, обнажить собственную сердцевину. Аяо себе такого позволить не мог.

— Это плохо, — произнес он с нравоучительным видом.

— Нет, Аяо-кун! — Май рассмеялась. — Я наконец-то смогла почувствовать себя по-настоящему живой! Это так прекрасно! Я дышу, Аяо-кун, я вдыхаю и выдыхаю воздух, и он вкусный! Он вкусный! Вот что значит — жить, а не существовать!

— Мне не понять, боюсь.

— Наверное, — огорчилась Май.

Теперь они шли рядом, бок о бок. Аяо старался отстраниться от свинцовой усталости, нараставшей с каждым шагом, Май же думала о чем-то своем. Их дыхание снова вошло в резонанс. "Мы двигаемся в одном и том же ритме," — понял Аяо. Над этим стоило бы подумать.

— Аяо-кун, ты слышал это? — вдруг произнесла Май, настораживаясь. — Снова!

— Что "снова"?

— Бьется сердце! — воскликнула Май в волнении. — Огромное сердце под городом, ты можешь себе такое представить — больше, чем здание мэрии, больше, чем императорский дворец? И оно стучит. Город живет, Аяо-кун.

Они свернули за угол и оказались перед стальной дверью.

— И что же это должно значить? — осведомился Аяо без особого, впрочем, любопытства.

— Не знаю, — Май приложила ладонь к двери. Вокруг нее начала кипеть и пузыриться сталь. — Но я хочу посмотреть на это, ужасно хочу.

Внезапно зашевелилась Хироко.

За дверью располагался длинный кишкообразный коридор с низким потолком. Миновав его, Аяо и Май вошли в просторное помещение, чьи стены были облицованы желтыми плитами. Пол и потолок состояли из множества плотно подогнанных зеркал, отчего освещенный яркими галогенными лампами зал казался еще больше. В дальнем углу была расположена дверь. Возле нее стояли четверо человек в черной броне. На спине и на шлеме каждого из них был нанесен порядковый номер. Номер "1" держал в руках автоматическую винтовку. Они курили и о чем-то болтали, когда перед ними вдруг появилась Май-чан.

Увидев ее, номер "1" не задумываясь открыл огонь.

— О, спецназ, — произнес Аяо.

Май просто сожгла пули в полете, затем, перехватив молнию, как копье, метнула ее в спецназовцев. И промахнулась — электрический разряд ударил в дверь, охраняемую спецназом, и прожег в ней дыру.

— Не стреляйте! Я хочу обойтись без жертв!

Май подняла руки в знак мира. Номер "1" выстрелил в нее еще раз — правильное решение. Его поддержали огнем и остальные номера. Перед Май билась и трещала стена, составленная из трепещущих молний; пули сгорали на расстоянии сантимера от нее.

— Ну и ладно! — надулась Май. — Я все равно бы вас всех убила.

Стена молний распалась; потоки электричества червями позли по полу и настигали спецназовцев одного за другим. Не спасала и заземленная броня — она сама воспламенялась и губила своего владельца. Спецназовцы обернулись кучками расплавленного железа и растекшейся резиной. Остался в живых только номер "1". Увидев, что случилось с его товарищами, он выругался и схватился за пояс. Там висели гранаты. В таком помещении взрыв обернется обвалом. Май парализовала спецназовца до того, как тот успел коснуть гранаты.

— Что это за место? Что вы охраняли? — спросила Май у номера "1". Он лишь скрежетал зубами и злобно косился на нее. Тяжелая челюсть выдавала в нем волевой характер.

— Давай, говори, — подтолкнула его Май. Спецназовец мучительно закатил глаза. Май легкими, почти невесомыми прикосновениями вводила в организм номера "1" электричество.

"Сильный ток бы убил его, — подумал Аяо. — Значит, это довольно слабые, но чувствительные разряды".

— Говори, ну давай, говори, — уговаривала спецназовца Май. Ей явно нравилась эта ситуация. Она часто дышала и периодически гладила себя по груди.

— Ладно, я скажу! — закричал номер "1", когда у него лопнул и растекся по щеке левый глаз. — Там лифт! Пароль — 23-у4-25. Все!.. Я больше не знаю!!! Отпусти меня, сука!!!

— Да не спрашивала я про пароль! Мой вопрос был: что вы охраняете? — всхлипнула Май и коснулась своих трусиков.

— Тупая сука!!! — почему-то обиделся номер "1". Май-чан повысила напряжение, и голова у него лопнула, как арбуз на пляже.

В этот же момент Май погрузила палец себе между ног и вскрикнула. Бедра схлопнулись и снова разошлись в стороны. Она задрожала и осела на пол.

— Да, — выдохнула Май. — Вот так.

Аяо отвернулся, скрывая ухмылку.

4.

— Бесполезный идиот! Как же мне хочется выбить из тебя все дерьмо! — отец еще раз ткнул Такамуру лицом в мусорный бак.

Запах гнилой рыбы и недоеденных консервов был намного приятнее, чем золотистая вонь в кабинете премьер-министра, но Акинори об этом не знал.

— Я же тебе сказал: не до смерти! Не до смерти! А ты? А, выблядок?

Такамура Коске молчал.

— Вот ведь бесполезный идиот! — Акинори наградил его ударом по затылку и снова макнул в отбросы.

Наконец ему это надоело, и он отпустил Коске.

— На сегодня наш день отца закончен, — произнес Акинори. — Бывай.

Он оставил Коске валяться на тротуаре, а сам ушел.

"Жизнь тяжела," — меланхолично думал Коске.

Ему было лень вставать.

Конечно, он не имел права так лежать. Он должен найти способ избавиться от власти премьер-министра, должен найти способ проучить отца — ну, или хотя бы встать с тротуара. Но он слишком устал. Он хотел бы, чтобы небо заволокло облаками, и на него сверху пролился дождь — вот тогда станет хорошо и прохладно.

Но вечно лежать так было нельзя, поэтому Коске поднялся на ноги и поплелся куда-то по опустевшим улицам. Странно, нигде не было и следа людей. Ожидается землетрясение? Наводнение?

Коске поймал котенка, ковырявшегося в мусорном баке, и свернул ему шею. Стало немного легче.

Подумав, Такамура решил вернуться обратно в тот дом, где он жил вместе с Сакурой. В холодильнике должно быть немного еды. Есть кровать и телевизор. Идеальное место, чтобы расслабиться.

Дом был расположен в другой части города. Такамура позаимствовал машину, припаркованную прямо на тротуаре. Ее владелец спал на заднем сиденье. Такамура не стал его будить.

Он сначала ехал еле-еле, будто боясь кого-то, затем — быстрее. Спидометр замер на цифре "100". Дороги были пусты, и Такамура ничем не рисковал.

Остановившись у нужного дома, он вышел из машины и поднялся по ступеням. Владелец автомобиля так и не проснулся.

Такамура первым делом бросился в душ, где долго, с остервенением натирал себя мочалкой. Казалось, золотистая вонь въелась ему в кожу. Понадобилось почти полчаса, чтобы избавиться от нее.

Затем Такамура приготовил себе обед из найденных в холодильнике продуктов. Ничего особенного, простая домашняя пища. Усталость отодвинулась на задний план. Теперь это была не всесокрушающая, омерзительная меланхолия — а простое переутомление. Ему нужно поспать, и все пройдет.

Такамура вошел в комнату. На кровати сидела Сакура. Ее остриженная головка была безвольно опущена на грудь. Она была как неживая, только легкий шум дыхания свидетельствовал об обратном.

Такамура не особо удивился, увидев ее здесь.

— Привет, — сказал он, присаживаясь рядом. — Ты ведь тоже была под контролем?

Если честно, он сам не знал, зачем завел эту беседу. Может, ему хотелось выговориться, объяснить хоть кому-то, что он, Такамура Коске, ни в чем не виноват, что он не хотел причинять никому зла. Такамура искал понимания. И Сакура, которая, наверное, тоже слышала зов голосов — должна понять его, не так ли?

Сакура опустила и вновь подняла голову. Это, должно быть, означало "да".

— Гадкий человек господин премьер-министр, — протянул Коске. — И зачем мы ему понадобились? Только для того, чтобы повеселиться в свободное от работы время? Чувствовать себя оружием неприятно — а чувствовать себя игрушечным пистолетиком неприятнее вдвойне, Сакура-чан. Ты ведь согласна со мной?

Он осознал, что просто жалуется ей. И ему не было стыдно. Наверное.

Сакура опять кивнула.

— Он еще меня отравил твоими руками, вот ведь урод. Не понимаю, зачем? Неужели это весело? Не вижу здесь ничего веселого. Вот расстрелять человека в упор — это весело, а травить его... нет, это скучно и противно. Скажи, Сакура-чан, зачем?

— Онее-сан сказала, что так нужно, — ответила Сакура мертвым, безэмоциональным голосом.

Такамура некоторое время смотрел на нее, затем пробормотал: "Ах, онее-сан, вот как," — и пошел на кухню, где налил себе чаю.

Сакура осталась сидеть на кровати.

— Ты всегда делаешь то, что говорит онее-сан? — спросил Такамура, вернувшись в комнату.

— Да.

— И что, она часто дает тебе указания, как себя вести? — Такамура отпил немного чаю. Ему нужно было успокоиться.

— Да. Постоянно. Она всегда со мной.

— А когда ты со мной в ванне сидела, онее-сан тоже была с тобой? А когда ты член сосала, тоже?! — поразился Такамура.

Снова кивок.

— Тогда сейчас я, получается, разговариваю не с тобой, а с твоей сестрой?

— Нет, — мотнула головой Сакура. — Связь прервалась.

— Вот как?

— Я не знаю, что мне делать, — пожаловалась она. — Помоги мне.

"Любопытно, — думал Такамура. — Всю жизнь жить с чужим присутствием в голове, однако. Может, она уже привыкла, что является всего-навсего дополнением к личности своей старшей сестры? у нее нет собственной личности? Или она просто не осознает ее?"

Сакура пуста. Просто пустая человеческая оболочка, которой управляли дистанционно.

"А я? — Такамура сжал кулаки. — Я что, чем-то от нее отличаюсь?"

Премьер-министр использовал его, чтобы воплощать в жизнь свои темные желания. Для этого Такамуре Коске стерли память, дали ложные воспоминания. Встреча с Ацумори Аяо все изменила — на некоторое время Коске смог стать самим собой. Он увидел и отца, и премьер-министра, и омерзительно пахнущий золотистый туман, окутавший город. Он осознал, что он — не более чем пес на поводке.

И, ксо, это было отстойно.

"А потом они, видимо, снова подкорректируют мои воспоминания, — подумал Коске. — Чтобы я даже не помышлял о том, чтобы выйти из-под контроля. Так со временем моя личность окончательно сотрется, и я превращусь в недочеловека, живого мертвеца, вроде Сакуры. Полный отстой".

Он сам не заметил, как активировал свою способность — кружка рассыпалась у него в руках, и чай выплеснулся на пол.

— Сакура-чан, убери, — сказал Такамура.

Она вытерла пятно собственной одеждой и снова села на кровать.

Такамура наблюдал за ней. Ему пришла в голову одна мысль, но он тут же отмел ее в сторону.

— Да ну, — сказал он сам себе. — Не буду я воздействовать на собственный организм. Это опасно, а результат непредсказуемый.

Разрушить систему контроля и разорвать связь между собой и премьер-министром — вполне реальная задача. Только велик шанс при этом самоуничтожиться.

— Что мне еще сделать? — спросила Сакура.

— Откуда я знаю? — огрызнулся Такамура. — У меня идет борьба с самим собой, душевные терзания, между прочим. Воздействововать на себя или нет? Есть два варианта: либо я ничего не буду предпринимать, и жизнь моя вернется в старое русло — либо я разрушу связующее звено, и все изменится. Рассмотрим плюсы и минусы обоих позиций. Умирать я не боюсь. Скорее, я даже немного хочу этого. Значит, значит... Хм, это значит, что у второй позиции — сплошные плюсы, а у первой — одни минусы. Выходит, выбора у меня нет? Дерзать и бороться за свою свободу?

— Выбора нет, — послушно повторила за ним Сакура.

В волнении Такамура стал шагать по комнате.

— Сама Япония хочет, чтобы я восстал, — пришел он к очевидному выводу. — Кстати, на случай, если я вдруг умру, нужно и господина премьер-министра с собой прихватить. Не оставлять же его здесь, на земле? В следующей жизни мы вместе с ним реинкарнируем в тараканов и будем жить в одном чулане. Сакура-чан, иди-ка сюда.

Решение созрело у Такамуры спонтанно, под влиянием момента. Ямамото Фумио сказал, что ему понравилась Сакура. Если сейчас намекнуть ему на секс с ней... Предвкушая дефлорацию невинной девочки, премьер-министр "приникнет к экрану", и связь между ним и Такамурой Коске станет максимально крепкой. И тогда Ямамото Фумио станет уязвим для удара.

Тут Такамура вспомнил, чего он лишился, и поник духом. Теперь в трусах у него было только одно отверстие, через которое он справлял малую нужду. Что делать? Как быть? Такамура бросил взгляд на стол, покачал головой, затем полез на полку и достал оттуда ложку. Обмотав ее туалетной бумагой и хорошенько смазав кремом для рук, Такамура Коске получил готовый инструмент.

— Твой первый мужчина, Сакура-чан, познакомься с Ложкой-куном, — пропел он, торопливо раздевая девочку.

В этот же миг комната наполнилась шепотом голосов. Ямамото Фумио наблюдал за ним.

"Дрочишь небось на эту сцену," — злобно думал Такамура, снимая с Сакуры трусики. — Дрочи-дрочи, кончить все равно не успеешь".

Когда смазанная кремом ложка вошла Сакуре во влагалище, девочка даже не вскрикнула. Выражение лица у нее по-прежнему оставалось невозмутимым. По бедрам заструилась кровь, стекая на пол. Такамура ввел ложку до упора, затем чуть вытащил ее из влагалище — и снова ввел поглубже.

— Нравится, господин премьер-министр? — бормотал он лихорадочно. — Нравится? Не молчите же, господин премьер-министр, скажите только, вам нравится? А вот Сакуре-чан нравится, да, Сакура-чан?

Девочка опустила веки.

Движения Такамура стали еще быстрее. Ложка ходила туда-сюда, с хлюпанием погружаясь во влагалище. Шум голосов стал громче; связь была крепкой, очень крепкой. И Такамура решил, что хватит.

Мысленно потянувшись к Ямамото Фумио, он нанес свой удар. Те канаты, что связывали их, рассыпались в прах. Такамура видел, как они медленно, по ниточке, растворяются во тьме, перестают существовать, он видел, как порча и гниль быстро распространяются во по обе стороны, стремясь охватить все и вся. Он даже увидел, как Ямамото Фумио дернулся в своем кресле, и уже ликовал, предвкушая победу. Прижав к себе Сакуру, Такамура погрузил в нее ложку до предела.

— Нет, нет, — недовольно ответил ему премьер-министр и достал из кармана пульт. Он нажал на кнопку, и связь распалась сама собой, до того, как порча успела добраться до Ямамото Фумио.

Такамура ощутил сильную боль в животе, внутренности скрутило в спазме. Даже когда Фредерика оторвала ему член, он не испытывал подобного. Мир вокруг него задрожал, изменил цвет и стал таять.

"Ладно, я хотя бы постарался", — пронеслась в голове мысль. Впрочем, его она особо не утешила.

5.

— А правда, что под Токио расположено дополнительное метро? — спросила Май, когда они спускались на лифте. — Говорят, что все правительственные здания в городе как-то связаны с метрополитеном через разные коридоры и подземные этажи. Представляешь, Аяо-кун, мы будем первыми из простых людей, кто побывает во втором метро!

— Наверное, — Аяо не испытывал особого энтузиазма по этому поводу.

Хироко застонала и вновь пошевелилась у него на плече.

Лучше ей не видеть Май-чан в таком состоянии, подумал Аяо.

Лифт медленно, тяжело опустился на землю. Двери разъехались, и Аяо с Май-чан увидели огромное помещение, напоминавшее по масштабам стадион.

Где-то высоко терялся купол, образованный радиальными арками. Его поддерживало четыре мощных столба, облицованных мраморными плитами, отполированными, способными отражать свет. Их зеркальная поверхность скрывала тяжесть опор. С потолка лился мягкий свет, в котором словно растворялись и стены, и потолок, и столбы. Грандиозные размеры помАещения скрадывались; здесь чувствовался уют.

В самом центре расположился механизм, напоминавший гигантский телескоп. Его матовая поверхность впитывала в себя свет, поглощала его.

А к телескопу была подключена девочка в инвалидном кресле.

Ужасно худая, с сухими паучьими руками, она была одета в зеленую больничную робу. Голову закрывал шлем, от которого отходили многочисленные провода. Кожу на щеках аккуратно удалили, а в кости проделали два отверстия-разъема. Через них девочка была соединена с механизмом над ее головой.

То, что Аяо сперва принял за инвалидное кресло, оказалось неким проволочным подобием трона. Он был намертво приварен к полу; сама же девочка была, с свою очередь, прикована к своему сиденью. Осводиться самостоятельно она никак не могла.

— Аяо-кун, может, ей помочь? — предложила Май. Аяо не знал, что и сказать; неужели она в самом деле сочувствует неизвестной девочке? Вполне в духе Май-чан, конечно, но после расправы над спецназовцами Аяо не ждал от нее чего-то подобного.

Девочка, услышав незнакомые голоса, вздрогнула в своем кресле.

— Кто здесь? — спросила она тонким голосом.

— Друзья, — ответила ей Май, после чего обернулась к Аяо. — Давай убьем ее поскорее и пойдем домой.

— Вы убьете меня?! — девочка сорвалась на крик. Новоприобретенный цинизм Май-чан шокировал ее.

Аяо, не обращая внимания на них обеих, сгрузил Хироко на пол. Ему нужен был ее совет.

Получив несколько ударов по лицу, Хироко пришла в себя.

"Хватит меня бить", — пробормотала она, перехватив руку Аяо в воздухе.

Понадобилось некоторое время на то, чтобы объяснить ей ситуацию, и гораздо больше — на то, чтобы обосновать необходимость проделанного Аяо на станции. Хироко никак не желала прощать его. Жалкая парочка ударов по почкам лишила ее всякого доверия к людям.

"Хорошо, можешь потом меня на костре сжечь, — пожал плечами Аяо. — Вот только что нужно сделать с ней?"

Он показал на девочку в кресле. Май стояла рядом с ней и что-то шептала ей на ухо. Девочка замерла, боясь пошевелиться.

Хироко мгновенно забыла о произошедшем с ней самой.

"Вот и она. Я думала, мы уже не сможем до нее добраться..."

"Кто это?"

"Такамура Мию, дочь Акинори-сенсея. Способность — контролировать человеческое сознание. Отвратительное существо, ее нельзя назвать человеком. При мысли о том, что кто-то может вторгнуться в мой мозг и перекраивать мысли на свой лад, меня тошнит".

"Ты мало чем отличаешься от нее, разве нет?"

"Нет, я не такая, как она! — воскликнула Хироко. — Я же не указываю людям, как им жить и как им умереть. А Мию способна на это. Поэтому неудивительно, что отец посадил ее сюда. Он нашел способ держать ее дар под контролем. Эта штука, — она показала на телескоп, — позволяет правительству использовать дар Мию по свему усмотрению. Жмешь на нужные кнопки, и ты можешь контролировать любого человека в городе. Сама же Мию свою способность контролировать не может. Как иронично — потенциального монстра превратили в жертву".

"Вот как, значит," — Аяо задумчиво оглядел поникшую в своем кресле Мию.

"Убьем ее, и правительство лишится своего главного оружия", — неуверенно произнесла Хироко. Перспектива убивать кого-то ее пугала.

Они подошли поближе к креслу.

— Такамура Мию-чан, значит, — сказал Аяо. Девочка слепо заозиралась по сторонам в поисках нового голоса.

— Ты знаешь ее? — удивилась Май. — О, Хироко-чан. Ты в порядке?

"Она снова закрыта для меня, — Хироко тронула Аяо за руку. — Я не могу разговарить с ней".

"Ты сама создала этот барьер, — сказал Аяо. — Тут уж я ничем помочь не могу".

Он старательно отметал все мысли, касающиеся преображения Май-чан. Может, Хироко и не сможет понять, что ее подруга изменилась.

У Хироко дрожали руки.

"Ладно, давай убьем ее".

"Трудное решение, да? — Аяо похлопал ее по плечу. — Но мы не будем ее убивать. Она и так настрадалась в своей жизни. Наверное. Я так думаю".

"Я понимаю, тебе ее жаль, но сейчас либо она, либо мы! — зло произнесла Хироко. — Выбора просто нет! Порой все должны принимать тяжелые решения!"

Мию вдруг шевельнулась в своем кресле и схватила Аяо за руку.

— Пожалуйста, — прошептала она еле слышно. — Если вы и в самом деле мои друзья...Убейте меня. Я так больше могу.

О господи, о чем это Мию разговаривала с Май-чан, что теперь думает исключительно о смерти?

"Вот, она сама просит, чтобы ее убили," — Хироко убеждала скорее не его, а себя саму.

"Нет," — твердо ответил Аяо.

"Она умрет, и правительство падет само собой! Ямамото Фумио получит слишком мощный удар, от которого он не сможет оправиться! Всего одно правильное решение, и мы уничтожим японское правительство! Как ты не можешь этого понять?!"

Аяо сжал ладонь Мию-чан.

"Нет, — повторил он. — Ты предлагаешь просто убить ее и уйти? Меня слишком разозлили эти шишки из правительства, чтобы я ограничивался подобной месть. Ксо, да я просто обязан убить их всех, своими собственными руками!"

Пока Хироко потрясенно молчала, Аяо обратился к Мию-чан:

— Наведи свой телескоп на резиденцию премьер-министра. Приказ всем людям в здании — "не двигаться, ничего не предпринимать, стоять на месте".

— Но я же не могу контролировать столько людей сразу, — Мию задрожала. — Я умру от перенапряжения!..

Аяо развел руками в стороны.

— Ну ты ведь сама этого хотела, разве нет?

Эпилог

1.

В дешевом ресторане выбор невелик — либо рыба, либо салат из жухлых листьев. Такамура Акинори, изучив меню, остановился на кружке пива.

— Это очень вредно, — произнесла Фредерика.

— Тебя не спрашивали, милая.

Вид у Фредерики и так был пришибленный, однако теперь она совсем сникла. Пролистав меню, девушка заказала себе салат — видимо, чтобы не сидеть за пустым столом. Когда салат все же принесли, она даже не притронулась к нему.

— Знаешь, а идея-то была неплохая! — сказал Акинори, отхлебывая пиво.

Фредерика непонимающе уставилась на него.

— Я изготовил для премьер-министра замечательную игрушку. Контролирующий механизм: Мию-чан, ее способность, усилитель, и плюс еще в комплекте — Коске, с его необычным даром. Развлекайся — не хочу. Контролируй весь город. Он и развлекался, а потом все просрал. Тупая обезьяна. Как вообще можно быть настолько тупым?

— Т-террористы захватили ваш механизм? — робко спросила Фредерика. — Мой бог! И что, переговоры не состоятся?

— Да, похер на переговоры, — махнул рукой Акинори. — Об этом пока не говорят в новостях. Но вчера какой-то придурок, нацепив себе на голову бумажный пакет, проник в резиденцию премьер-министра и здорово повеселился. Ходил по коридорам и убивал всех, кто попадался ему на глаза. Он, кстати, был довольно изобретательным: использовал ручки, степлеры, ножи для резки картона — все что можно найти у офисных работников на столе. Никто не мог пошевелиться — уродец использовал мой же собственный механизм, чтобы отдать приказ!

— Кошмар какой, — ахнула Фредерика.

— Хорошо, что я в этот момент пошел в туалет, а туда убийца не стал соваться. Когда все закончилось, я поскорее свалил оттуда. И захватил с собой записи камер слежения, конечно же. Эксклюзивный материал, как ни крути.

— Он убил и премьер-министра?

— Само собой! Да еще и Мию-чан сдохла. Вот ведь потеря, новую будет сложно вырастить. Коске вышел из-под контроля. Жизнь разладилась.

— И как мне теперь быть?!

— Возвращайся в свою Германию, что ли. Смерть Фумио-сана — это только начало. За нас взялись всерьез. Я вот думаю свалить из страны ненадолго. Террорист был не один — за ним явно кто-то стоит.

— Кто?

— Не твоего ума дело.

Фредерика Ланге не стала возражать.

— Сколько человек всего погибло? — спросила она.

— Понятия не имею, не считал, — Такамура Акинори встал из-за стола. — Не переживай о них. Все равно это не люди. Человек — тот, кто действует, кто держит нить судьбы в своих руках. А они... Воспринимай их как шахматные фигуры. В частности, пешки.

— Пешки?

— Да. Вот думаешь: вот идет человек, а на самом деле — он всего лишь пешка. Неживая фигурка на черно-белом поле. Забавно, не правда ли? Глаза нас часто обманывают. Ты знала, что луна — это всего лишь оптическая иллюзия? На самом деле никакой луны нет, и солнца тоже нет. Нам просто кажется, что они есть, — Акинори поцеловал Фредерике руку. — До встречи, милая. Бывай.

2.

Такамура Коске плелся по улице, держа за руку Сакуру-чан. Он чувствовал себя... странно.

Половина его сознания теперь пребывала в теле Сакуры. Наверное, это побочный эффект от неправильного использования способности. Душа Такамуры перехлестнула через край и наполнила пустой сосуд Сакуры. Теперь он жил в двух телах. Пока они держались рядом — все было нормально. Но стоило им отойти друг от друга на расстояние хотя бы десяти метров, как связь между ними слабела, а сами тела начинали синхронно биться в судорогах. Такамура подозревал, что если промежуток между ними достигнет хотя бы двадцати или тридцати метров, то его личность попросту растворится. Ну просто отлично!

А пока он шел вперед по улицам, над ним светило солнце, цикады гремели, а электрички грохотали где-то вдали. Жизнь, за небольшим исключением, складывалась неплохо.

"Жди меня, Мию-чан, — подумал Такамура. — Когда-нибудь я тебя отыщу, чего бы это мне не стоило".

3.

А тем временем Сузухара Негиши вскрыл конверт, который принесли ему этим утром. Внутри было обширное досье на Такамуру Коске — включая ее физические характеристики, отпечатки пальцев, описание его способностей, и даже краткий обзор его фобий. К досье были прикреплена фотография — Такамура Коске ухмылялся. Увидев его самодовольное лицо, Сузухара с размаху опустил кулак на свой письменный стол. Его душила ярость.

— Такамура Коске, значит... Пидор, ты еще у меня узнаешь, как нормальным людям дерзить.

Себя самого Сузухара гомосексуалистом считать отказывался.

4.

— Аяо-кун, расскажи еще раз, как умер премьер-министр.

Ацумори Аяо вздохнул. Май никак не могла успокоиться; она постоянно приставала к нему с просьбой описать во всех подробностях смерть Ямамото Фумио.

— Когда я вошел к нему в кабинет, он был занят важным делом, — сдаваясь, начал Аяо. Май жадно ловила каждое его слово.

— Он дрочил?!

— Мастурбировал, — поправил ее Аяо. — Замер прямо в такой позе: штаны спущены на пол, правая рука сжимает член, на лице — смущение. Пошевелиться-то он не мог, вот и сидел так с голой задницей.

— И дальше что?! — завизжала от восторга Май.

— Он увидел меня и закричал: "Ты? Это ты?! Это невозможно!" Я огляделся, убедился, что камер нигде нет, и снял с головы пакет. Премьер-министр тут же успокоился и перевел дыхание. "Извини, я принял тебя за другого человека", — сказал он с облегчением. И я перерезал ему горло.

— А потом?!

— Спустился обратно в метро, дальше сама знаешь. Хорошо, что подземка напрямую связана с резиденцией премьер-министра. Очень удобно.

Май смотрела на него с умилением.

— Аяо-кун, я тебя обожаю, — призналась она.

"Я тебя нет, — кисло подумал Аяо. — Как бы мне от тебя избавиться?"

Новая Май-чан ему совсем не нравилась.

5.

Легкий ветер чуть шевельнул листья в парке Уэно. Здесь, под кроной деревьев, можно было сесть на скамейку, закрыть глаза и вслушаться в голос самого парка. Современный мир, шумный и суетливый, растворится где-то вдали, а вместо него придет очарование природы — и тот самый покой, который так долго искал человек, утомленный, развращенный, бесконечно уставший от самого себя. В шелесте листьев можно услышать шепот ушедших из нашей жизни. Вдохнув этот горький и остро пахнущий летом воздух, человек успокоится. Пропадет стресс. Вместо тяжелого повседневного страха человек почувствует светлую, очищающую грусть.

А если сорвать лист и растереть его в своих пальцах, то на коже останется легкий серый налет. Здесь, в парке Уэно, Такамура Коске убил человека и развеял его прах по ветру. Мир остался без знаменитого писателя и поэта.

Впрочем, поэтом он был отвратительным.

А писал еще хуже.

Кого-нибудь бы расстроила его смерть. Например, Май-чан или ее друга Ацумори Аяо. Увы, им не дождаться новой книги "Мастерписа" — автор мертв, и прах его стал удобрением для растений. Зато Такаянаги Кей, получившая недавно права на создание спин-оффа по вселенной Мастерписа, возможно, и обрадовалась бы. Полная творческая свобода — делай что хочешь!

Но она так и не узнала, что именно случилось с автором оригинала.

Говорят, он пропал. Ну и ладно. Пропал — так пропал.