Дикая Дика

Он наклоняется и одним загребающим движением рук собирает все листы в стопку, откладывает на край стола и прячет клинок взгляда в ножны опущенных век, равнодушно кидает уголком рта:

Ђ Дикая Дика.

Взвиваюсь бешеной кобылицей! Вылетаю на середину кабинета, резким хлопком ладоней отбрасываю назад пышный подол платья, встряхиваю головой, устраивая рыжий пожар в воздухе, и ору в вытянутое бледное лицо:

Ђ Прекрати называть меня собачьей кличкой!

Летят через всю комнату злобные слова, рассыпаются по спине и плечам огненные пряди, скрипят сомкнутые в оскал зубы, жёлто-карие глаза мои горят безудержным жаром. Да, я дикая! Я неистовая! Я неукротимое пламя! Если я не могу своротить эту скалу, то испепелю её в прах!!! Рычу в голос и прыгаю вперед, слыша хлопки тяжёлой ткани — подол распахивается за моей спиной, точно отливающие золотом крылья. Ух, как я красива сейчас! Красива и опасна! И он видит это — не может не видеть... Выплёвываю в синие глаза насмешливо и колко:

Ђ У тебя вообще девчоночье имя! Родители, верно, хотели дочку, да не срослось!

Острые взгляды наши со скрежетом проезжаются друг по другу, но ни один мускул не дёргается на лице Даннаи. Спрятав руку в карман брюк, он достает какую-то серую тряпку и, встряхнув быстрым движением, лениво водружает мне на голову оброненную когда-то кепку. Выдыхает угрюмо:

Ђ В твоей семье та же история.

А вот это он зря!!! Отшатываюсь из-под его руки, отлетаю к стеллажу и, схватив первую попавшуюся книгу, швыряю Даннае в лицо. Вскидывается с молниеносной скоростью ловкая рука, и крепкие пальцы перехватывают увесистый том у самой переносицы, размыкаются, отбрасывая книжку на стол. Крутой, да?! И не таких к ногтю прижимали! Одна за другой летят в непробиваемую рожу отцовские энциклопедии и справочники, каменные пресс-папье и фарфоровые статуэтки, расставленные на полках. И все как одна оказываются сперва с руках изворотливого гада, а затем аккуратно перемещаются на стол. Если честно, в гневе я швырнула в Даннаю только первые три книги и стеклянный шар на подставке, всё остальное — просто интереса ради. Поймает или нет? Ну что за реакция! Просто невероятно! Пыхаю огнём и пускаю дым ушами, выбирая самую громоздкую вещь в кабинете. Нашла! Кидаюсь к окну и подхватываю с полу огромную вазу с сухоцветами. Широкий размах, безудержный и безумный выкрик, рвущий горло и лёгкие, и расписной глиняный сосуд, рассыпая по пути хрупкие цветы, несётся Даннае в голову! Жадно впиваюсь взглядом в происходящее, отслеживая каждую долю секунды — хочу видеть страх, что вспыхнет в синих холодных глазах! Взлетают полы коричневого плаща, выгибается колесом спина, подламываются колени, и, не сводя с меня пустого взгляда, Данная ныряет к полу, уходя от снаряда. В этот миг распахивается дверь за его спиной, и ваза жёстко ударяется о её ребро, разлетаясь мелкой цветной мозаикой. Осколки с головой окатываю сгруппировавшегося на полу парня, брызжут на ковёр и столешницу, осыпают диван и кресла, раскатываются по всему кабинету.

Ђ Что тут происходит?! — Вопит шагнувший в кабинет отец, потрясая кулаками над головой.

Неспешными хлопками стряхивая с плеч глиняное крошево, Данная поднимается с колен, а я быстро стягиваю с головы кепку. Растерянно и по-дурацки улыбаюсь в лицо колотимого гневом отца, шаркаю ногой, веду рукой и резко тыкаю пальцем в виновника случившегося:

Ђ Он меня оскорбил!

Ђ Марш к себе, Даннакия! — Орет ничего не желающий слушать отец, и я понимаю, что сегодня долгожданная беседа уж точно не состоится.

Смерчем вылетаю из комнаты, на этот раз не забывая врезать Даннае по голени острым носком туфли. И плевать мне на изумлённый вскрик отца! Вот бы так вскричал хладнокровный жаб этот — мимо себя не пропустила бы! А на возмущения всех остальных чхать я хотела!

Папа так сердит, что боюсь к нему приближаться. Один раз попробовала, но была прочь отброшена строгим заявлением, будто такая дочь, как я, есть кара небесная за все его грехи, что он сознает, в чём кается, и с чем смиряется. В тот момент меня переклинило от невозможности понять, рад папочка моему появлению на свет или считает этот факт ужасающей несправедливостью... Потому я смоталась в свою комнату и решила отложить беседу о семье Олиш на более благоприятное время.

Всю последующую неделю втихаря слежу за Даннаей, который, не изменяя себе, продолжает вставать с петухами и на целый день исчезать в городских трущобах. За пять дней мы с ним посетили около двух десятков человек, проживающих во всех уголках города, — скольких из них уже закопали в сырую землю? — два раза бродили в речных доках, а всю среду — с утра и до позднего вечера — проторчали... в библиотеке! Точнее — Данная скрылся в её дверях, а я пристроилась неподалёку, не упуская из виду вычурного крыльца, заключённого в колоннаду. Откровенно говоря, в тот день пребывала в таком глубоком шоке, что, когда барашек мой покинул "ларец знаний", была готова к чертям собачьим послать конспирацию и наброситься на него с расспросами. Это надо же... наш молчун умеет читать! Три ха-ха! А я-то думала, он только по бутылкам палить горазд, солдафон! Ничего-ничего, придёт время, и я все вызнаю о сей таинственной персоне с тягой к литературе! Не у отца, так сама.

На землю опустились сумерки, а вместе с ними редкое явление — вечерний туман, тягучий и липкий, как стухший куриный жир. Холодная меня ждёт ночка, ведь дома уже и ужин подали, а я всё таскаюсь по городу в поисках улизнувшего Даннаи. Понять не сумела, как потеряла его из виду. Только что шёл впереди, и — на те раз!— пропал! Развеялся, словно призрак, утонув в густом тумане. Неспроста я в нём колдовскую сущность чуяла, ох, неспроста! Где теперь его искать? Района я этого не знаю... В такую глушь тупая голова его мои несчастные ноги ещё не заносила — приберегала самое вкусненькое на десерт. Спасибо огромное, голубчик! И что делать прикажешь? Постучаться в одну из негостеприимных дверей обступивших меня бараков и спросить у жирного пьяного вдрызг бугая, не заглядывал ли к нему на огонёк наёмный убийца? Ага, уже! Иди ты к дьяволу! Не собираюсь тебя искать! Сейчас же выбираюсь из этого гиблого места!

Кручусь на месте и припускаю прочь с тёмных улиц, где фонари не то что не зажигают — их даже установить тут не удосужились! Порядком поднадоели мне эти слежки! Ладно бы подозреваемый посещал элитные дома и назначал явки в парках, как то бывает в книгах, так нет — вечно в грязи копошимся и в помои ныряем! Что за дела? Тоже мне профессионал! В жизни своей больше не загляну в эти кварталы! Противно тут и... жутко. В подтверждение моих опасений из-под полуразрушенного крыльца грязной сараюги, стоящей на углу закоулка, куда я свернула, под ноги мне бросается голодная лохматая псина на длинной ржавой цепи. От неожиданности вскрикиваю во всю силу женских легких и брякаюсь на пятую точку. Собака совершает ещё один рывок, и я отползаю спиной назад, проворно перебирая руками по облитым нечистотами дорожным камням. Гнилые песьи зубы смыкаются в сантиметре от носка моего ботинка, заставляя вскинуть обе ноги в воздух и резко отшатнуться назад. Внезапно упираюсь лопатками в чьи-то колени, в нелепой радости вскидываю вверх голову, — Данная, подлец! — и зажегшаяся было ухмылка смазывается с лица, точно губная помада.

Ђ Гляньте, парни, какого франта к нам занесло! — Прыскает куда-то за спину нависающий надо мной парень в поношенной робе и вновь осклабливается на меня, — Чего визжишь-то? Мы тут с мужиками после тяжёлых будней отдыхаем, а ты глотку рвёшь!

Только не говорите мне, что я пропала. Не надо... Я сама знаю! Забыв про пса, рыпаюсь вперёд и упираюсь носом в оскаленную пасть, подпрыгивая на месте с очередным вскриком, оборачиваюсь на гигикающих парней. Их семеро человек примерно возраста Даннаи, и все как один — матерые качки с обветренными лицами. Это наталкивает на мысль, что работают они в доках грузчиками... Ну и что? Я-то тут причём? Пусть себе работают! Я же только мимо шла... Ну и нравы!

Ђ А тебя мамочка не ищет, сосунок? — Хохочет один из них, красноречиво ударяя кулаком о ладонь и демонстрируя отсутствие двух передних зубов.

Морщусь в омерзении и, пнув рычащего пса в злющую морду, бросаюсь вдоль по переулку. Вот уж дудки! Не собираюсь я пропадать! Быстрые ноги дробно отбивают шаг, лёгкие обжигает воздух, развеваются за спиной длинные хвосты поясного платка и выбившиеся из-под кепки рыжие пряди. Бегу, не помня себя и не думая о направлениях, а следом за мной с нарастающей гулкостью несётся отзвук тяжелого топота десятка мощных ног! Прямо и налево, мимо тёмных окон, в которые бесполезно стучать, по вонючим лужам помоев и за покосившийся дом, на гнилой забор и с него в кучу мусора, потом снова прямо. Оскальзываюсь, падаю, отталкиваюсь ладонными от дороги и бегу опять... Почему они не отстают?! Чего им надо?! Я же ничего им не сделала! Стираю с лица испарину, ослабляю шнуровку туники, вспотевшими руками пытаюсь удержать на голове кепку. Тщетно... Тугой жгут рыжих волос раскручивается в длинный огненный шлейф, и в затылок мне отточенным гвоздём вбивается мерзостный полный жадного восторга гогот:

Ђ Да это ещё и девка! Держи её, парни!

Проклятье! Остервенело отталкиваюсь обеими руками от стены и резко меняю направление бега. Мне не уйти от них! Ни за что не уйти! Хлещут по спине похотливые улюлюканья и зычный свист. Готова поклясться, что обернувшись, увижу семь пар горящих голодом глаз... Не оборачивайся, Даннакия! Прячься! Надо куда-нибудь юркнуть, пропустить их вперед, скинуть с хвоста! Ныряю в узкую щель между домами и, ударяясь плечами то об одну, то об другую стену, вылетаю на параллельную улицу. Перевожу дух и упираюсь взглядом в спокойно дожидающихся меня тварей. Дьявол!

Ђ Попалась, крошка! — Слащаво скалится один, и остальные подхватывают его ненасытное веселье, потирая огромные ручищи. — Везёт нам сегодня! А если у тебя ещё и монета есть — счастью нашему не будет конца! А ну дай, проверю...

Не сказала бы, что пребываю в ужасе. Не знаю даже, в чём конкретно я пребываю... Должно быть, это и есть паника — когда страх настолько велик, что вырывается наружу, выплёскивается из тебя, оставляя внутри гулкую затхлую пустоту. Они наступают кольцом в одну линию — блестят масленые глаза, извиваются змеиные ухмылки, тянутся грязные лапы. Надо кричать! Звать на помощь! Ну, не могут же населять этот квартал исключительно подлые мрази, насильники и пьяницы?! Отпрыгиваю назад и проваливаюсь в бездну... В буквальном смысле! Одна нога по самое колено уходит вниз сквозь лопнувшие прутья водосточной решётки. Рвусь из капкана, но отвороты ботинка мешают высвободиться, грязные прутья царапают ногу. Забыв о боли, продолжаю рваться, словно угодивший в западню волк. Ещё секунда, и лапы преследователей похотливо пройдутся по телу, срывая с меня тунику и брюки! Ещё секунда, и я отгрызу себе ногу, как тот самый волк!

Ђ Как удобно! — Хохочет самый ближайший из грузчиков, и цепкие пальцы перехватывают моё тонкое запястье. — Так и сиди!

Тяжело и отчаянно бьётся в горле перепуганное сердце. До скрежета стиснув зубы, тащу ногу из решётки, уже понимая, что все усилия пошли прахом. Я влипла. Вляпалась. Попалась. Мне конец... Последним доступным движением свободной рукой выхватываю нож из-за пояса, но метнуть уже не могу. Да и что это даст? Вторая лапища перехватывает мой кулак и, крепко стискивая, заставляет пальцы разжаться. Колко звякает лезвие о камни, подламывается колено провалившейся в водосток ноги, лопатки соприкасаются с землёй, и лицо моё обдаёт смрадным дыханием:

Ђ Хочешь — кричи, мы это любим...

Действительно готова исторгнуть из груди безумный крик, знаменующий отчаяние, злость и ненависть, но меня опережает сам насильник — резко и неестественно быстро вскидывает голову и хрипло вопит, заваливаясь на спину, потом вдруг подпрыгивает и летит в стену, распластывается и кучей грязного тряпья сползает вниз, марая штукатурку тёмной полосой крови из размозженного носа. Поперхнувшись удивлением и в мгновение растаявшей паникой, перевожу взгляд на стоящего надо мной человека. С раскрытым ртом пялюсь в холодные синие глаза и внезапно расплываюсь в широченной улыбке. Данная!!! Я знала, что он придёт! Я знала! Хотя постойте... ничего подобного! Нужен он мне больно! И думать о нём не собиралась! Но всё же... Как я ему рада-то!

Усаживаясь поудобнее, в упоении смотрю, как разлетаются в стороны то по одному, то всей оравой набрасывающиеся на Даннаю мужики, как свистят по ветру полы коричневого плаща, как быстро и точно работают сильные руки, хватающие нападающих за шкирки и откидывающие их в стены, словно беззубых щенков. Так держать! Врежь им! Докажи, что не зря штаны в военной академии протирал! Порви их в клочья! Ты можешь, я знаю! Вот уж не понимаю, откуда во мне такая уверенность — но ни на секунду не сомневаюсь в исходе боя. И к чёрту, что их семеро, а он один. Не имеет никакого значения, что в каждом из них поместится по два, а то и про три худощавых Даннаи. Плевать даже на то, что в руках у быдла появляются ножи, и рукопашная схватка грозит превратиться в кровавую резню.

Синим пламенем горят хмурые глаза на вечно спокойном лице. Данная не скалится и не ухмыляется, и на миг не размыкает плотно сжатых губ. Он твёрд, как скала, и точен, как его револьвер. Каждый удар — прицельный выстрел, а стрелять этот парень умеет. Звякают о дорогу выбиваемые из рук ножи, сверкает мельтешащая в воздухе сталь, озлобленно рычат терпящие поражения грузчики. Каждый из них продолжает биться ровно до тех пор, пока случайно не заглядывает в глаза своему противнику. Знать не желаю, что видится им за мертвенной маской, плотно усаженной на лице Даннаи, но эта картина поселяет в разуме могучих мужиков звериный ужас, и они один за другим скрываются в опустившейся на город ночи, растворяются в тумане, поджав хвосты, улепётывают, оставляя нас с Даннаей одних на пустынной улице.

Ђ Вот это было... — Захлёбываясь восхищением, шепчу я, не знаю чего добавить и просто раскидываю в стороны дрожащие от восторга руки, обозначая грандиозность события.

Данная запускает пальцы в растрёпанные волосы и неспешным движением зачёсывает их пятернёй назад, стягивает в хвост, одергивает сбившийся па плечи плащ, поправляет рукава, проверяет надёжность крепления кобуры и поворачивается ко мне — полное отсутствие эмоций на бездушном лице, безликий взгляд и сомкнутые в прямой росчерк губы. Ну, совершенно невозможно разобрать, о чём человек думает. Не предугадать ни следующего действия, ни возможных слов. Гранитная плита! Надгробие! Серое и скорбное...

Ђ Можешь идти? — Роняет он отрешённо, шагая в мою сторону.

Вздыхаю и кивком головы указываю на застрявшую ногу. Мог бы и сам догадаться, что я не смогла улизнуть только по этой причине! Да если бы не треклятая решётка, ни за что и никогда не навалиться на меня тому качку! Вот ведь, паршивец этот Данная! Пришёл вовремя, и теперь будет считать, что я без него не справилась бы! Не надо этих ля-ля, чёртов великий воин! Вздрагиваю внезапно, потому что Данная лениво подбирает с земли один из оброненных ножей и усаживается возле меня, поблёскивая лезвием у самого носа. Не успеваю даже вздорно его окрикнуть, как наглые руки высоко задирают штанину терракотовых брюк, оголяя ногу почти до самого колена. В изумлении гляжу на сомкнувшиеся вокруг щиколотки костлявые пальцы — такие длинные, что без труда заключают её в сплошное кольцо. Колючие искры пробегаются вверх от того места, где лежит ладонь Даннаи, и больно ударяют в живот, вынуждая стиснуть зубы, удерживая испуганный и удивлённый вскрик. Острое лезвие ныряет за борт башмака и одним рывком пропарывает задник, освобождая ступню. Глухо брякнув, ботинок приземляется на дне глубокой сточной канавы.