Нашлись и противники, утверждающие, что Балиль продал отца только чтобы показать свою безукоризненную непогрешимость — мальчик хотел быть лучше всех. А против родителей идти нельзя, это запрещено божьими законами. Так что у Балиля сходство не с Христом, а с каким-нибудь христопродавцем, вроде Иуды, или даже с самим Змеем. Во главе оппозиции оказались родственники Балиля, которые были казнены вскоре после его смерти — отец, дядя и бабушка, иначе говоря, пострадавший и убийцы. Противники собирались на альтернативные митинги, на которых требовали запрещения всяческих митингов и сборищ приверженцев Балиля Марзука, как пропаганды нарушения законов (Dura lex, sed lex!).
Пеппи от души смеялась, наблюдая, как озлобленные сторонники Балиля с воплями накидывались на его приверженцев, так что ангелам смерти приходилось растаскивать воюющие стороны. Все кончилось печально. Пришло время Балилю идти на страшный суд. Сторонники Балиля утверждали, что его судьба будет исключительной — ведь мальчик был не только обладателем незаурядных нравственных качеств, он был еще и убиенной жертвой, что давало ему мученический ореол. Противники утверждали, что никакой награды Балилю ждать незачем. Отправят его на Землю, чтобы в новой жизни свои грехи искупал. Но все услышали только короткий визг Балиля, и поняли, что его не стало. Причем разбирательство было столь скорым, что никто не успел даже сделать никаких предположений. Как сторонники, так и противники Балиля разбрелись в молчании.
"Dura lex, sed lex", — вспомнила Пеппи столь популярную в последнее время фразу, — "Вот тебе и нравственный закон. Мальчишка-глупышка..."
Имя Балиля некоторое время просто не упоминали. Потом бывшие противники во главе с родственниками Балиля стали утверждать, что настоящий мученик, пострадавший от нарушителей Закона — это отец Балиля. Именно поэтому и был уничтожен Балиль, поддавшийся соблазну подчиниться земным, не божественным законам, по которым долг общественный поставили выше долга сыновьего. "Да как они там, на Земле, смели свои законы изобретать, да еще превыше божественных ставить! Разве законы бактерий в луже могут быть выше законов космоса, который лужу объемлет?!" — вопили они на новых митингах. Все митинги прекратились, когда и отец Балиля, и его дядя, и бабушка тоже были уничтожены после суда. "Стоило ли затевать все это вавилонское столпотворение при таком исходе?" — горько удивилась Пеппи.
* * *
А вскоре произошло событие, куда более сильно затронувшее Пеппи, и даже повлиявшее на всю ее дальнейшую судьбу.
Пеппи была поражена, когда узнала, что дядя Август, кроткий и незлобивый дядя Август, был уничтожен сразу же после суда. "Как же так, за что?" — пронеслось у нее в голове. И сразу же пришел ответ: "Он был гомиком, только скрывал это".
Пеппи уже несколько раз сталкивалась с подобным получением знаний неведомо откуда и неведомо от кого. То же происходило и с другими, стоящими в очереди. Пеппи даже пыталась задавать вопросы, но поняла, что ответы приходят, только когда Неведомое само пожелает ответить. Никакого подобия диалога, в этом Неведомое было последовательно. По-видимому, обсуждать что-либо или спорить Неведомое не желало. Оно как будто игнорировало само существование Пеппи, пока не наступало событие, которое, с точки зрения Неведомого, она должна была узнать. Вот и сейчас оно решило, что Пеппи должна была знать, что дядя Август был гомиком. Пеппи вспомнила, какое чувство жалости, а потом раздражения она испытывала всегда к дяде Августу. Теперь она с горечью поняла, что всегда чувствовала в дяде Августе что-то тайное. Она вспомнила потом, как она издевалась над ним (теперь, уже взрослая, она понимала, что издевалась), и что он никогда не обижался, и всегда любил ее. Она вспомнила, что именно он был единственным взрослым, который приходил к ним, когда умер отец, и как мог поддерживал мать, несмотря на то что Пеппи, как большинство подростков, не могла скрыть своего раздражения, причины которого не понимала.
У самой Пеппи тайн не было, если не считать детские выдумки и шалости. Тайны просто не прижились бы в её душе. Пеппи вспомнила, что когда-то дядя Август рассказывал ей о даосах. Идеалом даосов была внутренняя пустота, для достижения этого идеала они делали всякие хитрые гимнастики и учили наизусть дурацкие басни редкой непонятности. А когда им от всего этого становилось совсем туго, они занимались медитациями, то есть просто сидели и думали. Как можно было просто так, ни с того, ни с сего сесть и начать думать? Дядя Август говорил, что Пеппи внутри пустая от рождения. "Бедный любитель даосов, какая уж тут внутренняя пустота, если всю жизнь живешь с такой тайной", — горько подумала Пеппи. Самой ей ничего лишнего ей не было нужно, в том числе и историй про даосов, и понимала она всё просто, может быть даже слишком просто. Теперь ей казалось, что она знает, почему дядя Август назвал ее внутренне пустой. Пеппи представила, как тайны заглядывают в нее, и видят огромное круглое пустое помещение. Они забираются внутрь и оказываются как будто на арене цирка. Им, бедным, просто негде притаиться. А какая же тайна захочет, чтобы все на нее пялились, и какая же она после этого тайна? И тайны с ворчаниями и стенаниями бегут прочь от Пеппи. "Надо же, такая приличная с виду женщина, а внутри такая незатейливая особа!" — причитают они.
— Ну, как тебе? — услышала Пеппи и, растерявшись, ответила:
— Да дуры они, эти тайны!
— ?!
— А, это ты, Анника? Извини, я тут о своем, не врубилась сразу! Так ты о чем?
— А я подумала, что ты поняла, о чем я. Я о твоем дяде.
— Ну да, ну да... Ты же тоже его знала, значит, тебя оповестили. Мать видела? Представляю, как убивается.
— Видела. Да ты знаешь, как-то не очень твоя мать убивается. Я бы сказала, что совсем не убивается. Она так была ошарашена его тайной, что даже заявила, что может и правильно, что его уничтожили.
— Да уж, мне самой в первый момент так подумалось, от неожиданности. А маман, я думаю, просто еще не решила, как к этому относиться. Иначе бы уже здесь была, делилась.
— Ну а ты как к этому относишься?
— Ты знаешь, я вдруг поняла, почему мне всегда было его жалко. Он так и прожил не свою жизнь. Как же ему было мучительно. Так вот мучался, мучался, да еще на "том свете" уничтожили. Спрашивается, зачем мучался?
— А куда ему деваться-то было? Ну, я человек широких взглядов, я считаю, что если человек другим ничего плохого не делает, то это все дело его совести, и все тут. Но другие, как ты знаешь, иного мнения.
— Другие. Тут, на "том свете", как раз нашей совестью и занимаются. Совесть ведь с нашим тайным постоянно общается. А тайн здесь нет. Тайны твои все на Страшном Суде явными становятся. Вот ему и досталось.
— Тогда получается, что мучаться и совеститься смысла нет. Был бы бессовестный — тот же конец был бы.
— Да, вот и мне это в голову пришло. Значит совесть здесь никакой значимоcти не имеет?
— Ага, начинаешь понимать?
— Да ничего я не понимаю. Как раз только вопросы задаю. Но ведь как-то же оценивают, кто хороший, кто плохой. По каким признакам?
— Тут все по Закону. Нарушил Закон — значит плохой. Гомосексуализм — самое страшное преступление, страшнее просто нет.
— А откуда ты знаешь?
— От верблюда. А откуда ты все знаешь? Что-то нас информирует, когда считает нужным. Каждого. Небеса.
— Небеса? Я это называю Неведомое.
— Неведомое? Классное название. Не знамое, не ведомое... Сидит НЕЧТО и всех за нитки дергает.
— Почему ты решила, что за нитки дергает?
— Ну а почему, как ты думаешь, нам с тобой какая-то информация приходит, а какая-то нет? Почему ты вопрос "Неведомому" задаешь, а оно хочет отвечает, хочет — не отвечает? Разве это просто обслуживание без разбора, как у телефонистки, которая соединяет всех, кто попросит? Представь себе телефонистку, которая захочет — соединит, захочет — не соединит, по своему разумению.
— Пример явно неудачный. Значит у Неведомого вовсе не функции телефонистки.
— Да. Но оно, как телефонистка, предпочитает оставаться инкогнито.
— Ну, может мы просто не в состоянии понять?
— Может быть. Только, я думаю, не потому что тупые, а по какой-то другой причине. А может просто удобно давать тебе только часть информации?
— Что же тут удобного? Запутаешься только, какую информацию давал, какую не давал.
— Запутаешься?! Ну, ты даешь! Ты часто тут путаешься? Никогда, а если и начинаешь путаться, то такое ощущение, что в голове у тебя как-будто радиопомехи, муть какая-то включается и давит на сознание. Ну а "Неведомое" никогда не путается, я это чувствую. У него не такие как у нас возможности. Говорят, что оно и богам подсказывает, поэтому у них божественные привилегии — будущее предсказывать и т.п., ну ты знаешь.
— Нет, не знаю, никогда не общалась с ними, слышала только кое-что. Они-то в очереди не стоят, хоть и живут, как люди. Но какие они огромные, действительно колоссы!
— Это тебе повезло, что не общалась. Говорят, что они, когда людьми живут, тоже забывают прошлое, и связь с Неведомым у них теряется, если их специально не инициировать. Так вот, без этой связи они не сильно от людей отличаются, и люди им частенько носы утирают. Мне рассказывал один человек, мой знакомый по Стокгольму, он недавно сюда прибыл, что он с одной богиней был знаком на Земле, и встретил ее здесь, на "том свете". Не понимаю только, как он ее узнал? Они ведь здесь так на людей не похожи.
— Может быть, он ее увидел не такой, как другие видят? Не только Неведомое всем разную информацию дает, но и все видят по-разному!
— Или им показывают по-разному. Как будто картинку разными камерами снимают. Так вот. В крохотном городишке, откуда он родом, она держала бакалейную лавочку. Ну, ты знаешь, что это такое. Вставать ни свет, ни заря, закрываться поздно. Половина клиентов — бедняки, то и дело в долг берут, а потом эти долги нужно выколачивать. Так она после смерти почти всех своих клиентов уничтожила, так разозлилась, что они ей, богине, при жизни мало почтения оказывали.
— И безо всякого страшного суда?
— Да нет, на суд явилась. У них такое право есть, требовать на суде уничтожения тех, к кому у них счет.
— Но она же сама не знала, что она богиня. И при жизни, наверное, считала, что все нормально, а после смерти, значит, решила обидеться?
— Ну а ты поставь себя на ее место. Ты богиня, а в жизни оказываешься не более успешной, чем многие люди. Обидно, наверное. А потом, ведь если покопаться, то в отношениях с любым человеком возникают моменты, когда он тебя допекает так, что взял бы, да и убил.
— Да, бывает, но на секунду. Потом все забывается.
— Но здесь-то все помнится отлично. Каждое событие, каждая секундочка, как себя чувствовала каждая клеточка вспоминаешь, даже то, что при жизни не замечал, вспоминаешь.
— Это точно, начинаешь вспоминать, и как будто все летит со страшной скоростью. Правда, все очень быстро мелькает.
— Слушай, а пойдем с твоей матерью поговорим о дяде Августе, — как будто бы вспомнила Анника, — она все-таки сильно расстроена была, как бы ни хорохорилась.
— Ну пойдем, поговорим, только я свою мать знаю. Если все так, как ты рассказываешь, скорее всего, разговоры бесполезны. Она немного посомневается, и решит относиться к этому так, чтобы её самоё не дай бог не тронули. Кстати, кто это тебе поставляет столько интересной информации об здешнем мире, неужели Неведомое?
— Как и тебе, какую-то информацию дает Неведомое — мы тут все у него под колпаком. А еще — друзья, знакомые. С кем-то в жизни познакомилась, с кем-то здесь. Очень интересные люди.
— Которые все знают.
— Да не всё, конечно, но мы какие-то предположения строим, высказываем свои мысли и сомнения.
— Но ведь Неведомое всё и обо всех знает. В том числе и о том, что вы его обсуждаете.
— Всё да не всё. Ладно, пошли, хватит пока об этом.
* * *
-Ах, девочка моя, ну почему мне так не везет! — такими словами встретила Пеппи ее мать.
— Ты по поводу дяди? — Пеппи сочувственно обняла мать, — я и сама ужасно расстроилась. Так тяжело терять близких людей.
— Терять?.. Ну да, — рот у матери Пеппи как-то растерянно потек вбок. — Только мы-то, оказывается, его давно потеряли. Еще там, на Земле.
— Может быть. Только он нас не потерял. Ты разве не помнишь, как он нас поддерживал в самые трудные годы, сразу после смерти папы. Ведь к нам тогда никто не заходил, кроме него.
— Да не так уж сильно и поддерживал. Я сама шила, стирала, ходила по домам убирала, чтобы тебя вырастить. А он так, приходил, конечно, ну денег немного давал, ну работу кое-какую, ты слышишь — кое-какую, мужскую по дому делал. Ну и что? Могу сказать смело, что я сама справилась с трудностями!
— Мама, тогда ты совсем не то говорила. Ты же плакала целыми днями. Я совсем еще глупая девчонка была, и мне так хотелось помочь тебе, но не могла. Не давало мне что-то расслабиться и просто поплакать вместе с тобой. Если бы не дядя Август, не знаю, выкарабкались ли бы мы.
— Девочка, ну что ты говоришь! Да конечно бы мы выкарабкались! А вот как нам выбираться из этого позора, в который он нас затолкал! Все соседи узнали! Все! И никак от этого не отмыться!
— Мама, опомнись, опять ты соседей боишься, даже после смерти. Ну что уж такого страшного он делал? Ничего он не делал. Мало ли что он там хотел. По Земному закону он невиновен.
— Он нарушал закон! Ты поняла? Его за это и уничтожили! Он нарушал закон небесный! А он гораздо выше земного!
— Выше, это значит, что здесь его действие преобладает над действием земного, — вмешалась Анника,— и всё.
— Пеппи,— мать молитвенно сложила руки, — памятью отца прошу, не общайся с этой негодной девчонкой! У нее нет, и никогда не было ничего святого! Она... она никогда никого кроме себя не любила! Ей только и нужны дурочки вроде тебя, чтобы было кому показывать, какая она умная! К ней с детства все соседи относились...как бы это сказать... с недоумением!
— Мама, ко мне тоже все соседи относились с недоумением, — раздраженно сказала Пеппи, — А было время, когда и к тебе они относились с недоумением! А что касается всего святого, мама, любовь брата, значит, для тебя значила так мало, что его тайные проблемы перевесили ее так сильно, что как бы брата и не было никогда.
— Да, может и не было никогда. Он всегда был притворщиком, как выяснилось. Пеппи, не лезь ты, куда не положено. Вдруг тоже какой-нибудь закон нарушишь? Ты ведь видишь, как все строго.
— Наши "низшие" законы записаны, так что все могут их прочитать. А "высшие" небесные мы узнаем только по результатам суда, — ядовито заметила Анника.
— Молчала бы, змея, — вскинулась мать Пеппи.
— Ты хочешь сказать, что проверить, как меняются, и меняются ли, законы мы не можем, — догадалась Пеппи.
— Более того, Закон, похоже, не закон в нашем понимании.
— А что же?
— Даже не знаю точно. Он более могучий, более произвольный, не такой фиксированный, как наш закон.
