| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Но если пленник попробует сбежать, шкуру с него живьем сдерем.
Было ясно, что "снятие шкуры" вовсе не речевой оборот, и Доманег пока поостерегся освобождать оруженосца, предпочтя оставить его связанным до утра.
На пир собрались почти все воины, принимавшие участие в сегодняшней битве, и лишь несколько дружинников остались стоять на страже у края священной рощи.
Из ближайших селений жители успели притащить козлы, доски и скамьи, но мест за столами хватало лишь для знати и старшей дружины, а простые гридни расселись прямо на траве. Сам Кодрун вместе с вождями и русскими послами восседал за главным столом, причем прислуживали воеводам жены и родственницы самого князя.
Когда все расселись, началась официальная часть торжества. Перво-наперво волхвы отделили часть добычи, предназначенную для верховного жреца Кривее, а затем при помощи дружинников, благо желающих нашлось, хоть отбавляй, быстро умертвили рядовых немцев. Рыцарей оставили "на вкусное". Их бережно, чтобы не зашибить раньше времени, положили на костер, полили топленым жиром и без долгих прелюдий подожгли. "Убийственную" часть церемонии из уважения к русским гостям, коим претило такое зрелище, провели поспешно и скомкано.
Когда крики германцев затихли, Кодрун торжественно встал, подняв обеими руками большую чашу с хмельным напитком, и громогласно, так что с дубов начали падать листья, провозгласил приглашение к пиршеству:
— Конагес и витингис, истей бе пойте скелли койте.
Пьопсо, намеренно державшийся рядом с русичами, взял на себя труд переводчика и перетолмачил им речь вождя:
— Князья и витязи, ешьте и пейте, сколько хотите.
Уговаривать голодных людей, измученных после трудного дня, не пришлось. Конечно, еда даже по меркам неприхотливых русичей не была изысканной, но мяса, рыбы, хлеба и каши имелось вдоволь, а медовый напиток был на диво сладким и крепким. Лишь кисловатое кобылье молоко, которое пришлось хлебнуть из круговой чаши, послам пришлось не по вкусу, но их никто не неволил, и они могли пить, что желали.
Дав гостям слегка утолить голод, Кодрун решил, что теперь можно начать серьезный разговор с делегацией Великого князя.
— Доманег, — начал хитрый конагис издалека, — верно, твой тысячник вещий, коли все наперед знал, и даже день точно угадал.
Боярин тоже горел желанием поговорить с пруссом, и послу было что сказать. Доманег обтер длинные усы, важно кивнул, подтверждая всеведение своего воеводы, и громко добавил, так чтобы все прусские вожди хорошо слышали:
— Преславный князь Ярослав и его тысячник Гавриил еще вот что велели передать, опосля того, как немцев побьем. Потеря одной сотни воинов тевтонов не остановит, и они не успокоятся. Через год ждите от них большой войны. А посему ищите союзников, куйте оружие и готовьтесь к битве. Крестоносцам только дай зацепиться, они вмиг понастроят замки, выбить из которых их можно будет только большой кровью. Наше княжество вам немного поможет. Вслед за нами князь отправил в Новгород людей с серебром, закупать вам мечи, шлемы и щиты. Это оружие новгородцы вскоре привезут к вам морем, так что ждите гостей. По суши путь, вестимо, короче, но там литовцы шалят.
Те пруссы, кто хорошо понимал по-славянски, растолковали соратникам смысл сказанного, и прусская знать начала выкрикивать хвалу пресловущему великому князю Ярославу.
Кодрун всеобщего ликования не разделял. Он с сумрачным видом развернул свиток с самодельной картой, вычерченной загадочным боярином Гавриилом, и вновь ужаснулся тому, как быстро продвигались крестоносцы. Десять лет назад их насчитывалось не больше сотни, и у них имелся лишь небольшой замок. Но за считанные годы они захватили все побережье Вислы от Польши до Балтики, построив десяток крепостей, и с каждым захваченным селением силы ордена только росли. Малочисленные племена туземцев, возможно, смогли бы одолеть Орден, но только если бы собрали всех воинов и заставили их слушаться своих командиров. Увы, но если созвать дружины нескольких князей еще теоретически возможно, то по поводу стойкости пруссов Кодрун никаких иллюзий не питал. Его соплеменники отважно вступали в бой, лишь имея значительное преимущество, и считали благоразумным отступить без приказа, когда противник начинал одолевать.
— Чего надо этим неугомонным марианцам? — пробормотал себе под нос вармийский вождь. — Поживиться чем-то, рабов увести — это все понятно. Но зачем же ради добычи переться за тридевять земель? У них там в Германии что, все так плохо, что грабить совсем некого?
— У немцев на родине везде каменные замки стоят, — улыбнулся невежеству туземца Доманег, — а в них постоянная стража, а не как у вас, ополчение, которое еще созвать нужно. Да и Ордену можно разорять не кого попало, а лишь те племена, которые их главный жрец разрешит уничтожить. Они ведь, марианцы, не просто кмети, а и сами немножко жрецы, причем одержимые. Постоянно обряды свершают, едят мало, вино почти не пьют, а на девок вообще не смотрят. Все их помыслы лишь о битвах, только для войны они и живут. Но вот с соседями им воевать нельзя, и в поисках битвы они обычно едут на юг, в свою Святую землю.
— У них там главная дубовая роща? — не удержавшись от любопытства, осмелился перебить старших Пьопсо.
— Хм, вроде того, только вместо деревьев растут пальмы, — попробовал объяснить концепцию религиозного паломничества Доманег. — Это такие столбы с гигантскими листьями. Все путешественники, побывавшие в тех краях и поклонившиеся, хм, тамошним "идолам" в Иерусалиме, уносят с собой домой пальмовые ветви. Но вот беда, басурмане — заклятые враги христиан, тоже считают град Иерусалим своей святыней и постоянно из-за него воюют.
— На что им чужие святыни? — подал голос жилистый старик с кривой дубовой палкой, единственный из жрецов, допущенный в круг вождей. — У басурман своих пальмовых рощ, что ли, нет? Неужто и наш древний дуб в Ромовэ кто-то захочет отнять?
— Распря из-за Иерусалима — это долгая история, — не стал углубляться в теологические дебри боярин. — Главное, что в этой святой земле крестоносцев разгромили, вот они с досады к вам и поперлись. Вас тоже разрешено убивать, а большое войско пруссы собрать не в силах.
Кодрун бросил взгляд на жертвенный костер, на котором догорали останки германских разбойников, считавших, что убивать пруссов можно и нужно, и невольно ухмыльнулся, однако тут же снова помрачнел:
— Ладно, турнули рыцарей с юга, они подались на север, это ясно. Но главного все равно не понимаю. Вот как все нормальные люди делают? Устроили набег, захватили добро и вернулись домой, медовуху на радости пить. Но к чему селиться на землях своих недругов?
— Янтарь им ваш нужен, — напомнил Андрей. — Марианцы такие кудесники, что превращают эти солнечные желтые камушки в серебро и злато. А вармийцы и самбы как раз на самом побережье обитают, в янтарном краю. Ну и, конечно, земля ваша тоже нужна.
— Но к чему она им, — снова встрял в разговор вятших людей Пьопсо. — Видывал я, какие у ляхов нивы. Вот там хлеб хорошо родится, богато, не то, что у нас.
— Оно, конечно, в ваших северных краях лето короткое, — начал объяснять Андрей, — но зато сильных морозов не бывает, и засухи вы не ведаете. Вашим полям только хороший плуг нужен, семена получше, да хозяйство надо рачительно вести, тогда и урожай соберете не хуже, чем у поляков. О том мы отдельно хотели сказать.
В двух словах послы объяснили, что на территории с устойчивым типом земледелия, которой является побережье Балтики, масштабное освоение целины очень выгодно с экономической точки зрения. Внедрение современной средневековой механизации резко увеличит урожайность зерновых культур, а наличие пригодных для освоения пахотных земель позволит значительно расширить посевные площади. В итоге такого рационального хозяйствования существенно увеличится сдача хлеба князьям. Ну, а наличие солидных запасов зерна, в свою очередь, позволит прусам содержать большие постоянные гарнизоны в крепостях и совершать продолжительные походы. К сожалению, тевтонцы все это тоже знают, и потому-то с каждой захваченной деревней они становятся все богаче, а их войско все многочисленнее.
— Значит, землю нашу алчут, — мрачно подытожил Кодрун. — Ну, а если мы согласимся покреститься, они отстанут?
— Германский владыка все ваши земли марианцам подарил, — напомнил Доманег. — Так что уходить они не станут и потребуют от вас полного подчинения.
— А воевать тогда крестоносцы с кем будут? — с робкой надеждой вопросил самбийский вождь Сурдет. — Они же браниться любят.
— Так у вас рядом еще много язычников — жмудины, ятваги, да прочие поганые. Вот на них тевтоны и ополчатся, а вы будете дань платить и в походы ходить туда, куда Орден укажет.
Прусские князья переглянулись, и Кодрун высказал общую затаенную мысль:
— Скажи, витинг, ваш Ярослав согласится взять вармийское, или еще какое, племя под свою руку, чтобы стать князем князей и защищать от германцев?
— Пока вы язычники, Великий князь вашим господином быть не может, — мягко отверг лестное предложение посол. — Он даже когда мунгальского хана полонил, то оставил себе лишь тысячу крещеных степняков, а некрещеных отпустил, ибо они ему без надобности. Но честно скажу, даже если перейдете в православие, то наш Ярослав не скоро сможет сюда войско привести. У него Рязанская земля разорена, да с черниговцами вот-вот споры могут начаться. А еще надо Смоленск под свою руку подвести. Тамошний-то князь Святослав совсем плох, того и гляди преставится, а у Ярослава права на Смоленск имеются.
— Может еще и не помрет, — нахмурился Сурдет. — Принесет черного быка в жертву, и глядишь, болезнь отступит. Да и своих родственников у Святослава наверняка пруд пруди.
Так ни о чем окончательно и не порешив, вожди мрачно продолжали пить пенистый кумыс, тихонько переговариваясь под неодобрительные взгляды старца с дубовым посохом. Лишь Доманег лучился довольством, весело насвистывал и едва ли не пускался в пляс. И было от чего — свою миссию посольство выполнило. Вармию оборонили, немцев ни одного не упустили, князьям местным намекнули, чтобы шли в подручники Ярославу.
Правда, вщижец не разделял веселья главы посольства и тоскливо мочил усы в хмельной чаше. В конце концов, не выдержав грустного вида товарища, боярин весело хлопнул того по плечу:
— Андрей, а ты-то чего кручинишься? Или не доволен чем?
— Да все хорошо, Даможек. Битва славная, добыча богатая. Вот только, — последовал новый тяжкий вздох, — самострел жалко. Это все-таки семейная ценность, от отца его улучил.
— Может, взыскание учинить? — неуверенно предложил боярин, — лодки взять, да баграми на дне пошарить.
— Да теперь его уж не сыскать. Море-то вон, какое большое.
Андрей одним махом осушил чашу с вином и вновь начал печально вздыхать, не ведая того, что его утрата обернется огромной ценностью для науки. По иронии судьбы, тот самый самострел, который в нашей истории археологи нашли на пепелище Вщижа, историки нового мира все равно отыщут, только теперь на дне Вислинского залива.
Глава III
Июнь 1238 г. Вифиния.
С утра послы поднялись спозаранку, не успев даже толком выспаться. Выезжать лучше до рассвета, пока еще веет прохладой, а в июне ночи недлинные, хотя и не такие короткие, как в русской земле.
Отец Григорий почти не удивился, когда утром гостеприимный хозяин вдруг вспомнил, что ему тоже надо бы съездить по делам в столицу. Расчет ктитора был прост — если русское посольство примут ласково, то не мешает примазаться к нему, чтобы лишний раз помозолить глаза и церковным иерархам, и гражданским чиновникам. Ну, а прогонят послов взашей, так он тут и не при чем. Из своих сторожей и слуг Даниил набрал свиту в десяток сопровождающих, вооружив их для солидности разнообразным оружием, найденным в кладовых, и даже посадив всех на коней. А ведь конюшня в монастыре маленькая, на четыре стойла, не больше. Не иначе, ктитор еще с вечера послал гонцов к соседям, одолжить лошадок.
Самозваная свита посольства к утру тоже заметно выросла, вызвав нешуточную тревогу Григория, опасавшегося за свою казну. Протоиерей даже кратко помолился про себя о том, чтобы император оказался в Никее, а не уехал в Нимфей, который Ватац недавно сделал своей второй резиденцией. Туда и за неделю не добраться, а придорожные монастыри прокормить такую ораву восторженных греков не смогут. Видимо, придется мошной порастрясти.
Проглотив остатки вечерней трапезы, путешественники быстро собрались, и вскоре кавалькада торжественно, словно на параде, с развернутым знаменем и под звуки марша выступила в путь.
Княжий духовник с интересом осматривал окрестности, поражаясь переменам, произошедшим с Вифинией со времен его юности. Когда он покидал Греческую империю, вокруг царили запустение и упадок, вызванные длительными войнами и многочисленными нашествиями. Честно говоря, главной причиной его бегства в суровый северный край являлось не столько подвижничество и миссионерство и даже не свойственное юности желание узреть новое, а попытка найти благодатную страну, переживающую пору своего рассвета. Дряхлая империя ромеев еще могла подняться с колен, но великие свершения ей были уже не по плечу. Ну что же, все его давние желания сбылись. Он познал новый мир, столь отличный от греческого, послужил пастырем для полуязычников-вятичей, а самое истое — павший было духом Григорий познал радость созидания. Он воочию видел, как в русских княжествах постоянно возводились новые города и основывались монастыри, заселялись дебри, распахивались лесные поляны, осваивались ремесла, прокладывались торговые пути.
Но, как видно, в греческой земле пашни и сады нынче снова ухожены и аккуратно огорожены. Возле домиков селян разбиты небольшие сады и огородики, везде пасется скотинка как крестьянская, так и монастырская. На лугу, обнесенном плетеной изгородью, паслись, позвякивая колокольчиками, тучные коровы, охраняемые здоровенными собаками.
— Это же молочные коровы, — прищурив дальнозоркие глаза, заметил протоиерей. — Прямо как у нас на Руси.
— О, да, — с гордостью подтвердил ктитор. — Ваши, ну в смысле русские купцы все время удивлялись, почему у нас в империи сыра делают так мало, что приходится завозить. И я вот решил обзавестись молочным стадом. А погляди-ка вон там, какой у меня роскошный виноградник!
Справа от дороги тянулся невысокий частокол, защищавший посевы от потравы скотиной, за которым произрастали лучшие сорта винограда. Кое-где в заборе были проделаны калитки, чтобы уставшие путники могли сорвать гроздь сочных ягод. Русичей заранее предупредили, что в садах можно есть любые плоды, но не вынося их за ограду, что посчитали бы воровством. Вот только пока, в начале лета, ничего съедобного произрасти еще не успело.
— Да уж, вот виноградной лозы у нас на севере не встретить, — грустно констатировал глава посольства. — А тут его сажают не только во всех имениях, но даже и в городах. Причем во дворах Никомедии, как я заметил, винограда столько, что выращивают его явно на продажу.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
