Непосланный посланник

Правильно же сориентироваться в этом времени и грамотно расставить приоритеты во множестве вставших передо мной задач, мне крайне мешал недостаток знаний о местных реалиях. Я и шагу не мог ступить, чтобы «не попасть впросак». Спасибо, еще спасал возраст! И можно было сделать просящие глаза с наворачивающими на них слезами или, наоборот, придать лицу каменное бездумное выражение, после чего многие вопросы окончательно исчезали.

Если честно, я о настоящем, вообще, ни черта не знал… Ни о гигиене этого времени (чем, в конце концов, зубы чистить? Или подтираться-то?), ни о документах (какие у меня должны быть бумаги? «Уши, лапы и хвост», что ли?), ни о местной пище (а где конфеты?), ни о местной власти (кто тут в селе, вообще, самый главный босс?), ни о специфических оборотах речи (кто-нибудь что-нибудь завернет эдакое, а ты «слухом ни духом»), ни местных газетах и радио (насколько это был объективный источник информации), и т.д. Кроме этого, было еще множество нюансов, которые мне просто жизненно необходимо было знать, чтобы жернова войны меня не перемололи.

…Словом, я прикинул следующим образом. В моем распоряжении было примерно две недели чистого времени до начала местного апокалипсиса — до начала войны. Потом еще примерно месяц до того, как немецкие войска появятся в этой местности. Значит, полтора месяца у меня есть!

И отталкиваясь от этого срока я и отвел себе на добычу информации почти целую неделю. Семь дней и семь ночей — это, по-хорошему, много или мало? Целых сто шестьдесят восемь часов? Вот я проверил, насколько это время субъективно и объективно велико... Оказалось, это катастрофически, непозволительно маленький срок, за который было крайне сложно «врасти» в местное сообщество. Я, отводя себе эту неделю, еще мыслил категориями XXI века, когда и скорости передвижения и каналы распространения информации, да и сама информация, были совершенно иными.

Видит Бог, я даже представить себе не мог, насколько сложно оказалось разузнать хоть что-то. Чтобы получить какие-нибудь сведения, даже о самых обычных, вещах, мне приходилось устраивать настоящую специальную операцию, которые не всегда завершались удачно... Вон, пару дней назад, в поисках самой обычной газеты, я отчаялся до того, что даже попытался залезть открытое окно чужого дома, где на столе лежали несколько пожелтевших печатных листков. Ведь по другому раздобыть мне газету было почти невозможно! В селе ее не купить в киоске (да и денег нет), не найти выброшенной на улице (выбросить газету, да такое было просто немыслимым), не раздобыть у бабки Григорий (бабуля явно недолюбливала советскую власть, перенося свою нелюбовь и на печать)! Оказалось, познакомиться с местными газетами можно было лишь в местной библиотеке, куда я пока соваться опасался. Учительница местная и так уж на меня странно косилась, когда «шарился» по страницам чье-то забытого на парте учебника.

Я, конечно, не сдавался и ухищрялся, как мог! Три дня я с утра и до самого вечера, как на работу, лазил по селу, стараясь посетить все самые важные объекты сельской инфраструктуры. Спасибо, хоть их было не так много, и находились они вблизи от бабкиного дома. Это были сельсовет, школа с библиотекой, медпункт — местный зародыш ФАПа, колхозное правление, колхозные мастерские, сельская лавка, возле которых я «терся» как приклеенный!

Возле всех этих зданий прикидываясь ветошью, я деловито ковырялся в носу, таскал за загривок какого-то блохастого пса, размахивал сорванной веткой, пытался грызть жутко кислые яблоки, даже корчил рожи какому-то сверстнику (за что, правда, вечером отхватил люлей). Эта нехитрая маскировка, как правило, неплохо помогала. И редко кто-то из сельчан обращал на меня, особенно, ковыряющего в носу, внимание (за что им спасибо большое!). Они сновали между сельсоветом и колхозным правлением, школой и лавкой, разговаривая, крича, ругаясь, бормоча и шепча.

Иногда, мне перепадало даже чуть больше, чем обрывки малопонятных разговоров. Так, на второй день моей эпопеи в селе и вынужденного караула возле школы я стал свидетелем одного интересного разговора между той старой Гришкиной учительницей и отцом одного из учеников.

— Вы, Наталья Павловна, не сумлевайтесь, мой негодник все сделает, — добродушно бухтел крепкий мужчина, мявший в руках полотняную кепку. — Он эту книжку у меня всю прочитает. От корки до корки! Все про наше село будет знать! Как отче наш! Ой! — мужичок почему-то вдруг замялся, едва произнес про «отче наш». — Я говорю, все выучит…

На подоконнике открытого окна школы как раз и лежала та самая книга о селе. Судя по ее, видневшейся мне обложке, это было еще не старая книжка. По всей видимости, это было какое-то исследование по краеведению. Словом, вы понимаете, что я не мог не сделать стойку на нее. Краеведение — это ведь не только и не столько история, это и знание о настоящем этого села и окрестной местности: карты, дороги, знаменитые жители, памятные события и еще много чего интересного и нужного мне.

— Вы уж, Фома Егорович проследите, будьте добры, — послышался строгий голос учительницы. — Он же у вас умненький мальчишка. Хулиганит только иногда. Вчера вон, доску школьную воском натер. Смотрите, писать совсем невозможно.

Я встал на цыпочки и осторожно заглянул в окно. Там, в классе, пожилая женщина в темном жакете и светлой длинной юбке продолжала жаловаться на одного из своих учеников.

Та самая книга лежала буквально в нескольких сантиметрах от меня. Я даже год издания разглядел. 1939 г.! Какая удача! Совсем свежак!

— А за эти его непотребства, я ему выдам по первое число ремнем-то! — батя ученика вновь начал бухтеть. — Он у меня сидеть пару ден не сможет!

Словом книгу я эту не мог упустить. Да чего греха таить, пришлось мне ее утащить.

… В другой раз я почти полдня пролежал в лопухах, подслушивая за девчачьими разговорами. Если честно, даже предположить не мог, что за бесполезной шелухой в них будет столько полезной и нужной информации! Я, конечно, опух от бесконечных разговорах о каких-то новых и ярких тряпках у бесстыдницы Аленки — предсельсоветовской дочки, о смазливом парне — шофере и гармонисте. Но наградой мне стала информация о девчачьих песенниках! Да, да, об этих сшитых вместе и тщательно украшенных обычных школьных тетрадках, куда девчонки записывали понравившиеся им песни, вклеивали яркие картинки и т.д. Я же запал на нечто другое… Оказалось, там могли попасться и по истине золотые сведения — о местном роднике, о расписании поездов на ближней к селу станции, о ближайших средних и высших учебных заведениях, и т.д.

Все это подтолкнул меня на одну мысль, которая поначалу мне показалось лишь интересной. Время же показало, что эта идея оказалась пророческой! Размышляя о сложностях получения информации и трудности передвижения, я задумался о помощниках. «Если уже сейчас я скатился до воровства газет и книг, то что произойдет, когда мне понадобиться что-то более серьезное?! Еда, вещи, деньги, оружие, в конце концов?». По-хорошему, эта мысль о помощниках, а может и настоящей команде, пришла мне уже давно, но именно сейчас она начала оформляться во что-то более или менее осязаемое. «Сейчас один я точно ни черта не смогу сделать. Для меня вон даже до конца села дойти уже целая эпопея. Чего уж тут говорить про станцию или про Москву? Значит, мне нужны люди. И думать о них нужно уже сейчас, а не тогда, когда немец нам всем даст пинка под зад».

Знаете, сидение в лопухах оказалось очень эффективным. Если бы конечно не муравьи, я бы наверняка додумал тот самый главный ПЛАН до самого конца. «Однозначно, начинать нужно с тех, кто ближе всего. А кто это? Правильно, Настюха и бабуля! Надо их как-то вербануть». Муравьи кусались все сильнее и сильнее, а шевелиться особо резко было нельзя. Продолжавшие «трещать» девчонки за свои раскрытые тайны меня определенно бы порвали на множество маленьких медвежат. «Бабка вообще-то крепкий орешек. Такой в КГБ работать. Или как там сейчас все это добро называется? НКВД, точно! Она, пока мне не по зубам… А вот с Настей дело может выгореть». За те несколько дней, что я жил с ними, мне удалось ее довольно хорошо узнать. Как оказалось, у нее было несколько слабостей, на которых мне и можно было бы сыграть. «Так, первый аргумент — это, конечно же, поцелуй с тем прыщавым пацаном, одноклассником. Аргумент, если честно, так себе и может не сработать. Кто знает, как она поведет себя, если на нее начать давить». В какой-то момент я почувствовал себя самым настоящим разведчиком, готовящимся к вербовке нужного мне человека (голивудское кино явно давало о себе знать, даже в другом времени). «Тогда, нужен не только кнут, но и пряник. Кажется, у нее нелады с алгеброй. Поможем! Обязательно поможем! Она у меня будет эти примеры как семечки щелкать… Что у нас еще там? Подожди-ка… Она же тащиться от стихов Есенина, которые тут, кажется, под негласным запретом. А с Есениным у меня, к счастью, все в полном порядке! Спасибо, семейной библиотеке и одной из своих девушек, сходившей просто с ума от этого блондинистого поэта. Словом, десятка два стихов я ей смогу обеспечить. Не сразу, конечно, а постепенно, по мере приучения. Ха-ха-ха».

Наконец-то, девахи собрались куда-то. Их голоса почти затихли и скоро уже можно будет выходить. Быстрее уже! На моей детской тушке, кажется, уже живого места от укусов муравьев не осталось. «Быстрее, быстрее! Валите, валите! У меня уже кажется даже мозг чешется! Фу!». Едва все затихло, я вскочил, как лось и начал стряхивать с себя все, что прилипло, и дико чесаться.

«Так, вроде все». Стряхнув всех муравьев, я помчался в избу, где нужно было приготовить кое-что к приходу Настюхи.

Дом меня встретил тишиной. Бабуля опять куда-то умчалась. Сама Настя еще не подошла. «Самое время… Где там она свой песенник прячет? Пора приготовить ей один сюрприз… Да-а, небогато тут с мебелью и вещичками». Прямо скажем, поиски не должны быть долгими. Чего уж греха таить, бедно они жили. Из всех вещей, более или менее габаритных и стоящих, один лишь сундук и был. Правда, какой это был сундук! Это был царь-сундук! Здоровенный, богато обитый железом, украшен какими-то узорами. Я туда с легкостью помещался…

«В чужих вещах, конечно, лазить нехорошо, но я ведь не для себя стараюсь». Я залез в закуток за печкой, где хранились какие-то вещи, и начал в них шуршать. «Какая-то зимняя шубейка, валенки, шарф. Так, это не то». Я переворошил целую горы какого-то барахла, ношенного тряпья, пока, наконец, не добрался до каких-то книг. «Что-то уж глубоко затарены. Это явно не учебники, Настюхи. Ого! Вот это сюрприз! Бабуля-то у нас не проста». В моих руках оказались, если я правильно понял, какие-то книги для богослужения на старославянском языке. Такие солидно выглядящие, большие, заботливо отделанные тканью, книги буквально кричали: «Спрячь нас! Спрячь».

Найти ее песенник удалось лишь тогда, когда я уже почти опустил руки. Заботливо свернутая в рулончик толстая тетрадка оказалась спрятана в щель между балками потолка. Черт побери, еле достал. Думал, свалюсь вниз и шею себе сверну. «Ну а теперь, самое интересное! Где у нас тут ручка?! Бляха муха!». Схваченное второпях, перо никак не хотело писать, оставляя просто огромные пятна. Хорошо, хоть я догадался потренироваться. «Нет, так не пойдет! Надо карандашом. Вот, другое дело! Осталось решить, что ей написать эдакое из Есенина». Я на какое-то мгновение задумался. «Блин, чего это я туплю? Какие стихи могут понравиться девушке? Конечно, о любви! А! Есть у меня один такой стих… Заметался пожар голубой… Помниться, моя Иринка, была без ума от этого». С ухмылкой завзятого ловеласа, я быстро заскрипел карандашом по странице песенника.

«Все! Теперь спрячем тетрадь на место». Вновь пришлось вставать на стол и тянуться, чтобы засунуть заветную тетрадку на место. «Ну, зачем ее так далеко прятать?! Кому она тут нужна? Старой бабке? Сопливому пацану, который и говорить-то не может?».

Я слез со стола и уселся на лавку перевести дух. Все эти упражнения для моего организма оказались очень тяжелыми и поэтому часто приходилось отдыхать. «А это у нас что такое?». Мой взгляд упал на стол, где лежала раскрытая тетрадка с какими-то примерами. Ровные ряды формул, написанных аккуратным девичьим почерком, заполняли почти половину страницы. «А вот и еще один аргумент!». В это мгновения у меня сам собой вырвался смех эдакого вселенского злодея — доктора Зло. Однако тут же я заткнулся. «Не хватало еще, чтобы такой смех кто-нибудь услышал. И так уже и Настюха и бабуля косятся на меня. На костре, конечно, не сожгут, но кто знает этих предков?».

В итоге, все мои приготовленные для Насти аргументы выстрелили в самую точку! Несмотря на мои опасения, Настюха оказалась мировой девахой, если смотреть на нее с позиции моего времени. Она сразу же поверила в то, что ее примеры с километровыми формулами и незнакомые ей стихи Есенина оказались делом моих рук.

— Вундеркинд! Вот ты кто! — буквально с первых же секунд завела она пластинку о том, что я какой-то сверхумный и сверхталантливый ребенок. — Нам лектор как-то в клубе о таких рассказывал, — Настя оказалась довольно начитанной, что мне было только на пользу. — Говорит, если с дитем заниматься прямо с пеленок, то он вырастет очень умным! Вот, как ты прямо! Это откуда же тебя Гришка откопал? Поди с самой Москвы? У профессоров каких в семье жил? Он же говорил, что с родителями твоими случилась какая-то беда…

Словом, благодаря начитанности и впечатлительности девушки мне почти ничего и не пришлось доказывать. Я лишь поддакивал ей в нужных местах и старался поспеть за ее мыслями и рассуждениями.

— Точно ведь?! Ага, головой киваешь, — он смотрел на меня, как на диковинное чудо. — Значит, ты вундеркинд! Вот девчонки ахнут, когда я про тебя расскажу…

Я аж подскочил на месте и отрицательно замычал.

— Нет, нет…, — прямо сейчас такая известность мне была не нужно. — Нельзя! Гриша… нельзя, — не очень у меня пока было со связностью речи; горло быстро уставало. — Нельзя никому говорить.

В конце концов, мы с ней нашли общий язык и «ударили по рукам». Занимательно, наверное, это смотрелось со стороны! Дылда, девчонка, жала руку мальчонке-крохотульке и вид при этом у обоих был максимально серьезным… Договор наш был прост! Я ее подтягивал по некоторым предметам и время от времени подкидывал ей новые стихотворения Есенина. Думаю, она не сильно обидеться, если Есенина я буду разбавлять и некоторыми другими авторами. Память моя ведь не безгранична! Она же, со своей стороны, помогала мне в тех случаях, когда нужна была помощь взрослого.

… А вот также же просто разобраться с бабулей мне не удалось. В случае с ней вообще было непонятно, на что давить. Бабуля была кремень, с которым, к тому же, никак не удавалось найти общий язык.