— Масштабно править — не надо, — подытожил Сталин. — Внесите те небольшие дополнения, о которых вы упомянули, товарищ Ефремов — и этого будет достаточно. Например — что совершенно не обязательно забирать детей от матерей в год возраста, можно и попозже. Главную Книгу коммунизма писать нужно искренне и по своему убеждению. Никто вам приказывать не будет — как уже небезызвестному вам Солженицыну, например.

И взглянул на Анну. Та ответила:

— А со сволочью и предателем нельзя иначе. И по моему пониманию, враг, снявший маску — менее опасен чем тот, кто прикидывается "своим". Но это другая история, Иван Антонович, к нашему обсуждению отношения не имеет. Если вам интересно, после вам расскажу.

— [Конечно, будет интересно. Подумать только, что в мире Рассвета и я в начале 70-х считал, что он порядочный смелый человек и за ним правда... Впрочем, как понимаю, тогда он еще не успел показать себя во всей красе, и многих так же сумел обмануть, прикидываясь борцом за справедливость. Но да, это, конечно, тема для другого разговора...] И впредь, товарищи, хотелось бы, если вы с чем-то не согласны, обсуждать это так же, как в этот раз, — сказал Ефремов. — И обсуждать аргументировано. Ну а я — сделаю все, что от меня зависит. И все ж не хотел бы уходить из науки — как это ТАМ случилось.

Там, насколько Иван Антонович успел прочесть в своей же биографии, он после своего длительного отпуска по временной инвалидности просто не смог вернуться в ПИН в конце пятидесятых — все места, куда можно было бы его устроить, оказались просто заняты, да и не нужен он оказался там многим новым сотрудникам и руководителям. И Орлов, несмотря на дружбу, оказался заложником ситуации, уже не смог ни на что повлиять... Здесь же в науке положение иное. После реформ — адмирал Лазарев сказал, "по примеру флота, где командир занят тактикой, а для рутины на корабле старпом есть". Первыми были, как ни странно, медики — впрочем там часто бывало, что профессора уровня Вишневского сутками не отходили от операционного стола, и заниматься бумагами им было просто некогда — так что логичным было придать им "ассистентов-администраторов", из числа менее талантливых, но более поднаторевших в переписке. Было такое и в системе Трех Главных Управлений (атом, ракеты, электроника) и у примкнувших к ним авиаторов — ну не дело Главного Конструктора мелкие бумажные вопросы, на то у него зам по администрации должен быть, а Главному лишь окончательная подпись. И вот, Иван Антонович с удивлением обнаружил, что по факту тоже стал такой же персоной — все бумажные вопросы за него решал или лично Орлов, директор ПИНа, или он же кому-то поручал. Что вызывало ропот иных коллег — но сказать в глаза Ефремову никто не отваживался. А сам Иван Антонович не опускался до того, чтобы убеждать, что никакой "лапы" наверху у него нет. Оказывается, была — вот она, напротив сидит.

Что в сорок восьмом было — тоже ее забота? Когда Ефремову шепнули, что в самом Президиуме АН СССР собираются рассмотреть вопрос о низком уровне теоретических работ ПИНа, по причине терпимости к разработкам западных палеонтологов, и отсутствием борьбы за развитие советского дарвинизма. Насчёт западных палеонтологов напрямую относилось к Ефремову, который ещё с довоенных времён вёл переписку с зарубежными учёными — но и всему Институту не сулило ничего хорошего (как минимум, потребуют перекроить и штаты, и утвержденные планы). Но в последний момент что-то произошло — и Президиум этот вопрос даже рассматривать не стал. Зато Анна Петровна тогда сказала при очередной встрече:

— А вы работайте, Иван Антонович, пишите. И ни о чем не беспокойтесь!

И ведь он сам никогда не жаловался — не к лицу. Значит, был у "инквизиции" в ПИНе кто-то, оперативно докладывающий наверх? Сам Ефремов уже тогда начал о чем-то догадываться, но — товарищ Лазарева, всего лишь одна из многих Инструкторов ЦК, отвечающая за пропаганду, при чем тут палеонтология? А вот о работе милейшей Анны Петровны в "инквизиции" он узнал лишь совсем недавно. Когда некий доброхот из коллег (даже его имя называть Ефремов не хочет) сигнализировал о якобы имеющих место злоупотреблениях во время монгольской экспедиции и значительной финансовой растрате. Было там, что начальники отдельных отрядов получали на руки деньги, для найма рабочих и закупок у населения, и расписок после у полуграмотных монголов было не получить — но голословно обвинять в присвоении казенных сумм? И делу было дали ход, но тут же вмешалась Служба Партийной Безопасности, и оказался в итоге сам жалобщик главным виновным. И опять же, сам Ефремов ни о чем никого попросить не успел!

И надо отдать должное — без этой помощи, снявшей с него львиную долю рутины, он в изменившихся условиях (новые и куда более масштабные экспедиции и научные работы, отсутствовавшие в ТОЙ истории) уже не смог бы полноценно работать на два фронта: в рабочее время — Институт, в нерабочее — писательство. Поскольку верно Анна Петровна отметила — это требует не только полета мысли но и сбора фактографического материала, то есть поиска в библиотеке, в архиве. Да что там библиотеки, со сколькими людьми приходилось лично разговаривать, чтобы узнать что-то, чего ни в каких книгах не найдешь! А он уже не мальчик, здоровье уже не то — хорошо, если этот целитель поможет, но все же, вдруг придется выбирать? Потому и не возражал против выдвижения себя кандидатом на должность члена-корреспондента Академии Наук (в том мире не прошел, но сейчас положение в советской науке совсем иное, и дело даже не в том, что у него есть поддержка наверху, просто с падением Лысенко поменялось многое в отношениях между учеными) — это не роскошь, а скорее необходимость: членкору положены и более свободный режим работы, и по штату уже помощь ассистентов, и деньги тоже не помешали бы. Хотя, если верить тому что он прочел — там он сделает выбор в пользу литературы. Но это будет лишь через несколько лет — сейчас же он к этому не готов. Да и тогда — интересно все же читать свою будущую биографию, да еще вышедшую в серии "Жизнь замечательных людей" — его уход был в значительной степени вынужденным, и здоровье уже не позволяло тянуть два фронта сразу. А что будет здесь — если курс целительства поможет? Хватит ли сил — должно хватить. А после — посмотрим, что получится.

— Надеюсь, здесь вам и не придется из науки уходить, — ответил тем временем Сталин. — Что же касается Книги, то... Книга товарища Ефремова, конечно, важна, но это не все. Идеи там, в основном, заложены правильные, но вот воспитывать в людях нравственность и бороться с эгоистическим инстинктом нам надо уже сейчас, не дожидаясь, пока наука подготовит нам полную теоретическую базу для этого. Я ведь тоже долго думал, чего там нам не хватило, когда и как с правильного пути свернули. И кажется, нашел, и это совпадает с тем, что сам Иван Антонович утверждал — я вашу биографию тоже прочел, Иван Антонович — про то, что удовлетворить ВСЕ материальные потребности обывателя невозможно, они будут расти бесконечно, а значит надо вместо этого поощрять развитие духовных потребностей, и про то, что если все так и пойдет, как вы наблюдали в шестидесятые годы, то в девяностые — будет взрыв безнравственности — верно вы все же, Иван Антонович, дату угадали, да еще в начале семидесятых, когда мало кому это в голову могло прийти. Да, кстати, про то, что вы меня ТАМ в контрреволюции подозревали — я тоже прочел, но не беспокойтесь, ЗДЕСЬ я и сам понял, что кое-в чем был раньше не прав, и ошибки прежние свои и некоторых подчиненных стараюсь теперь исправить. Но вернемся к шестидесятым. Так что же тогда произошло, что вы в том времени наблюдали своими глазами, раз сделали ваши выводы?

А именно где-то с шестидесятых пошло главной темой книг, фильмов, песен — частная жизнь, быт, личное благополучие. А о великом — лишь в славном героическом прошлом. И началось это, как Хрущев провозгласил, что главная цель, это повышение благосостояния наших людей. Вы, товарищ Ефремов, в том времени уже все поняли, не знаю, правда, как сейчас... Вот и я размышлял, чем госкапитализм отличается от социализма. Так я скажу — сразу после революции мы все же строили именно социализм: с повышением культурного уровня трудящихся, с реальным вовлечением их в процесс управления — и парткомы, профкомы играли важную роль, не для галочки, и движение рационализаторов было. Рабочий не был винтиком — по крайней мере, мы искренне пытались сделать его не таковым, с каким успехом, с теми руководящими кадрами и на том человеческом материале, это уже вопрос другой. А Хрущев как раз и объявил госкапитализм, перевел всех в статус наемной рабсилы: ты больше работаешь, тебе больше заплатим, вот все что от тебя требуется, а в остальное не лезь. И поначалу это работало: из бараков в "хрущевки", и телевизоры, радиолы, холодильники, пылесосы, что там еще — в каждый дом. А затем забуксовало — отчего в нашем народном хозяйстве возник структурный кризис, это вопрос отдельный, на Совете Труда и Обороны я его уже поднял, меры принимаются. Но существенно для того, что мы сейчас обсуждаем — что власть перед народом свои обязательства по принятому "общественному соглашению" выполнять перестала: автомобили, компьютеры, видеомагнитофоны так и не стали общедоступными, и было очевидно, что улучшения благосостояния не будет даже в перспективе. Вот отчего народ "перестройку" в массе и принял. Не говоря уже о том, что такая постановка цели тотально плодила обывателей: если мое благосостояние и есть высшее достижение, тогда вороватый завмаг вполне искренне мог себя считать истинным коммунистом. И никто не знал, не видел, а дальше-то куда идти? Когда нет высокой цели — вылезает самое мелочное, и становится главным. Вы, товарищ Лазарев, когда-то говорили мне — "единомышленники, кто ради дела и за идею, по мелкому вопросу быстро договорятся в рабочем порядке, а когда Идеи нет, то и за любой пустяк спорят и интригуют до неприличия". Что-то сказать хотите, дополнить?

Адмирал Лазарев кивнул.

— Так все верно, товарищ Сталин. Там я родился в семидесятом — и годы перед самым обвалом хорошо помню. "Занзибар, Занзибар", или "засыпает синий Зурбаган, а за горизонтом ураган" — песни из окон общаги Института Культуры, куда мы, курсанты, к девушкам ходили. Всем было комфортно — у большинства уже отдельные квартиры, где холодильник "ЗИЛ", цветной телевизор, ковры на стенах, магнитофон "Шарп" и стенка с мини-баром. Частная жизнь превыше всего — перед "перестройкой" кажется даже политику на кухнях уже не обсуждали, а где что достать. Занзибар, Зурбаган, Арабески и Рики энд повери, "Ирония судьбы" на Новый год и завод имени Маркса или какое-нибудь НИИ или КБ, где предполагалось работать до пенсии — и всем казалось, так будет вечно. В то же время, какое-то недовольство было, вроде все есть, а хочется еще чего-то. Потому и поверили Горбачу — думали, будет еще лучше, а хорошее, что есть, никуда не денется. И наслушались всяких там, кто вопил "так жить нельзя" — не зная, что эти мелкие беды раем будут вспоминаться в девяностых, всего через пять, десять лет. При том, что материальный ресурс был, Союз не ломать и капиталу не сдаваться — уж если на советских остатках все воровские девяностые тянули. Главная причина была, что Идеи не стало, веру потеряли. Большинство, кто без особых амбиций, в целом было довольно — но кому-то захотелось и в рокфеллеры. И обрушили все.

— Значит, мы эту Идею должны народу дать — сказал Сталин. И добавил, усмехнувшись в усы — а отчего Книга должна быть непременно одна? Пусть будет много, хороших и разных — или на конкурсной основе. Хоть тому же Мартынову поручите, "Гость из бездны", на мой взгляд, тоже хороший потенциал имеет, если его развить. В Тайну посвящать его излишне — а разговор с ним проведите, посмотрим, что выйдет. А может и еще найдете кандидатуры.

Снова взглянул на Ефремова.

— И вы пожалуйста, без всяких обид. Конкурс, это хорошо — победит лучшее. Когда я товарищам Яковлеву, Лавочкину, Сухому, Микояну задание ставлю, они ведь все правильно понимают, и стараются.

— Ну, что вы, какие обиды, — улыбнулся Ефремов. — Я буду только рад, если хороших научно-фантастических книг о коммунистическом будущем выйдет еще больше. Не я ли в будущем мира Рассвета писал о необходимости развивать жанр научной фантастики и о ее особой роли в воспитании молодежи?.. И считал своей главной задачей — создать первую такую книгу, за которой непременно пойдут другие книги от других писателей. Ведь, надеюсь, даже не выигравшие ваш конкурс книги — все равно будут изданы?

— Само собой, — согласился Сталин. — Если хорошие книги, то да, не пропадать же им только из-за того, что не заняли первое место. Вы пишите, товарищ Ефремов, а по рабочим моментам и деталям мы еще обсудим. А окончательно — история вашему труду справедливую оценку даст. Ну что ж, товарищи, я думаю, мы Ивана Антоновича можем отпустить? Товарищ Кунцевич, вы на машине — доставьте товарища Ефремова домой.

— Коммунисты, — думал Ефремов вставая. — С пути не свернут, драться насмерть и умирать готовы. Как Кунцевич мне сказал в запале — "если история против нас, то тем хуже для истории". Вот только их коммунизм — наподобие мира будущего у Олега Верещагина (цикл "Хрустальное яблоко", был в списке рекомендованных к прочтению). Мир русской Звездной Империи, постоянных галактических войн, в которых "земляне всех сильней" — вместо Великого Кольца. Мир страшный, где земляне будущего смотрят на чужаков через прицел, точно так же, как тот американский фантаст, с которым Ефремов полемизировал в "Сердце Змеи". И что гораздо страшнее, для тех же Лазарева, Смоленцева, Кунцевича, в этом нет ничего плохого — "хочешь мира, готовься к войне", "если видишь угрозу, стреляй первым". Так какой же мир собираются строить "рассветовцы" — Великое Кольцо, или Красную Империю?

Ефремов уже слышал эти слова, причем гораздо раньше этого дня и не от "рассветовцев". Красная Империя, гораздо более жесткая, агрессивная, решительно и энергично отстаивающая свои собственные интересы — чем тот СССР, погрязший в беззубом миролюбии и интернационализме, скатившийся в болото застоя и сгнивший там. Причем товарищу Сталину, тоже узнавшему то будущее, этот новый проект явно казался привлекательнее — и сам Вождь, уже проживший здесь больше, чем ему было отпущено там, будет жить еще, и Пономаренко (если слухи не врут) казался намного более умным, верным и последовательным продолжателем выбранного курса, чем Хрущев. Тактические, сиюминутные выгоды — несомненны. Мы гораздо сильнее, чем был СССР там, "каждые шесть дней строится новый завод", как написано в "Правде", и цены неизменно снижают каждый год 1 апреля, и зарплата растет, и обсуждают уже возможность перехода на пятидневку. И соцлагерь здесь много сильней, почти вся Европа под нами будет, если во Франции и правда, левые победят, и с Китаем есть все шансы остаться в союзе когда там "красные" Ван Мина одолеют "белых" Чан Кай Ши. А СССР строит большой Флот, не только и не столько для обороны своих рубежей, но и прямо говорится, что для защиты своих государственных интересов на удаленных театрах. Так каким в итоге выйдет этот коммунизм?

123456

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓