О последствиях фотолюбительства

Только сначала прибью обоих, с удовольствием... а потом уже стану разбираться, кто конкретно выкинул.

Нет, сейчас уже без снотворного определённо не уснуть. Diphenhydramine. Просто и ясно. Но русские зачем-то придумали своё название. Димедрол. Язык сломаешь. Две таблетки. Или три, чтоб с гарантией.

Всё равно утром сонная буду. Надо будет у Фреда крепкого кофе попить.

Пятница, 9 июня 1978 года, утро

Ленинград, улица Чернышевского

Джордж понимающе кивнул, когда Карл покрутил пальцем у виска. Но пусть роется, эти бумаги не учтённые, они просто на полках в нескольких кучах лежат. Она что, думает, будто нас сюда прислали разбирать архивы? Серьёзно?

И что, весь скандал — из-за этой стопочки серой диссидентской бумаги со скрепкой? Разве что скрепка из чистого золота.

Синти ещё раз прочла абзац на последней странице. Редактору "Бюллетеня" определённо нечем было её заполнить, иначе эта ерунда сюда не попала бы. Письмо от Герша Лейтмана, жалоба на антисемитизм... слабенький материал.

"В результате интриг комсомольского активиста А.Соколова..."

Соколова, Карл!... и Джордж!...

"... моему сыну Александру отказали в праве продолжать образование в 272 ленинградской школе, куда он ходил восемь лет, с самого первого класса. Его перевели в 286 школу, где нет углублённого изучения английского языка".

Значит, после восьмого класса вытурили из школы бедолагу Александра Лейтмана. Учиться надо было усерднее, вот и всё. А если ты лентяй, то кто тебе виноват...

Этот... как его... Паштет... с фотографий, сделанных Мэри в экспедиции, тоже мог потерять место, но Соколов его подтянул, как рассказала нашей Мэри учительница Бисектриса...

Так. Паштет, значит, попал в девятый класс... а Лейтман не попал... и думает, определённо, что Паштет занял его, Лейтмана, законное место. А Паштет, как Бисектриса объясняла нашей Мэри, был на грани вылета. И ему помог его друг, у которого прорезался талант... и мы знаем этого друга! Потому что зовут его Андрей, а фамилия его Соколов. А отчество пока не установлено. И адрес. И телефон. И вообще мы о нём мало что знаем. И подходить к школе ближе чем на милю Карлуччи запретил. Допустим, его можно понять. Нельзя показывать противнику нашего интереса к Соколову, пока он в Британию не попадёт.

Но ведь мы к 272 школе подходить и не станем. Мы совсем к другой школе подойдём, к 286. Ведь возможно, да? Что у Александра Лейтмана появился зуб на Андрея Соколова?

Пятница, 9 июня 1978 года, полдень.

Ленинград, Таврический сад

— Синти, твою находку обязательно надо использовать. Но я пока не понимаю, как. Кто будет говорить с этим Лейтманом? Мы все давно засвечены. Да и побоится парень говорить с американцем из консульства.

— Может, корреспондент поговорит? Например, в The New York Times прочли "Бюллетень происшедших событий" и заинтересовались темой антисемитизма в Ленинграде? — спросила Синти. — У них иногда проявляется интерес к теме притеснений советских евреев.

— Я знаю корреспондента The New York Times, видел в посольстве. Во-первых, Эдди левый, как сто коммунистов, во-вторых, он никакой не еврей, — возразил Фред.

— Погоди, Фред. Левый — это может, даже хорошо. Отбросов нет, есть кадры. С корреспондентом The New York Times мало кто откажется поговорить. Но не мы должны просить, а редактор его отдела из Нью-Йорка должен дать ему такое задание.

— Так он же не даст такого задания — протянул Карл.

— То есть на самом деле — мы должны создать у Эдди впечатление, будто бы он от своего редактора получил задание, — растолковала Синти. — Разобраться по заметке в "Бюллетене происшедших событий" об этом непонятном случае в 272 школе. И будьте уверены, Лейтман хоть что-нибудь про Соколова расскажет.

Фред, могут же наши на московской станции — или, лучше, в Нью-Йорке — выяснить, каким образом Эдди связывается с редакцией на Сорок Третьей улице? Факс? Телеграммы Western Union? Ещё как-то?

— Да им это выяснить — как слопать пирожное — уверенно заявил Фред.

— Ну вот. Эдди получит "редакционное задание", смотается сюда, поговорит с Александром Лейтманом, поймёт, что всплеск антисемитизма в Ленинграде — это бред и спокойно вернётся в Москву. Как получить запись разговора Эдди с Лейтманом — вопрос к технарям...

— Попробуем. Во всяком случае, от Эдди противник никак не ждёт, что он согласится выполнять задания от нас... короче, я в Москву, напишу в Лэнгли, смогут ли они провести розыгрыш Эдди втёмную. Идея неплохая, но всё на усмотрение Карлуччи.

Понедельник, 12 июня, день.

Лэнгли, штат Вирджиния

С утра первым делом Карлуччи прочёл доклад из Ленинграда — Синти нашла имя подростка, знакомого с объектом, который, к счастью, уже год как не учится в той же школе — и из-за этого обстоятельства был на объекта весьма зол. Это сообщение о 272 школе в Ленинграде — видимо от бедности на серьёзные материалы — попало на последнюю страницу диссидентского "Бюллетеня происшедших событий", который в Москве печатала на машинке Людмила Алёшина, да пошлёт ей бог долгие годы благоденствия!

Фред просил разыграть втёмную его знакомого Эдди, московского корреспондента The New York Times. В таком розыгрыше не было ни малейшей нужды.

Редактора международного отдела полтора года назад сфотографировали в дорогом ресторане Клуб 21 недалеко от редакции, он пришёл туда на ланч с молодой — и очень хорошенькой — журналисткой, которая весьма хотела получить корпункт в Бельгии. Никаких других вольностей обнаружить не удалось. Редактор обыкновенно проводил в своём стеклянном кабинете в известном всем здании на Сорок Третьей улице 14 часов в день и в полуобморочном состоянии на такси возвращался домой. Без выходных.

Однако на одной из фотографий ресторанной серии снимков он глядел на журналистку так плотоядно, что подозрения появлялись сами собой. И он чуть не заработал инфаркт, когда ему эту фотографию показали, потому что та молоденькая журналистка и в самом деле вскоре уехала в Брюссель.

Проблем в семье он совершенно не хотел, и уже выполнил первую просьбу. Фрэнк получил её от Збига. Корреспондент The New York Times в Польше встречался с Лехом Валенсой, совершенно открыто брал интервью, а потом пересказывал послу то, что Валенса говорил не под запись. Прямым начальником посла был Вэнс, но Збигнев тоже читал все телеграммы. Маленький приятный подарок от агентства секретарю Совета по Национальной Безопасности.

Теперь пришло время второй просьбы.

Карлуччи позвонил редактору международного отдела The New York Times и попросил о встрече за ланчем. Завтра часика в 2 — это будет удобно? Если выехать из Вашингтона в восемь, к часу можно быть на Пеннсильванской станции на Тридцать Третьей. Ресторан на выбор редактора, но лучше, если это будет в районе тридцатых улиц и Седьмой Авеню.

Во вторник днём редактор сообщит вопросы в Москву, в четверг Эдди возьмёт интервью у Александра Лейтмана, в пятницу вернувшийся Эдди придёт в посольство и оставит там копию кассеты с ленинградским интервью, вроде как для пересылки в редакцию с оказией. На самом деле кассета не покинет пределов посольства, её должен будет там же прослушать Фред. И Эдди даже не будет знать, как он помог агентству.

Неделю назад в Лэнгли Карлуччи распределил обязанности. Бросс обдумывал список вопросов, которые хотелось бы задать объекту, Колби взялся организовывать ту часть операции, которая понадобится в любом случае — нейтрализация сопровождающего куратора, а Карлуччи работал над самым сложным — над тем, чтобы на все вопросы были получены полные и откровенные ответы, не сильно повредив психике объекта.

Пост директора МИ-6 уже почти пять лет занимал Морис Олдфилд. До этого, с 1969 до 1973 года он работал в Вашингтоне, представляя там МИ-6, поэтому Бросс был с ним знаком, и считал, что будет крайне сложно добиться от Олдфилда реальной помощи. Надо было искать чувствительные точки, на которые можно было надавить. Морис никогда не был женат — и это давало определённый повод для подозрений, но подозрениями не надавишь.

Однако на столе Карлуччи уже лежали бумаги из архива — сообщения о том, что нынешний директор МИ-6 пользовался платными сексуальными услугами молодых юношей. Имена, даты, размеры вознаграждения. Олдфилду наверняка не понравится, если всё это попадёт в газеты. Бросс полетит в Лондон за неделю до операции, убеждать Мориса и согласовывать детали. Морису придётся обеспечить недолгое задержание куратора от КГБ русской сборной команды математиков, а также и самого объекта.

У Олдфилда есть группа оперативников, которая изредка переодевается в форму лондонской полиции. Скандал потом будет страшный — комиссар Скотланд Ярда всегда жалуется главе правительства на то, что агенты МИ-5 и МИ-6 в их форме компрометируют честных лондонских бобби.

Этих двоих русских задержат поздно вечером и, вежливо извинившись, отпустят наутро. Однако Олдфилд, возможно, упрётся и потребует личного присутствия при допросе объекта. Это территория Британии, он должен быть уверен, что приличия будут соблюдены... На это придётся пойти. Только бы он не кинулся с этим к премьер-министру Каллагэну.

Карлуччи потянулся за стопкой отчётов о медикаментозных средствах, располагающих к откровенности. Похоже, наиболее надёжен амитал натрия.

Он подчеркнул строчку в отчёте. Действие амитала натрия продолжается, как написали мозгокруты, полтора-два часа... а повторные инъекции своей цели не достигают.

Значит, надо будет самым тщательным образом отобрать вопросы из тех, что подготовит Бросс... Полтора часа — это два-три десятка вопросов. Но это только в том случае, если у Карла не получится гипноз. Будем надеяться, что получится. Карл рассказывал, что Синти тоже пыталась сопротивляться — заснула как миленькая.

Суббота, 18 июня 1978

Ленинград, улица Чернышевского.

Синти зашла к Фреду сразу после его возвращения из Москвы. Разговоры по теме подростка в стенах консульства давно уже были ограничены. Обмен только на бумаге и только карандашом... с резинкой наготове. Кто его знает — протёк кто из славистов — или, может, это русский микрофон случайно оказался в комнате, где их инструктировали?

Фред молча кивнул на только что записанные по памяти сведения с плёнки диктофона Эдди, которую он вчера несколько раз прослушал в посольстве.

Последний раз Лейтман присутствовал на дне рождения дома у объекта, когда они учились в четвёртом классе, в 1973 году. Потом отношения испортились.

Они проживают на Измайловском проспекте.

Отца зовут Владимир Андреевич, военный врач, подполковник,

место службы Военно-Медицинская Академия. Выезжал за рубеж.

Мать зовут Ирина, отчества Лейтман не помнит,

работает в Библиотеке Академии Наук.

Oбъект — их единственный сын.

И Фред с видом победителя хлопнул ладонью по телефонному справочнику Ленинграда, раскрытому на Соколовых.

Такой же доклад был ещё вчера отправлен в Лэнгли в почтовом мешке дипкурьера, и Карлуччи с ним, надо думать, уже ознакомился. Но ни Фред, ни Синти не знали, что вчера, увидев доклад, Фрэнк запросил список делегации, которую русские собираются в октябре прислать на конгресс военной медицины в Марокко. Там пятым номером по алфавиту значился В.А.Соколов из Военно-Медицинской Академии.

Во всяком случае, следовало решить, потеряла ли актуальность операция в Марокко? Вероятно, никаких захватов заложников теперь уже не будет.

Понедельник, 26 июня, вечер.

Лондон, Великобритания

Westminster Bridge Road, Century House

Джону Броссу удалось убедить Мориса Олдфилда, который вначале упёрся, но после того, как ему намекнули на доклады о его приключениях с мальчиками, сдался и согласился помочь. Он показал Броссу список советской делегации на олимпиаду. Одиннадцать человек. Восемь школьников, два тренера и руководитель делегации. Фамилия Григорьев была подчёркнута синим карандашом.

— Морис, а почему подчёркнуто? Вы о нём что-нибудь знаете?

— Знаем. Помните историю с Гордоном Лонсдейлом?

— Конечно, его нашли по контакту с Хаутоном, которого сдал Голеневский.

— У вас прекрасная память, Джон!!!

— Сейчас не об этом — скромно заметил Бросс. — Так что насчёт Лонсдейла?

— Кроме Хаутона и Этель Джи, у Лонсдейла была ещё одна связь, которую контрразведчики тогда не отследили, поскольку он крайне редко получал от неё материалы. Не было ни одной встречи за весь тот период, когда за ним ходила наружка! Фиона Уилсон жила в Эймсбери в доме, который унаследовала от родителей, и работала машинисткой в Портон Дауне. Так вот, через год после того, как Лонсдейл получил срок,, на связь с ней вышел этот Григорьев. Мелкий чиновник из посольства. Четвёртый помощник третьего заместителя второго секретаря.

Скорее всего, Григорьев назначил ей встречу и потребовал продолжить сотрудничество.

Контрразведка так ничего и не узнала бы, если бы не дотошность полиции. Когда Фиону Уилсон нашли задушенной в марте 1966, местные детективы через несколько дней сумели разрезать её небольшой домашний сейф и сняли отпечатки со всех купюр, которые она там держала. Денег там было много больше, чем она за всю жизнь могла заработать машинисткой.

Медицинская экспертиза показала, что у неё незадолго до смерти был секс. Видимо, он и в связь с ней вступил. У неё была смазливая мордашка.

Полицейский дознаватель послал запрос на владельцев этих отпечатков на купюрах. Однако найденные по запросу имена были отправлены из группы дактилоскопии Скотланд Ярда совсем не в полицию Эймсбери, а в MI-5 — потому что имя Лонсдейла было у всех на слуху. Два отпечатка на купюрах принадлежали Лонсдейлу, три — неизвестному лицу, но в MI-5 увидели, что они совпали с отпечатками на ручке дверцы однажды подставленного Григорьеву "такси". Только так контрразведка и узнала, что Григорьев входил в контакт с Фионой из Портон Дауна.

Контрразведчики забрали, наконец, дело у полиции и обратили внимание на тетрадь из того же домашнего сейфа. Чтобы разобраться в её каракулях, потребовалась масса времени и значительные усилия. То ли обратили внимание на имя Фиона, то ли на фамилию матери Макелрой. Её мать была из Шотландии. Догадались, что машинистка приспособила стенографию к гэльскому языку. Отмечала в тетради даты и размер платежей. Те платежи, что побольше, закончились с арестом Лонсдейла, те, что поменьше, начались с приездом Григорьева. К сожалению, никаких следов больше не было, а сам Григорьев к тому времени давно уже улетел в Москву.

Видимо, сравнив с платежами от Лонсдейла, Фиона удостоверилась, что Григорьев воровал половину выделенных ей сумм. А когда он рассказал о завтрашнем отъезде на родину, и секс, получается, оказывался последним — могла от этого прийти в ярость и сгоряча потребовать вернуть украденные у неё деньги, которые ей причитались за предательство.

К 1964 публике стало известно, что Лонсдейл работал на СССР, после обмена на Винна его портреты были во всех газетах, и Фиона уже понимала, что снабжала информацией вовсе не канадцев, а советскую разведку. Возможно, пригрозила, что сообщит в советское посольство о том, сколько на самом деле получила. Не знала, что за валютные махинации ему положен был не выговор, а расстрел. И этот слизняк решил не рисковать. Задушил её. Домашний сейф он, возможно, и нашёл, но открыть не смог. А унести с собой тем более. И на следующий день вернулся в СССР. Всё это, однако, реконструкция на догадках. Ни одной прямой улики.