Звездолет "Иосиф Сталин"

Одеты по-простому, не нэпманы. Один в старомодном габардиновом пальто и дореволюционной еще шляпе с широкими полями — явный никчемный интеллигент "из бывших". Второй — в щегольской бекеше и простоватом черном полушубке и валенках с калошами. Это выглядел бы пролетарием, если б не пенсне на носу.

Пряча лицо в воротник пальто, тот, что в бекеше сказал:

— У меня новости...

— ОГПУ? — быстро спросил габардиновый интеллигент.

— Ну, не такие плохие, слава Богу...— блеснул стеклами пенсне его товарищ. — А пожалуй даже наоборот.

Он остановился и облокотился на ограждение. По еще незамерзшей воде бежали круги, словно там где-то ходила рыба, но это был обман. Просто холодный мокрый ветер касался воды.

— Позавчера мне стало известно, что у профессора Иоффе все получилось. Ну, помните, я говорил об этом на именинах у нашего изгнанника?

Голос прост и обыден, но первый вздрогнул, словно от удара и ухватил товарища за руку.

— Что вы говорите, князь?

— Спокойнее, Семен Николаевич. Спокойнее... — оглядываясь по сторонам, сказал тот, кого титуловали князем. — Не ровен час, меня за карманника примут. Мы ведь и так знали, что это рано или поздно произойдет. Ну, так раньше произошло, а не позже.

Князь осторожно разжал чужие пальцы на своем запястье. Его визави собрался и уже спокойнее попросил:

— Подробности, пожалуйста...

Понизив голос и отвернувшись к реке, князь спокойно сказал:

— Особая лаборатория товарища Иоффе за успехи в социалистическом соревновании выдвинута на награждение переходящим Красным Знаменем.

Как насмешка над его словами в холодной осенней воде дрожало отражение пушкинского дома. Семен Николаевич поморщился, и князь добавил серьезно.

— Зря морщитесь. Мои люди в институте видели установку в действии. Это— что-то... Думаю, что месяца через три-четыре краснопузые доведут её до нужных кондиций и задумаются, что с ней делать дальше, как употреблять.... К этому времени мы должны быть готовы.

— Вам известно, что они собираются делать дальше?

— Это очевидно. Испытания. Доводка до оптимальных показателей по весу, габаритам, мощности. Судя по завесе секретности, испытывать станут в каком-то очень серьёзном месте. Где-нибудь вроде "Троцкого". А случится это, похоже, не раньше чем через три месяца.

— Три месяца?— Семен Николаевич что-то прикинул и покачал головой.— Нет. Нам не успеть... Против нас и география и психология.

— Большевики не любят ждать. У них все как-то с опережением получается. Надо и нам успевать за ними.

— Нет, — спокойно возразил Семен Николаевич. — Это невозможно. Знаете, есть такое слово "невозможно"?

Князь помолчал. Он знал это слово.

— А сколько нужно?

— По крайней мере, полгода.

— Тогда нужно сделать так, чтоб три месяца превратились в шесть. Наше предложение должно быть очень своевременным. Вы же помните "Кто дает вовремя, тот дает вдвойне"...

Князь снял пенсне и задумчиво протер его шарфом.

— Нда-а-а-а... Задаёте вы задачи, друг мой.

— Не я задаю — жизнь задаёт.

Князь потеребил пальцами подбородок.

— В принципе возможно. Это, конечно, риск... Расследования начнут... Но если по другому никак ... Ладно. Попробуем сделать это все тут, в Питере... Хотя, а если они и впрямь решатся доводить аппарат на "Троцком", то все возможно и упростится. Нашего человека там наверняка привлекут к работе, ну а уж он-то...

— А мы можем подтолкнуть их к этому?

Князь пожал плечами.

— Попробуем. Ладно. С этим понятно.

Он хлопнул ладонями по парапету, подводя итог одной части разговора.

— А как у нас с...

Он остановился, подбирая нужное слово. Хоть и не было рядом чужих, а лишнего говорить не хотелось. — М-м-м-м... Как у нас с международной поддержкой наших усилий?

— Как уговорено. Начнем, разумеется, с Германии, а там...

Он махнул рукой и князь понял, что та часть хорошо продумана и там все идет как нужно, а не иначе.

— И вот еще что.

Князь полез в боковой карман и достал оттуда небольшую коробочку, кокетливо перевязанную розовой лентой.

— Это еще что? — поинтересовался Семен Николаевич, убирая подарок в карман, подальше от чужих глаз и пальцев.

— Это как я и обещал пресловутое "изделие 37-бис". Интересная штучка, между прочим. Вы с ней поосторожнее...

СССР. Балашиха.

Январь 1928 года.

... Броневичок скатывался по склону, плавно покачивая стволами обеих "максимов". Холодный ветер, качавший ветки редких, высоких колючек и еще более редкие метёлки сухой травы соскальзывал с толстых ребристых кожухов на промерзшую от утреннего мороза броню и попадал под колеса.

Литой резины ободья на стальных дисках наворачивали его на себя, перемешивали с подтаявшим снегом, глиной и обломками веток в холодную грязь.

На все это смотрел военный с большими красными звездами на петлицах.

Зима в этом году в Подмосковье выдалась холодная, и начальник штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии Михаил Николаевич Тухачевский подумал каково сейчас красноармейцам внутри, за броней и передернул плечами. Длинная кавалерийская шинель пошла складками, и он поглубже надвинул на лоб буденовку. Холодно. Ветрено. Хорошо, хоть не шумно...

Рядом, позади, на бруствере укрепленной траншеи, лежала каска, но он не стал её надевать — артиллерийских стрельб сегодня не обещали, а к пулеметному треску он привык еще с Империалистической, когда командовал бронедевизионом таких же вот как этот красавцев.

Он поднял к глазам бинокль и броневичок превратился в броневик — стали видны заклепки и щербины от когда-то пробовавших на крепость броню пуль и осколков. Да нет... Пожалуй, не таких. Те, пожалуй, попроще ... В груди маршала поднялось теплое чувство благодарности народу и Партии, что не жалели денег, чтоб вооружить Красную Армию самой современной техникой. Там, за Западной границей, пожалуй, ни у кого не было лучше. Ни у поляков, ни у французов, ни у бедных немцев...

Хотя по нынешним временам, когда наука идет вперед семимильными шагами и даже эти красавцы уже не Бог весть что.

Пора начинать. Не оборачиваясь, знал, что ждут его слова, спросил:

— Что ж, Владимир Иванович, готовы?

— Я, как советский пионер, Михаил Николаевич...

— Ну, тогда удивляйте меня, как обещали.

За спиной краскома, над изогнувшейся углом траншеей поднялся сложный, суставчатый контур антенны, напоминавшей те кусты, что сейчас крушил броневик.

— Ветер?

Кто-то невидимый, скрытый в тран-шее бодро, радостно даже, отрапортовал.

— Девять метров в секунду, профессор. Направление — строго на северо-восток!

— Отлично... Огонь!

Началось то, зачем он приехал.

В хорошую германскую оптику он увидел, как броневичок вздрогнул, чуть повернул башню, словно что-то в нем расслабилось, и сквозь холодный воздух до траншеи донесся частый грохот двух пулеметов. Маршал смотрел спокойно, ничего удивительного в этом для себя не видя. Навидался уже...

"Даже мишень не поставили, — внутренне улыбнулся он, — штатские... Куда палят?"

Глядя, как бесцельно броневик ворочает башней, поливая горизонт свинцовыми струями, он выпустил улыбку наружу.

— Не удивил, Владимир Иванович... В белый свет, как в копеечку они у тебя садят? Это многие могут... — пошутил маршал, так и не оторвав бинокля от глаз. — Эдак у нас первогодки палят. Глаза зажмурят — и палят!

Ученый не ответил.

— Сейчас к нему с гранатой подползти и все. Конец вашему чуду, Владимир Иванович, — поддел ученого маршал. — Без поддержки пехоты ему на поле боя не выстоять. Так?

— Нет. Не так, уважаемый Михаил Николаевич. Не так!

— Смотрите, — прошептал кто-то за спиной.

Маршал оглянулся и натолкнулся на хитрый профессорский взгляд.

— Смотрите! Смотрите! — подтвердил с усмешкой профессор. В голосе его сквозило обещание неожиданностей и приятных сюрпризов. — И представьте, что вокруг него собралась вражеская пехота, чтоб гранату кинуть. Окружает его, окружает...

Застывший броневичок в один миг окутался дымом, словно враг-невидимка добрался-таки до него и сунул гранату в мотор.

Только не дым это оказался и не пар... Облако отсюда выглядело зеленоватым. Оно расплывалось в воздухе, словно капля краски в воде и, прижимаясь к земле, текло вширь, поднимаясь выше колес.

— Что это? — уже догадываясь об ответе, спросил Тухачевский. Навидался он таких облаков, когда Антоновщину выводил в тамбовских лесах.

— Мотоброневагон "Ураган". Помните, восемь месяцев назад я на совещании у товарища Ворошилова обещал? Так вот он!

Газ растекался. Он оказался тяжелее воздуха и ник к земле, оплетая щупальцами кусты и травы. Кольцо вокруг броневика стремительно расширялось и отсюда казалось, что оно движется вширь быстрее, чем мог бы бежать человек.

Взревев мотором, газовый монстр развернулся и, словно катер, выставляющий дымовую завесу, прокатился несколько десятков метров вдоль горизонта, поливая полигон свинцовыми струями.

— Экипаж в противогазах?

— В том-то и штука, что нет, — весело ответил профессор. Ветер рвал волосы из-под шляпы. — В том-то и штука...

— Как это "нет"? — ахнул военный. — Как это "нет"?

Он спрыгнул с бруствера вниз, встал перед улыбающимся профессором и, перекрывая грохот пулеметов, скомандовал:

— Немедленно прекратить! Кто вам дал право так людьми рисковать?

Он хотел сказать что-то еще, но сдержался, сообразив, что что-то не так.

Ученый с усмешкой поднял руку, останавливая поток грозных слов, и закончил начатую фразу.

— То-то и оно, что нет там никакого экипажа, Михаил Николаевич!

Тухачевский замолчал. Потом бросил взгляд на стальные стержни, что торчали над траншей за спиной профессора, и слегка кивнул, запоздало подумав, что ждать чего-то другого от Отдела Волнового Управления не стоило. Конечно, нет экипажа... Владимир Иванович, поняв, что маршал догадался и сам, соглашаясь, качнул головой.

— Так точно, товарищ маршал. Он на дистанционном радиоуправлении.

Тухачевский не успел ответить. Ассистент профессора, наблюдавший за испытаниями в стереотрубу, негромко сказал.

— Профессор! Ветер меняется.

Словно не доверяя коллеге, профессор лизнул палец и поднял его над головой. Пару секунд стоял, рассчитывая что-то в уме, потом отдал короткую команду.

— Приготовить противогазы...

По траншее прошелестело короткое движение. Каждый, кто тут сидел, знал, что такое боевой газ. В два длинных шага профессор дошел до блиндажа и крикнул в полураскрытую дверь:

— "Смерч" выводи, "Смерч"!

В глубине траншеи залязгало, словно кто-то там перекидывал вверх-вниз пакетные переключатели коммутатора. Несколько секунд спустя за бруствером взвыл на форсаже мотор, и десятком метров левее траншеи навстречу облаку покатилась низкая танкетка, вместо орудия украшенная каким-то огромным, ступенчатым жерлом. Она в несколько секунд достигла облака, точнее облако наплыло на стальной корпус и в туже секунду из трубы извергся фонтан пламени.

Вал огня упал на землю, танкетка круто и стремительно развернувшись, покатилась вдоль фронта зеленоватого тумана, обрабатывая его волнами огня. Не выдержав термической атаки, газовое облако втягивало ядовитые щупальца и таяло.

— А это что такое?

Смотреть в огонь сквозь оптику Тухачевский не мог и бинокль опустил.

— Телемотодрезина "Смерч". Дистанционно действующий подвижный огнемет для поддержки пехоты при штурме укрепленных районов, — отрапортовал профессор. — Особо эффективна при отражении газовых атак противника.

В голосе его слышалась гордость человека сделавшего то, что никто до него не делал.

Газ, укрощенный огнем, опустился на землю.

— Если б на Ипре у французов нашелся бы с десяток таких машин, то слова "иприт" в военном лексиконе возможно и не образовалось бы. Вот, пожалуй, и все... Мы закончили. Ничего другого не покажу. Давайте-ка в блиндаж, Михаил Николаевич.

Под ногами заскрипели деревянные ступени, они спустились под землю. Точнее под перекрытие из двух накатов бревен. Тут топилась печка, и следа не было холода и ветра. Над простым деревянным столом висела керосиновая лампа. Теплый, желтый свет на струганных досках, после холодной резкости утра создавал ощущение уюта. Гость зябко потер рука об руку.

— Что ж, Владимир Иванович. Удивил...

Он смахнул рукой со скамьи и уселся, снизу вверх глядя на профессора.

— Ну, что... Работу одобряю. Не зря народные денежки тратишь... Ты, помнится, обещал еще и сухопутную торпеду... Успеешь к концу года?

— Успеем, товарищ Тухачевский... Должны успеть. А Абрам Федорович?

— Что Абрам Федорович? — не понял Тухачевский.

— Он-то успел?

— Что успел?

— То, что обещал, — уклончиво ответил Бекаури.

— А что он обещал?— также шепотом поинтересовался Тухачевский, оглядываясь на дверь. Рука машинально сжала в кармане рукоять шашки, а точнее того, что в секретных документах проходило под названием "изделие 37 бис". — Он много чего обещал...

— Ну то, что обещал к годовщине...

Владимир Иванович наклонился к самому уху, чтоб ни один, даже самый искусный шпион не смог услышать то, что ему знать не полагалось, и прошептал.

— Лучи Смерти....

Секунд десять Тухачевский оторопело рассматривал лицо ученого. Нужно же как-то реагировать на то, что вот так вот, в рядовом разговоре, кто-то сообщат тебе сведения, которые ты сам совершенно искренне считал, знают в стране не больше десятка человек и по своей сути считаются настолько секретными, что дальше некуда. С другой стороны и сам Владимир Иванович кладезь секретов. Одним больше — одним меньше... Маршал вздохнул от нелепости ситуации.

— А откуда вы про них вообще знаете, Владимир Иванович? Вам что своих секретов не хватает, раз чужие собираете?

Владимир Иванович, явно смутившись, затряс перед собой указательным пальцем, словно злого духа отгонял.

— Нет, нет. Вы меня не так поняли... Я ведь не просто так... Я с целью развития социалистического соревнования...

Тухачевский ничего не сказал. Не арестовывать же его? Знает и знает...

— Ладно, Владимир Иванович... Только, сами понимаете, вы своей осведомленностью не щеголяйте.

Он встал, показывая, что больше не собирается говорить на эту тему.

— Через три дня Пленум. Там и поговорим о ваших,— он выделил голосом "ваших" — делах.

СССР. Москва.

Январь 1928 года.

... Пленуму ЦК ВКП (б) предстояло решить много важных вопросов.

В первый день Сталин выступил там с речью об индустриализации и хлебной программе. Его противники, живущие за розовыми стеклами пенсне и не желающие понимать того, что происходит в мире, дали ему бой и сшибка получилась серьёзной. Бухарин, Томский и Рыков пытались переломить ситуацию, заученными в гимназии на уроках риторики движениями воздевали на трибуне руки, жалели крестьянство, пели осанну мелкобуржуазной стихии...

Он слушал их и презрительно улыбался. Дураки! Кто, интересно, их пожалеет и защитит, если придут интервенты? Крестьяне? Кулаки? Те их первыми на вилы...