— Домой проваливай, — сказал я и легонько шлёпнул по её вполне готовой к подвигам заднице. — Этот тест невозможно провалить. Что не скажешь, все в твой психологический портрет попадёт.

— А что было у Стаса? — спросила она.

— Ничего путного. Он уже кладбищами бредил и внешние раздражители вроде меня, посылал нахер. Тем более, что его отец мой пользовал по своей методике и суды один за одним постановления выносили, запрещающие Стасу к кладбищам подходить. А я только тест свой внедрил. Не получилось мягко подвести.

— Понятно, — закивала.

Не знаю, что ей понятно, но уточнять не стал. Улыбнулся. Все что я ей сейчас рассказал — выдумка. Непонятно зачем нафантазировал. Возможно, почувствовал себя немного неуютно на фоне гениальности Стаса. Вот и попытался натянуть на себя тоже какую-то оригинальную задумку. Забавная, в общем, ситуация. Сколько помню свою осознанную половую жизнь — всегда считал, что влюбляться надо в людей интересных и нескучных. Или хотя бы в таких, которые тебя могут с таким познакомить. Но задача на самом деле невыполнимая. Все мы по-своему нудные и скучные. За редким, очень редким, исключением. Вроде моего отца. Или вот Стаса. Но что странно жить с такими вот оригиналами тоже — хуй выдержишь. Закидонов у них огромный список. В результате мы гонимся за ненастоящей и фальшивой интересностью. Принимая ещё одно проявление скуки за невъябеную оригинальность. Хорошие девочки цепляются к плохим мальчикам, которые живут на другой волне, в другом микрокосмосе. Для таких девочек, этот мир, в котором море пива, травки, лёгких отношений и задорного мата, кажется интересным и удивительным. Сказочным, бля, прямо. Куда там унылым будням в добивании очередных баллов для следующего образовательного уровня, в окружении таких же повёрнутых на учёбе парней. Они чувствуют себя первооткрывателями, участниками межзвёздных экспедиций и ловким исследователями, препарирующими новый вид трубчатого червя. Надо ли объяснять, что довольно быстро такие девочки обнаруживают, что тему полностью вычерпали ещё во времена Колумба и Магеллана. Наоборот тоже работает. Вернее не работает. Можно сделать, как я — окружить себя по возможности интересными людьми. Но тут существует и другая опасность. Моя бывшая жена однажды перебралась к такой вот неординарной личности. Потом ещё куда-то. И ещё. Я перестал за ней следить. Или Цара... Тоже путешественница.

Вот сейчас... Чего мне бояться? Да, я простой обитатель современности. Не средний обыватель, потребляющей продуктов больше, чем мог бы высрать какой-нибудь средневековый крестьянин за год. Но и только. Когда-то писал стихи, говорят неплохие, но давно уже сосредоточился на перевоспитании социопатов в социокастратов, безопасных и серых. И даже преуспел в этом. Да я всегда был скучным. Не пустым, во мне довольно много контента, но ничего по-настоящему увлекательного. И я совершенно теряюсь на фоне того же Стаса, несмотря на все мои умствования.

— Иди домой уже, — сказал я, снова попытавшись шлёпнуть ею по заду, но она со смехом увернулась.

— Я что-то не поняла, — заявила, — А проводить?

— Конечно, не поняла, это я тебя загоняю. Комендантский час уже давно.

Это её окончательно пробило на смех и она не останавливалась, до самого дома. У своей двери она, изобразив на лице серьёзность, поцеловала меня в щёчку, что-то прошептала не слышно и исчезла. У себя я достал бутылку хереса, включил музыку и обнаружил у себя в спальне спящую Цару.

Выцепить Матвея для разговора было несложно. Его школьный куратор благоразумно в уголке его карточки ввёл 'площадь аутсайдеров'. Чтобы не вдаваться в долгие и нудные объяснения, скажу только, в любом скопление человеческих существ найдётся маленький обоссанный пяточек, где люди по какой-то причине ощущают себя на удивление свободными от обычного давления общества. Я материалист, поэтому думаю, что люди сами неосознанно создают такие резервации мнимого свободомыслия, вот только мне совершенно непонятно по каким приметам одна точка пространства удостаивается их вниманием, а вторая игнорируется. Не, я понимаю, что тусоваться около самой школы, где учителей и прочей нечисти полным полно, никто понятно дело не будет. Но вот почему из множества укромных уголков выбирается какое-то одно определённое — совершенно не ясно. Площадью аутсайдеров называют заброшенную одноэтажную застройку в самом центре нашего жилмассива. Со всех сторон её деликатно обнесли забором, разукрашенным граффити в один из городских субботников, и благополучно оставили дожидаться инвестора или эскалатора. Говорят, власти тайно мечтали о парке, но им не хватало воли и финансирования. Произошло это лет тридцать назад, я тогда жил в другом районе. За это время от домов практически ничего не осталось, а вот деревья выжили и разрослись, превратив этот участок во фруктовый сад. Теперь там собиралась те, кто не уживался, противостоял, сопротивлялся, возмущался и вообще предпочитал заниматься хуйней, вместо того, чтобы устраивать свою жизнь. Как по мне, заброшенная швейная фабрика больше подходила для этого зоопарка. Там было множество входов, а не три, внутри целых пять этажей лабиринтов, зимой там было теплей и можно было обойтись без костров. Там была даже крыша, которая позволяла аутсайдерам не превращаться в испуганных куриц, когда начинался дождь. Но... Загадка, хули!

На площади меня знали и настороженно обходили стороной. Хотя где найти клиента указали сразу, не споря. Тот сидел один на камне и потягивал пиво, с таким выражением, будто тут ему ресторан.

— Привет, страдалец, — произнёс я подходя.

— З... здравствуйте, — отреагировал он неуверенно.

— Что не радуешься? — говорю, а сам носком ботинка футболю в его сторону камушек, который когда-то был асфальтом. Тот полетел неудачно, куда-то в сторону.

— Чему радоваться-то?

— Ну, раз я к тебе пришёл, значит ты ещё с Наташей, нет? Чем не повод для радости? — и ещё один камушек летит в него, на этот раз удачно — выбивает из остатков кирпичной кладки несколько кусочков.

— О да! — морщится Матвей, наблюдая напряжено, как я готовлю третий камень, уже полноценный с кулак, а не мелочь.

— Я ещё тебя порадую, — говорю воодушевлённо, играясь камнем, перекатывая его. — Ты же испытания хотел? Чтобы настоящая любовь и все такое.

— Я говорил, что готов к таким испытаниям, — хмуро поправил Матвей.

— Здорово! — заявил я.

Актёрского таланта у меня от природы нет, но за столько лет работы в школе я научился изображать эмоции достаточно правдоподобно. Вот и сейчас я буквально светился радостью. С каждой секундой все больше и больше. Но как ни странно Матвей держался молодцом. Хмурился, но в драку не полез. Я перестал играть с камнем и отбросил его носком в сторону.

— И что? — не выдержал все-таки Матвей.

— Я вчера провёл с Наташей великолепный вечер. Можно даже сказать ночь, — запустил я пробный шар. — Она великолепный собеседник. Я даже пожалел, что мне так много лет, и она никогда не сможет быть моей женой. Максимум любовницей. В неравные браки я, увы, не верю.

Парень сжался. Но к моему удивлению не взорвался.

— И в чем же тут испытание? — спросил он, почти спокойно.

Я грустно улыбнулся. Даже играть особо не пришлось.

— Эх, Матвей, Матвей. Я не буду играть в старого, умудрённого опытом школьного учителя. Вот уж кем бы мне не хотелось быть, так это твоим наставником. Во-первых, ты полная посредственность. Не бездарность, а именно посредственность. Что, пожалуй, даже хуже. А во вторых, ты для меня все ещё остаёшься загадкой, — я подошёл ближе и вперился в него взглядом. — И мне интересно разгадать тебя, парень. Поэтому я скажу тебе то, о чем должен говорить учитель, иначе все это мы узнаем на собственном опыте.

— Что же это? Какую-то чушь, что пишут в учебниках?

— В учебниках об это как раз не пишут. Хотя нет, мелькает, мелькает иногда. Так вот. Самая большое испытание любви — это неверность.

— Типа ревности и всего того, — усмехнулся с превосходством он. — Вы просто несовременны, господин Мотыжкин. Ревность это проявление насилие одного партнёра над другим.

— Не ревность, — поправил я. — Предательство. Ты же любишь Наташу?

— Люблю.

— И вот представь, что жизнь сложится так, что мы окажемся в одной постели?

Матвей хмыкнул. Я ожидал немного другой реакции. А у меня есть дурная привычка: если что-то идёт не по плану, упираюсь рогом и стараюсь до последнего дожать. Вот и продолжил представление.

— А что? — возмутился я. — От тебя она не убудет. Но девушкам в её возрасте обязательно захочется попробовать с кем-то более опытным. Исключительно из любопытства. Или потому что я приятный мерзавец. В конце концов, я могу и сам сделать первый шаг. Девушки иногда бывают настолько мягкими... Как в прямом, так и в переносном смысле. Так что не удивляйся, что вторым буду я. А может и первым.

Матвей смотрел на меня спокойно. А вот я начал немного нервничать.

— И что язык проглотил, сучонок? — со злостью поинтересовался я.

— Она свободный человек... — выдавил он.

— То есть ту уже заранее смирился с тем, что она будет гулять? — Я только руками развёл, можно было сворачиваться.

Вот этим меня молодёжь нынешняя и удивляет. Наверное, я старый и несовременный чувак, но я любовь без ревности воспринимать ещё могу, но вот любовь даже без слабой надежды, что будешь у любимого человека единственным и неповторимым. Это уже серьёзный загибон. Когда-то мой отец выстраивал свою систему, в том числе и на том, что все чувства, которые мы относим к романтическим, не что иное, как сплав собственнических инстинктов и необходимого каждого себялюбия. Теория, на мой взгляд, получилась однобокой, но истину в ней тоже можно найти. Как и зерно в навозе. Я лично считаю, что все это просто внешние проявление чувства. Не любовь из всего этого появляется, а все эти тараканы начинают выползать наружу, когда мы влюбляемся. И влюблённый, на мой взгляд, хоть и допускает, что жопу любимой бабы будут лапать и другие мужики, но все же до конца надеется, что она сама не захочет, подставлять задницу левым участникам. По идейным, значит, соображениям. Даже взрослые мужики, оттраханные опытом, и те дёргаются, когда начинаешь на это намекать, а уж такие юнцы как Матвей, ядом должны плеваться. Или он действительно святой, или подростки продвинулись в сексуальной эволюции дальше, чем хвастаются в презентациях правительства, или...

— Вот гавно... — вырвалось у меня.

— Что гавно? — переспросил Матвей.

— Ты гавно, дружок. Простое самовлюблённое гавно, — решился на провокацию я. — Тебе просто по кайфу, что в такую посредственность как ты влюбилась такая девчонка. Вот и морочишь ей голову. Я, пожалуй, украду её у тебя. А что, симпатичная, добрая, умная, будущая элита. И Цару перестану трахать. Ну её на фиг, дочка посвежее...

И вот тут он на меня бросился.

О, как я ревновал Цару ко всем её мужикам, когда был молод и глуп. Да что там к мужикам, я ревновал её сразу ко всему миру. Как и бывает в молодости, все потом смыло волной взрослой жизни. И, слава богу! Но как я ревновал... Я до сих пор думаю, что настоящая ревность сродни оргазму, только бывает реже. И также красива, как майская гроза где-нибудь на озёрах. Люди, особенно нынешние, как-то преувеличенно безразлично вспоминают о ней, иногда и с презрением. 'Отелло промахнулся' — вот и все на что их выносит. Им, скорее всего не хватает эмоционального напряжения, их дуга накаливания по которым протекают эмоции рассчитана максимум на сорок пять ватт, и на тех, кто выдает запросто триста, смотрят с естественным недоверием. Цара помниться никогда не ревновала своих мужиков к другим блядям... Пока я ждал её с бутылкой хереса, я успел помечтать о том, какой бы она стала прекрасной в приступе ревности.

— Ты его избил! — возмутилась она, стоя в дверях.

При этом она не забыла снять платье и повесить его на вешалку у входа. Оставшись в одних трусиках, Цара подошла ко мне и легла рядом на диван.

— Не преувеличивай, исключительно в рамках разрешенных законодательством.

— Детей бить нехорошо, — не очень логично заявила она, обнимая меня.

— В воспитательных целях очень даже хорошо, — возразил я.

Потом мы некоторое время шептались без особого смысла и логики. Эта фишка мне в ней нравилась, заводила можно даже сказать, особенно хорошо шла под херес, которого я влил в себя где-то полбутылки. Нашептавшись, мы некоторое время молчали. Получилось сегодня слабенько, можно сказать и не получилось. Я, конечно, ничего ей не скажу, да и она меня упрекать не будет, но оба мы, что называется не выложились. У меня даже мелькнула мысль, что и Цара может превратиться в мою бывшую жену.

— У него все лицо разбито, всюду кровь, — прошептала она в подушку.

Вот честно хотелось крикнуть — обосраться. И завалить её на живот, достать ремень и... Благо я не любитель таких развлечений.

— Да не трогал я его, — устало ответил я. — Он получил пол заряда. А дальше просто упал неудачно.

— Но спровоцировал его ты! — она больно ткнула меня в грудь указательным пальцем.

— Я? Вот уж глупости! Рассказ что мы регулярно трахаемся, а дальше он все сам.

Обнаружив, что бутылка с хересом опустела, я поднялся с кровати.

— И зачем?

Как ни хотелось открыть ещё бутылочку, но с выпивкой на сегодня пара завязывать. И шатает уже, да и настроение ни к черту. Тут надо пол-литра водки и забытьё. А хересом напиваться — это все равно, что гильотину заменить колом в задницу.

— Не поверишь, — пробормотал я. — Озарение. Как у Ньютона, или кого там яблоками обсыпало.

Я подошёл к окну. Хотелось полюбоваться на красивый закат, восхититься красотой мира, города, нависающими над людьми многоэтажками. Так коммунальные службы устроили ссудный день для бездомной живности. Внизу визжало, пищало и царапалось будущее мыло. Некоторых отбивали выбежавшие люди, только подливая хаоса в общую фантасмагорию. Цара тоже поднялась, не закутываясь, подошла ко мне, обняла и спросила в затылок:

— Тебе нравиться издеваться над маленькими?

Мы стояли голыми и радовали соседей видами моего повисшего члена.

— Зря стараешься, — произнёс я. — Я договорился с Наташиным учителем и её сегодня отправили на практику в дом престарелых. Дежурить будет сутки.

Цара замерла и очень аккуратно отлипла от меня.

— Без моего разрешения...

— Ты его дала, когда подписывала разрешение на первый уровень психологии.

— Но она бы позвонила...

— Сейчас она развлекает Зою Семёновну, чудесная женщина, почётный учитель, но страдает бессонницей. Мы её всегда используем, когда надо тихую спокойную девушку отвлечь от жизни.

Я отошёл от окна. Цара вновь заняла кровать.

— И зачем тебе такие интриги?

Это был самый сложный вопрос. Действительно: зачем мне все это надо? Гораздо проще послать все на хуй. И Цару, и Наташу, и Матвея. Но я столько лет копался в чужих душах, что разучился препарировать свою. Вот что это я? Какого хрена я начал дергаться и возится как таракан в сметане? За что она меня зацепила, что я влез в это дерьмо? Чувство к Царе, неожиданно вернувшееся? Влюбился в её дочь, у которой даже сиськи еще не выросли? Желание что-то доказать, пусть даже самому себе? Или въевшееся привычка совать свой нос во все дырки в поисках явных и скрытых социопатов? Вот кто бы мне объяснил...

123456

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓