Таким вот причудливым способом Курт сегодня оказался в поселке Янув, где разведчики занялись привычным и любимым делом, то есть грабежами и насилием, а Курт, как он делал уже несколько раз, постарался спрятаться куда-нибудь в дальний угол, чтобы все это меньше видеть и слышать.

Сергей, выслушав историю молоденького немца, в столь юном возрасте уже хлебнувшего лиха полной ложкой, а потом, осмотрев на его лице и теле многочисленные следы воспитательных воздействий его новых сослуживцев, изрядно расчувствовался. И сразу решил, что Курт в этой войне настрадался уже более чем достаточно, а потому особистам и потом в лагерь он парнишку не отдаст, оставит при отряде. А оставаясь при отряде, тот еще и пользу принесет несомненную. И как переводчик, и как механик, да и как еще один источник информации, он лишним точно не будет. Но пока мальчишку надо, что называется, "и накормить, и обогреть", а еще временно убрать подальше от загребущих рук особистов Трофимова и самого бригадного комиссара. Хотя бы до тех пор, пока Сергей не договорится с Трофимовым считать Курта не пленным фашистским завоевателем, а "настоящим патриотом Германии, добровольно перешедшим на сторону Советской власти". Поэтому Сергей сдал Курта с рук на руки старшине Авдееву, шепнув тому мальчишку обиходить и приласкать, да держать пока подальше от отрядных представителей Советской власти, главный из которых должен появиться поблизости с минуты на минуту.

Бригадного комиссара Трофимова Сергей, успевший к тому времени довести командному составу отряда общую диспозицию, сориентировать по обстановке и раздать персональные задачи, встретил широкой улыбкой.

— Ну, с почином Вас, товарищ бригадный комиссар, — первый бой нашего отряда прошел в целом удачно, боевые задачи выполнены...

— Вижу, вижу, что доволен, — наигранно хмуро проворчал Трофимов, сам изо всех сил сдерживая улыбку, — только что закончившийся быстротечный и эффективный бой его тоже изрядно впечатлил. — Сделал-таки по своему, баламут упрямый, впереди всех под пули полез. — А мне, значит, нервничай, переживай тут за него... — Ладно, давай, докладывай результаты боя, вижу же, что не терпится тебе похвалиться.

Однако, выслушав доклад о результатах боя, бригадный комиссар повел себя несколько странно. Сначала закаменел лицом, отвернулся и даже отошел на пару шагов, постоял так немного, словно обдумывая что-то, а потом резко вернулся и уставился в лицо Сергею тяжелым взглядом.

— Послушай..., лейтенант..., — или я совсем ничего не понимаю в военном деле, или ты мне не сейчас изрядно заливаешь. — Как...! — Как такое может быть, чтобы вы, атакуя целый взвод немецкой моторизованной пехоты — самой лучшей на сегодня пехоты, да еще и на бронетехнике — причем атакуя даже чуть меньшими силами, в потерях имеете всего трех убитых и десяток раненых...?! — Вы что, с малолетними хулиганами тут воевали, или с безоружными деревенскими увальнями, вообще понятия об организации и тактике боя не имеющими...?! — Поэтому — хватит парить мне мозги, и давай, рассказывай подробно, как так вышло, и в чем тут секрет кроется..., вояка...!

— Ну, не то, чтобы секрет, но нюансы, конечно же, присутствуют, — ответил Сергей. — Если коротко — то еще великий русский полководец Александр Суворов любил говаривать: "удивил — победил". Вот и мы смогли немцев удивить — новой тактикой и новой организацией боя, чего они не ожидали никак. А еще они совсем не ожидали нашего здесь появления, и просто неприлично расслабились, настроившись на отдых и разврат, — какой уж тут бой и какое сопротивление, со спущенными-то штанами. К тому же, — тут Вы совершенно правильно отметили, товарищ бригадный комиссар, — это была пехота моторизованная, заточенная на свое техническое превосходство и уже привыкшая воевать на бронетехнике. Если Вы заметили, когда со стороны бой наблюдали, они ведь и здесь первым делом к своей броне и пулеметам кинулись. А техника оказалась уже захвачена, и пулеметы уже против них развернуты, огонь на поражение ведут — отсюда, в условиях неожиданной потери технического превосходства, растерянность, некоторый ступор, — в психологии это называется разрыв шаблона, — и, как следствие, потеря инициативы, падение боевого духа и боеготовности.

— Это если вкратце, товарищ бригадный комиссар, — более подробно, если захотите, можно будет поговорить потом, как время будет, и уже после детального разбора действий в бою обеих сторон. — А сейчас у нас есть другие срочные дела. И в одном таком деле как раз Ваша помощь необходима будет...

— Излагай, лейтенант.

— Надо бы с местным населением работу провести. И разъяснительную, в контексте того, что это сейчас тут такое было, а также какие у них теперь могут быть перспективы. И особенно разведывательную, на предмет выяснения обстановки вокруг поселка и его окрестностей. Кто через поселок и его окрестности отступал, когда, что с собой при этом тащили и что где по дороге бросили, особенно поблизости от поселка — думается мне, здесь мы тоже неслабо чего полезного собрать можем. И лучше Вас, товарищ бригадный комиссар, с этой задачей никто не справится, так что не откажите в помощи. — Еще со старостой поселка переговорить надо бы, на предмет взаимопонимания и обеспечения лояльности...

— Ну-ну, лейтенант, ты еще мне тезисы для выступления диктовать начни, — снисходительно и слегка насмешливо прервал Сергея Трофимов. — Или ты думаешь, что мне звание бригадного комиссара просто так присвоили, для антуража? То, что сам не полез с местными общаться — это ты молодец, осмотрительно поступил, а то, со своим знанием местных реалий и политической обстановки, обязательно дров наломал бы. Ну, а я уж как-нибудь сам разберусь, с кем и о чем говорить — ты за это понапрасну не беспокойся.

— Все понял, товарищ бригадный комиссар, — смущенно пробормотал Сергей, слегка досадуя на себя, — забыл он там, в своем времени, что такое настоящие политические руководители, матерого комиссара и чекиста общению с людьми учить взялся...

— Я тогда у Вас под ногами путаться не буду, а пока возьму Кешу, то есть военинженера 3-го ранга Иннокентия Беляева, и с пленным радистом побеседую, он вроде от шока осознания своего нового положения уже слегка оправился.

— Подожди — ты же вроде в отношении Беляева подозрения имел? — Или уже не имеешь...?!

— Ну, не то чтобы совсем не имею, товарищ бригадный комиссар. Есть еще некоторые туманные моменты. Но многие непонятные вопросы мы с ним в процессе недавней беседы прояснили — я Вам потом, как с первоочередными делами разберемся, все подробно расскажу. Пока скажу только, что он точно не вражеский шпион и действительно очень хорошо соображает в радиосвязи, то есть его военно-техническая специальность и звание вполне реальные. А еще он бегло говорит по-немецки и по-английски, за это спасибо его родителям, которые сыночка с детства развивали усиленно. Вот этими его знаниями и радиосвязи, и языка, я сейчас собираюсь воспользоваться...

Немецкий радист, как Сергей и ожидал, оказался существом достаточно разумным, и, сделав правильные выводы из сложившейся обстановки, изъявил очень сильное желание добровольно сотрудничать с советской администрацией в лице командования отряда. Собственно, ничего особо необычного в этом не было — во всех армиях мира радисты, — причем именно радисты, а не все связисты поголовно, — являются, можно сказать, наиболее тонкой военной специальностью, и относятся скорее к армейской технической интеллигенции, чем к грубым и малочувствительным солдафонам переднего края поля боя. Соответственно, имея высокий уровень интеллекта и гораздо более чуткое восприятие, эти люди способны гораздо полнее и ярче представить и прочувствовать всю прелесть предстоящего зажима в грубые подручные приспособления отдельных выступающих частей своего нежно лелеемого организма.

Так вот, радист, будучи доставлен в отдаленный сарайчик, выбранный Сергеем в качестве места проведения допросов, даже не дожидаясь первичных установочных вопросов, сам, в инициативном порядке, быстро затараторил по-немецки о своей принадлежности к рабочему классу, давней ненависти к фашизму и горячей любви к идеям марксизма. А также о том, что, благодаря своевременному вмешательству советских "камрадов", избавивших его от необходимости, подчиняясь грубому насилию, и дальше служить в немецкой армии, он теперь готов с усердием помогать советскому командованию. При этом, как интеллигентные и тонко чувствующие люди, ни лейтенант Иванов, ни новоявленный патриот немецкого социализма, в процессе разговора не поднимали вопрос о том, каким образом столь ярый противник фашизма вообще, и службы в захватнической немецкой армии в частности, оказался в составе элитных разведывательных частей танковых войск Вермахта. Сергей, ввиду активного желания немецкого радиста сотрудничать, решивший отложить эти вопросы на потом, еще только и подумал с внутренней усмешкой, о том, что воистину, тысячу раз прав был один знаменитый "криминальный философ", утверждавший, что добрым словом, совмещенным с угрозой насилия, от человека можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом...

Более чем удовлетворенный допросом радиста, а в особенности тем, что информация в отношении Курта и искренность последнего подтвердились, Сергей решил немецкого лейтенанта и его прихвостня-поляка пока не трогать — информации сейчас вполне достаточно, и целесообразность расходовать их в результате полевого допроса с пристрастием ради ее получения сейчас исчезла. А говорить по-хорошему они явно не будут. Поэтому пусть пока поживут — может, и пригодятся для чего-нибудь в дальнейшем.

Осталось прояснить вопрос с избитыми танкистами, на которых он чуть не наступил в десантном отсеке бронетранспортера. При более детальном рассмотрении теперешней внешности танкистов мысль о том, что это может быть операция внедрения Абвера, отпала сразу и бесповоротно — на такие повреждения, практически на грани инвалидности, добровольно не согласился бы ни один агент. Отрядные медики уже успели немного привести их чувство, перевязали и обработали большинство повреждений. Но выглядели танкисты по-прежнему ужасно. Совсем еще молоденькие ребята, — наверняка, только недавно из училища. По всему телу следы жестоких побоев, частично выбитые зубы и заплывшие кровоподтеками лица. У одного сломан нос, у второго сильно поврежден глаз. Руки и ноги у обоих были связаны не веревкой, а жесткой проволокой, в результате чего имели сильные повреждения и прорезы кожи, в некоторых местах до кости. Сергей, как узнал от медиков о состоянии и повреждениях танкистов, с большим трудом сдержался, чтобы не передумать и не покалечить немецкого лейтенанта прямо сейчас. Но все-таки сдержался, и выслушал грустную историю ребят.

А история была типичная для первых дней этой войны. Молоденькие, меньше года как из училища, танкисты служили в 104-м разведывательном батальоне 29 моторизованной Вятской, имени Финляндского пролетариата, дивизии 6-го мехкорпуса, которая, как знал Сергей, буквально перед самой войной была передислоцирована из Слонима в Белосток, где входила в состав войск 2-го (Белостокского) района прикрытия госграницы. В составе 6-го мехкорпуса участвовала в неудачном контрударе под Гродно, вела бои с частями немецкого 20-го армейского корпуса, потом, после провала контрудара, отступала за реку Свислочь. В его варианте истории эта дивизия, имевшая, как и все части 6-го мехкорпуса, неплохой уровень вооружения и оснащения, попала в окружение и к концу июня уже была практически полностью разбита, прекратив свое существование как воинское формирование. Сергей очень надеялся, что здесь и сейчас этого не произойдет — зря он, что ли, так подробно расписывал генералу Хацкилевичу, кого, где и как можно спасти от окружения и уничтожения.

Разведбат 29-й моторизованной дивизии с первых дней войны был выброшен вперед, выполняя задачи разведки по своему профилю, а потом, при суматошном отступлении дивизии и в условиях отсутствия связи с командованием, остался как бы сам по себе, вынужденный выбираться к своим самостоятельно.

Разведвзвод старшего сержанта Панасюка в составе 5 малых плавающих танков, в числе которых, кстати, были и два новейших, только-только начавших поступать в войска, радийных танка Т-40 (здесь Сергей сразу сделал охотничью стойку, но решил вернуться к этому вопросу чуть позже), немало поколесил по округе, разведывая местность и обстановку в районе от Белостока до границы. Видели много битой и брошенной техники, вооружения, много всего остального брошенного имущества. Сначала поддерживали с командованием связь по радио, потом связь прервалась. Выкатали почти всю горючку, но в точке встречи, где по плану должны были пополнить топливо, нашли только разбитую авиацией колонну техники и сгоревшие бензовозы. После этого Панасюк принял решение возвращаться к месту дислокации, под Белосток, но по пути топливо кончилось совсем, и машины встали. Встали, кстати, не очень далеко от Янува, километрах примерно в десяти. И тогда старший сержант со своим мехводом, оставив остальные экипажи охранять и оборонять технику, отправился пешим ходом в близлежащую деревню. Пошли с надеждой найти продукты, может быть, еще работающий телефон, а еще была надежда встретить отступающие части и как-нибудь разжиться горючим. Местное население встретило насторожено, но немного продуктов все же дали. А на выходе из деревни танкисты, радостные от того, что добыли продукты, и от этого утратившие бдительность, буквально нос к носу столкнулись с немецкой разведкой. Здесь Панасюк сначала растерялся и впал в легкий ступор, а потом бежать и прятаться было уже поздно. Немцы, после первичного жесткого допроса выяснив, что танкисты тоже разведчики и знают немало о брошенной в округе технике, а также выяснив, что их танки находятся не очень далеко, с экипажами, но без топлива, сразу убивать ребят не стали, прихватили с собой для дальнейшего получения информации. И еще для того, чтобы завтра те показали дорогу к своим танкам. Так двое молодых танкистов оказались в Януве с крайне скверными перспективами на будущее.

— И что — вы оба вот так вот взяли, и предали своих боевых товарищей? — зловеще, и с изрядной примесью брезгливого презрения, переспросил один из особистов Трофимова, который по указанию своего начальства все время отирался на площади и сейчас слушал разговор Сергея с танкистами.

Панасюк виновато посмотрел на него, сглотнул, и тихо ответил.

— Очень уж сильно били, товарищ старший политрук... — Но потом, когда нас связанных в кузове бросили, мы между собой решили немцев завтра по пути к нашим танкам в болото завести, а там — будь что будет...

Слушая ответы старшего сержанта особисту, Сергей на краю сознания подумал, что ребятам, в каком-то смысле, еще и повезло — такие вот, малые плавающие разведывательные машины, в первые дни войны растерянное командование без затей бросало во встречные танковые бои или в атаки на развернутую противотанковую оборону. Где они, с их тонкой противопульной броней, горели как спички, зачастую даже не успев нанести противнику никакого урона. В результате почти все эти нужные и очень полезные для разведки, да к тому же неплохо плавающие (особенно Т-40!) боевые машины, были уничтожены без всякой пользы. Здесь же есть шанс пяток этих по-своему очень удачных и полезных боевых машин заиметь, а уж как их грамотно использовать, особенно в условиях окружающей лесисто-болотистой местности, насыщенной к тому же речками и речушками, он отлично знает...