Ижорский гамбит Византийца

* * *

Непродолжительный, но весьма свирепый шторм разбросал караван экспедиционного войска Ульфа Фаси. На этот случай было оговорено, что суда встречаются у конечной точки маршрута, а именно в устье Ижорки. И так вышло, что отходящие одни из самых последних оказались ближе всех к месту встречи, и вот она — удача. Два к одному. Новгородский торгаш, торчащий на середине реки при полном штиле. 'Мы ещё не дошли до места, а добыча сама идёт к нам в руки, — подумал капитан крупного свейского корабля, — жаль, что придётся всех пускать под нож, иначе добычу, взятую на воде, придётся делить с ярлом. Если всё пройдёт хорошо, то Биргер, как и планировалось, пойдёт дальше, в Альдейгию, а нам можно даже слинять по-тихому, водная гладь всё спишет'. Командиры знаками объяснились, как будут проводить бой: зажать в клещи и напасть с двух сторон. Воины стали готовиться к абордажу. Поправили амуницию, рассортировали метательное оружие, определили порядок действия и даже подготовили пару крюков с прочной верёвкой. Вот только ничего из этого не пригодилось. Сражение продлилось ровно то время, сколько было отведено на прохождения двух судов параллельно друг другу. Всё пошло не по намеченному плану, когда на новгородской ладье, словно по взмаху волшебной палочки приподнялись деревянные щиты и два арбалетных болта вонзились в кормчего первой лодки. Купец ловко стал разворачиваться, работая вёслами обеих бортов, и теперь сам шёл на встречном курсе с немыслимой скоростью. За тридцать шагов до полного сближения, вёсла новгородцев втянулись внутрь, а судно вильнуло в сторону, расходясь бортами в каких-то десяти метрах и оставляя два корабля противника по правую сторону. Через пару мгновений, струя пламени вылетела с ладьи и залила жаром огня столпившихся на носу воинов. Ещё, через несколько секунд, огонь прошёлся и по остальным. Повезло только тем, кто был на корме. До них, 'дыхание Фафнира' не добралось. Ни о каком нападении речи уже не велось, брошенные несколько копий угодили в борт, а стрелы если и не пролетели мимо, то кроме щитов никуда не попали. Это всё, что они успели сделать, но несчастья на этом не закончились. Когда корма новгородского судна оказалась напротив миделя, в свеев полетели какие-то горящие горшки, разбивающиеся о борт и палубу. Создалось впечатление, что судно угодило в гигантский кузнечный горн. Огонь был везде. Растекающиеся огненные языки побежали по доскам, проникли в трюм, и всё заволокло смрадным дымом. Общей панике поспособствовали десятки сулиц, брошенные в сторону обезумевших воинов. Казалось, смерть везде. Объятые пламенем люди прыгали за борт, пытаясь в воде найти спасение. Дико заржала лошадь, огонь опалил бедное животное и теперь кобыла, позабыв о спутанных ногах, стала подпрыгивать, внося ещё большее смятение. Наконец, щедро просмоленное судно вспыхнуло целиком, живые позавидовали мёртвым. Нет ничего хуже пожара. Даже пробоина, повлекшая обильную течь не так страшна. Все знали, что загоревшийся корабль не спасти, ему оставалось жить несколько минут. Настала очередь второго ястреба.

* * *

В боевом расписании моё место было на носу судна, где стоял огнемёт, накрытый брезентом. Два ушкуйника прикрывали меня ростовыми щитами с боков. Спереди, защищал лист из двухмиллиметровой стали, как на станковом пулемёте 'Максим'. И признаюсь, с того момента, как я нажал на педаль насоса и закрыл клапан, прошло секунд пятнадцать-двадцать.

— Что? Не по нраву? Приходите под Полтаву, там ещё дадут! — Кричал я горящим шведам.

Всё же возможность посадить на вёсла тридцать гребцов, к тому же полных сил, многого стоит. Вроде, простой обманный манёвр, которым новгородцы классически переиграли имеющего численное превосходство противника, но лёгкость его кажущаяся. Не вывели бы из строя одного из рулевых, или как его тут именуют — кормчего, шиш бы мы провернули такое действо. Вторая лодка, которая обходила нас с правого борта, пытаясь зажать в клещи, застопорила ход. Похоже, неудачное начало их не особо смутило. Немногие выжившие с горящего корабля были подняты на борт и десять вёсел с каждого борта вновь ударили по воде. Да и мы, вроде не собирались выходить из боя.

В нашу сторону полетело несколько крючьев на верёвках. Два из них зацепились за борт. Мимо меня просвистело короткое копьё, сразу за ним стрелы. Один из смертоносных подарков оцарапал каску, другой угодил в щит охранника. По правилам абордажа, нос боевой ладьи должен протаранить борт неприятеля по касательной, дабы сбить защитников на палубу, после чего лучшие воины перепрыгивали на соседний корабль и начинали резню. Знали это и новгородцы, присевшие в ожидании предстоящего столкновения. Верёвки натянулись, но резкого толчка не последовало. Успев развернуть раструб сопла, я нажал ногой на педаль насоса, затем ещё и ещё. Смесь в бачке закончилась, свеи ухитрились прикрыться щитами, спрятавшись за бортом лодки. От жалкого плевка огня досталось тем, кто тянул абордажные крючья. Около десятка человек, побросали верёвки, тем самым сведя силу удара на жёсткое касание. И тут проявили себя новгородские стрелки. Ох, не зря в летописях постоянно ссылались на грозных славянских воинов с луками. Туча стрел не заслонила солнце на небе, но заставила неприятеля уйти в глухую оборону. В каждой тройке один был вооружён дальнобойным оружием, второй щитом с копьём или секирой, а третий был мечником и одновременно метателем дротиков и лёгких копий. Вот этот смертоносный дождь из стрел и сулиц посыпался на противника, лишая их отяжелевших щитов и нанося смертельные раны. Били в упор. Хорошо, когда не надо экономить на боеприпасах. Лучше утопить десяток метательных копий и пару дюжин стрел, но не дать врагу даже голову высунуть из-за щита, не говоря уже об ответной атаке. Борт зерновоза возвышается над боевой лодкой на полметра, вроде незначительно, но как порой важны в бою эти сантиметры. Два корабля прилипли друг к другу, образовав если и не единую палубу, то похожий на логотип 'Сеат' какой-то периметр. Середина вражеского судна представляла собой наваленную друг на друга кучу тел, мачты, бочек и всяких мешков, отчего свеи оказались разделены на две части. Огромные потери в самом начале боя должны были деморализовать врагов и многие посчитали, что победа уже в кармане. Оставалось перешагнуть через борт и добить противника. На секунду обстрел прекратился, стрелки освобождали место и в это время бойцы неприятеля зашевелились под щитами, метнули пару копий в сторону новгородцев и с рёвом бросились на абордаж, активно работая баграми, пытаясь проделать брешь в стене щитов. Напор длился с минуту, секироносцы плотно сбив щиты, за исключением одного момента, не дали ни единого шанса неприятелю. Богатырского телосложения свей, сумевший на первых порах проломить строй своей огромной деревянной кувалдой, был зарублен Бренко, который выдвинулся тому навстречу. Хорошо поставленный удар и надёжный меч, что ещё нужно профессиональному бойцу? Как оказалось, ещё немного удачи и истончившиеся железные кольца старого доспеха противника. Вложившись в удар, он рассёк кольчугу шведа, а вслед за ней и ключицу с рёбрами. Клинок, добравшись до сердца, застрял на мгновенье в груди умершего и с каким-то свистяще-чавкающем звуком выскочил назад, потянув за собой струю крови. Атакующие отхлынули, собравшись у заваленной мачты, выставив перед собой круглые щиты. Вообще-то, разрубить кольчугу с одного удара мечом практически невозможно и если такое произошло, то силу, рубака должен был приложить просто исполинскую. Видимо на здоровяка возлагали большие надежды и после его гибели, причём такой невероятной, тактика боя нарушилась. Новгородцы вперёд тоже не пошли. В последней схватке враг показал себя достойно, даже превосходные доспехи не сильно помогли. К корме уже отнесли несколько тел. Преимущество было ощутимым, но какой смысл лезть на копья, если можно расстрелять стрелами неприятеля? Как только стрелки вновь взялись за луки, из-за щитов кто-то закричал:

— Zweikampf! Zweikampf!(Поединок! Поединок!)

Наши бойцы первой линии расступились. Бренко положил меч на плечо, поправил на поясе кортик и сделал шаг вперёд, приближаясь к борту. Навстречу ему вышел воин в золочёном шишаке с полумаской, желая попробовать изменить ход боя. Когда-то давно, в северных морях существовал такой обычай. Если в бою между командами кораблей никто не мог одержать победы, то стараясь избежать лишних жертв, устраивали поединок двух бойцов. Делалось это из практических соображений. Пиррова победа на море могла привести к гибели победителя. Сейчас же, свеи хотели просто уйти.

'Тоже мне рыцарство, — подумал я, вынимая пистолет, — если Бренко будет угрожать опасность, выстрелю не задумываясь. Это не рыцарский турнир, тут или ты или тебя'.

— Ritter Birger(Рыцарь Биргер), — шведский предводитель отсалютовал мечом.

— Людвиг Люнебургский. — Бренко приподнял меч к глазам и резко опустил вниз. Капли крови слетели с клинка, и попали на лицо рыцаря.

Биргер пошёл в атаку. Отбросив щит, перехватив меч двумя руками, в надежде то ли повторить невероятный по силе удар противника, то ли постараться превзойти. В общем, поступил не совсем обдуманно. На палубе нет места пробным выпадам, когда можно махнуть мечом и отскочить, будучи уверенным, что тебя не достанут. Площадка боя не позволяет. Только удар и парирование на щит. Серьёзно рискуя, Бренко так же избавился от щита, в результате чего пропустил первый удар перед собой в каких-то сантиметрах и, сделав шаг назад, едва не споткнулся. Второй, заметно ослабленный, нанесённый из невыгодной позиции принял на массивное лезвие у гарды, поддержав его левой рукой и сбрасывая вражескую сталь в сторону, ударил навершием. Прямо под полумаску.

— Ох! — Рыцарь качнулся назад. Гранёное яблоко рукоятки рассекло верхнюю губу и выбило зубы.

В следующее мгновение Людвиг эффектно подставил ногу и толкнул соперника в грудь. Тот рухнул, а попытавшись подняться, чуть не наткнулся на сталь. Остриё кортика упёрлось в шею поверженного рыцаря. Молоденький оруженосец Биргера взвыл, и бросился с коротким кинжалом на помощь своему господину, но сделав один единственный шаг, покатился на палубу. Седобородый свей, судя по гербу на богато украшенной кольчуге, занимавшем видное положение в отряде, резким ударом кулака, сбил пажа с ног. Пока один из участников дуэли не признает себя побеждённым, никто не вправе вмешиваться. Это правило ещё что-то значило для него.

— Sich kaum halten(Держаться на честном слове), — сквозь зубы прорычал старик.

Биргер выпустил меч из руки и показал ладонь, признавая себя побеждённым. Следом за ним шведы побросали оружие на палубу, заглушая стоны раненых, которые завыли от безысходности. Притихшие на время поединка новгородцы, наоборот закричали здравницы. Всё как всегда: у победителей радость, проигравшим — горе. Простой рыцарь Биргер, с появившейся отметиной на лице, пусть и зажиточный, но никакой ни герцог и не ярл угодил в плен, вместе с девятнадцатью своими земляками к ушкуйникам Пахома Ильича. Невосполнимых потерь со стороны новгородцев не было. Пара оглушённых здоровяком с кувалдой, правда так и не пришедших пока в сознание, пятеро ушибленных да семеро легкораненых стрелами и прочими острыми железяками.

На реке пахло гарью и палёной шерстью. Сожженную лодку отнесло по течению реки, где она окончательно затонула, похоронив напоминание о скоротечном бое. Мы вели на буксире захваченный приз к берегу, и как человек, интересующийся морскими судами, я оказался на борту трофейной ладьи. Пленных связали попарно, спина к спине, причём ушкуйники так ловко действовали верёвками, перехватывая локтевые сгибы и запястья, что уверенность в том, что в прошлом, головорезы не раз занимались данным занятием, у меня, только утвердилась. Пут избежал лишь владелец судна Биргер с оруженосцем, рулевой и бородатый рыцарь Магнус, который, дал честное слово, что не попытается бежать, так как имеет при себе посольскую грамоту, и вообще не собирался участвовать в глупом, по его мнению, походе, задуманным упсальским саксом Томасом.

— Людвиг, спроси, что у него за грамота?

— Не утруждайся, византиец. Я правнук ярла Рёгнвальда Ульвссона свободно говорю на языке руссов. Грамота составлена для конунга Новгорода. Ему и передам. — Магнус достал из мешка свиток пергамента и покрутил его возле моего носа. — Видел я, как ты управлялся с этим богомерзким оружием, изрыгающим огонь. Да падёт на твою голову кара всевышнего.

— 'А ще можеши противитися мне, конунгу, то се уже есмь зде и пленю землю твою'. — Процитировал часть текста письма шведских послов к Александру Ярославовичу. — Так там сказано? Можешь не крутить куском кожи с накаляканными буковками. Ценность сего послания — равна стоимости пергамента, на котором оно написано.

Магнус побагровел от возмущения, содержание послания знали всего несколько человек. Ему самому доверили отвезти письмо только потому, что о честности и благородстве старого воина чуть ли не ходили легенды; и, не сдержавшись, выпалил:

— Да как ты, ромей, можешь знать, что там сказано?

— То дело десятое. Мне интересно другое, как ты, потомок Рёгнвальда, чьи предки верой и правдой, испокон веков служили Новгородской земле, мог оказаться с ними? — Я показал рукой на пленных свеев, лежащих на палубе, — они же самым настоящим образом подставили тебя. Какой же ты посол ?

Магнус Ульвссон промолчал, что он мог сказать на мой упёк? Что своим поступком он наводил тень на потомство Гюряты Роговича, представителей высшего боярства Новгорода? Так это не серьёзно, свои понятия о чести он соблюдал, а на остальное можно наплевать. Правда, кое-какие обстоятельства его терзали, а именно то, что из всего имущества, не заложенным монастырю у рыцаря осталось только меч да кольчуга. Признаться даже себе было стыдно — годы не те, когда можно было острой сталью пополнить свою мошну. Безусловно, он рассчитывал получить кусок земли за свои услуги, но судьба распорядилась иначе.

— Почему я тут, а не с вами — то моё дело. Когда закончу свою миссию, тогда и поговорим, а пока, Людвиг, если я сдался тебе в плен, то выполни мою единственную просьбу. — Магнус посмотрел себе под ноги и попросил: — Помоги доставить послание конунгу Александру, было дано рыцарское слово, что пергамент будет передан в его руки.

На этом моё общение со шведами закончилось. Не то, чтобы они мне показались чересчур чванливы, нет, у всякого человека есть свои недостатки. Просто для меня они были враги, и пока война не окончилась, лучший враг — это мёртвый враг. После совещания с Пахомом Ильичом, пленных, под честное слово Магнуса, посадили на их бывшую ладью, оставив минимальное количество продуктов. По прибытию в город, они поклялись отправиться на свейское подворье, где будут ждать окончательного решения о выкупе. К моему удивлению, Людвиг даже поручился за Ульвссона, мол, наслышан о нем — не обманет, тем не менее, это не помешало ему обыскать призовое судно вдоль и поперёк в поисках тайников и захоронений. Кстати, не безуспешно. Через пару часов, как только шведы отправились в сторону Ладоги, мы заблокировали фарватер Ижорки подводными ежами. Даже, если кому и пришла бы в голову мысль — волоком, по берегу перенести ладьи, то через сто метров, в узком месте, снова бы напоролись на деревянные мины. Оставалось ждать основную часть шведского десанта, и пока Ильич руководил минированием, огнемёт на ладье вновь оказался заправлен. Бренко с интересом испробовал грозное оружие, одно дело слышать и видеть, другое дело пощупать своими руками. Особенно его заинтересовала бензиновая зажигалка.