Волчица и летающий голиаф

— С почином, — дед картинно поковырял мизинцем в ухе. — Теперь держись, попрут... Эх, жисть мая жистянка, глухой вернусь я с поля...

Капитан промолчал. Солнце поднималось все выше, и по спине ползла граница между прохладной тенью и горячим днем. Трактора ревели по-прежнему. Вроде бы на противоположной стороне поля тоже бухнули ружья — за шумом жаток звук дошел как сквозь подушку. А вот ветер — плохо! Поди пойми, где по лесу идет зверь, а где ветер... Местные ничего народ, упорный. Бригада вернулась к недостроенному заграждению, только теперь один из работников так и бегал с натопыренным на лес копьем, как пресвитер со здоровенным крестом в кино про тевтонцев. Лезет в голову всякое, да и пес бы с ним, лишь бы не мешало...

Следующая тварь прыгнула с протянутой ветки кряжистого дерева, комком грязи кувыркнулась над сеткой, плюхнулась на полосу отчуждения. В этого зверя капитан стрелял дважды, для надежности. Ветер нес пыль дальше над полем, и капитан подумал: на том краю как дымзавеса, очень плохо. Можно полк накопить в лесу. Если разом прыгнут, снесут и спички-колышки, снесут и вышки. Особенно, если тут взаправду есть обещанные Хоро слоны с зубами.

...А нет, часы тикают. Просто времени прошло всего ничего, вот и кажется, что стрелки стоят.

Капитан оперся спиной на жердь, расслабил плечи. Как там стрелки, а ему еще стоять и стоять! Смена будет, если не случится ничего страшного. Надеяться на смену можно, а вот рассчитывать не стоит.

Ветер улегся. Сжали приличный кусок поля, грузовички успели обернуться несколько раз. На чем они тут ездят? На этом их Прахе, или есть движки попроще? И что в селе молотилку вертит? Неужели прах-мотор, если вот лес рядом, дрова...

Балбес ты, капитан. Лес, дрова... Тут за дровами от несчастной любви ходят, или когда мужа заловят на чужой бабе. Топиться не ходят: проточная вода редкость, чистая вода ценность. А в лес от горя пойти самое оно.

Потому как звери-гримм наводятся на плохие чувства. На обиду, злобу, ненависть, боль, ужас. Хоро, видать, и сама не знала — про такое бы молчать не стала.

Бухнул выстрел поодаль справа. Ни криков, ни звона. Машины уверенно стригли поле. Где-то хлеб еще сырой, где-то уже осыпается. По-хорошему, надо косить участками. Где раздельно, где сразу, где оставить подсохнуть. Сеют они так же?

В секторе ничего не двигалось, но капитан методично водил биноклем. Задача несложная, надо искать не отличия от вчерашнего, не высчитывать, где “он” мог за ночь посадить снайпера, где раскопал еще пулеметную точку, где появился новый блиндаж — всего только заметить шевеление верхушек, движение.

Движение! Левее куста, и еще правее коряги, а еще за горелым деревом... Стая! Бухнуть в сковороду? Черта с два: “мы там все отбитые”.

Винтовка пошла вправо над бугристой поперечиной. Выстрел не предельный, но и не в упор. Сейчас наши поросята покажутся... Почему решил, что поросята? Неважно, вот сейчас, вот отодвинулась ветка...

— Уши закрой!

Из подлеска выбегали темные пятна; винтовка била размеренно, как громадные ходики, живо напомнив старику вчерашний ужас на дороге. Зеленые молнии, видимые даже в полуденном солнце, расплескивали гримм-кабанов — точно, поросята! А шустрые, их же мать... О, хоть сетка помогла, один запутался, на тебе! Рядом был еще — бежит вдоль рогаток направо, ствол до стойки — дальше чужой сектор... Бац! Его достали соседи — отлично, где остальные?

Все. Этих перещелкали. Сетку вешают обратно. Капитан выдохнул, расслабил плечи. Полдень! Считай, четверть жатвы...

Сзади-слева бухнул выстрел и бешено зазвенела сковородка. Оборачиваясь, капитан с ужасом увидел, как валится соседняя вышка.

— Мать его... Мать его сука!!

Черный слон с белой костяной мордой пер на острие клина тварей помельче — если бы капитан знал, что такую атаку даже сыгранная команда Охотников пропускает мимо, заходит с боков и вырезает с хвоста — пожалуй, не устыдился бы бегства. Но и то: куда бежать с вышки? Дед уже высадил свой единственный заряд, уронил ружье и колотил в сковороду; воздух сделался тягучим, липким, жаром загорелись шея и грудь, и пальцы так медленно вынимали патрон из гнезда!

Щелк — фонтанчик попадания чуть выше черных пятнышек на фарфорово-белой морде. Капитан видел слона в цирке. Тот, цирковой, был добрее. А в московском зоопарке...

Щелк — левее, ближе ко лбу; есть ли у этих тварей мозг? Сто метров, прямой выстрел, еще патрон, на этот раз бронебойно-зажигательный... Вот кто додумался их вообще в патронташ вкладывать? Он что, собирался из СВД стрелять по танкам? Боже, дай этому парню умницу жену и красавицу любовницу, получилось удачно!

Щелк! Пуля с красным ободком вошла точно над хоботом. Бивни не хуже африканских, жаль, что рассыпется в пыль...

...В московском зоопарке капитан видел, как слоненок подкрадывается — именно подкрадывается! — к голубям. Поиграть. Кто не видел, тот жизни не видел, считал капитан.

Щелк! Пятьдесят шагов. Уже дрожит и раскачивается вышка. Гул от ударов толстенных подошв. Круглые коричневые дырки в золотистой стерне — следы. Антрацитовая пыль, черные дымки над пробоинами, но голиаф танком прет, даже не пошатнулся. А если по гусеницам — то есть, по ногам? Есть у них суставы вообще?

Щелк! Щелк! Щелк! Черные брызги, черные фонтанчики, дым уже клубами — а издырявленная тварь все не падает, но хотя бы уже не бежит. Может, и устоит вышка...

Патрон с красной головкой — щелк!

— Да сдохни ты уже! Сдохни!

— Ты хоть не ори!

— Ты Охотник! А мне страшно!

Двадцать шагов, еще один красноголовый, и еще один — все равно куда, хотя бы джоулями его закидать!

Угольно-черная масса, уже ничем не напоминающая смертельно красивого зверя, расплывается почти под самой вышкой; живой слон так бы и влепился головой в стойки. Но живого слона капитан пожалел бы. Наверное. Уж всяко ему бы одной пули хватило!

Кстати, сколько пуль осталось? Лента вышла! Выбил четверть патронов! А черные прут, как эсэс. Ну, тогда — за родину, м-м-а-ать! За Вакуо!

Винтовка маятником ходит над поперечиной: его сектор от стойки до стойки. Выстрел — комок сажи складывается сам в себя, рассыпается. Поровну, что это было: медведь, волк, хоть волчий полк! Выстрел — а местные железные люди, прямо по тающему трупу идет конная жатка, даже кони не понесли! Что там накосить можно, вытоптано же все? Выстрел! Шляпа незаметно соскочила за спину, висит на веревке, натирает шею — потом, потом, выстрел!

Выстрелы и рев по всему полю. Черное говно топчет хлеб! Хлеб!!! Местные ревут и хрипят как бы не громче зверей, бросаются с рогатинами, лупят в упор кувалдами, суют в кривые лапы длинные жерди, кто-то вон извернулся сетку на урсу набросить; в жатке застрял беовульф, колотится, разносит ценную технику, треск и мат хозяина жатки — громче зверя! От села тоже дым несет, ружейное бухание: то ли поддержка, то ли на стену полезли...

Капли пота стучат по предплечью чужими пальцами: вкрадчиво и противно. Кислый дым из открытого затвора; патроны скользят в мокрой ладони, даже бугристые поперечины вышки на ощупь горячие, а уж как до сих пор ствол не повело... Пристрелочный — зеленая спица послушно пришивает к золотой щетине очередную тварь. Ну да, пулеметный же ствол, стенки толстые, с оребрением, пока еще нагреется...

А вот парень играет в догонялки с беовульфом вокруг пикапчика — как прицелиться, чтобы не задеть? И-и, пять-шесть, семь-три-два... Вот он, ритм: прицел на две фигуры вперед — щелк! Гримм-волк на всем скаку переворачивается через голову, но человек этого не видит, бежит вокруг фургона и скоро набегает на тающий труп со стороны хвоста, и тогда только соображает, что погони нет...

Огромное поле как будто выдыхает на все стороны горячим ветром, пыльным облаком; грязно-рыжий столб и вопли поднимаются высоко над лесом. Да уж, на такой-то маяк не то, чтобы гримм — как бы Хоро с компанией не явилась. Она в пшенице хорошо понимает!

Херня какая-то, непочтительно думает капитан. Каждая жатва не может стоять на героической истерике. Раз в пять или десять лет — еще поверить можно. А каждый раз так? Да их бы в первый год смяли, а они вон уже второй ряд мазанок обкладывают камнем. Каменное строительство дорогое...

И вдруг тишина — все кончилось! Черные звери кончились. Никто не лупит в сковородки, не визжит от ярости. Только прежний звук тракторов, только прежнее щелканье сноповязалок — жатва.

Как будто ничего и не было!

Дед размазывает пот и пыль по трясущемуся лицу.

Остаток?

Две ленты и пять. Сто пять патронов. Не мешало бы винтовку почистить.

Арвер пьет, проливая на бороду — руки трясутся. Капитан осторожно забирает ковшик, зачерпывает и сам подносит старику. Тот хлебает жадно, потом успокаивается.

— Только не говори, что у вас каждый раз такое.

— Ты же Охотник, — дед пожимает плечами. — Ставлю хрен против мухи, они на твою Ауру идут.

Внизу поднимают на колеса опрокинутый трактор, пробуют завести. Несколько безнадежных сноповязалок оттаскивают в заграждение. Помнится, у Ефремова было: “отголоски той борьбы, что бушевала между человеком и зверем в палеолите.”

Но здесь не палеолит. Здесь комбайны, телефоны, команда Охотников, которая может прилететь! И такое вот?

С точки зрения деда все ясно. У Охотников есть Аура. Черт знает, что такое — но черных приманивает. А только сам-то капитан про себя точно знает, что не Охотник. Стало быть, причина совсем другая, и в спокойной обстановке надо подумать...

Ах да — жнецы:

— Потеряли кого?

Дед шарит взглядом по запыленному полю:

— Коней с десяток, а людей не вижу. И бабы не голосят. Обошлось... Эй, малый! Подбрось ружье!

Пока дед ловит одностволку, капитан вытирает лоб:

— Твою мать, вот же херня. Давно так не пугался.

Капитан выпивает ковшик, а еще один выливает на макушку, и сразу прикрывает шляпой-колесом, чтобы прохлада держалась подольше.

— Жарко.

— Ети его, — соглашается Арвер, поднимая бинокль. — Отбились. Теперь передышка будет.

— А потом?

Старик пожимает плечами под все той же клетчатой рубашкой. Сейчас цвет ее густой, насыщенный, потому что рубашка мокрая дурным потом, пережитым ужасом:

— Хрен знает. Молись, чтобы голиаф у них был один.

— Дед... Почему вы отсюда не уйдете?

Арвер замирает, потом выдыхает:

— Потому, что Кленовой Осени двести лет. Потому, что на любом новом поле нам придется начинать сначала. Стену вокруг села два года доканчивали, спали все это время с ружьем под ладонью. Из пятиста поселенцев до хорошей стены дожило сто девять. А война! А пока на комбайны денег собрали! И что — все сначала? Гримм-то водятся везде. Уходить некуда!

Старик отворачивается и преувеличенно-внимательно смотрит на лес.

Капитан тоже бросает взгляд на сектор: как будто никто не ломится — опускает винтовку на доски, к опоре не прислоняет, чтобы не упала. Потягивается, делает несколько дыхательных упражнений. Осматривается: все равно тихо. И тогда быстро расстегивает пояс, оправляет одежду, разгоняет складки на пояснице.

Солнце чуть к закату, но еще стоять и стоять!

— А тебе не горячо в куртке-то?

— Припекает. Но если патронташ на тонкую майку, так уже к вечеру ссадины будут, а только кровавых мозолей мне сейчас и не хватает.

— А полегчал патронташ твой, как бы не вполовину...

— А не каркал бы ты, дед — и я бы тебя на хер не посылал.

Застегнувшись и подобрав оружие, капитан замечает в небе движение. Летающие гримм тоже бывают. Более того, неверморы и грифоны из черных самые опасные, а драконы, говорила Хоро, вообще полное говно. Поэтому капитан живо наводит на темную кляксу бинокль, крутит фокусировку — и пятно превращается в настоящий летучий корабль.

— Скажи лучше, что за хреновина летит над западными горами?

Дед смотрит в свой бинокль — местной выделки, но ничуть не хуже капитанского “карл-цейсс-йена”. Сплевывает злобно:

— Атласский корабль. Нам они не помогут, мы не их подданные. И вообще, непонятно, чего им тут надо.

Капитан хмыкает:

— Вчерашний метеорит, ясно же. Атлас к северу. Вот, пролетело над ними — ну, надо кого-нибудь заслать глянуть.

* * *

— И я даже знаю, кого, — ректор Озпин посмотрел на команду RWBY. Выражения глаз ректора никто не разобрал за круглыми темными очками. Янг Сяо Лун поежилась: она-то знала причину вызова.

— Господин ректор, — прозвенела Руби голосом-колокольчиком, — при всем уважении к вам, осмелюсь заметить... Это моя команда. Если у вас есть претензии, выскажите их мне.

Озпин меланхолично переложил бумаги на столе. Глинда то ли ухмыльнулась, то ли оскалилась:

— Ваша позиция делает вам честь, но не избавляет нас от проблемы... Созданной одной из наших курсанток.

По напряженной позе лидера вся команда понимала, что Руби сейчас нелегко; Янг сжала кулаки, почти уже двинувшись обнять и закрыть собой младшую сестру. Но проблему создала как раз она, Янг Сяо Лун, и поэтому лишний раз напоминать о себе означало злить ректора и его бессменную заместительницу. Решив, что побыть врагом двух самых могучих Охотников мира она еще успеет, Янг Сяо Лун ограничилась угрожающим выдохом сквозь ноздри — лишь знающие огненный характер Янг могли оценить глубину принесенной жертвы.

— Все же я хотел бы обратиться к госпоже Сяо Лун, — Озпин поправил плоские стеклышки. — Руби, вы разрешаете?

— Пожалуйста.

Янг разжала кулаки, ободряюще стиснула сестре предплечье и вышла вперед. Посмотрела на ректора прямо. Тот кивнул:

— Вы что-то искали в баре Хэй Сяона. Информацию. Сведения о...

В паузе напряглась вся команда; Озпин почувствовал напряжение и закончил со своеобычной мягкой полуулыбкой:

— Вы искали Рейвен Бранвен. Тяга к знаниям, безусловно, похвальна. Но зачем же было разносить несчастное заведение вдребезги?

Янг шумно выдохнула.

— Если бы я был таким... — Озпин повертел пальцами, — каким вы сейчас меня представили, я бы просто намекнул, что Рейвен видели в месте падения метеорита. И вы бы стартовали, не дослушав.

Янг Сяо Лун вздрогнула всем телом, и команда молча придвинулась к ней, глядя на ректора укоризнено.

— Так что я просто прошу вас провести... Скажем, пару недель. На горном курорте. Погоняете местных гримм, увеличите опыт. Своими глазами увидите: что там упало, и можно ли это как-нибудь применить. За это время скандал мы... — Озпин провел рукой горизонтально. — А прикроют вас друзья из JNPR.

Вайсс вздохнула: Жан, лидер JNPR, опять будет смотреть коровьими глазами. Не то, чтобы поклонник для девушки лишний, но... Мало того, что Жан самый неловкий на курсе, так еще и по нему самому сохнет Пирра Никос. Жан, как все парни, тупит, не обращая на соратницу внимания, что не добавляет Пирре душевного равновесия... А “девочка-победа” и в спокойном-то состоянии настрогает весь первый курс Академии по выбору: хоть в мелкие клочья, хоть в крупные ломти.

Подсказать, пусть займутся уже друг другом, и тогда Жан отвяжется?