Джинкс

Я выпучил глаза до пределов орбит и срывающимся голосом воскликнул:

— Что, черт возьми, происходит, капитан?

— Ну-ну, не нужно волноваться, — успокаивающе сказал безопасник, даже руками помахал в воздухе, чтобы уж точно было понятно — все в полном порядке. — Случилась небольшая накладка, по нашему недосмотру, виновные понесли наказание. Претензий друг к другу у сторон нет. Верно?

— Я не понимаю... — это я пролепетал, чтобы выиграть время. Голова работала, как сумасшедшая, из ушей, кажется, поднимался пар, ясно видный в свете висячей лампы. Бальзамо и спецназеры. Спецназеры и Конрад Божич. Как они связаны-то? И при чем здесь вообще мы?

Я так и спросил, кстати.

Капитан крякнул и задумчиво поскреб щеку, заросшую черными джунглями трехдневной щетины.

— Я же говорю — недосмотр. Озарк Бальзамо — талантливый экстрасенс и гипнотизер, которого мы иногда привлекаем для своих целей. Раскалывает подозреваемых на раз — за то и ценим. А иногда и закрываем глаза на некоторые его... шалости.

— Ага, — сказал я глубокомысленно. — Гипнотизер — это гипнотерапевт плюс стриптизер. То-то он пританцовывал все время. А вы, значит, игнорируете то, что он обманом выдаивает из жертв своего гипнотического таланта тысячи евро. Может, он ими еще и с вами делится?

— Бывает, — согласился капитан, и тут я ничего уже не сказал, только со свистом втянул в себя прохладный воздух. Нет, у нас дома коррупция тоже будь здоров, но чтобы так спокойно, да еще первому встречному... — Это же Греция. Все друг друга знают, все друг другу помогают. А как иначе? Жизнь тяжела.

Так, ладно, одна связь прояснилась — имеем преступный сговор контртеррористической службы с мошенником, обладающим невероятной силой внушения. Осталось понять, как это связано с нами и несчастным сербом.

Николаидис наморщил лоб. Лицо у него сделалось усталое, как у шофера, шестой час глядящего на убегающую от него ночную дорогу, которую, словно форштевни, рассекают световые конусы автомобильных фар.

— С вами?.. Ну, когда Озарку в его тупую голову наконец постучала мысль, что негоже стирать личность голливудскому актеру — к этому могут скверно отнестись миллионы людей по всему миру — он в панике стукнул нам. Видите ли, его дурацкий гипноз хорошо стирается только сильным стрессом — вот мы и выручили этого олуха по старой дружбе. Катера, вертолеты, ребята в полной боевой... Но все прошло благополучно. Вы ведь осознаете теперь, кто вы такой?

— Конечно, — с готовностью согласился я. — Как никогда ясно. Морок прошел. И вот еще что меня волнует: мы, получается, можем идти?

Бравый капитан развел могучими руками.

— Свободны как ветер. Будем считать, что ничего не было. Ребята отвезут вас обратно в Кионис. Слушайте, как там так долго держится эта замечательная погода?

— Сами в недоумении, — сказал я. — Но радуемся, что так свезло внезапно.

Лицо растягивало в неудержимую улыбку, вроде как внутри поселился нахальный токийский гуль. А может, даже известный трансильванский вампир. Но было и какое-то странное, тягучее недоумение: и это все? Неужели это приключение закончится вот так — без поверженного врага, без спасенных прелестниц, благодарно рыдающих на широкой груди спасителя? Что-то было не так. Что-то я упустил.

А!

— И последний вопрос. Зачем вы прихватили с собой в вертолет нашего соседа по столику, почтенного господина Божича? Он-то здесь уж точно не при чем.

Николаидис нахмурился.

— А, этот... Честно говоря, даже не могу объяснить — задача-то была только на вас пятерых... а потом как дернул кто: надо, мол взять, там разберемся. Ничего, у нас работают хорошие специалисты, подержим его еще пару-тройку часов, пробьем по базам, и, если парень чист, отпустим. Даже денег дадим на обратный билет. Сербы — они, парень, того... Хитрые бестии.

Черт... Опять все как по писаному: Божич при задержании вопил что-нибудь вроде "отпустите меня! Я ни в чем не виноват!", и потому в результате получил совершенно противоположный результат — арест и обоснованные подозрения. Черт, нехорошо-то как получилось, даже стыдно — дяденька-то из-за нас пострадал, причем сразу после того, как нас же и спас...

Оки-доки. Если не знаешь, как поступить — поступай по совести.

— Господин капитан, — сказал я самым располагающим тоном, улыбаясь обаятельной улыбкой актера Сомерхолдера. — Раз уж вы вошли сегодня в роль хорошего полицейского, почему бы вам не отпустить и его тоже? Это достойный человек, к тому же учитель, что вообще-то редко сочетается. Мы выяснили, что никаких грехов за нами не числится, а случившееся было лишь прискорбным недоразумением. Отдайте приказ, капитан.

Ладно, может быть, это звучало не так ровно и убедительно, как сейчас кажется — ну так у меня и практики было не так уж много. Могучий облом в Москве, накуренное веселье в Амстердаме, да вечеринка с автоматами в маленькой, но грозной Бельгии. "Господа! Уверяю — ваши стволы бракованные и, в отличие от наших, ни за что не выстрелят! Не оставляйте свои семьи без кормильцев!"

И тем не менее, это обязано было сработать. Уж одного человека-то я в состоянии уломать, тем более, что он и сам уже почти склонялся к этому решению...

Но тут снова что-то произошло. Будто сделанные из черного тюля ладони на мгновение прикрыли светодиодную лампу над столом. В комнате потемнело — сумерки словно бы сгустились до консистенции киселя и незаметно прокрались внутрь здания, миновав хитрые металлодетекторы. Николаидис самую чуточку дрогнул.

Я, само собой, не растерялся. Но огорчился. Очень знакомые были ощущения, точно как у отеля сегодня чуть раньше. Это, поскрипывая минутами, менялась реальность. Хорошо еще, что основной удар его чудовищного замаха пришелся не на меня — целью на этот раз явно был капитан и, возможно, еще кто-то, но это ни на секунду не меняло тревожной сути. Где-то совсем рядом с нами изо всех сил работал сейчас мощный "топор".

И я даже знал его фамилию.

— Нет, господин артист, — капитан устало покачал головой. — Боюсь, что этот человек... этого человека...

Тут нас обоих накрыло еще сильнее — сразу двоих. Ощущение было — будто стоишь у кромки очень сильного прибоя, и волна тебя сначала гатит кувалдой с одной стороны, выбрасывая на берег, а через секунду с той же силой пытается уволочь куда-то в глубину. Две могучие, но разнонаправленные силы. Или одна и та же?

— Я не... господин Сомерхолдер! — капитан обалдело помотал головой. Лампа продолжала мигать, будто били о нее чьи-то невидимые черные крылья.

— Зови меня просто: доктор Розенрозен, — посоветовал я ему, поднимаясь. — Пришла, понимаешь, пора лечения. Радикально сурового. Решительно.

— Куда вы собрались?

— Да ведь вы сказали, что мы все свободны. Вот я и пользуюсь этим любезным разрешением. И еще свободой, которая суть — осознанная необходимость.

— Нет... нет-нет! Здесь что-то иное, я не понимаю... господин Сомерхолдер!

— Вы подождете здесь, — сказал я уверенно, и Николаидис замер на месте, не достав меня лишь самую чуточку. Вот, значит, как это работает лучше всего: повествовательные предложения, произнесенные адресно. Нужно будет запомнить. — И скажете номера кабинетов, где держат девчонок и отважного серба. Прямо сейчас.

— Тринадцать... и двадцать два. Здесь же на этаже. Но, господин Сомерхолдер, вы не можете...

— А ты меня останови, — предложил я. И вышел.

В коридоре пол уже легонько ходил ходуном — что-то все-таки было серьезно не так. Что-то у чертового "топора" не ладилось с Божичем, и эти отголоски разбегались по всему зданию вроде поражающих волн от ядерного взрыва. Или кругов от брошенного в озеро булыжника, если оружейная метафора показалась вам чересчур тревожной.

Я быстро шагал по коридору; в глазах рябило все сильнее, словно после быстрого бега. Конрад Божич, Божич Конрад... Честно говоря, стоило бы оставить его здесь, разбираться со своими проблемами самостоятельно. После всех тех проблем, что он нам доставил, это было бы просто справедливо. Все эти подставы с деньгами, поддельные паспорта, рвущиеся с поводка овчарки на границе, роняющие хлопья слюны, белые, как носовые платки...

Я недоуменно моргнул, растопырил глаза, и наваждение слетело. Какие овчарки? Какие платки? Вот, значит, как это работает со стороны? Реальность и воспоминания о человеке меняются прямо на лету, и даже без многомесячного промывания мозгов через интернет и телевизор. Теперь понятно, почему бравый капитан его прикрывает — узнай про этого агитатора-самоучку серьезные люди — похитят в двадцать четыре часа и заставят выступать на всех основных телеканалах.

Двадцать пять... двадцать три...

Я завернул за угол и тут же уперся носом в непонятную прозрачную дрянь. Ощущение было, как будто проход перетянули пищевой пленкой, тонкой, упругой и невидимой. Это что, какой-то силовой барьер? Как они ловко тут, в Греции, распоряжаются новыми технологиями! За барьером все малость расплывалось, видно было как через толстый слой воды — то ли один человек там стоял, то ли несколько.

— Эй, на том берегу! — донесся тоже чуть искаженный, но вполне различимый голосок.

— Незабудки цветут, — сообщил я. — Двачевская, ты, что ли? Выпустили и вас тоже, значит?

— Выпустили, — буркнула светловолосая фигурка. — И это не я, а твои нереализованные сексуальные фантазии. Поэтому они такие мутные. Что за хреновина тут образовалась? И на мозги что-то давит, чушь разная в голову лезет, прямо как тогда...

— Могу процитировать только сэра Исаака Ньютона, разъясняющего суть третьего закона термодинамики: "А хрен его знает, дорогуша". Причем заметь: давит-то давит, но граждане сыскари из кабинетов с табельным оружием наперевес не лезут. Чем-то их этот барьер не привлекает.

— И что, так и будем тут куковать, прежде чем этого мерзавца Божи... тьфу, черт, до чего ж привязчивые эти фальшивые воспоминания!

— Есть решение! — сообщил я. — Правда, я его пока не придумал. Но оно, вероятно, все-таки существует. Хм... О! Как насчет того, чтобы вы там сконцентрировались как следует и повторяли за мной...

— Мы что на, на концерте Анатолия Кашпировского?

— Это нормально! Так вот, повторяйте с уверенным видом и сосредоточенно: "В следующую секунду контроль Бальзамо на мгновение ослаб, воля пятерых отважных ребят превозмогла его искусные чары, и барьер с легким хлопком истаял!"

— "Искусные чары"? Боже ж ты мой... Ладно, "в следующую секунду..."

Пух! В полупрозрачном пузыре образовалась дырка с голову величиной. Я приник к ней жадным глазом и обнаружил метрах в трех Алису и остальных девчонок: они стояли с закрытыми глазами, взявшись за руки. Натуральный ведьмовской ковен! Брат Жуан, подать сюда дрова и котел с серой! Никто не ждет испанскую инквизицию!

— Ну чего там? — поинтересовалась Алиса, не открывая глаз.

— А все отлично, теперь повторяйте: "Напрягая все силы, пятерка героев закричала от напряжения — и дьявольский барьер рухнул окончательно! Путь был свободен!"

— "Напрягая..." О-о-ой! А без рассказов про крик никак нельзя было? Ты ж сам нас только что заставил!

— Виноват, исправлюсь. Не отвлекайтесь там!

Вжух! Наша нетрадиционная командная работа дала-таки свои плоды. Барьер слез вниз прозрачными пузырями мыльной пены, а двадцать второй кабинет оказался в шаговой доступности, призывно маня алюминиевой ручкой. Оставалось только...

— Ни с места! — дверь комнаты напротив распахнулась, и оттуда вывалился какой-то взъерошенный парнишка в черной форме с пистолетом наголо. Он целился в меня, считая, видимо, наиболее опасным. Это лестно. — Руки за голову!

— Это не те дроиды, что ты ищешь, — сказал я низким вдохновляющим голосом. Парень выпучил глаза:

— Чего?

Оп! Алиса отработала на пятерочку с плюсом — подхватила его сзади за руки, коленом саданула в диафрагму. Парень охнул и разинул рот — неприятно, когда вдохнуть не получается. Мерзкое такое ощущение. Алиса выдернула из дрожащей руки оружие.

— Отдыхай покамест!

Как бы назвать этот прием, когда ты говоришь, и тебя все слушаются? Императивная речь?

Мы вваливаемся в обширный тринадцатый кабинет, видимо, только для того, чтобы стать свидетелями настоящего сверхъестественного торнадо. Или, может, бурана. По комнате бесконечным смерчем носятся листы бумаги, шкафы и мебель шатаются, словно в том странном ужастике Сэма Рэйми. "Зловещие мертвецы", что ли? Пол под ногами ощутимо подрагивает, но, может, это из-за железнодорожной ветки рядом?

Нет.

Вокруг стола, с одной стороны которого сидит сгорбленный Конрад Божич, несчастный серб, а на другой опирается, как на кафедру, неистовый трибун, пухлый Озарк Бальзамо, сгущаются чернильные тучи. Завывает штормовой ветер — это очень странно звучит в закрытом со всех сторон помещении, как будто над самым ухом работает очень мощный пылесос. Странно, но голоса обоих мужчин звучат очень четко.

— Ты! — кричит Бальзамо, тыча толстым пальцем в серба, — ты, парень, преступник! Ты совершал отвратительные преступления у себя на родине, и пусть — но ты решил приехать к нам и продолжать свои гнусные деяния! Но нет — нашла тебя кара!

Божич всхлипывает.

— Нет! — мотает он головой и тут же без паузы кивает: — Да! Я ужасный человек, просто ужасный! Я заслуживаю всего, что вы сказали, поштовани господине!

— Но, возможно, и нет! -восклицает итальянец. — Быть может, вас просто оговорили? Такое ведь тоже бывает! Признайтесь, уважаемый!

— Так и есть! — страстно соглашается Божич, заливаясь слезами. — Я ни в чем не виноват!

— Виноват! — вопит Озарк, и все начинается с начала.

До меня доходит, в чем тут дело. Непреодолимая сила столкнулась с нерушимым предметом! Бальзамо со своей способностью "топора" заставляет Божича признаться в чем угодно, но природа "отбойника" тут же переворачивает все признания с ног на голову — и это будет продолжаться бесконечно, или покуда они оба не устанут. Или пока не упадут мертвыми, а здание разрушится до основания. Последняя перспектива меня отчего-то не прельщает.

И с этим нужно было что-то решать.

— Отставить! — гаркнул я хриплым вороньим карканьем, и все вдруг закончилось. Медленно осел бумажный снег. Рассеялись темные облака, да так быстро, что и не поймешь — были ли они вообще, или это все фантазии усталой сетчатки. Затих неприятный низкий гул; только уши все еще казались заложенными, как после скверного авиаперелета.

Бальзамо и Божич — оба глядели на меня. Один выжидающе, другой — устало.

— Надо их как-то развести, прекратить... — пискнула из-за плеча мне на ухо Славя, но только это было почти лишнее. Я уже и сам знал, что нужно делать.

— Господа! Наш общий знакомый капитан ЕКАМ Яннис Николаидис шлет вам пламенный привет и официально сообщает, что уважаемый Конрад Божич совершенно свободен и может отправляться на все четыре стороны. Господин Бальзамо, спасибо за ваши старания, вы тоже свободны.

— Но вы...

— Пардон, — сказал я с достоинством. — Он ву демандера канд он ура безуан де ву. В противном случае я уполномочен напомнить вам о своих кровных евро, которые лежат сейчас у вас в кармане и, вероятно, нестерпимо жгут ляжку.