Эпизод с Ефремовым-4 для Морского Волка

И вот, совершенно непонятная свара между своими! Поскольку товарищ Ефремов по духу все же "наш", и книги у него хорошие. Так что он с "рассветовцами" не поделил? Или они с ним? А товарищу Сталину — третейским судьей работать?!

— Товарищ Кунцевич! Вам было поручено посодействовать товарищу Ефремову в поиске нужной информации, и чтобы он в ней лучше ориентировался. Так что вы ему наговорили, отчего он считает вас едва ли не классовым врагом? Нет, вставать не надо — сидите.

— Так, товарищ Сталин, я Ивану Антоновичу вопрос задал — заговорил Кунцевич — в плане того, чтобы посодействовать. Отчего в его книге изображен мир после ядерной войны или глобального катаклизма. Если же он считает показать этим закалку и стойкость коммунистического человечества, способность его к выживанию в любых условиях — то пусть бы о том и написал. А то получается, что существующий мир ни на что не годен, его лишь снести до основания и новый на обломках.

— Ви "Туманность Андромеды" имеете в виду? — удивился Сталин — прочел я эту книгу очень внимательно. И никаких ссылок на прошедшую войну — не помню.

— Отчего же нет, — спокойно ответил Ефремов. И зачитал по памяти:

"Коммунистическое общество не сразу охватило все народы и страны. Искоренение вражды и особенно лжи, накопившейся от враждебной пропаганды во время идейной борьбы века Расщепления, потребовало развития новых человеческих отношений. Кое-где случались восстания, поднимавшиеся отсталыми приверженцами старого, которые по невежеству пытались найти в воскрешении прошлого лёгкие выходы из трудностей, стоявших перед человечеством. Но неизбежно и неуклонно новое устройство жизни распространилось на всю Землю, и самые различные народы и расы стали единой, дружной и мудрой семьёй", — это из лекции Веды Конг по земной истории. Или во время раскопок древнего западного убежища упоминается:

"Этот музей машин, частично рассыпавшихся ржавым прахом, но частью хорошо сохранившихся, был большой ценностью, так как проливал свет на уровень техники отдалённого времени, большая часть исторических документов которого исчезла в военных и политических пертурбациях."

За мягкими формулировками о "восстаниях" и "политических и военных пертурбациях" — несомненно скрываются войны. А в "Часе быка" прямо говорится, что война в конце ЭРМ была и война именно ядерная. Вопрос лишь в ее масштабах. И мне не ясно, почему сам факт того, что в далеком прошлом "Туманности Андромеды" капиталистические страны не сдались без боя и развязали войну, товарищ Кунцевич считает указанием на то, что "существующий мир никуда не годен и его надо снести до основания", как он выразился. Три года назад такая война уже едва не началась, и мнение о том, что капиталистический мир будет до последнего бороться против социалистического всеми методами вплоть до военных — сейчас, насколько я знаю, абсолютно превалирует во всех слоях советского общества — никто не верит, что элита капитализма мирно сдастся нам, будь наш строй хоть трижды передовым.

Однако сам мир "Туманности" ясно показывает, кто победил в этой войне их прошлого. Определенно не капиталисты. И она не закончилась взаимным уничтожением сторон, после которого не осталось ничего, как, должно быть, решил товарищ Кунцевич. Социализм победил и новый коммунистический мир возник именно на его основе.

— Нет, но как же, — заспорил Кунцевич. — Если на косвенных, восстановить. Мир на две тысячи лет старше нашего. Ладно, там единый язык на всю планету, якобы на основе санскрита. Но заметьте, прежних имен нет! Понятно что за две тысячи лет множество новых появилось, как совсем недавно после Октября детей называли Виленами, Тракторами, Индустриалами. Но ведь у нас и сейчас большинство имен — как бы не с Библии или древних Греции с Римом, не забыли ведь? А в том мире — ладно, новые появились, но чтоб старых ни одного?

— Не вижу в этом ничего удивительного, — ответил Ефремов. — Вы забываете, что две тысячи лет в условиях стремительного прогресса на уровне двадцатого века или даже более быстрого и объединения народов всей планеты — это совсем не то, что две тысячи лет в условиях античности или средневековья, когда в обществе веками могло не происходить почти никаких изменений. Да и то, наряду с теми именами, которые сохранились за тысячелетия, есть как бы не в разы больше тех древних имен, которые исчезли из языков навсегда...

Прошу меня понять: я не утверждаю, что все современные имена непременно исчезнут через две тысячи лет, но нахожу это вполне возможным. А раз это возможно — то почему этого нельзя описать в фантастической книге?

Да, я помню, что было сказано об излишней отдаленности мира "Туманности" от современного Советского Союза. Но уверены ли вы, что для лучшего отношения читателей к книге, бОльшей их веры в возможность появления такого мира — надо ввести туда больше именно современных имен? Или, может быть, дело вовсе не в этом? Насколько я знаю — от вас же — и в вашей истории читатель в СССР и по всему миру принял "Туманность Андромеды" с восторгом, именно как изображение светлого будущего человечества.

— А общий язык Земли? — снова начал Кунцевич.

— А что не так с общим языком?

— Почему он — на основе санскрита? Так не бывает! Я даже у лингвистов уточнял, как обычно создаются общие языки, когда из множества племен на данной территории возникает нация. Никто не придумывает что-то принципиально новое — а мешают в один котел все существующие диалекты, естественно с преобладанием доли наиболее культурных. И возникает через века нечто, в котором ясно угадываются прежние черты, причем и прежние языки не вымирают окончательно — вот товарищ Смоленцева подтвердит, что до сих пор в ее родной Италии на острове Сицилия не так мало людей пользуются своим оригинальным языком, который житель Рима просто не поймет. Да и во Франции еще живы те, кто говорят на провансальском, а в Великобритании на гэльском. То есть, надо понимать, что в мире "Андромеды" в "Эру Мирового Воссоединения" индийцы составили большинство, причем наиболее развитое? При том, что Индия даже в двадцать первом веке, это страна далеко не передовая, с великим множеством еще феодальных пережитков — да даже и в ней санскрит, это как у нас церковнославянский, многие ли его знают? Оттого по идее, в языке будущего должно сохраниться множество слов с русскими, английскими, немецкими, испанскими, итальянскими корнями. Но никак не санскрит!

— Во-первых, напомню, что в самой "Туманности Андромеды" ровным счетом ничего не сказано о происхождении и свойствах всеобщего языка. Он там просто есть, — произнес Ефремов. — Таким образом, требования убрать этот момент из "Туманности" — вообще бессмысленны, ибо его там и не было. Вы, должно быть, имеете в виду упоминание о санскрите в "Сердце змеи" — повести, которая мне самому не кажется прямым продолжением "Туманности", скорее, альтернативной историей коммунистической Земли.

Во-вторых, там ясно сказано, что санскрит в качестве основы для всеобщего языка был выбран исключительно потому, что он лучше всего подходил для языка-посредника в переводных машинах. Как вы верно заметили, родным языком для абсолютного большинства индийцев не является.

Так почему именно он? Полагаю, потому, что именно санскрит считается наиболее близким к общему праязыку всей индоевропейской семьи языков, ныне распространенной от Индии до обеих Америк. Ну и моя личная привязанность к культуре Индии, конечно, могла тут сыграть свою роль. Не буду утверждать, что я, как автор, совершенно свободен от таких слабостей.

Но главное — поскольку в "Сердце змеи" прямо сказано, что санскрит стал основой всеобщего языка совершенно случайно — просто потому что наиболее подходил в качестве основы для машинного языка-посредника переводных машин — это само по себе лишает смысла все рассуждения товарища Кунцевича о том, что индийцы должны были обязательно стать наиболее многочисленным и передовым народом Земли. Если бы в качестве машинного посредника лучше всего подошел бы какой-нибудь язык исчезнувшего индейского племени — тогда выбрали бы его... Назначить же на роль всеобщего языка какой-то один из ныне существующих — это, сами понимаете, грозило бы обидами и обвинениями в шовинизме от всех остальных народов, — полушутя, заметил Иван Антонович. — Зачем же мне их ссорить друг с другом?

— Можно мне сказать? — Анна Лазарева подняла руку, ладонью вперед — Иван Антонович, вот я например свободно говорю по-немецки, по-итальянски, английский знаю чуть хуже, но у меня не получается на чужом языке думать. Услышав или прочтя чужую речь, я сначала внутренне перевожу ее на русский, и лишь тогда могу понять. Точно так же, желая что-то сказать, я сначала мысленно формулирую на русском, и только после могу произнести. Что и утомляет дополнительно, и ведет к потере времени — в чрезвычайной ситуации, даже промедление на секунду может быть губительным, тут пример есть, когда в Китае наших летчиков пытались было выдать за "товарищей Ли Си Цинов" и обучали командным словам на китайском, и вроде даже на учениях что-то получалось — но как воздушный бой, то в эфир исключительно русская речь, и ничего с этим не сделать. А главное, не всегда совпадают понятия, смысловые оттенки у казалось бы однозначных слов. Следовательно, язык искусственно упрощается, что ведет и к упрощению мышления. И это происходит, даже когда языки казалось бы близки — поинтересуйтесь, что происходило в двадцатые на Советской Украине, когда там пытались приказом свыше ввести обязательный украинский язык вместо русского, в Академии Наук есть уже издания, анализирующие те события с точки зрения и лингвистики и социологии. Это, повторяю, близкие языки одной группы — что же будет при волюнтаристском переходе на язык чужой? Вряд ли общество будущего могло позволить себе роскошь тотального оглупления, даже на переходный период. Не говоря уже о том, что сокровища мировой литературы абсолютно достоверно на чужой язык не переводятся в принципе, из-за той же разности в понятиях — и фактически, говоря например о переводе Шекспира, подразумевается что переводчик, сам писатель достаточно высокого уровня, сумел создать творение "по мотивам и максимально близко к сюжету". Вот отчего сейчас у нас в СССР немецкую философию и литературу преподают исключительно в Калининградском университете и на немецком языке. И отчего машины с их формальной логикой вряд ли научатся делать хороший перевод — лишь так называемый "подстрочник", полуфабрикат для дальнейшей обработки, если говорить о художественных текстах. Но вряд ли в коммунистическом будущем примут за общий и обязательный — язык, пригодный лишь для сухого обмена информацией в "телеграфном" режиме. Даже если принять, что компьютеры будущего будут совершеннее вот этого — тут Анна взглянула на ноутбук — тогда им не потребуется искусственная прокладка. Если такой язык возник, значит он был нужен — потому что компьютеры не справлялись с богатством живого языка, который в принципе многозначен, там каждое слово может иметь несколько значений, и индивидуально, и в составе фразы, в зависимости от контекста. Опять же, имеем корректный пример — отчего не состоялся эсперанто в качестве общемирового, именно из-за своей абсолютной логики.

-Вы не учли еще одной возможности, — ответил Ефремов, внимательно слушавший все рассуждения Ани. — что язык сначала был введен как названная вами "прокладка", исключительно для упрощенного перевода, а затем развился, обогатился, стал полноценным языком и в этом качестве вытеснил остальные. Хотя, если уж на то пошло, и если считать все три книги частями одного целого, то из "Туманности Андромеды" и "Часа быка" нигде не следует, что на Земле не осталось людей, говорящих на местных языках, а тем более что это под запретом. Но не буду спорить -если вы считаете, что именно описанное мною происхождение всеобщего языка совершенно неправдоподобно даже для научной фантастики или больше того — вредно по своему влиянию на читателей — то я, конечно, удалю из "Сердца змеи" эпизод с санскритом — пусть всеобщий язык появится иным путем.

— Пожалуй, так будет лучше — кивнула Анна — конечно, это лишь мой взгляд, но думаю, присутствующие с этим согласны — она взглянула на Сталина и Пономаренко, те промолчали — а что касается имен, ну можно вставить хотя бы иногда что-то узнаваемое нашими современниками?

— А вы уверены, что это так нужно? Дар Ветер — недостаточно понятное нашим соотечественникам имя? И прочие тоже, из современных нам земных языков. Так, Веда Конг, это "познавшая путь": Веда — знание, Конг — иное наименование шуньяты, божественной пустоты в буддизме. Очевидно, предки Веды имели индийское происхождение. Низа Крит, это с греческого — ссылка на культ Диониса: Низа, это по мифу, место его происхождения, а через Крит культ этого бога пришел в Грецию. Бина Лед — "холодный разум": Бина в каббале — разум, интеллект, ну а Лед — вполне современное русское слово. Ива Джан — "душа ивы": Джан на тюркском "душа", то есть в ее предках была и русская, и тюркская кровь. Мвен Мас — его имя состоит из слов языка африкаанс... То есть, в именах героев зашифровано их происхождение — от русских, греков, индийцев, тюрков, японцев, персов, итальянцев, французов, немцев, африканцев — вот в чем смысл, чтобы показать объединение в будущем всех народов Земли в единую нацию и в то же время сохранение их далекими потомками исторической памяти о своих предках. Пусть имена героев "Туманности Андромеды" и не современные нам, но они показывают происхождение своих владельцев. Вам не нравится такая концепция?

— Интересно, а ведь что-то в этом есть! — произнес Пономаренко — вполне можно оставить. Но и добавить кого-то с более узнаваемыми. Товарищ Ефремов, возможно, что вашу книгу будут читать по всему миру и через тысячу лет — но пока что ее должны прочесть и понять советские люди, наши современники, и ближайшие пара поколений, живущие до этой "перестройки" (это слово Пономаренко произнес с брезгливостью).

— Хорошо, я подумаю над этим. А какие еще недостатки вы видите в книгах?

-Например, география — сказал Кунцевич. — что там Веда Конг в передаче по Кольцу рассказывает. Все население собрано в тропическом и субтропическом поясе, дальше зоны степей, где стада пасутся, а на севере уже никто не живет, будто бы холодно. Это что ж выходит, Москву, Ленинград — покинули, и даже как памятники не сохранили? А как с гумилевской теорией о связи этноса с ландшафтом — вот я где только не был, но к среднерусской местности привык и переселяться куда-то в Индию не захочу. И кстати, лично мне, даже мурманский холод как-то переносимее, чем в Ашхабаде сорок градусов в тени — и с точки зрения экономики еще неизвестно, что дешевле, обогрев или в каждое помещение по кондиционеру. И русский Север мне люб — чтобы оттуда всех выгнать, это я только новый ледниковый период могу представить, чтоб вот на этом месте, где сейчас Москва, Питер, Архангельск, Вологда — и лед толщиной в километр, как во времена мамонтов было. А может, это как раз по вашему сюжету — атомная война, глобальное изменение климата, "ядерная зима", и снова ледники на пару тысяч лет? Логично выходит, однако!

Ефремов уже открыто улыбался:

— Почему вы, товарищ Кунцевич, всегда ищете среди причин только нечто... "силовое"? Обязательно кто-то согнал людей с места, их заставило это сделать что-то страшное, они отчего-то бежали... Я понимаю вашу привязанность к родным местам, но даже за последние тридцать лет в пределах только нашего Советского Союза миллионы людей постоянно перемещаются от одного его конца до другого. Кто-то потом возвращается в те места, где родился, а кто-то предпочитает остаться на новом месте на всю жизнь. Я, например, родился неподалеку от Ленинграда, вырос в Бердянске, на Украине, ну а теперь, вот уже сколько лет живу и работаю в Москве. А когда все народы мира объединятся в такой же Союз, что помешает людям так же перемещаться по его территории? А каков будет итог таких перемещений за две тысячи лет? Со временем, по мере того, как человечество будет обустраивать планету и менять на ней климат, центр населенности планеты станет перемещаться в наиболее удобные для жизни места и это может занять века. Постепенно будут строиться новые города, а старые — становиться все менее населенными, пока их окончательно не покинут. Что касается вашего вопроса про сохранение Москвы и Ленинграда, точнее части их — как архитектурных памятников, то, каюсь, этот вопрос я действительно совершенно не затронул, сочтя не столь важным при описании далекого будущего. Что ж, полагаю, если в последних войнах с капиталистическим миром эти города не погибли — ведь всякое могло случиться — то в будущем, например, Кремль и Собор Василия Блаженного стали бы охраняемыми историческими памятниками. Стоящими посреди лугов, видимо. Если хотите — можно даже поместить их под стеклянный колпак. Вы считаете это необходимым, чтобы "приблизить" далекое светлое будущее к современности и современному советскому народу?

— А хотя бы! — серьезно ответил Кунцевич — как у Мартынова в "Госте из бездны", вы ведь читали? Время то же что у вас, год три тыщи восьмисотый — а с набережной Невы шпиль Петропавловки виден. Вы ведь для нашего читателя пишете, с русским менталитетом? А у нас даже в конце века американская "мобильность" прививалась с большим трудом, это у них принято, из родительского дома выпорхнул в совершеннолетие, сел в автобус и погнал по всем штатам, где тут работа есть — а в России даже из Пикалева, когда там завод закрыли, уезжали с большой неохотой, "здесь наш дом". Это ведь очень важно, не только для человека, но и для нации в целом, не быть "иванами, не помнящими родства", а знать свои корни. Если за нами история — которой можно и нужно гордиться. Как вот римляне — свой Колизей и дороги сохранили.

[— Только вот перед этим много веков используя его просто как каменоломню, — внезапно вставил Ефремов. — Выламывая оттуда камень для строительства новых домов. Не будь Колизей таким большим, ему бы не дожить до наших дней — что и произошло со множеством других древних сооружений... Кстати, и римские дороги пережили все Средневековье исключительно потому, что были выстроены очень прочно, действительно на тысячелетия. Мода на сохранение своих корней и любовь к античности вернулась в Европу несколько позже, уже при Возрождении.

Что же касается переездов, которые так не любят в вашем времени... А вы не думали, что в значительной мере причиной этой не любви является не желание сохранить свои корни, а просто страх — страх неизвестности будущего, потери надежного места проживания и работы, неизвестности того, как встретят на новом незнакомом месте?.. Это очень даже свойственно капитализму, а вот в коммунистическом обществе подобного страха не может быть в принципе. Потому и "мобильность" населения, как вы выразились — резко возрастает. Люди встречают новые места, новых знакомых и новую работу не с опаской, а с интересом и любознательностью...]

— Все равно — в ваших книгах, хороших книгах — но уж простите, вот лично я связи с теми, кто сейчас живет, не чувствую. Верно сказано было, "Туманность Андромеды" могла вполне относиться и к красным людям с Эпсилон Тукана, если чуть лишь изменить. В "Часе быка" ваша Фай Родис прямо говорит, что главная наука на Земле, это история. А вот нигде не упоминается, что тогдашние школьники, и в экскурсиях по историческим местам.

[— Почему же, истории действительно уделяется большое место, — ответил Ефремов. — Если только вспомнить некоторые упомянутые в книге работы школьников: строительство деревянного корабля по древним методам и плавание на нем, собирание материалов по древним народным танцам и их восстановление... Конечно, все это относится к куда более древней истории, чем наш двадцатый век, а вам хочется, чтобы именно наше время и наши места были отмечены в истории мира "Туманности Андромеды"... Хорошо, этот вопрос я доработаю — будет в новой редакции и память о прошлом, что-то, нам хорошо знакомое, сохранится и до пятого тысячелетия, как исторические памятники. Но не все, конечно — надо учитывать и волнения конца ЭРМ, предшествующие наступлению коммунизма. Что-то из нашего наследия не смогло пережить эти времена, а что-то позже было восстановлено и отреставрировано уже нашими потомками...]

— А почему в вашей книге описываете "общественное воспитание детей", Иван Антонович? — задала следующий вопрос Анна Лазарева. — Ведь оно и сейчас налицо. Вот мои дети например, ходят — в детский сад, в школу, затем еще кружки и спортсекции в плане. И если прикинуть время в сутках, за минусом сна — то выйдет уже, что общество их учит и воспитывает больше, чем лично я. Но в вашем идеальном мире, как я понимаю, предполагается детей после года от родителей отнимать, а дальше, четыре цикла по четыре, в полном общественном воспитании. Для вашего сведения — в мире "Рассвета" есть такая мерзость, как "ювенальная юстиция", впрочем о том, Иван Антонович, вы у Олега Верещагина могли прочесть, книжки в вашем списке есть. Когда детей у живых родителей изымают под формально благим предлогом общественных интересов, причем на словах это может звучать ну прямо как в вашей "Андромеде". И после банально продают — в лучшем случае, богатым бездетным парам, желающим сына, слугу, телохранителя. А в худшем, в бордели для любителей малолеток, или на органы для больных наследников миллионеров.

Иван Антонович, я вам материалы дам, даже не из мира Рассвета, а из настоящего времени. Вам известно, что во Франции в двадцатых пробовали детей в приютах, как в инкубаторах растить, без родителей? А что сейчас в Канаде происходит — про "сирот Дюплесси", которых официально и по закону у родителей забирают, на ночь лучше не читать. Ну и позже, на социалистической Кубе всерьез пытались ввести массовое воспитание детей в интернатах, чтоб родителей от труда и обороны не отвлекать. Результаты были страшные — и смертность запредельная, и моральные уроды вырастали. Социализация, это жизненно необходимый этап, когда маленький человечек учит что есть "мое" и "чужое" — не пройдя его, выйдет звереныш, для которого существует лишь "мое" и "хочу взять". С психологией, "вот хочу и отрежу вам голову", а что, отчего нельзя?

— Дорогие товарищи из будущего и настоящего, — вздохнул Ефремов. — Если вы хотите раскрыть мне глаза на то, как ужасно общественное воспитание в странах капиталистического мира — то, например, Чарльз Диккенс уже замечательно сделал это гораздо раньше. Но какой смысл в этих ссылках? Отношение к рабочему классу в социалистических странах, например, тоже совсем не такое, как в капиталистических. И детей мы сейчас воспитываем совсем не так, как в девятнадцатом веке. Так почему вы, критикуя предположения о воспитании будущего, продолжаете его сравнивать исключительно с сегодняшним днем, причем выбираете непременно худшие примеры для сравнения?..

— Иван Антонович, мы живем здесь и сейчас. И воспринимать все вами написанное будут согласно сегодняшним критериям и нормам. А в недалеком будущем у нормальных людей мира "Рассвета" на слова "общественное воспитание" уже закономерная реакция, ну как бы у вас на "высшую арийскую расу" и "славянских недочеловеков". Поскольку там были случаи, когда детей изымали по принципу "больше галочек", и из семей нормальных, а не таких, где родители алкоголики и тюремные сидельцы. Реальная история — в селе дом сгорел, и восьмилетний мальчик из огня вытащил братика и трех сестер, за что его сам глава МЧС наградил медалью. А после и его, и остальных, в детдом, и родителям не отдают, "у вас условий для содержания детей нет, вы погорельцы". Так что я чисто по-человечески товарища Кунцевича отлично понимаю. И подобная же ювенальная юстиция будет в капиталистических странах и в нашем мире. Так зачем создавать нашей стране и коммунизму лишние трудности уже сейчас, провозглашая идеи, до которых мир еще не созрел? Идеи, которые будут опошлены, доведены до абсурда, испоганены и в конечном итоге использованы для взращивания нового фашизма. И учтите, что как мать, я своих детей уж точно ни на какое "общественное воспитание" не отдам!

Говорит это, и на Ефремова смотрит будто с сожалением — считает наверное, что с выбором ошиблась, в Тайну посвятив? Зато итальянка с ней рядом на Ивана Антоновича глядит волком, будто разорвать готова, Юрий Смоленцев ей даже свою ладонь на ее руку положил, чтобы успокоить.

— А как относились к обсуждаемому нами — читатели из пятидесятых годов мира Рассвета? — перебил ее Ефремов. — Раз уж вы говорите именно о сегодняшних критериях и нормах — то есть, современных советских. Было массовое недовольство общественным воспитанием в мире "Туманности", критика читателями именно этого момента?

— Откровенно ответить, Иван Антонович? — спросил адмирал — насчет пятидесятых годов, свидетелем не был, но кое-какую критику тех лет читал. Недовольства этим там не помню, хотя критиковали ваш роман много — но все за другое. А вот в мое время уже считали это самым слабым местом вашей теории, могу засвидетельствовать. В семидесятые-восьмидесятые, последние годы СССР, отношение к вашему миру "Андромеды" было скорее уважительным, но вот этот момент, с детьми, старались или вовсе не упоминать, будто и не было его, или писали в критике, ошибся классик, бывает. Ну категорически не вписывалось "общественное воспитание" в эпоху отдельных квартир и личных дач, когда "мое" считалось императивом. Можно это за "массовое недовольство" считать?

И добавил, чуть помолчав:

— Хотя можно и саму ту эпоху считать — как откат. После того, как нашим людям долго и принудительно навязывали общественное — а как пружина разжалось, то пошло все в обратную сторону, со страшной силой. Как например, старики, муж и жена, обоим под восемьдесят, обменивали жилплощадь, большую комнату на Петроградке, на однокомнатную квартиру в Красном Селе — и какая радость, "наконец свое, не коммуна, дожили". Это при том, что всю свою жизнь они у них это чувство "мое" вытравливали, никогда у них отдельного жилья не было, а все казармы, бараки, коммуналка — а вот, оказывается не вытравили, а лишь вглубь загнали.

— Ну вот видите — ответил Ефремов — выходит, что вы, на самом деле призываете к соответствию нормам и критериям если не мира Рассвета, где нет Советского Союза и социализма, то его прямого предшественника, когда все уже было заложено — не развитого коммунизма, а искривленного социализма. Что же касается сегодняшних норм, то вы, к примеру, знаете, что в Сибири и на Дальнем Востоке уже тридцать лет проводится именно политика общественного воспитания, схожая с той которую вы критикуете: детей отсталых кочевых народов, таких, как чукчи, конечно, с согласия родителей, в семь лет забирают в государственные школы-интернаты, где они живут и обучаются, встречаясь с родителями только на каникулах. Просто потому что невозможно иначе учить детей кочевников! Их семьи не способны дать им современное образование, а могут лишь научить той же жизни, которую отсталые кочевые народы вели веками. Конечно, семь лет — не один год, как в "Андромеде", но все-таки описываемая политика вполне подходит именно под те критерии, недовольство которыми вы высказываете. Однако наши советские граждане подобные методы обучения и воспитания детей отсталых народов только одобряют, ведь иначе дети вырастут неграмотными оленеводами, как и их родители. И действительно, исключительно благодаря такому подходу среди этих народов уже выросло новое поколение образованных современных людей! А вы — вы и в этом случае недовольны тем, что детей ради их образования разлучают с родителями в раннем возрасте? Считаете, что матери-чукчанки — не должны позволять забирать у них детей в интернаты до совершеннолетия?

— Семь лет не один год — произнесла Анна.

— Однако же, у меня сложилось впечатление, что ваше недовольство вызывает факт расставания маленьких детей с родителями вообще, и вы тут не видите большой разницы между годовалым и семилетним ребенком, — подхватил Ефремов. — Что как раз вполне понятно. Конечно, можно привести аргументы за то, что родители семилетних детей легче перенесут расставание с ними, чем родители детей годовалых, но, к сожалению, вся эта аргументация хорошо действует только, когда речь идет о чужих детях...

— Иван Антонович, а я и не буду скрывать, что мне очень трудно было бы расстаться со своим ребенком и когда ему исполнится семь, девять, десять лет. Но главная проблема все равно не в этом! [Просто есть такие вот данные из будущего мира Рассвета: коллективное воспитание детей после выкармливания — прямой путь к их невротизации. На 8-м месяце жизни малыши начинают бояться чужих взрослых, а при разлуке с матерью в возрасте от года до трёх лет наступает печаль и отчаяние — почва для будущей депрессии. Даже замена матери другим лицом, прекрасно осуществляющим уход, не в состоянии быстро унять эту скорбь.

А у вас — детей отдают на обучение в коллектив в возрасте года! После того, как ребенка год воспитывала мать — это будет для него психологическая травма! Лучше уж тогда или с самого рождения ребенка забирать у родителей, или все же дождаться, пока он станет, как минимум старше трех лет — и то не заставлять его переходить из одной среды в другую внезапно.]

Ну а что до чукчанок — так простите, основная масса советских людей живет не в чумах, охотясь на китов и моржей — а для того, чтобы работать на заводе, в НИИ или КБ, в колхозе, нужны совсем другие даже базовые навыки и знания, которые житель Москвы, или даже деревни под Рязанью, вполне получает дома, ну а для народов Севера приходится только так[, хотя, конечно, и их родители любят своих детей не меньше нашего.] Также, дорогой Иван Антонович, я сейчас не только как мать, но и как ответственный советский работник говорю. Поскольку хорошо знаю наши реалии — когда вполне возможен дурной приказ сверху, или такая же дурацкая инициатива снизу, "идеал далекого будущего — воплотим сейчас". А вы же не просто книгу пишете, а Книгу коммунизма, образец для подражания, можно сказать!

— Полностью согласна, — сказала Лючия. — Вот вы, товарищ Ефремов, своих детей на руках держали, когда им шесть месяцев, годик, два?

[— Конечно, — улыбнулся Ефремов. — Вы уж меня совсем каким-то ненавистником семейной жизни представляете. А на самом деле я проводил с женой и сыном все свободное от работы время. Сначала, конечно, все же приходилось несколько месяцев в году пропадать в экспедициях, но после того, как сыну исполнилось три года — мы частенько ездили на раскопки уже всей семьей — жена у меня тоже ведь палеонтолог.]

— Ну тогда должны же понимать — как дети к родителям тянутся, вовсе даже не по сознанию, а по какой-то высшей связи. И эту нить обрывать — да я просто не понимаю, как там родители этих "ювенальщиков" не убивали! Я бы пристрелила, как собаку, любого, кто попробует от меня моих детей отнять — и моя совесть была бы абсолютно чиста. Разумеется, я понимаю, что они вырастут, и вылетят из колыбели. Но не так же, как у вас — в год! Скажите, вот вы себя с какого возраста помните?

[— Лет с трех-четырех...

— Вот видите!] А пишете, как мать к дочери в школу приехала — простите, но вот в этом эпизоде вы ошибаетесь, точно вам говорю! Потому что когда дочь вырастет, мать будет для нее всего лишь "эта тетя", одна из многих, не возникнет никакой родственной связи, и общаться будут, как чужие. Даже если забирают в год, и видеться иногда дозволяют — как часто мать или отец смогут приезжать, раз в неделю на пару часов? А я не хочу, чтобы мои дети ко мне "на общих основаниях" относились!

[— Ну, это зависит от того, как именно организовано общение детей с их родителями, — пояснил Иван Антонович. — Да, возможно, дети в мире "Туманности" и будут относиться в своим матерям совсем не так, как наши современники — считая их людьми особенными, совершено не сравнимыми ни с кем иным, но зато то же отношение, какое сейчас присутствует лишь к родителям, та привязанность — будут перенесены и на многих других людей, обеспечивающих детям воспитание и обучение. Хотя я вполне понимаю, что вам, как матери, именно некоторого... уравнивания вас с другими людьми — как раз совершенно не хочется. Но вас сейчас никто и не заставляет этого делать. Это дело столь далекого будущего, что все люди к тому времени изменятся, рассуждая уже несколько по-иному.]

— Я тоже считаю, что в год из дома, это ни в какие ворота — сказал адмирал Лазарев — в кадетские корпуса и тому подобное, так вообще, брали уже подростков, лет в десять, двенадцать, четырнадцать. Как раз накладывается на "возраст бунта", когда родители вдруг перестают быть авторитетом, свои тайны от взрослых появляются, свои компании. Этот естественный этап развития как раз и полезно подхватить. И учителю проще — когда надо уже не формировать характер с ноля, а лишь направлять, путь указывать. И то, это семью не заменяет. Сам в Нахимовском отучился, и помню, как иногородние завидовали тем, кому в выходной домой, к родителям. А после, уже когда командирствовал — вот где угодно под своими словами подпишусь, что офицеры, кто из нахимовцев, могут быть прекрасно подготовлены профессионально, но с людьми работают хуже. Для них личный состав, как оловянные солдатики — в нашем деле иногда это полезно, но часто и вредит. Это в семье отец может разъяснить индивидуально, в каком случае настоять, когда уступить — а у этих, голый устав как программа. Мне повезло, что у меня отец был очень хороший, много мне своего передать успел.

— Я с Аней согласен — заявил Смоленцев — вот по аналогии, я сейчас спецуру воспитываю, так могу сказать, что туда новобранца не поставишь, а лучше брать из тех, кто уже отслужил. Это как раньше рассыпной строй вводили, где каждый должен быть в какой-то мере, сам себе офицер — поскольку командир за всеми просто не уследит и каждому приказ отдать не успеет. Но до того, чтобы в рассыпном строю ходить, как сейчас в спецуре, солдат уже должен что-то знать и уметь. Так и тут, подросток, он уже социализирован, в него азы уже вбиты, что можно, что нельзя. И учитель, наставник — лишь общее направление дает. Иван Антонович, вот не верю я, что можно найти в массе такое количество учителей, чтобы с каждым подопечным с таким же вниманием, как хорошие родители. Плохих родителей заменить — да, можно, хоть сейчас. Но в вашем мире, как я понял, на "острове матерей" лишь ничтожное меньшинство? Кстати, а отчего только матерей, отцы разве не нужны? И я не понял, а те, кто там росли, такими же правами после пользуются, или к ним дискриминация как к неполноценным? А иначе, как заставляли матерей, чтоб детей своих отдавали?

Сталин внимательно смотрел на Ефремова. И вертел в пальцах карандаш, жалея что нет любимой трубки — но курить врачи запретили категорически, еще несколько лет назад. Вспоминал, данные из представленного досье, где Ефремов изображался мягким, деликатным человеком. Случай, бывший в экспедиции ПИНа в Татарскую АССР, осенью тридцать седьмого, когда на раскопе у села Тетюши Александра Гартман-Вейнберг из МГУ внаглую отобрала у Ефремова перспективный участок — и Ефремов уступил, хотя было принято, кто провел вскрышные работы, того и территория. Но Ефремов сказал:

— ...мне что-то жалко её. Пожилая женщина. Давайте отдадим участок ей, а сами уедем на Волгу. Там до костеносного слоя не так много метража снимать. Всё-таки мы мужчины.

Положим, Гартман-Вейнберг бог теперь судья — умерла она в блокадном Ленинграде. Но Ефремов, выходит, мягкий, когда дело касается лично него, становится непримиримым бойцом, когда видит угрозу принципам. Что заслуживает уважения, но не является все ж гарантией правоты. Послушаем дальше:

— Дорогие товарищи, уважаемая Анна Петровна, — ответил Ефремов. — Позвольте, я сам объясню, почему я пришел к решению об использовании в коммунистическом мире именно общественного воспитания. Вы, Анна Петровна, говорите, что общественного воспитания для наших детей и так достаточно. А я с этим не согласен. Для примера предлагаю вам и нашим друзьям из будущего вспомнить тех столь ненавистных им людей, которые в их прошлом помогали уничтожать Советский Союз. Солженицын, Новодворская, Горбачев, Ельцин, Гайдар, внук Аркадия Гайдара, какой позор... Все они, насколько я понял — выросли не в детских домах, а были воспитаны в своих любящих семьях, и наши советские детские сады и школы ничего не смогли сделать, чтобы исправить их характеры — характеры, основы которых заложили именно их семьи именно своим воспитанием! [А вы, наоборот, на ваших примерах как раз рассуждаете о необходимости применения общественного воспитания только к детям с уже давно выработанным готовым характером. Но для влияния на нравственность людей — в это время уже поздно.]

Анна Петровна, я не сомневаюсь, что лично вы воспитываете своих детей правильно. У меня у самого есть сын и я тоже полагаю, что воспитывал его правильным образом. Но разве нет множества семей, которые, считая, что желают своим детям добра, при этом воспитывают их совершенно неверно — таким образом, что в итоге вырастают Горбачевы и Ельцины? Разумеется, таких семей много и сейчас, и раньше, и наверняка будет еще много и позже, иначе бы такие люди и не появлялись бы. Задам вам каверзный вопрос, Анна Петровна. Вы считаете, что отобрать таких детей, как будущие Солженицын и Новодворская, Ельцин и Горбачев, у их семей еще в младенчестве и отдать на воспитание в детский дом или в другие семьи, где их будут воспитывать совсем не так, как в их семьях — это плохо? Нет, не надо отвечать сразу, не раздумывая, тут лучше как раз наоборот, подумать...

Так вот, одни семьи воспитывают своих детей неверно, потому что не знают, как их надо правильно воспитывать, чтобы сделать хорошими людьми, другие — просто в само понятие хороший человек вкладывают не тот смысл, что мы с вами — такое тоже возможно. Вот именно для того, чтобы избежать самой возможности такого неправильного воспитания, на мой взгляд, в отдаленном будущем и ввели то воспитание, которое я там описал.

Это, разумеется, произошло не в один миг по приказу. Прежде всего, необходимо было с помощью науки точно определить — каков идеальный нравственный закон и как именно следует воспитывать детей для того, чтобы вырастить из них хороших людей, всегда живущих по этому закону. Пока, как вы понимаете, каждый родитель, воспитывая своих детей, действует тут скорее наугад.

Как только необходимые ясные правила воспитания были выведены наукой — их стало возможным применять в обществе. Сначала самими родителями. Но затем неизбежно выяснялось, что далеко не все родители способны верно воспитать детей, даже зная четкие правила этого воспитания. Причем зачастую родители понимали свою неспособность это сделать слишком поздно. Тогда возникла необходимость в обучении профессиональных воспитателей-учителей, профессиональных не только по знаниям, но и по эмоциональному отношению к своей работе — любящих детей, как родители, но не настолько, чтобы эта любовь ослепляла их. И только когда слой таких профессионалов стал достаточно широк — стало возможно массово отдавать своих детей им на воспитание. И это делали сами родители по доброй воле — поскольку понимали, что иначе они берут на себя большой риск — самим пытаться воспитать ребенка, не будучи подготовленным к такой работе человеком. Тех же, кто не хотел отдавать своих детей — никто не неволил. Если они полагали, что смогут справиться с воспитанием детей и сами, или же не были способны расстаться с ребенком — они сами и воспитывали его. Кто знает, сколько веков длилось такое положение, но постепенно всем стало очевидно, что в новом общественном воспитании куда меньше риска, чем в прежнем семейном. Потому-то оно и распространилось две тысячи лет спустя на весь мир, а те родители, которые все же желают воспитывать детей самостоятельно — удаляются на Остров Матерей.

Да, если что, товарищи из будущего и настоящего — то я сам буду решительно против, если кто-то попытается ввести общественное воспитание "по образцу" "Туманности Андромеды" — прямо сейчас. В нашу эпоху это действительно не приведет ни к чему хорошему. Но в далеком будущем — отчего нельзя описать этого? Если же вас так уж волнует, что у кого-то может возникнуть соблазн перенести этот тип воспитания в современность — то я даже впишу в книгу пару страниц об истории такого воспитания и о том, как сложна и долга была работа по научной и профессиональной подготовке его основ — без которой реформировать образование было бы не нужно, вредно и опасно. [Анна Петровна, а то, что вы сказали насчет сведений из будущего о вреде расставания детей с матерью в возрасте года — все это точно подтверждено?

— Подтверждено и теорией и практикой науки мира Рассвета, — кивнула Лазарева. — Такова психологическая связь, которая формируется у ребенка с родителями. Хотя что касается коллективного обучения, то в то же время известна, например, практика Мещерякова в СССР 70-х — успешные случаи обучения и социализации слепоглухих детей именно не родными, а профессиональными воспитателями по специальным методикам — но это как раз тот случай, когда у детей изначально не формировалась нормальная связь с родителями, в силу их инвалидности, нечего было разрывать, а следовало формировать ее с нуля совершенно другими методами, чем привычны неподготовленным родителям. В этих случаях больше ничего и помочь не могло. А нормальных детей разлучать с матерями в год — это серьезная травма.

— Вот этого я не знал. В современную нам с вами эпоху такие детали пока неизвестны, — вздохнул Ефремов. Нежелание расставаться с идеей, которая уже успела прийтись ему по душе, боролось в его душе со стремлением к научной точности. "Научная" сторона победила. — Что ж, отстали мы на полвека, выходит. Это, конечно, все осложнит, но... думаю, тогда действительно стоит отложить расставание с матерями еще на два-три года, как минимум...] Впрочем, я еще подумаю над тем, как провести эти изменения, не повредив основному замыслу.

— И все-таки, Иван Антонович, в "Туманности" материнский инстинкт описывается, как что-то безусловно плохое, — недовольно ответила Лазарева. — Там сказано, что победа над ним — великая победа человечества.

— Вообще-то полностью фраза звучала так: "Одна из величайших задач человечества — это победа над слепым материнским инстинктом", — поправил Ефремов. — Слепым! То есть, именно тем, который и заставляет матерей действовать подчас во вред своим детям. Материнский инстинкт у женщин будущего не исчез полностью — они любят своих детей, но любят уже разумно. Для тех же, кто не в силах его преодолеть — и существует Остров Матерей, где родители сами воспитывают своих детей. И нет, если вы подумали о том, что эти дети потом подвергаются дискриминации на остальной Земле, то вы ошибаетесь. К примеру, один из главных героев книги — Эрг Ноор — родился на звездолете во время экспедиции и был воспитан именно своими родителями — однако это ему не помешало по возвращении присоединиться к земному обществу. Можете осуждать меня, товарищи, но я считаю, что некоторое ослабление материнского инстинкта для человека коммунистического будущего необходимо. В свое время этот древний инстинкт очень хорошо послужил человечеству... точнее, правильно будет сказать, что продолжает служить и сейчас, пока общество далеко не идеально. Но в будущем он станет помехой. Как и многие другие древние присущие человеку инстинкты. Помните эти рассуждения Дара Ветра:

"Да, самая великая борьба человека — это борьба с эгоизмом! Не сентиментальными правилами и красивой, но беспомощной моралью, а диалектическим пониманием, что эгоизм — это не порождение каких-то сил зла, а естественный инстинкт первобытного человека, игравший очень большую роль в дикой жизни и направленный к самосохранению. Вот почему у ярких, сильных индивидуальностей нередко силён и эгоизм и его труднее победить. Но такая победа — необходимость, пожалуй, важнейшая в современном обществе. Поэтому так много сил и времени уделяется воспитанию, так тщательно изучается структура наследственности каждого."

— Эгоизм — естественный инстинкт?! — недовольно отозвался Пономаренко. — Ну знаете, товарищ Ефремов, так можно договориться и до того, что инстинкт собственности тоже изначально человеку присущ — и по этой логике, социализм невозможен? И что тогда, да здравствует капитализм, верхушка развития человечества, так тогда получается?

— Ну, товарищ Пономаренко, это же уже просто демагогия, — почему-то повеселел Ефремов. — "Договориться" можно до чего угодно, но этого я как раз не говорил — это первое. А второе — я говорил как раз о том, что для построения настоящего коммунистического общества, изображенного в "Туманности Андромеды", инстинкт эгоизма как раз необходимо победить — и я считаю, что это возможно, путем воспитания. Конечно, куда легче было бы бороться за построение коммунизма, если бы эгоизм был не естественным инстинктом, а чем-то совершенно чуждым человеку — но, увы, стоит воспринимать человека таким, какой он есть — этот инстинкт присутствует в каждом из нас... как бы не неприятно было в этом признаваться...

Что же касается "инстинкта собственности" — то его как раз нет. Возможно, вы под ним понимаете именно эгоистический инстинкт?..

Согласно Энгельсу, "Происхождение семьи, собственности и государства", частная собственность как раз не была присуща, а возникла в относительно недавний исторический период. До которого же были десятки и сотни тысяч лет жизни первобытным коллективом — когда выживали те племена, члены которых были больше склонны к взаимопомощи, чем к индивидуализму. И это в нашей наследственной памяти поколений закреплено. Причем, хочу заметить, это не противоречит тому, что и эгоизм в ней закреплен тоже. Вот такая вот диалектика — и эгоизм, и понимание необходимости взаимопомощи дополняли друг друга.

— Товарищ Ефремов, про первобытный коллектив — это кажется из "Лезвия бритвы", написанного вами там, — усмехнулась Анна, глядя на Ивана Антоновича, будто сверху вниз. — Вы настаиваете на вашей гипотезе о существовании так называемого "первобытного коммунизма"? Когда в первобытном роду или племени было "один за всех, все за одного", но пришла цивилизация с институтом частной собственности, и все испортила?

Ефремов кивнул — иначе и быть не могло. Конечно, бывали исключения, отклонения, и говорить следует лишь о тенденции в целом — но иначе человечество бы просто не выжило.

— Увы! — ответила Лазарева — факты, говорят обратное. Опираясь на реальные наблюдения над поведением высших приматов — но вряд ли у австралопитеков или питекантропов было иное, чем у шимпанзе и макак. В обезьяньем стаде четко отмечена иерархия, близкая к тюремной — выше всех "альфа", самый крутой самец, вроде пахана, затем идут "беты", его приближенные и бойцы, как на зоне блатари, и так до "сигм", самых бесправных, которым одни объедки доставались, и самки тоже были не все со всеми по симпатии и хотению, а строго по иерархии, сначала в гарем к "альфе", которыми он побрезговал — к "бетам", и так далее, ну а "сигмам" вообще ничего, и конечно, мнение самок никого не интересовало. Вы это назовете первобытным коммунизмом?

— Анна Петровна, а почему вы решили, что общественная организация людей должна была походить на общественную организацию даже высших приматов? — ответил Ефремов. — Полагаю, что вы просто предположили, что это так, не опираясь на факты — и ошиблись. Да, действительно в обезьяньих стаях, кстати, как и частенько в стаях менее развитых млекопитающих, положение именно таково. Но в сообществах первобытных людей уже действуют не только биологические, но и социальные законы. Конечно, нельзя все сводить только к "первобытному коммунизму". В разнообразных первобытных обществах Земли — тех, которые уцелели к тем временам, как их стали исследовать этнографы, наблюдается довольно широкая градация отношений: от строгой иерархии, выстроенной вокруг единственного вождя, до полного социального равенства всех в племени — последнее, как считается, более характерно для первобытных сообществ, живущих в достаточно простых условиях жизни — достаточно пищи, мало естественных угроз. Но в обществах, попавших в суровые условия, напротив, развивается жесткая иерархия. Но все же есть мнение, что изначально нашим первобытным предкам был более присущ именно "первобытный коммунизм", так что Энгельс тут оказывается прав.

Ну, а обезьянья стая — далеко не коллектив, это все же именно животные, хоть от них и произошли когда-то люди. Функции совместного труда у них нет — лишь едят то, что само выросло. Нам трудно сейчас судить об общественных отношениях австралопитеков и питекантропов, но человек современный, то есть кроманьонец, сформировался, как считается, около сотни — двух сотен тысяч лет назад. А человек-неандерталец — еще раньше. И по многим данным, у древних кроманьонцев вообще был матриархат — что с вашей гипотезой совершенно не стыкуется.

— Могу вернуть вам ваш же аргумент, Иван Антонович — Лазарева отлично умела "держать удар" — если согласно вашим идеям, изложенным в "Лезвии бритвы", в нас и сегодня заложена генетическая память тех поколений, то и неандертальцы также имели этот багаж, унаследованный от предков-обезьян.

— Могу вернуть вам ваш же аргумент, Иван Антонович — Лазарева отлично умела "держать удар" — если согласно вашим идеям, изложенным в "Лезвии бритвы", в нас и сегодня заложена генетическая память тех поколений, то и неандертальцы также имели этот багаж, унаследованный от предков-обезьян.

[— Как раз наоборот, — тут же ответил Ефремов. — Во-первых, полагаю, генетическая память должна распространяться только на предков с аналогичным же генотипом. Скажем, современный человек-кроманьонец может хранить в себе память своих предков-кроманьонцев — но не более ранних существ, которые еще кроманьонцами НЕ БЫЛИ — питекантропов, австралопитеков и так далее вплоть хоть до рыб и червей — ведь у них сам генотип был другим.

Точно также и неандертальцы моли хранить генетическую память предыдущих поколений неандертальцев, но не более ранних видов-предшественников.

А во-вторых, исторический срок, лежащий между обезьянами и неандертальцами, попросту на порядок больше того, что лежит между нами и самыми первыми кроманьонцами — людьми нашего вида.]

— В любом случае, насчет обезьян вы правы, — кивнула Лазарева. — Насколько я поняла предоставленные мне материалы, исследования проводились прежде всего в зоопарках, с подтверждением на природе. Однако там было замечание, что отмеченная иерархия проявляется в большей степени там, где больше пищи и меньше хищников. И был такой хороший фильм "Обезьяний остров" об эксперименте с шимпанзе — где четко замечено главное отличие приматов от людей: они не умеют объединять усилия ради коллективной работы, как например слишком тяжелый камень вместе подвинуть, под которым сладости лежат. Впрочем, если этот вопрос оказался вдруг принципиальным, то мы можем информацию собрать по отсталым народам, что еще живут, как при палеолите.

— При неолите — поправил Ефремов — Те народы, которые еще живут при каменном веке, все же уже перешли в его высшую стадию — обычно занимаются земледелием и скотоводством, а не собирательством.

Кунцевич усмехнулся.

— Я сказал что-то смешное? — нахмурился Ефремов.

— Да нет, это я просто вспомнил. Передачи "Натионал гео", были такие по телевидению в двухтысячных. Как белые люди, европейцы, у которых вошел в моду "экстремальный туризм", в том числе и попробовать жить "как предки", возле Гренландии, в гребной лодке, с гарпуном на моржа — а рядом проводники-эскимосы, на моторке, винтовки с оптикой наготове, страхуют. Поскольку для коренных народов это не забава, а выживание, и прямой интерес, чтоб было эффективно. Или еще кадры, деревня где-то в Гималаях, откуда альпинисты выходят гору Эверест штурмовать, и над хижинами тысячелетнего вида, вывеска "Макдональдс". Через полсотни лет цивилизация так во все уголки проникнет, что вы совсем диких народов нигде на земле не найдете. Разве что, есть такие агрессивные, что никаких гостей извне не терпят, убивают сразу. Ну, если Родина прикажет, могу на Андаманские острова сходить и притащить "языка", а лучше нескольких, чтоб речь их изучать. Если вопрос настолько важен.

— Я, конечно, не буду спорить с человеком из будущего о том, каково положение в его времени, — пожал плечами Иван Антонович. — Но сейчас, насколько мне известно, отсталые племена, живущие практически так же, как и их далекие предки, все еще существуют, например, в глубинах Африки или Новой Гвинеи. К тому же есть масса материалов этнографических экспедиций девятнадцатого и первой половины двадцатого века, вполне подтверждающая их существование и обычаи. Так что эти мои взгляды легко проверить.

— А почэму нэт? — благодушно произнес Сталин — если вопрос выходит вопрос идэологический. На Андаманские острова нам не надо, у нас чукчи, якуты, эвенки помнят еще, по каким законам их деды и прадеды жили. Товарищ Пономаренко, запросите товарищей из Академии Наук и Этнографического музея, пусть подберут материал. А в крайнем случае и с кем-то из зарубежных корреспондентов можно списаться, из интересов чистой науки.

— Иван Антонович — заговорил Пономаренко. — А отчего вы считаете, что корень проблемы исключительно в воспитании нового поколения? Вспомните хоть героев Аркадия Гайдара — "Тимур и команда", "Судьба барабанщика", "Голубая чашка" — если присмотреться внимательнее, они явно принадлежат к тем, кого после назовут "мажорами", ведь в тридцатые годы отдельные квартиры и собственные дачи были только у достаточно высокопоставленных товарищей? И могу подтвердить, в то время дети ответственных работников жили именно так. Были "в одном котле" со сверстниками из более простых семей, совершенно не ощущая свою исключительность — а как пришла война, то так же шли на фронт, в том числе и добровольцами, и погибали там, наравне со всеми. Вот не могу вообразить ситуацию, когда у товарища наркома или депутата Верховного Совета — сын учится в американской военной школе и дальше собирается остаться в США, а дочь живет в Европе и выступает за спортивную команду чужой страны. Значит дело вовсе не в семейном воспитании, а в чем-то другом?

— Почему же, и в семейном воспитании тоже. Почему тогда дети родителей из, говоря старыми словами, "разных кругов общества" — "варились в одном котле"? Не потому ли, что именно так их воспитывали родители, внушая им, что это — норма? Тридцатые годы — родители тех детей были как раз из тех, кто искренне верил в коммунистические идеалы. Но и тогда были и другие родители, воспитавшие своих детей по-иному. Анна Петровна, вы рассказывали мне о "деле Пирожковой", ее воспитывали в духе исключительности, "ты выше толпы", и что выросло? (прим.авт. — см. Страна мечты). И то же самое, насколько я увидел из сообщенного мне, было в биографиях всех так называемых "диссидентов"! То есть, уже в самом ближайшем будущем для нас, если это не подтверждение моего тезиса, то что? Даже сейчас, наблюдая как воспитывают своих детей некоторые заслуженные товарищи — уж простите, я могу четко тенденцию видеть, и беда даже не в том, что например, дочку в школу за два квартала на казенной машине отвозят, а в том, что ей внушают, "ты выше прочих, у кого родители не столь высокопоставленные". Уже сейчас ведь распространены взгляды — "сын академика, дочка генерала — и на завод? Боже мой, о чем думают отец с матерью!". Не бывало такого до войны — по крайней мере, открыто так не говорили. А завтра, и в армию сыновей отпускать не будут? Простите, что снова вернусь к личностям, заслужившим дурную славу в мире Рассвета, но вспомните, так сказать, династию: Аркадий Гайдар — Тимур Гайдар — Егор Гайдар. В какой момент произошло отклонение, из-за которого внук настоящего коммуниста стал его ненавистником? Было ли это связано с семейным воспитанием? Я полагаю, что да, было. Но, конечно, также стоит учитывать и то, что на людей, уже взрослых, уже родителей, может влиять их окружение, приводя их к желанию воспитывать своих детей как-то не так, как воспитывали их самих... Оба эти фактора, разумеется, действуют в совокупности. И в какой-то момент отклонений накапливается слишком много и... Анна Петровна, вот вы представьте, ваша дочка вырастет, станет инженером или врачом, и пошлют ее на практику, вроде как в мире "Андромеды" подвиги Геркулеса, в какую-нибудь страну вроде Синьцзяна, которым товарищ Кунцевич меня пугал. Вы бы отпустили?

— Если честно, Иван Антонович... — задумчиво произнесла Лазарева. — Наверное, нет! Ребенок должен жизнь узнать, не быть тепличным растением — но ведь не обязательно там закалку проходить, где значительный риск убиться? СССР большой, и ваши "подвиги" на советской территории тоже, наверное, почетны будут, да есть еще и ГДР, Италия, хоть Маньчжурия — Харбин и Порт-Артур совершенно русские города, наших там любят. Нет, не отпустила бы! А куда-нибудь в другое место, чтоб закалилась, себя испытала — но обязательно вернулась живой и здоровой!

— Вот видите! И это нормально для родителей — избавить своих детей от опасностей и тягот внешнего мира. Я ознакомился с развитием истории в мире "Рассвета", и считаю тот вариант вполне вероятным и здесь. Мы пережили войну — самую страшную и разрушительную во всей истории человечества. На которой погибали наиболее активные, пассионарные и героические личности, а у приспособленцев, мещан был больший шанс выжить. Хотя имела место и обратная тенденция — когда война закаляла людей, а мелкобуржуазный элемент уничтожался как предатели, и все мы помним общее воодушевление великой Победой. Но даже героям, не говоря уже о мещанском элементе, характерна забота о потомстве (безусловный рефлекс всех животных и человека в том числе), которая в условиях памяти, "что мы пережили" и массовой безотцовщины часто приобретает гипертрофированный характер. Что приведет к воспитанию поколения, которое будет считать, что мир вращается вокруг них. Будут возникать ситуации, когда вместо воздействия на детей за плохое поведение и успеваемость в школе родители будут, наоборот, завышать оценки своим детям. А дети будут чувствовать безнаказанность и считать, что семья и дети более приоритетны, чем общество и государство. Что подтверждается предоставленными мне художественными фильмами и словами товарищей из "Рассвета", подтверждающими тот факт, что где-то с конца 60-х тема быта, частной жизни "маленького человека" стала не просто одной из главных, но почти исключительной. Как раз и успело вырасти поколение рожденных в войну или сразу после нее! У которого появилось желание переводить государственное в частное, даже если копейка в свой карман приводит к убытку государства на миллионы рублей. А еще через поколение после, желание передать наворованное наследникам, это было время "перестройки". А затем — изменить законодательство так, чтобы можно было, как писал Маршак, стать владельцем "заводов, газет, пароходов". И если такое желание овладеет большой долей советских людей — возможна контрреволюция. Там ведь именно такое и случилось?

— Тем более, Иван Антонович, вы поймите, насколько трудную задачу мы взялись решить! — ответила Анна — отсюда повлиять на то, что случится еще через полвека, это даже не нейрохирургия, через нос опухоль в мозгу вырезать, а что-то совсем запредельное. Но мы должны справиться — и на вашу Книгу рассчитываем, как на один из инструментов. И поскольку теперь вы один из нас, то между нами не должно быть никаких недопониманий, а тем более, несогласия. Вы понимаете, что мы все сейчас в одной лодке, которая уже меньше чем через сорок лет грозит утонуть? И нам далеко не все равно, в каком мире будут жить наши дети и внуки — в том, где подрастающее поколение мечтает стать бандитами и валютными проститутками, потому что быть ученым, инженером, педагогом "непрестижно"? Или все-таки в том, где будет обновленный Советский Союз, со всеми его достоинствами, и лишенный недостатков. Что вы хотите увидеть здесь в девяносто первом — а ведь вполне можете дожить, я так рассчитываю. Коммунизм или капитализм?

— Вопрос риторический, Анна Петровна, — усмехнулся Ефремов. — Хорошо, я введу некоторые дополнения, которые ясно дадут понять читателям, что мир "Андромеды" невозможно построить "стремительным скачком", а необходима для этого долгая и кропотливая работа по подготовке общества. Насчет того, чтобы убрать не понравившееся вам общественное воспитание вообще — то боюсь, это уже невозможно, и дело тут вовсе не в стремлении к полной свободе творчества. Просто слишком многое надо будет тогда менять во всей книге — одно изменение основополагающей детали общества несомненно потянет за собой другие перемены в сюжете, так что придется переписывать значительную часть книги, и у меня нет уверенности, что после этой масштабной правки она действительно станет лучше. Но, как я уже пообещал, расставание с родителями и начало этого нового воспитания я постараюсь отодвинуть на более поздний срок, для соответствия вашим новым данным.

— Масштабно править — не надо, — подытожил Сталин. — Внесите те небольшие дополнения, о которых вы упомянули, товарищ Ефремов — и этого будет достаточно. Например — что совершенно не обязательно забирать детей от матерей в год возраста, можно и попозже. Главную Книгу коммунизма писать нужно искренне и по своему убеждению. Никто вам приказывать не будет — как уже небезызвестному вам Солженицыну, например.

И взглянул на Анну. Та ответила:

— А со сволочью и предателем нельзя иначе. И по моему пониманию, враг, снявший маску — менее опасен чем тот, кто прикидывается "своим". Но это другая история, Иван Антонович, к нашему обсуждению отношения не имеет. Если вам интересно, после вам расскажу.

— [Конечно, будет интересно. Подумать только, что в мире Рассвета и я в начале 70-х считал, что он порядочный смелый человек и за ним правда... Впрочем, как понимаю, тогда он еще не успел показать себя во всей красе, и многих так же сумел обмануть, прикидываясь борцом за справедливость. Но да, это, конечно, тема для другого разговора...] И впредь, товарищи, хотелось бы, если вы с чем-то не согласны, обсуждать это так же, как в этот раз, — сказал Ефремов. — И обсуждать аргументировано. Ну а я — сделаю все, что от меня зависит. И все ж не хотел бы уходить из науки — как это ТАМ случилось.

Там, насколько Иван Антонович успел прочесть в своей же биографии, он после своего длительного отпуска по временной инвалидности просто не смог вернуться в ПИН в конце пятидесятых — все места, куда можно было бы его устроить, оказались просто заняты, да и не нужен он оказался там многим новым сотрудникам и руководителям. И Орлов, несмотря на дружбу, оказался заложником ситуации, уже не смог ни на что повлиять... Здесь же в науке положение иное. После реформ — адмирал Лазарев сказал, "по примеру флота, где командир занят тактикой, а для рутины на корабле старпом есть". Первыми были, как ни странно, медики — впрочем там часто бывало, что профессора уровня Вишневского сутками не отходили от операционного стола, и заниматься бумагами им было просто некогда — так что логичным было придать им "ассистентов-администраторов", из числа менее талантливых, но более поднаторевших в переписке. Было такое и в системе Трех Главных Управлений (атом, ракеты, электроника) и у примкнувших к ним авиаторов — ну не дело Главного Конструктора мелкие бумажные вопросы, на то у него зам по администрации должен быть, а Главному лишь окончательная подпись. И вот, Иван Антонович с удивлением обнаружил, что по факту тоже стал такой же персоной — все бумажные вопросы за него решал или лично Орлов, директор ПИНа, или он же кому-то поручал. Что вызывало ропот иных коллег — но сказать в глаза Ефремову никто не отваживался. А сам Иван Антонович не опускался до того, чтобы убеждать, что никакой "лапы" наверху у него нет. Оказывается, была — вот она, напротив сидит.

Что в сорок восьмом было — тоже ее забота? Когда Ефремову шепнули, что в самом Президиуме АН СССР собираются рассмотреть вопрос о низком уровне теоретических работ ПИНа, по причине терпимости к разработкам западных палеонтологов, и отсутствием борьбы за развитие советского дарвинизма. Насчёт западных палеонтологов напрямую относилось к Ефремову, который ещё с довоенных времён вёл переписку с зарубежными учёными — но и всему Институту не сулило ничего хорошего (как минимум, потребуют перекроить и штаты, и утвержденные планы). Но в последний момент что-то произошло — и Президиум этот вопрос даже рассматривать не стал. Зато Анна Петровна тогда сказала при очередной встрече:

— А вы работайте, Иван Антонович, пишите. И ни о чем не беспокойтесь!

И ведь он сам никогда не жаловался — не к лицу. Значит, был у "инквизиции" в ПИНе кто-то, оперативно докладывающий наверх? Сам Ефремов уже тогда начал о чем-то догадываться, но — товарищ Лазарева, всего лишь одна из многих Инструкторов ЦК, отвечающая за пропаганду, при чем тут палеонтология? А вот о работе милейшей Анны Петровны в "инквизиции" он узнал лишь совсем недавно. Когда некий доброхот из коллег (даже его имя называть Ефремов не хочет) сигнализировал о якобы имеющих место злоупотреблениях во время монгольской экспедиции и значительной финансовой растрате. Было там, что начальники отдельных отрядов получали на руки деньги, для найма рабочих и закупок у населения, и расписок после у полуграмотных монголов было не получить — но голословно обвинять в присвоении казенных сумм? И делу было дали ход, но тут же вмешалась Служба Партийной Безопасности, и оказался в итоге сам жалобщик главным виновным. И опять же, сам Ефремов ни о чем никого попросить не успел!

И надо отдать должное — без этой помощи, снявшей с него львиную долю рутины, он в изменившихся условиях (новые и куда более масштабные экспедиции и научные работы, отсутствовавшие в ТОЙ истории) уже не смог бы полноценно работать на два фронта: в рабочее время — Институт, в нерабочее — писательство. Поскольку верно Анна Петровна отметила — это требует не только полета мысли но и сбора фактографического материала, то есть поиска в библиотеке, в архиве. Да что там библиотеки, со сколькими людьми приходилось лично разговаривать, чтобы узнать что-то, чего ни в каких книгах не найдешь! А он уже не мальчик, здоровье уже не то — хорошо, если этот целитель поможет, но все же, вдруг придется выбирать? Потому и не возражал против выдвижения себя кандидатом на должность члена-корреспондента Академии Наук (в том мире не прошел, но сейчас положение в советской науке совсем иное, и дело даже не в том, что у него есть поддержка наверху, просто с падением Лысенко поменялось многое в отношениях между учеными) — это не роскошь, а скорее необходимость: членкору положены и более свободный режим работы, и по штату уже помощь ассистентов, и деньги тоже не помешали бы. Хотя, если верить тому что он прочел — там он сделает выбор в пользу литературы. Но это будет лишь через несколько лет — сейчас же он к этому не готов. Да и тогда — интересно все же читать свою будущую биографию, да еще вышедшую в серии "Жизнь замечательных людей" — его уход был в значительной степени вынужденным, и здоровье уже не позволяло тянуть два фронта сразу. А что будет здесь — если курс целительства поможет? Хватит ли сил — должно хватить. А после — посмотрим, что получится.

— Надеюсь, здесь вам и не придется из науки уходить, — ответил тем временем Сталин. — Что же касается Книги, то... Книга товарища Ефремова, конечно, важна, но это не все. Идеи там, в основном, заложены правильные, но вот воспитывать в людях нравственность и бороться с эгоистическим инстинктом нам надо уже сейчас, не дожидаясь, пока наука подготовит нам полную теоретическую базу для этого. Я ведь тоже долго думал, чего там нам не хватило, когда и как с правильного пути свернули. И кажется, нашел, и это совпадает с тем, что сам Иван Антонович утверждал — я вашу биографию тоже прочел, Иван Антонович — про то, что удовлетворить ВСЕ материальные потребности обывателя невозможно, они будут расти бесконечно, а значит надо вместо этого поощрять развитие духовных потребностей, и про то, что если все так и пойдет, как вы наблюдали в шестидесятые годы, то в девяностые — будет взрыв безнравственности — верно вы все же, Иван Антонович, дату угадали, да еще в начале семидесятых, когда мало кому это в голову могло прийти. Да, кстати, про то, что вы меня ТАМ в контрреволюции подозревали — я тоже прочел, но не беспокойтесь, ЗДЕСЬ я и сам понял, что кое-в чем был раньше не прав, и ошибки прежние свои и некоторых подчиненных стараюсь теперь исправить. Но вернемся к шестидесятым. Так что же тогда произошло, что вы в том времени наблюдали своими глазами, раз сделали ваши выводы?

А именно где-то с шестидесятых пошло главной темой книг, фильмов, песен — частная жизнь, быт, личное благополучие. А о великом — лишь в славном героическом прошлом. И началось это, как Хрущев провозгласил, что главная цель, это повышение благосостояния наших людей. Вы, товарищ Ефремов, в том времени уже все поняли, не знаю, правда, как сейчас... Вот и я размышлял, чем госкапитализм отличается от социализма. Так я скажу — сразу после революции мы все же строили именно социализм: с повышением культурного уровня трудящихся, с реальным вовлечением их в процесс управления — и парткомы, профкомы играли важную роль, не для галочки, и движение рационализаторов было. Рабочий не был винтиком — по крайней мере, мы искренне пытались сделать его не таковым, с каким успехом, с теми руководящими кадрами и на том человеческом материале, это уже вопрос другой. А Хрущев как раз и объявил госкапитализм, перевел всех в статус наемной рабсилы: ты больше работаешь, тебе больше заплатим, вот все что от тебя требуется, а в остальное не лезь. И поначалу это работало: из бараков в "хрущевки", и телевизоры, радиолы, холодильники, пылесосы, что там еще — в каждый дом. А затем забуксовало — отчего в нашем народном хозяйстве возник структурный кризис, это вопрос отдельный, на Совете Труда и Обороны я его уже поднял, меры принимаются. Но существенно для того, что мы сейчас обсуждаем — что власть перед народом свои обязательства по принятому "общественному соглашению" выполнять перестала: автомобили, компьютеры, видеомагнитофоны так и не стали общедоступными, и было очевидно, что улучшения благосостояния не будет даже в перспективе. Вот отчего народ "перестройку" в массе и принял. Не говоря уже о том, что такая постановка цели тотально плодила обывателей: если мое благосостояние и есть высшее достижение, тогда вороватый завмаг вполне искренне мог себя считать истинным коммунистом. И никто не знал, не видел, а дальше-то куда идти? Когда нет высокой цели — вылезает самое мелочное, и становится главным. Вы, товарищ Лазарев, когда-то говорили мне — "единомышленники, кто ради дела и за идею, по мелкому вопросу быстро договорятся в рабочем порядке, а когда Идеи нет, то и за любой пустяк спорят и интригуют до неприличия". Что-то сказать хотите, дополнить?

Адмирал Лазарев кивнул.

— Так все верно, товарищ Сталин. Там я родился в семидесятом — и годы перед самым обвалом хорошо помню. "Занзибар, Занзибар", или "засыпает синий Зурбаган, а за горизонтом ураган" — песни из окон общаги Института Культуры, куда мы, курсанты, к девушкам ходили. Всем было комфортно — у большинства уже отдельные квартиры, где холодильник "ЗИЛ", цветной телевизор, ковры на стенах, магнитофон "Шарп" и стенка с мини-баром. Частная жизнь превыше всего — перед "перестройкой" кажется даже политику на кухнях уже не обсуждали, а где что достать. Занзибар, Зурбаган, Арабески и Рики энд повери, "Ирония судьбы" на Новый год и завод имени Маркса или какое-нибудь НИИ или КБ, где предполагалось работать до пенсии — и всем казалось, так будет вечно. В то же время, какое-то недовольство было, вроде все есть, а хочется еще чего-то. Потому и поверили Горбачу — думали, будет еще лучше, а хорошее, что есть, никуда не денется. И наслушались всяких там, кто вопил "так жить нельзя" — не зная, что эти мелкие беды раем будут вспоминаться в девяностых, всего через пять, десять лет. При том, что материальный ресурс был, Союз не ломать и капиталу не сдаваться — уж если на советских остатках все воровские девяностые тянули. Главная причина была, что Идеи не стало, веру потеряли. Большинство, кто без особых амбиций, в целом было довольно — но кому-то захотелось и в рокфеллеры. И обрушили все.

— Значит, мы эту Идею должны народу дать — сказал Сталин. И добавил, усмехнувшись в усы — а отчего Книга должна быть непременно одна? Пусть будет много, хороших и разных — или на конкурсной основе. Хоть тому же Мартынову поручите, "Гость из бездны", на мой взгляд, тоже хороший потенциал имеет, если его развить. В Тайну посвящать его излишне — а разговор с ним проведите, посмотрим, что выйдет. А может и еще найдете кандидатуры.

Снова взглянул на Ефремова.

— И вы пожалуйста, без всяких обид. Конкурс, это хорошо — победит лучшее. Когда я товарищам Яковлеву, Лавочкину, Сухому, Микояну задание ставлю, они ведь все правильно понимают, и стараются.

— Ну, что вы, какие обиды, — улыбнулся Ефремов. — Я буду только рад, если хороших научно-фантастических книг о коммунистическом будущем выйдет еще больше. Не я ли в будущем мира Рассвета писал о необходимости развивать жанр научной фантастики и о ее особой роли в воспитании молодежи?.. И считал своей главной задачей — создать первую такую книгу, за которой непременно пойдут другие книги от других писателей. Ведь, надеюсь, даже не выигравшие ваш конкурс книги — все равно будут изданы?

— Само собой, — согласился Сталин. — Если хорошие книги, то да, не пропадать же им только из-за того, что не заняли первое место. Вы пишите, товарищ Ефремов, а по рабочим моментам и деталям мы еще обсудим. А окончательно — история вашему труду справедливую оценку даст. Ну что ж, товарищи, я думаю, мы Ивана Антоновича можем отпустить? Товарищ Кунцевич, вы на машине — доставьте товарища Ефремова домой.

— Коммунисты, — думал Ефремов вставая. — С пути не свернут, драться насмерть и умирать готовы. Как Кунцевич мне сказал в запале — "если история против нас, то тем хуже для истории". Вот только их коммунизм — наподобие мира будущего у Олега Верещагина (цикл "Хрустальное яблоко", был в списке рекомендованных к прочтению). Мир русской Звездной Империи, постоянных галактических войн, в которых "земляне всех сильней" — вместо Великого Кольца. Мир страшный, где земляне будущего смотрят на чужаков через прицел, точно так же, как тот американский фантаст, с которым Ефремов полемизировал в "Сердце Змеи". И что гораздо страшнее, для тех же Лазарева, Смоленцева, Кунцевича, в этом нет ничего плохого — "хочешь мира, готовься к войне", "если видишь угрозу, стреляй первым". Так какой же мир собираются строить "рассветовцы" — Великое Кольцо, или Красную Империю?

Ефремов уже слышал эти слова, причем гораздо раньше этого дня и не от "рассветовцев". Красная Империя, гораздо более жесткая, агрессивная, решительно и энергично отстаивающая свои собственные интересы — чем тот СССР, погрязший в беззубом миролюбии и интернационализме, скатившийся в болото застоя и сгнивший там. Причем товарищу Сталину, тоже узнавшему то будущее, этот новый проект явно казался привлекательнее — и сам Вождь, уже проживший здесь больше, чем ему было отпущено там, будет жить еще, и Пономаренко (если слухи не врут) казался намного более умным, верным и последовательным продолжателем выбранного курса, чем Хрущев. Тактические, сиюминутные выгоды — несомненны. Мы гораздо сильнее, чем был СССР там, "каждые шесть дней строится новый завод", как написано в "Правде", и цены неизменно снижают каждый год 1 апреля, и зарплата растет, и обсуждают уже возможность перехода на пятидневку. И соцлагерь здесь много сильней, почти вся Европа под нами будет, если во Франции и правда, левые победят, и с Китаем есть все шансы остаться в союзе когда там "красные" Ван Мина одолеют "белых" Чан Кай Ши. А СССР строит большой Флот, не только и не столько для обороны своих рубежей, но и прямо говорится, что для защиты своих государственных интересов на удаленных театрах. Так каким в итоге выйдет этот коммунизм?

Но — с этого поезда уже не соскочить. Даже если сейчас встанешь и уйдешь. Потому что знать и не мешать, это тоже значит нести ответственность.

Да и Лазарев с Кунцевичем — все же сочли Книгой о коммунистическом будущем, именно "Туманность Андромеды". А не цикл того же Олега Верещагина. Который, надо отдать ему должное, талантливо описал переход к победе коммунизма здесь, на Земле — но именно путь, а не самоцель. Ну а в космосе — хочется верить, что там мы найдем все-таки друзей, Великое Кольцо. А не агрессивных сторков, подлых торгашей мьюри, звероподобных джаго, и кто там еще был? Хотя — эта мысль показалась Ефремову интересной — мир Верещагина, это то же человечество из "Андромеды", вышедшее в космос и обнаружившее себя в окружении хищников, живущих по закону, торговля или война. Оттого — земные корабли начинены самым мощным оружием, на планетах первым делом строят станции противокосмической обороны, а земляне вытянули страшную Галактическую войну, полное подобие Отечественной, заставив всю инопланетную сволочь себя уважать — и оттого, имеют у себя жесткую дисциплину, как на боевом корабле, во главе с Императором в роли капитана. Коммунистическая монархия — что может быть противоестественнее, однако у Верещагина прописана вполне гармонично.

[А все же — невозможно поверить, что во всей галактике только одни земляне могут оказаться нормальной цивилизацией, а все остальные разумные существа — сплошь сволочами и моральными уродами! Это, пожалуй, еще хуже, чем не верить в существование жизни на других планетах вообще...

Кстати, Ефремов заодно узнал от Рассвета и о том, что известно науке двадцать первого века о предполагаемой жизни на иных планетах — не мог не поинтересоваться! Оказалось, что и через два-три поколения космос все еще молчит и загадка этого молчания все так же неразрешима. Правда, и в будущем Земля внимательно просканировала лишь ничтожную долю звезд галактики. Зато было уже точно установлено, что у множества звезд есть свои планеты, а число планет галактики, на которых могла развиться своя жизнь, по самым пессимистичным оценкам должно достигать сотен миллионов! И все же — полное молчание в ответ на сигналы Земли... И полное отсутствие в нашей галактике, да и во всех окрестных, следов деятельности древних и могущественных цивилизаций, способных управлять энергией своих солнц.

Неужели разум действительно столь редок во Вселенной, что даже из сотен миллионов случаев возникновения жизни он развивается лишь в их ничтожной доле? Ведь не может быть, чтобы правы были те ученые, которые объясняют отсутствие братьев по разуму — неизбежным самоуничтожением любого разумного вида существ!

Ничего, выясним... Когда-нибудь мы все это выясним.]

— Творческая интеллигенция! — произнес Сталин, когда за Ефремовым закрылась дверь — и это лучший из ее представителей, которого вы, Анна Петровна, отрекомендовали как "преданного идеалам коммунизма", страшно вообразить, какие же тогда худшие? Вот отчего с технической интеллигенцией гораздо проще — как на заседании Совета Труда и Обороны товарищу Яковлеву, предъявившему ВВС свой Як-26 в качестве "бомбардировщика в габаритах и с летными данными истребителя" товарищи военные без всякой дипломатии указали, что если дальности хватает лишь для поражения цели в окрестности своего аэродрома, прицельное оборудование не обеспечивает уложить бомбы даже в пределах полигона, не то что попасть в мишень, а при полной бомбовой нагрузке еще и деформация фюзеляжа, то это не самолет, а полное г..о, и товарищ Яковлев его может себе в одно место его засунуть — вот так и было сказано, товарищ Пономаренко свидетель — и Яковлев такой разговор принял абсолютно нормально и пообещал все исправить. На что ему было ответ, оставить бомбардировщик в покое, и заняться сверхзвуковым перехватчиком — ведь сколько помню, из Як-26 так ничего и не вышло там, а Як-28 до семидесятых на вооружении ПВО стоял. И представить нельзя, чтоб из технарей кто-то пытался бы заказчику возражать "а я так вижу". А гуманитарии, ну вот как с такими управляться? А власть употребишь, так после клеймят сатрапами и душителями свободы.

Анна пожала плечами.

— Специфика профессии, товарищ Сталин. Так же как микроскоп, инструмент нежный, его грубо швырять нельзя, пылинки сдувать приходится. И уж никак не — гвозди им забивать. А что касается худших представителей творческой интеллигенции... Среди них можно встретить как таких, которые из принципа не захотят ничего в своих книгах менять, за одно только предложение этого начав крики об удушении свободы, так и таких, которых называют халтурщиками — писателей, если их можно так назвать, которые готовы с радостью писать на любую тему, которая только принесет им признание властей, а если уж власть сама закажет что-то... Вот только почему-то таланта у таких "писателей" — куда меньше, чем у их не предающихся раболепию коллег. Потому их халтурщиками и зовут. А товарищ Ефремов отнесся к нашим волнениям с полным пониманием.

— Ладно! — сказал Вождь, вставая — считаю, что разговор был плодотворный. Вас, товарищ Лазарев, жду через час на заседании Совета Труда и Обороны. Будем решать, по поводу французских событий. Обойдется в этот раз — или будет война?