Коловрат. Отмщение

Чтобы придать значимость словам, которые должен был произнести урусам кипчак, монголы развернули целое представление. На расстоянии больше пролета русских стрел был установлен узорчатый трон Батыя, изготовленный китайскими мастерами, взятый в поход для проведения торжественных церемоний.

Обычно, Саинхан обходился походным троном, но ради соблазнения Новгорода, он решил достать из ханских запасов это сокровище. В окружении телохранителей, Батый уселся на него облаченный в синий теплый халат с красными отворотами. По правую руку от него расположились братья чингизиды, также облаченные в нарядные одежды, опоясанные богатыми саблями и мечами.

По левую руку от верховного хана встали его жены в нарядах из парчи. Легкий мороз пробивал их одеяния, но они стойко переносили это испытание, тихо проклиная уруских мальчишек облепивших верх палисада и показывающие на них пальцами.

Перед троном, на ярких узорчатых коврах были положены ларцы, из которых на новгородцев смотрели груды золота, серебра и жемчуга. Небрежно, друг на друга были разложены богатые одежды, многочисленные отрезы дорогой заморской ткани и головные уборы, отороченные мехом. Отдельно от них лежали доспехи, щедро украшенные золотыми вставками, мечи с замысловатыми насечками и всевозможными узорами.

Кроме этого монголы поставили два низких стола и уставили их всевозможными яствами. Здесь были блюда с мясом, дымящимся пловом, а также стояли различные кувшины с питьем.

Дары, которые верховный хан представил новгородцам, завораживали взор, пленили душу и не позволяли отвести восхищенных глаз. Монголы ничего не жалели из своей добычи, чтобы пробудить в урусах чувство жадности и при помощи этого порока принудить открыть ворота Новгорода. Прием старый, всем хорошо известен, но вместе с тем беспроигрышный. Мало кто из людей мог устоять перед столь могучим соблазном. Одно дело слышать об этом от кого-то другого и совсем иное столкнуться с подобным соблазнительным искусом самому.

Стоит ли говорить, что стоящие на верхушке палисада зрители были потрясены открывшейся их взору столь величественной и незабываемой картиной. Теперь дело стало за говорливым кипчаком и русским певцом, рядом с которыми встал в могучем облачении сотник Берке. Субудай специально отрядил к переговорщикам этого рослого и могучего воина, чей вид должен был внушать урусам почтение и уважение к верховному хану, внуку Чингисхана.

— Великий хан Бату властитель многих земель рад приветствовать жителей Новгорода и его князя Александра. Он пришел к стенам вашего города с миром и дружбой и в знак подтверждения правдивости своих слов намерен подарить вам эти скромные дары. Пусть князь и первых вельмож города выйти к нему, попробуют угощения с его щедрого стола, и возьмут дары из его сокровищницы.

Льстивые слова неудержимым потоком, лились из уст переводчика, очаровывая сознание новгородцев. Однако вид многочисленных воинов заполонивших все пространство перед палисадом, а также рассказы беглецов из Торжка, заставляли новгородцев проявлять разумную осторожность.

— Что привело хана Бату к стенам Новгорода!? И что хочет он от нас в замен своих даров?! — донеслось с верхушки частокола.

— Великий хан Батый хочет заключить с городом Новгородом торговый договор и военный союз, который будет выгоден для нас всех. Ради этого он готов пожаловать вас новыми землями, городами и богатой данью с них, а также в случае необходимости оказать помощь своим войском или попросить её у вас — продолжал заливаться сладкоголосым соловьем переводчик.

Все слова, которые он должен был сказать от лица верховного хана, кипчак знал наизусть. Однако ради соблюдения правдивости, время от времени он с почтением поглядывал на стоявшего рядом с ним сотника Берке, создавая впечатление, что переводит его речь.

— С чего это нам выпала такая честь от хана Бату!? — продолжал вести допрос посла Рача, что в числе других дружинников находился на верхушке палисада.

— Великий хан Батый слышал много слов и рассказов о вашем славном городе и хочет иметь его своим первым союзником на Руси. Поэтому он хочет видеть вашего князя или бояр в своем шатре, чтобы воздать им должную честь и обсудить начало переговоров. Кроме этого, великий хан с братьями хочет отдохнуть в вашем городе после долгого похода.

— Если хан Бату хочет отдохнуть у нас, мы будем только рады этой чести. Сейчас спустим лестницы, и пусть он поднимается к нам со всей свитой. У нас места для всех хватит — предложили новгородцы, но получили быстрый отказ.

— Великому хану Бату не предстало входить в город по лестнице. Откройте ворота, и он торжественно въедет в Новгород как подобает его чести и положению — горделиво отрезал кипчак.

— Без разрешения князя Александра мы не имеем право, это сделать.

— Так позовите его! Великий хан намерен разговаривать только с князем или его вельможами, а не с простолюдинами — потребовал кипчак. Подыгрывая ему, Берке нетерпеливо повел плечами от чего весь его доспех пришел в живописное движение.

— Князь Александр скоро будет — прокричали ему в ответ, и возникла пауза. В наступившей тишине было хорошо слышно, как переговаривались облепившие палисад новгородцы, как перекликались кони воинов из личной тысячи хана Батыя. Все напряженно ждали и неожиданно для всех, раздался громкий голос Баяна, до этого момента сумрачно молчавшего.

— Льстивые агаряне убить вас хотят! Кормов и стрел у них мало и боятся они князя Ярослава! ... — Баян хотел крикнуть что-то ещё, но кипчак коршуном бросился на гусляра и вцепился ему в горло руками. Завязалась отчаянная борьба, в которой победителем вышел Баян. Он коленом ударил в пах своему противнику и, отцепив его руки от своего горла, отшвырнул кипчака от себя прочь. Расправив плечи, гусляр собрался вновь крикнуть застывшим от изумления новгородцам, но не успел.

Стоявший рядом сотник Берке выхватил из ножен свою саблю и одним ударом срубил голову гусляра. Так и не успев ничего выкрикнуть, она кубарем покатилась по белому снегу, оставляя за собой кровавую дорожку.

Обезглавленное тело неожиданно повернулось в сторону монгола и сделало по направлению к нему шаг. Все это вызвало у Берке суеверный страх и, защищаясь от чар "злых урусов", он вновь взмахнул саблей и мощным ударом, наискось развалил тело гусляра. Из рассеченной груди вывалилось сердце и покатилось к ногам кипчака, в ужасе от него отскочившего.

Спрятавшись за спину Берке, он пронзительно закричал: — Если не откроете ворота, великий богатур Субудай сожжет Новгород, а всех жителей предаст мучительной смерти!

В ответ кипчаку с палисада прилетела стрела, гулко вонзившаяся в щит сотника Берке, прикрывшего переводчика. Не дожидаясь новых смертоносных посланий от новгородцев, посланники верховного хана, не сговариваясь, бросились бежать к рядам тысячи Батыя, что к этому моменту пришли в движение.

Причиной пробудившей их активность являлось появление у русских луков, бьющих на дальнее расстояние, и били они не по воинам или убившего певца Берке, а по самому хану Батыю. Одна из стрел сразила стоявшего у подножья трона телохранителя верховного хана, другая вонзилась в спинку трона на ладонь от головы Саинхана.

От испуга, позабыв о своем величии, Батый кубарем скатился с трона и поспешил укрыться за спинами воинов, быстро выстроившихся непреодолимой стеной между ним и стрелами урусов. Одновременно с этим на разные голоса пронзительно завизжали жены чингизидов, бросившиеся прочь от гудящей смерти, внося панику в войско монголов.

Возникшая суматоха среди нежданных гостей только развеселила новгородцев. Раздался язвительный свист, хохот и толпа стала выкрикивать на ходу придуманные оскорбления типа — Ату Бату!! Ату Бату!!

Когда князь Александр появился на палисаде, веселье было в самом разгаре. Стоявший возле воротной башенки сотник Гореслав стал увлеченно рассказывать князю о случившемся, указывая на обезглавленное тело гусляра, но монголы помешали ему. По знаку Субудая, убедившегося, что Батыю ничто не угрожает, отдал приказ об ответном ударе.

Стрел у монголов действительно было мало, но для того чтобы сохранить честь лица, они взялись за луки и дали залп. Черной тучей устремились их стрелы к частоколу новгородцев перед Торжищем, раня и убивая тех, кто посмел отвергнуть дары верховного хана, и покусились на его драгоценную жизнь.

Били монгольские луки далеко и метко, и многих из тех, кто находился на верху палисада, этот залп оказался неожиданным. Одна из них чуть было не попала в князя Александра, но стоявший рядом с ним Ратибор подставил щит, а когда опасность миновала, энергично погрозил кулаком Субудаю. Тот одиноко стоял на возвышенности и цепким взглядом рассматривал стены города в поисках у них слабого места. Опытный воевода сразу вычленил среди мелькавших тел и лиц, самого опасного для Новгорода человека.

Когда все улеглось, воины отошли от стен города и принялись разбивать лагерь, к Субудая навестил наставник Шаген. В его обязанность входил наблюдение за состоянием оружия у монгольских воинов. За использование чужого оружия сабли и стрелы по закону Чингисхана полагалась смерть и специально отобранные наставники следили за его исполнением. Все стрелы, все сабли и мечи, найденные воинами на поле битвы, немедленно приносились им, и они решали их дальнейшую судьбу.

Стрела, попавшая в трон Саинхана, привлекла внимания Шагена, ибо она была ему знакома. Взяв её, он сразу отправился к верховному темнику.

— Человек, от стрелы которого погиб твой сын Кокэчу находится в городе — сказал Шаген, низко поклонившись Субудаю и стараясь не смотреть в его зрячее око.

— Откуда тебе это известно!? — гневным голосом воскликнул богатур, готовый немедленно покарать человека потревожившего его, не затянувшуюся рану.

— Стрела, ранившая Кокэчу и стрела, угрожавшая жизни Саинхана схожи — не разгибаясь, промолвил Шаген и почтительно передал воителю короткий арбалетный болт, выпущенный из самострела Рачи.

Как бы плохо не видело око старого полководца и, несмотря на то, что стрелу, убившую сына сжег во время гадательного ритуала верховный шаман, он быстро убедился в правдивости слов наставника.

— Хорошо, иди — коротко бросил он Шагену и тот радостно покинул юрту Субудая.

От неожиданной новости, кровь прилила к лицу воителя. Воистину бог Сульде испытывает его Субудая, не позволив ему без боя взять Новгород и, указав, что за его стенами находится убийца его сына.

Бросив стрелу рабу и приказав хранить её, старый полководец поклялся взять город, найти убийцу и утопить его в собственной крови.

Месть захлестнула разум и сердце Субудая, и такая же месть, но уже радостная царила в душе беглеца Коловрата.

Благополучно вырвавшись из лагеря монголов и на лыжах ускользнув от глаз охранных застав, он сумел добраться до небольшой деревушки, чудом избежавшей разорения монголов.

— Что вы тут сидите!? Агаряне в десяти верстах от вас, не сегодня так завтра найдут вас и всех вырежут! — набросился он с упреками и угрозами на обалдевших от страха людей.

— Может, не найдут?! Может, пронесет?! — говорили ему в ответ крестьяне не желавшие бросать свои дома и постройки.

— Как же, пронесет. Они голодные и кони у них не кормленые. Каждый клочок сена у них на вес золота. В ваших запасах их спасение, поэтому искать они вас будут и найдут. Будьте спокойны — вывалил безжалостную правду на головы поселян Коловрат, чем породил шквал уныния. В том, что стоявший перед ними человек говорит правду, никто не сомневался. Его вид говорил сам за себя.

— Чего же нам делать боярин?! Расскажи, коли ты их так хорошо знаешь!

— Семьи в лес отправить, в чащобу, туда, где кони их пройти не смогут, а самим в ватагу идти под мое начало.

— В ватагу!? Уж больно ты скор, боярин. А как же бабы, дети, родители!? — недовольным гулом взорвались крестьяне, но Коловрат не стал их слушать.

— Вы спросили — я ответил. Вам решать, что делать дальше, в ватагу собраться или под агарян лечь. Неволить никого не буду. Дайте только попить, немного хлеба с собой и укажите дорогу на Вжецк. Буду с его воеводой говорить, как агарян бить.

Решимость Коловрата поколебала души поселян, но полностью сломить ситуацию в его пользу помогла Судьба в лице молодого парня прискакавшего на взмыленном коне. Его послали посмотреть стожки сена на дальнем покосе, где он наткнулся на разведку монголов.

— Агаряне пришли!! Скоро здесь будут!! — выпали парень, и паника разом охватила крестьян. Неизвестно, что было бы дальше, но Коловрат быстро взял дело в свои руки.

— Много агарян!? — спросил он, подойдя к вестнику несчастья.

— Много, много — испуганно затараторил тот.

— Сколько, много?

— Много — продолжал твердить парень и Коловрат обреченно махнул рукой и направился к воткнутым в снег лыжам.

— Куда ты, боярин!? А мы!?? — заголосили испуганные поселяне, ощутившие дыхание жареного петуха и Коловрат стал действовать.

— Ты, ты и ты уведите в лес женщин и детей, а остальные будем гостей встречать. Тащите топоры, рогатины, дубины, вилы, серпы и оглобли.

— А оглобли, зачем? — удивился один из крестьян.

— Тащи, потом увидишь — коротко приказал Коловрат и крестьяне, разбежались.

Трудно, ох и трудно давался ему этот первый шаг на воле. Никто из оказавшихся рядом с ним людей не были воинами и уверенности в том, что они смогут защититься от монголов, не было никакой. Очень могло случиться, что все защитники безымянной деревеньки погибли бы под саблями и стрелами врагов и Коловрат бы вновь сгинул в вечность, на этот раз безвозвратно, однако Судьба была к нему милостива в этот день.

Бросившегося в преследование парня монголов было не больше десятка. Точнее сказать ровно девять человек, ибо смерть нет, нет, да косила ряды захватчиков. Ворвавшись в панике оставленную урусами деревню, о чем говорили многочисленные следы, ведущие к лесу, монголы сразу бросились к настежь распахнутому амбару, внутри которого виднелись находящиеся там съестные припасы. Коловрат специально приготовил такую ловушку, и голодные враги в неё попались.

Оставив снаружи одного конного, который в случае опасности должен был подать знак и пустить в небо тревожную стрелу, они гурьбой бросились внутрь, стремясь насладиться правом победителя.

Сидевший на коне монгол ещё не успел пройти всей тяжелой школы армии Темучина. Он больше смотрел не по сторонам, как и предписывалось часовому, а жадно заглядывал внутрь амбара, где орудовали его товарищи. Поэтому он попросту просмотрел появление Коловрата с вилами в руках. Они, конечно, не могли пробить толстый кожаный доспех с медными бляхами, но вполне могли нанести вред здоровью всаднику.

Пока воин решал, крикнуть ли ему товарищей, послать тревожную стрелу или застрелить неизвестно откуда взявшегося неприятеля, тот стремительно швырнул в него свои вилы. Их острые зубья насквозь пронзили ногу всадника, и намертво пригвоздив его к седлу. Вскрикнув от боли, противник выпустил из рук лук и, позабыв обо всем, попытался освободить покалеченную ногу. Каждое его движение отдавалось жуткой болью, но он недолго испытывал мучения.